Яд (1/1)

Деспод. Иуда. Демон самый настоящий. Александр сполз по лакированным доскам. Он весь продрог от холода, но, дойдя до пика, перестал его ощущать. Он убрал волосы с лица, покосился в бок. Взял каштановую прядь, коей касалась недавно рука капитана, и больно потянул вперёд, морщась и подавляя прерывистое шипение. Лицо скосилось в глупой гримасе. Противно. Противно, что изнутри все рвется. Ребра бьются на осколки, только крови что-то не видно.Александр закрывает лицо ладонями и давит на глаза. Он не напуган, он зол. Хочет кричать, да вот только пираты джфефферсоновы прибегут, свяжут, будто умалишенного нашли, или вовсе выкинут за борт. С самого начала это сделать хотели. Лучше бы так, лучше бы... Долго ли можно улыбаться оскорблениям? Он резкой болью осознает, насколько близок к проигрышу. Или уже проиграл. Или проиграл когда-то.Из ножен с тихим позвякиванием выскакивает кинжал, бесстыдно пряча блеск заточенного лезвия в сгущающемся тумане. Он видит в серебристом переливе торжественную смерть, искривленное болью лицо капитана, искривленные удивлением лица его команды, искривленные жарой струи солнечного света. Александр представил нагретый соленый ветер, и даже теплее стало среди нынешней почти морозной ночи. Он ждал часа, черный сгусток за его сердцем раскидал тонкие лапки, вгрызся клыками в сердце и пустил яд. Чей яд? Не того ли, случаем, кто каждый день им дышит?Опять все сводится к одному человеку. Гамильтон ненавидит себя за это. "Его" слишком много на этом корабле, и везде, он наблюдает отовсюду, только и ждёт, чтобы за борт скинуть, коли подойдёт кто близко.Зрение испортилось уже давно, в целом, это не критично: ходят, вон, и без глаз вовсе, живут себе, чувствуют солнце, как пальцами проникая в его шелковистые лучи. Чувствуют ли они колкость, липкость страха, когда на них смотрят в упор? Можно было бы попробовать выколоть себе глаза, ради эксперимента. От чувств уже не отмыться, они засели глубже, чем сердце, где-то за черными длинными лапками, ждут, пока смогут вытечь на палубу вместе с выпущенной кровью. Впитаясь в почву, убьют, уничтожат, сами потеряются в небытие, бездушные комки яда, атеисты в созданном богом мире.Кинжал бледнеет, выцветает почерневшая ручка, о чудо! как оружие самого? всевышнего светится белым благородством, он тоже ждёт часа мести, он близок, как близок и соблазн, он рядом, остался день, два дня, много часов, одна секунда, она осталась. Иллюзия исчезает. Да и кинжал принимает привычную форму. Всё встаёт на свои места. Ничего не поменялось. Только Александр, кажется, уже никогда не будет прежним.