Наместник (1/1)

Громкий хлопок. Наместник прислоняется лбом к двери и замирает, задержав дыхание и прислушиваясь к звукам снаружи. Шаман, кажется, мнется, но уходит, слегка шаркая при ходьбе, как и всегда. Мужчина опускается на колени, а потом прислоняется спиной к двери. Это же надо было так проколоться! Ведь Тэб, скорее всего, все понял правильно, он ведь не такой глупый, каким хочет казаться. Матар был почти уверен, что шаману к гоблину не нужны его уроки. Тот знал их язык. Об этом свидетельствовали периодически роняемые им крайне правильные предложения и чтение книг вслух без запинки. Наместник горько усмехается. Докатился до того, что уже следит за ним. Хотя нет, не следит, скорее тихонько и осторожно наблюдает, иначе Кокочу-Тэб казался... искусственным? Ненастоящим? Матар мог поклясться, что в те короткие мгновенья, когда шаман Мата-Мата остается один (или думает, что остается один), он меняется. Мог поклясться, потому что видел серьезного Тэба, расхаживающего из угла в угол, что-то бормочущего себе под нос, речи было не разобрать. Но стоило ему только заметить Матара, как появлялся полубезумный, смешной иногда человек. Мужчина был уверен, что видел Тэба настоящего в те моменты, когда случайно замечал его с книгой в руках, проговаривающего слова без остановки, а потом снова, запинаясь, будто репетируя. Матар тогда беззвучно стоял в проходе в небольшую комнату, где они занимались, и вслушивался в голос Тэба. Наверное, он сначала в него и влюбился, в голос. В голос и лицо. Они были слишком живыми, слишком быстро сменялись тон голоса и эмоции на симпатичном личике. Но если быстрые изменения эмоций были заметны всем, то тон голоса юноши менялся всегда почти неуловимо. Наверное, вечно веселый голос тоже часть образа туповатого шамана. — Возьми себя в руки, — одергивает себя Матар, поднимаясь и закатывая рукава. Уборки было много, а тревожить кого бы то ни было не хотелось. Только со второго этажа свешивается сонная белокурая макушка и непонимающе смотрит на бардак.— Прости, Илка. Расскажу, что знаю, утром. Иди спать, — спокойно улыбается Матар, но, видимо, улыбка получается совершенно безжизненной, ибо сестра спускается и помогает убраться, попутно разговаривая на отвлеченные темы и получая такие же отвлеченные ответы.Матар не помнит, как оказывается лежащим на кровати с головой на коленях Илки и взглядом в пустоту. Девушка просто перебирает его волосы, и сейчас наместнику больше всего захотелось, чтобы вместо нее был Тэб. Чтобы этот придурковатый шаман сидел вот так же, с нежной улыбкой, тронувшей его губы, чтобы его можно было притянуть к себе и поцеловать.— Я думаю, вам стоит поговорить по душам, — вздыхает девушка.— О, так ты предлагаешь взять и тебя, — ехидно улыбается мужчина. Оба прыскают с не самой смешной шутки, но в данной ситуации даже она разряжает обстановку. — Серьезно, Матар, он смотрит на тебя не менее чем на бога. Ты бы поговорил с ним, — спустя пару минут тишины вздыхает наместница.— Я не могу, Илка. Вот как ты это себе представляешь? Привет, Кокочу-Тэб, ты мне нравишься? Звучит как минимум паршиво, к тому же, ты знаешь, что такие отношения не приветствуются и считаются позорными. После такого признания он будет меня презирать, — горько заключает наместник. Это кажется ему правдой и одновременно больше всего пугает. Пугает, что молодой шаман начнет смотреть на него с отвращением и морщить нос каждый раз, когда Матар будет появляться в его зоне видимости, поспешно уходить, избегать прикосновений. И одновременно Тэб будет так разочарован в нем. Его бог падет ниже некуда. Что может быть хуже? Матар не знал, что будет хуже: видеть разбитого человека, чей бог оказался жалким существом, или видеть, насколько он станет противен шаману. Лучше просто оставаться на расстоянии вытянутой руки и не лезть со своими признаниями. Но почему на сердце так скребут кошки?Илка молчит, поглаживая брата по волосам, но Матар садится, выпутываясь из ее рук, мрачный, как грозовая туча.— Илка, иди спать. Утро вечера мудренее, — вздыхает наместник. Блондинка хочет что-то возразить, но натыкается на уставший взгляд брата и лишь кивает, приободряюще улыбается и уходит обратно наверх, к себе.А Матар остается со своими мыслями.Он как минимум в растерянности. Тэб смотрит на него с таким обожанием и так внимательно, что наместник поначалу был почти уверен, что шаман влюблен, но потом уверился, что тот просто видит в нем Великого, коим Матар не являлся. Но с другой стороны так хотелось, чтобы все было именно так, как казалось в начале. Матар откидывается на кровать и тяжело вздыхает, накрывая ладонями лицо. Он чувствовал себя гораздо хуже, чем после тяжелых ранений, ведь сейчас ему нанесли, пожалуй, самый тяжелый удар: в сердце изнутри. Казалось, что оно действительно сейчас расколется на сотни мелких частей, а вслед за этим полетят сосуды, мышцы, кости, мозг и так далее, перечислять все органы нет ни сил, ни желания. Илка настаивает на разговоре. На разговоре по душам, не беря в расчет то, что у самого Матара только половина. Эта половина безоглядно влюблена в сумасшедшую улыбку, появляющуюся на лице каждый раз, когда их город вынужден сражаться с другими, в то, как Тэб умеет поддержать дух бойцов ничуть не хуже самого наместника, в то, с какой ловкостью он управляется со своим оружием, многим совершенно непонятным. И, конечно, он влюблен и в другого Тэба, в ерзающего на стуле, зевающего от усталости, но упорно слушающего объяснения грамматики и пунктуации. В шамана, развалившегося на траве, заинтересованно слушающего истории Матара, рассказывающий свои о друзьях и о том, что находится за горами. Именно в такие моменты, когда шаман слегка забывался, он сбивался на обычный рассказ, прекращал говорить о себе в третьем лице и в целом становился... нормальным? Не особо, но все же.Наместник делает глубокий вдох. Как он там сказал? Утро вечера мудренее? Вот то-то и оно, нужно бы уже лечь спать и надеяться, что уснет он так же быстро, как сейчас проносятся мысли. Матар повернулся к стене, но до самого утра сна ни в одном глазу.Впрочем, утро тоже не встречает его радостными вестями. К примеру, Кокочу-Тэб, обычно спавший до обеда, в своем доме не обнаруживается, из-за чего наместник заметно дергается. За ночь он ведь набрался-таки смелости поговорить с тем, а тут никого, совсем, абсолютно. Просто пустая кровать, даже заправленная — значит, уходил не в спешке, осознано. Но куда? В городе Тэба тоже не оказывается. Никто его не видел, никто ничего не знает. То есть, ушел Тэб, пока все еще спали, ибо не приметить этого разукрашенного парня сложно. Если его нет в городе и он ушел, пока все спали, надо узнать у караульных, кто был в этот момент на посту. Ничего. Матар даже выпал на секунду. Его караульные, которых он лично отбирал, понятия не имеют. А потом его осеняет: караульные могли пропустить один-единственный момент — минут пять, не больше — во время смены караула. Наместник ругается на общем и раздраженно скрипит зубами. Мужчина идет по улицам, хмуро оглядываясь вокруг. Чего-то сильно не хватало, чего-то, кроме Тэба, чего-то еще яркого и режущего глаз почти на каждом шагу вот уже последние лет так двадцать. Матар замирает на месте. Не хватало рыжих жилеток. Новый Ильхан выдал их всем, кто его поддержал, и их стало в разы больше, они стали резать глаз, а сейчас они будто снова убавились до обычного количества.Сложить два и два не сложно. Они ушли и, скорее всего, вслед за Кокочу-Тэбом. Куда ушел Шаман? Это просто: к Амдералу, городу, построенному авгурами, потому что именно там сейчас Алан-Гоа, на рудниках. Прикрывает глаза. Так, кого бы прижать? Матар хватает первого попавшегося парня в рыжей жилетке и прижимает к стене, поднеся кинжал к его горлу.— Как вы узнали, что Тэб помогает Алан-Гоа? — скрепя зубами, рычит наместник. Ему даже не приходится дожимать, паренек быстро сдает, что они случайно нашли письмо, которое шаман по неосторожности не сжег, где ему писала некая Айли, что они с Алан-Гоа в неделе пути и им нужна помощь. Какая помощь конкретно — не говорилось. Бедный парень. Матар вытирает нож от крови, даже не оборачиваясь на безжизненное тело. Плевать он хотел на авгуров, но Тэба в обиду не даст. Решение принимается тут же.Какими бы быстрыми Матар ни хотел сделать свои сборы, дел было по горло: нужно было проверить, чтобы на всех "рубежах" точно стояли его люди, поговорить с сестрой и хранительницами, поболтать с новым, ничего не подозревающим Ильханом, и только потом он смог бы уйти. Собственно, это он и хочет сделать, но в дверь дома стучат. Наместник дергается, оголяет меч, подходит к двери и одним движением распахивает ту, ожидая увидеть авгуров. И видит, но немного не тех и немного не с тем.На пороге две девушки: кудрявая каштановолосая, которую Матар помнил смутно, и блондинка с дредами, ?герой? этого полувека, так сказать. А между ними... Наместник роняется меч с тихим звоном. Между ними Тэб! Хотя "между", конечно, неправильное слово — он скорее повис на девушках, еле стоя на ногах, тяжело дышит, смотрит куда-то вниз, а на его цветастой кофте расползается ярко-красное пятно. Матар стоит пару секунд, глядя на шамана, а потом на него будто выливают ушат холодной воды. — Быстро в дом.