Картина судного дня (1/1)

***Чертовски сложно думать о тех чувствах, которые ещё не доводилось испытывать. Оно ли это? То самое, от которого хочется совершать безумные поступки, или банальная животная похоть? Что он ощущает к Клеменсу? Маттиас гадал уже который день. Его дерзкие взгляды в институте, неоднозначные намёки, но в то же время нежные касания, тихий шёпот. Что чувствует он? И почему это всё так сложно? Маттиас ощущал себя не в своей тарелке. Обсудить последнюю магическую войну? Пожалуйста. Поговорить о способах влияния на магловское общество без помощи непростительных заклинаний? Да нет проблем. Да даже в квиддиче Маттиас был лучше, чем… чем в этом. Почвы будто нет под ногами. Если для Клеменса это не критично, он с детства на метле летал в облаках, то Маттиас ощущал себя неуютно. Не хотелось прослыть дураком и принять желаемое за действительное.Поэтому Маттиас решил разобраться с помощью… книг. Никогда в жизни в его руках не было романов. Тем более, с таким откровенным содержанием. Прочитать пару страничек перед сном, принимая горячую пенную ванну, показалось хорошей идеей. Лирические герои должны помочь разобраться в себе. Ну, по крайней мере, Маттиас надеялся.Пара страничек вылилась в пару глав. Сложно было не признаться, что постельные сцены, пускай и написанные пафосно и приукрашено, возбуждали невинный организм. То, что стало регулярно происходить между ним и Клеменсом, подбавляло и подбавляло жара в огонь. Уже хотелось большего, но они оба понимали, что спешить некуда. Они достаточно хорошо знают друг друга, но вот только не ценой общения и близости, а благодаря школьному шпионажу. С сексом им пока что точно нужно повременить, хотя бы ради приличия. Потому что Маттиас был уверен, что Клеменс хочет того же не меньше.—?Что читаешь?Маттиас вздрогнул, чуть было не выронив пикантную книгу в воду, покрытую густой пеной. Клеменс! Он! Здесь! В его ванной!—?Прости, я тебя напугал,?— Клеменс говорил тихо и слегка лениво, грациозно присаживаясь на край ванной. Уголки его губ поднимались в лёгкой улыбке. —?Что-то думал о тебе вечером. Решил заглянуть. Кики сказала, что ты тут,?— книгу из рук Маттиаса ловко изъяли. —?Я не помешал?—?Нет-нет… для тебя мои двери всегда открыты,?— Маттиас облизнул пересохшие губы, мысленно прикидывая, насколько сильно горят его щеки и горят ли вообще.Клеменс взглядом скользнул по воздушным пузырькам пены, прикрывающих бледное тело, и остановил его на губах, прежде чем посмотреть в глаза. Маттиас едва сдержал стон. Только Клеменс может смотреть настолько многозначительно.—?Я знаю, Матти. Поэтому я тут,?— его взгляд переместился на страницы книги, он развернулся поближе к свету горящих свечей, вчитываясь. Но неожиданно Клеменс резко захлопнул книгу и небрежно откинул её на комод. —?Не стыдно?—?Ну… вообще-то я взрослый человек… —?Маттиас как никогда был смущен. Он уже успел намочить ладони и освежить лицо, зачёсывая волосы назад, поэтому сейчас руки Маттиаса прилежно покоились на бортиках ванны.—?Не стыдно такой острый ум портить такой дешёвой порнографией? —?оказалось, Клеменс был возмущен совершенно другим. —?Мог бы спросить у меня, я знаю парочку прекрасных романов для чтения на ночь, но вот такое,?— он кивнул в сторону книги,?— читать нельзя. Или только если ты хотел…—?Или.Клеменс томно вздохнул, будто бы подтверждая мысли о том, что Маттиас без него ничего не может. Он соскользнул с края ванной, облокачиваясь на бортик. Рука плавно коснулась водной глади, будто бы случайно дотрагиваясь гладкой бледной груди.—?Вода едва тёплая. Простудишься же.Клеменс прекрасно понимал, насколько Маттиасу сейчас жарко, но все равно достал палочку и настойчиво постучал ею по гладкой каменной стенке. Ванна, булькнув, тут же начала нагреваться.—?Присоединишься? —?грубый шёпот едва сдерживал возбуждение.—?Ну я подумаю,?— Клеменс стрельнул взглядом, затем вновь сел на край ванной, поближе к лицу хозяина дома,?— помоги с шнуровкой корсета. Что-то там запуталось.Маттиас смотрел на поясницу, где был завязан узел, и понимал, что ничего там не запуталось. Клеменс опять вел свою игру, и не подыграть ему Маттиас просто не имел права. Корсет был стянут достаточно быстро, поэтому в следующее мгновение к сильной спине прижималась горячая влажная щека. Клеменс сжал руками борт ванной и откинул голову назад, слегка покачнувшись. Стоит ли думать о равновесии, когда голову уже снесло?—?Клеменс… —?Маттиас проговорил с придыханием, влажными поцелуями одаривая каждый позвонок, поднимаясь выше. —?Я хочу…—?А ты хочешь?Холодный голос отвлек Маттиаса от наблюдений за фрагментами прошлого. Надо же, он даже успел на мгновение забыть, где и при каких обстоятельствах находится. Образ Клеменса находился за его спиной и впервые обращался к нему напрямую. От волнения сердце Маттиаса начало выплясывать кульбиты.—?Я… я не думаю, что я заслуживаю…—?Я спросил, хочешь ли ты оказаться на своём месте сейчас, а не заслуживаешь ли ты того, что я тебе предлагаю,?— нотки раздражения в таком до боли родном голосе сложно было не заметить.—?Мерлин всемогущий, конечно, хочу…Маттиас моргнул, когда понял, что находится в своей ванной. От нагревавшейся воды уже шёл пар. Тепло. Жарко. Губам было мягко от нежной кожи. Это тотальное сумасшествие. Так не бывает! Невозможно ощущать тепло тела, находясь в другой реальности! Его жар, учащенное дыхание, биение сердца. Клеменс, вот он, в его руках, живой!—?Ну, Маттиас! —?Клеменс, жаждущий большего, нетерпеливо повёл плечами, требуя продолжения.Маттиас крепко обнял изящное тело, припадая губами к шее. Макушка со светлыми волосами подалась назад. Тонкие губы приоткрылись, с них срывалось возбужденное дыхание. Каждый поцелуй доводил до видимых мурашек.—?Ладно уж, присоединюсь к тебе… ах! —?Клеменс резко выгнулся, когда ощутил на удивление робкие пальцы на своей груди, и чуть было не соскользнул в ванную. Приятные ощущения. Маттиас долго тут уже торчал, кожа пальцев слегка сморщилась от влажности. —?Расстегивай! —?он закинул изящную ногу на край, слегка покачивая бедром.Ботинки быстро слетели на пол, следом отправились тонкие виниловые штаны чёрного цвета. Клеменс был без белья и ни капли не стеснялся этого. Он прекрасно понимал, к чему приведёт их очередная встреча. Да, к разврату, да, к душевной близости. Их это устраивает.—?Капациус!Клеменс коснулся палочкой края ванной, и её пространство начало расширяться в стороны. Маттиас поспешил подняться. Им нужно больше места на этот вечер. Палочка небрежно отправилась на комод, к той книге, а сам Клеменс, схватившись за протянутую ладонь, ловко ступил на гладкое дно в тёплую воду. Маттиас прижал маленькую фигуру к себе и наклонился к губам, аккуратно целуя. Клеменс почти что фыркнул, надавливая рукой на чужой затылок и углубляя поцелуй. Неужели он застал Маттиаса врасплох, поэтому-то он так смущен? Пальцы игриво зарывались в мокрые волосы и натягивали тёмные пряди. Поцелуи?— что-то особенное. Прикрывая глаза, Клеменс понимал, что тонет в этой мягкости ласковых и настойчивых губ. Тихие стоны, мычание, нетерпеливое ёрзанье. Руки Клеменса сжали бледные ягодицы, бедро подперло возбужденный член. Нет смысла сдерживаться. Но Клеменс прерывается, ощущая солёность на губах.—?Слёзы? Ты чего, Матти?—?Нет-нет… —?Маттиас шумно дышал, слегка улыбнувшись,?— вода.—?Посмотри-ка на меня,?— Клеменс мягко взял лицо Маттиаса в свои ладони, заглядывая в бездонные глаза. Они на мокром месте, но их обладатель ласково (Маттиас! Ласково!) улыбался. —?Матти! Ну ты чего? Я что, так плохо целуюсь? Тебе грустно из-за этого? Ну прости, прости, ну я же только учусь.—?Да нет, нет,?— сквозь слёзы Маттиас не сдержал смешок,?— ты волшебно целуешься. Просто…—?Просто?Маттиас поджал губы, рассматривая раскрасневшееся детское лицо с мягкими щеками будто в первый раз. Клеменс смотрел с волнением, но даже не пытался скрыть возбужденное дыхание. Глаза цвета хмурого неба горели огнём страсти и любви. Маттиас понимал, что приложил руку к тому, чтобы уничтожить этот неповторимый шарм Клеменса, его сексуальность, яркую искру инициативности. Эротичность. Его необычную душевную красоту, которую он впервые раскрыл кому-то. Маттиас забыл, что такое касания его рук к телу, его глаза, слегка прикрытые от возбуждения, его сбившееся дыхания, дрожь, пока ещё тихие стоны. Их интимная близость сводилась к акту насилия, беззвучным слезам и фальшивым стонам наслаждения. Любимые глаза не горели, нет, в них была пустота и отрешённость. Совсем редко?— пассивная ярость вперемешку со смирением. Должно быть, Клеменс считал минуты в голове до конца их ночного времяпрепровождения. Или даже секунды. Маттиас моргал влажными ресницами, смотря распахнутыми глазами на Клеменса.—?Это тебя так с того дешёвого порно-романа накрыло? — спросил Клеменс ласково, без издевки, пальцами стирая слёзы с губ и острых скул.—?Я никогда и ни с кем не испытаю тех… особенных чувств, которые испытываю с тобой здесь. Сейчас. Да и всегда. Ты делаешь мою жизнь лучше.Клеменс удивленно открыл рот, но почти сразу закрыл. Маттиас обвил сильными руками изящное тело, крепко прижимая к себе. Кому он признаётся? Иллюзии? Фантазии? Галлюцинации? Реальному Клеменсу? А, главное, зачем? Вовремя. Как же ты жалок, Маттиас.—?Не ожидал от тебя такого красивого признания. Удивил. Порадовал. Шокировал,?— Клеменс неожиданно широко улыбнулся, поднимаясь на носочки и вновь припадая к пухлым губам, но только на мгновение. —?Я тебя тоже люблю, Матти. Ты же знаешь, как мне было… раньше. Порки, плети, непонятные люди вокруг. А теперь ты. И я счастлив, что все вышло так. Счастлив, что тогда в клубе унизился, чтобы понять, как ты мне нужен. Мерлин, я сейчас тоже заплачу, ну вот зачем ты начал? —?Клеменс тихо засмеялся, стирая выступившие слёзы. —?Стоим, ревём. Члены тоже стоят. А мы ревём. Созданы друг для друга, не иначе.—?Однозначно созданы,?— Маттиас искренне улыбнулся нелепой улыбкой, сгребая своего ангела в крепкие объятия. Жар его кожи не давал покоя. Может, обмануться и поверить, что Клеменс жив?***Клеменс быстро уснул прямо на подушках, которые они разбросали в гостиной на полу. Лицо было повернуто к камину, огонь красивым тёплым светом бликовал на молодом личике. Маттиас устроил его ноги на своих бёдрах, мягко массируя ступни. Клеменс в шутку попросил массаж, а Маттиас?— привыкший делать массаж Маттиас?— тут же принялся мять уставшие ступни. Если постараться и правильно замахнуться, одним ботинком Клеменса можно убить с первого раза. Они очень тяжёлые, и он носил их почти что постоянно. Важно было быть одного роста. И ведь он казался больше, сильнее, когда мог смотреть глаза в глаза, не задирая головы. А на деле? Маттиас рассматривал его красивую фигуру, кое-как укутанную в домашнюю рубашку на пару размеров больше. Она сползла с плеча, немного оголяя грудь. Маленькость Клеменса вызывает желание его защищать.Но уже не было необходимости.Поздно. Маттиас аккуратно переложил ноги на маленькую подушку, дотянулся до пледа и укрыл им. Клеменс согнул руку в локте и положил под голову, поэтому сейчас, спящим и таким красивым, он выглядел очень невинно. Маттиас не смог отказать себе в мягком поцелуе в щеку на прощанье. Уже пора, пора. Тихо поднявшись, он подошёл к другому Клеменсу. Реально-мнимому. От его глаз сквозило холодом. Изящная рука крепко держала оружие. Мокрые, покрасневшие глаза смотрели без какого-либо сожаления.—?Спасибо.—?Это аванс. На будущее.—?Аванс? —?Маттиас непонимающе переспросил.—?Ты сильно зависим от его энергетики. Я позволил тебе насытиться ею… в последний раз. Скоро всё закончится. Для тебя, должно быть, тоже. Поэтому не приходи сюда больше.—?Но… как не приходить? Я… я хочу. Ты мне нужен,?— осторожно сказал Маттиас, посмотрев с болью.—?Мое предназначение отличается от твоего. Мне суждено выбрать для тебя наказание. Привести его в исполнение. Стать твоим палачом, если тебе так угодно. А ты… тебя тут вообще быть не должно.—?Я здесь, потому что ты здесь. Потому что мы частички друг друга. Потому что… потому что любовь же всегда побеждает ненависть, верно? —?Маттиас по выражению лица Клеменса понимал, что он начинает злиться.—?Кажется, магия дала тебе последний шанс понять свои грехи, вот почему ты здесь. Но ты слишком глуп для такой несложной операции,?— Клеменс отвернулся, давая понять, что разговор окончен.Маттиас склонил голову и закрыл глаза. Достаточно моргнуть, чтобы вернуться в реальный мир. Теперь уже навсегда. Как много у них было последних встреч. Маттиас краем сознания понимал, что он одновременно и везунчик, и неудачник. Почти никому не доставался шанс общаться с близкими после их кончины, а он там чуть ли не на птичьих правах поселился, так ещё и не смог что-то поменять. Маттиас, ты бесполезен для этого мира, если не можешь быть полезным для себя.***—?Маттиас?! —?Смаури искренне удивился, поднимаясь из-за стола и протягивая руку, чтобы пожать. —?Неожиданно, но приятно видеть тебя… надеюсь, ты не увольняться пришел?—?Привет. Нет,?— Маттиас пожал тёплую ладонь, усаживаясь на резной стул, за которым впервые сидел пару месяцев назад. С ним. —?Хочу вернуться к работе. К своим прямым обязанностям.Смаури хватило пары взглядов на своего любовника, чтобы оценить его текущее состояние. Гладко выбритый, мытая голова, свежая стрижка, аккуратные ногти. Красивая аристократичная бледность уже не казалась такой болезненной, как раньше. Темно-серые брюки с выглаженными стрелками, чёрная водолазка, такого же цвета тонкий плащ, в карманы которого Маттиас уже пару раз подрывался спрятать руки, но всё же одергивал себя. Ему очень тяжело, поэтому он пришёл сюда завалить себя работой. Наверное, это единственный выход для него на данном этапе. Смаури не мог утверждать, похоронил ли он своего партнёра или нет, но точно знал, что эту тему поднимать не будет. Маттиас всем своим видом умолял не делать этого.—?Чудесно,?— Смаури подошёл к одному из многочисленных сейфов, водя палочкой по контуру и зачитывая магические формулы, чтобы открыть. —?Я принимал твой облик под оборотным зельем. Решил несколько вопросов. Вёл дневник?— вот он, кстати?— для тебя, здесь каждый день расписан. С кем и о чём я разговаривал, что сделал, а что нет. Помочь разобраться или…?—?Я сам,?— Маттиас убрал протянутый дневник во внутренний карман плаща, тяжело вздыхая. На мгновение повисла тишина. —?Завтра к десяти утра, из своей квартиры в городе, да?—?Да. Верно,?— Смаури достал из ящика мобильный телефон Маттиаса и подтолкнул по гладкой поверхности стола к нему. —?Зарядил. Подписал контакты. Есть пару переписок, в том числе со Стефаном активная. Ну, знаешь там… он на днях станет отцом. Нервничает. Выстраиваем тебе дружественные отношения в коллективе, в общем.—?Отцом? Это хорошо. Понял, принял, мои полномочия и обязанности расширяются,?— Маттиас прошёлся ладонью по бритому затылку, продолжая прятать взгляд. —?Я… я хотел бы извиниться за то, что между нами было. И за то, чего не было,?— Маттиас положил ладони на стол, сплетая пальцы своих рук. —?Не в моих принципах иметь секс ради секса. А большего между нами тогда не могло быть. И не будет.—?Маттиас, мы же это уже обсуждали. Ты и я…—?Нет, послушай,?— настойчиво прервал Маттиас, наконец поднимая взгляд. —?Смаури… —?он потянулся руками к противоположному краю стола, ловя чужие ладони. —?Я вёл себя эгоистично. Я хотел знать, что ощущаю к… —?Маттиас замолчал. Что бы он ни ощущал, Клеменс желал ему добра, когда говорил, что будет не против их с Смаури отношений на стороне. Только он забыл добавить, что будет не против после того, как Маттиас станет вдовцом. —?Мне с тобой было хорошо. Но мыслями я был далеко.—?Так, Маттиас…—?Я знаю, чего ты знаешь. Знаю. Мы начинали это с отказа от обязательств друг перед другом. Но я хочу, чтобы ты также знал, что я сожалею о своих поступках.—?Это ничего не меняет. Я повторюсь: ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку. Мы хоть и знакомы мало, но я тебя знаю очень хорошо,?— Смаури ненавязчиво отстранился, кончиком пальца поправляя очки на переносице. —?Буквально с юношества. Мы можем стать отличными друзьями, я считаю.—?Спасибо.В тяжелом низком голосе была искренняя благодарность.—?Тогда, не в службу, а в дружбу, как говорится… —?Маттиас собирался мыслями. —?Если со мной вдруг что-то произойдёт, сообщи моим… —?неожиданно он запнулся,?— нет, ничего не сообщай. И никому. Не надо.—?Хорошо,?— Смаури непринужденно поднял брови. —?Тогда и ты мне пообещай, что с тобой ничего не произойдёт.—?Я могу только пообещать, что сделаю все от меня зависящее, чтобы со мной ничего не произошло.—?Идёт.Маттиас кивнул, рассматривая стену из белого камня, отдающего непонятным сиянием. Кажется, в прошлый раз его шёпот был не такой отчетливый. Они что-то пытаются сказать ему? Маттиас слегка морщился, вслушиваясь.Спаси его. Спас его. Спаси его.—?Мне пора. До встречи.Маттиас почти что пулей выскочил за дверь, направляясь к лифтам. Его окончательно поехавшая крыша начинала напрягать. Невозможно смириться с происходящим, но он должен, чтобы не выглядеть в глазах (мыслях?) Клеменса совсем уж тряпкой. Маттиаса не покидало ощущение его пассивного присутствия в своей жизни. Он будто всё чувствовал и знал.***Рейкьявик встретил лучезарно. По-настоящему летняя погода стояла уже несколько дней. Маттиас вечерами открывал окно в своей квартире, наслаждался свежим воздухом, иногда наблюдал за играющими ребятишками на большой детской площадке. Так продолжалось до тех пор, пока стрелка часов не приближалась к полуночи. Маттиас к этому времени успевал поужинать, прибраться в комнате, погладить свой костюм на будущий день. Ровно в полночь Маттиас трансгрессировал в свой дом.Искусством массажа он овладел почти что в совершенстве. Если в начале ещё была какая-то надежда, то сейчас Маттиас понимал, что Башар посоветовал так делать для успокоения нервов. Клеменс теперь его личная игрушка-антистресс, массажировать мышцы которой с повышенной аккуратностью становилось причиной доживать до вечера каждого нового дня.Башар заглядывал буквально на несколько минут, чтобы провести диагностику состояния его организма (?Все как и обычно, изменений нет?), затем быстро убегал. Маттиас укладывал светловолосую голову себе на бёдра и ласково гладил пряди, изредка очерчивая татуировки на бледной груди. Он смирился окончательно, когда на днях приходил гоблин из единственного на их острове похоронного бюро для волшебников и снимал мерки для гроба. С Маттиаса?— тоже. На всякий случай. Клеменса пришлось приодеть. Скромные темно-серые классические штаны, белая рубашка, которые скрывались под парадной школьной мантией. Клеменс одевался так, когда пел в хоре. Он сам рассказывал, что всегда нервничал, а костюм придавал ему уверенности в себе. Клеменса веселила собственная детская наивность. А сейчас он неподвижно лежал на просторном диване гостиной. Волшебная линейка скакала из стороны в сторону, пока гоблин с длинным крючковатым носом записывал что-то в блокнот с пожелтевшими страницами. Казалось, Клеменс никогда не повзрослеет. Он сам в этом был уверен.Он повзрослел за пару месяцев. Ломая себя, ему пришлось так сделать, чтобы подстроиться под реалии неожиданно жестокой жизни.—?Обивку чёрную или красную делать будем?—?Что, простите?Гоблин выпучил глаза и поднял брови, на что его очки в тонкой прямоугольной оправе будто бы с укором съехали на горбинку носа. Маттиас почему-то сразу сообразил, о чем идёт речь.—?Ему белую. Мне красную.—?Белую?Маттиас ничего не ответил, делая глубокий выдох. Его мальчик слишком светлый, его тело хотя бы после смерти не должен окружать привычный мрак. Гоблин почувствовал настроение заказчика и больше вопросов не задавал.—?Все будет готово через пару дней.—?Не забудьте про то, о чем я просил.—?Я все помню, полная магическая адаптация для гробов, помню,?— гоблин проскрипел с едва скрываемым раздражением. Люди почему-то судят по себе, а у гоблинов память феноменальная, независимо от возраста. —?А почему вы решили не следовать традициям семьи? У вас же есть семейный склеп, Маттиас.—?Склеп есть. Семьи нет.Гоблин кивнул на мрачный, но исчерпывающий ответ и поспешил удалиться.Портреты, висящие на стенах, тут же начали перешептываться. Какие же лицемерные существа. Почему-то при чужих они молчат и выдерживают свои бледные аристократичные лица, а стоит всем уйти, как начинается. Маттиас такой, Маттиас сякой, Маттиас не прав, Маттиас должен. Ни раз Маттиас хотел снять их и убрать на чердак, но, в конце концов, это не его дом. Он тут гость.—?Хочешь, прогуляемся?Маттиас аккуратно взял Клеменса на руки и направился на маленькую террасу. Тёплый, едва заметный ветерок приятно холодил кожу. Маттиас сел на нижний порожек, прижимая хрупкое тело к своей груди. Нежное лицо Клеменса такое умиротворенное. Из-за мягкого вечернего света оно не казалось пугающе бледным. Он будто спит. Любимая обманка Маттиаса. Он спит.Послышался тяжелый вздох.—?Жестоко было тогда с моей стороны выгнать тебя на улицу ночевать. Холод, а ты такой хрупкий. Я волновался, но… но был слишком горд, чтобы прийти за тобой,?— Маттиас, склонив голову, рассматривал густые русые ресницы. —?На этом нужно было закончить. Я не закончил. Продолжил.Широкая ладонь легла на мягкую щеку. Маттиас зачесал светлые пряди назад, рассматривая лоб. Подушечки пальцев очертили лёгкие морщинки. Клеменс в последнее время часто хмурился. Обедая, наблюдая за огнём в камине, читая учебник. Мерлинова борода, эта яркая искорка затухала на его глазах, а Маттиас делал вид, что не замечал. Ему было удобно жить так. Он склонился к родному лицу, прижимаясь неожиданно влажной щекой к его.—?Клеменс… —?Маттиаса затрясло: слёзы опять потекли градом. —?Ты мне нужен… Ох, Клеменс! —?пальцы руки отчаянно впились в широкое плечо. —?Я бы все отдал, чтобы ты вернулся. Чтобы ты жил! Мерлином клянусь, я бы всего себя, жизнь бы отдал свою за твою. Клеменс…Время, казалось, замерло вместе с повисшим над горизонтом солнцем. Маттиас постепенно успокаивался. Тяжёлая реальность опускалась на плечи.—?Прости. Тяжело очень. Черт возьми, как же тяжело.***—?Он слабеет.—?Что значит ?слабеет??—?Ты понимаешь, о чем я. Ты же тоже уже почти не ощущаешь его присутствия, да?—?Я… да. Да.—?Мне жаль, Маттиас,?— Башар сжал широкое плечо, искренне проговорив. —?На днях. Это случится на днях.—?Я понял тебя. Спасибо.Башар не смог не услышать, как низкий голос дрогнул. Маттиас держался молодцом, но он не хотел услышать эти слова когда-нибудь. С другой стороны, лучше так, чем жить в надежде. Колдомедик знал, что Маттиас прекрасно это понимает.—?Я узнаю раньше тебя, когда Клеменса не станет. Тут кое-какие следящие чары. Я узнаю и сообщу тебе.Маттиас закивал. Башар ещё что-то говорил, а потом ушёл. И хорошо. Маттиас закинул голову, рассматривая потолок. Эта капля стала последней в чаше его относительно стабильного эмоционального состояния. Дрожащие ладони закрыли глаза, но резко Маттиас вскочил. Перед глазами плыло. Ком в горле не давал дышать. Почему истерика?— это так страшно? Почему так скоро, почему на днях, почему это вообще случается?! Маттиас с размаху влепил кулаком в стену. Бежевые обои с милыми цветочками тут же покрылись багровым. Откуда-то сверху послышался вопль. Маттиас резко поднял взгляд. В раме предгрозового пейзажа с колосьями беззастенчиво подслушивал и подглядывал балабол Огюст фон Рассел, предок и главный изобретатель слухов в этом доме, главный зачинщик сплетен.Даже в такой момент шпионит, чтобы растрепать другим о том, какой Маттиас паскуда и позор семейства.Сука.Маттиас достал палочку из внутреннего кармана пиджака и рванул к лестнице. Портрет предка висит в гостиной, в углу, и он, почувствовав неладное, вернулся в свое пристанище.—?Акцио, нож!—?Маттиас! —?несчастный маг вскрикнул, выставляя руки вперёд в защите, словно бы Маттиас действительно мог его порезать.—?Как же вы все меня заколебали!Лезвие ножа впилось в угол рамы, резкими движениями рассекая старинный холст. Огюст, убежав, возмущённо охал из соседней рамы, показывая руками на беспредельщика. Маттиас сдернул картинку с крючка и ловким движением швырнул её в полыхающий камин.—?Вон! Все вон отсюда!!!Отчаянный крик отчаявшегося человека сокрушил гостиную. Маттиас рухнул на колени, хватаясь за голову. Влажные дорожки слёз стекали с щёк по шее вниз, под ворот рубашки. Он все ещё не верил и отказывался верить. Глухие рыдания разносились по всему дому. Казалось бы, нельзя ниже пасть, он уже на самом дне. Можно. Маттиас отполз за кресло, сгибая ноги в коленях и по-детски утыкаясь в них лицом. Да не может быть так! Не может! Клеменс не заслуживает такого! Мерлин, почему это вообще происходит?! Это какое-то изощренное наказание для них обоих? Было ощущение, что Клеменс знал, что всё выйдет так. Что его смерть будет не мгновенная. Если страдать, то вместе. Вместе.Маттиас в отчаянии отпихнул кухонный нож, что валялся в ногах, под шкаф с книгами, обнимая себя руками. Рыдания сдавливали грудь, будто винную бочку металлическими обручами. Маттиасу никогда в жизни не было так страшно. Никогда! Казалось, смерть с косой стоит у него под окнами и дышит холодом. Пришла забрать то, что принадлежит ему. Да черта с два ей! А что он может сделать?! Да ничего. Маттиас пустился в громкие рыдания, переходящие в вопли. Это хуже, чем наблюдать за его прощанием в ванной. Хуже быть обнадёженным, чтобы потом эту надежду потерять.Маттиас теребил край свитера. Смирение и апатия наконец вернулись к нему. А ещё стыд. Узнай Клеменс, что он уничтожил произведение искусства, портрет художника времён восемнадцатого века, он бы удушил вандала собственными чуткими руками. Как же стыдно. Как…Подождите. Маттиас только что вспомнил, что так и не увидел картину, созданную Клеменсом в последние дни жизни. Не голова, а дырявый котёл! Она весь этот месяц была рядом, укрыта белым полотном. Может… может, там будет какая-то подсказка? Маттиас в волнении вскочил, ступней расправляя загнутый от конвульсий и возни на полу ковёр, и поспешил по лестнице вверх. Клеменс мирно лежал на подушках, мольберт, овитый куском плотной белой ткани, мирно стоял на своём месте. Тело охватил мандраж. Обычная картина, тогда почему так страшно узнать, что она таит? Длинные пальцы сжали край полотна, неуверенно потянув в сторону.Нет.Ну нет.Не может быть.Ткань упала на пол. Маттиас сжал руками металлическую раму, утыкаясь лбом в рельефный от мазков кисти холст. Послышалось вежливое покашливание. Маттиас отстранился.—?Олицетворение судного дня. Я сам.—?Олицетворение ненависти. Ты сам.Маттиас потёр ладонями лицо. Клеменс изобразил на своей картине его. Парадный белый китель, который Маттиас надевал в день свадьбы, военные сапоги, пояс, туго перетягивающий грудь и талию. На фоне?— пепелище, что-то догорает, дотлевает. Маттиас с картины смотрел как-то понимающе, с сожалением. Его строгая поза с сложенными за спиной руками очень правдоподобно отражала нрав.—?А… это кровь? —?Маттиас кивнул взглядом на бордовые капли на нижней части кителя.Маттиас с картины вытянул руки в стороны, тыльными сторонами вверх. Поза диктатора, руки которого по локоть были в крови. В прямом смысле. Почему-то не было необходимости спрашивать, чья она.—?Почему я?—?Здесь было что-то другое изображено. Художник соскребал лезвием много краски. Целые слои. А потом создал меня.—?Очень… реалистично,?— ком в горле мешал говорить нормально, но изображение не осуждало взглядом.—?Недостаточно вложить в картину душу. Плоть тоже необходима. Кровь на моих руках настоящая.—?Как… как настоящая?—?Ты же знаешь, что необходима вещь того, кого изображают, чтобы портрет мог думать и говорить.—?Знаю.—?Он твоя вещь.—?Нет!—?И его кровь?— тоже твоя вещь. Ты прекрасно знаешь, что это так, потому что я это знаю. Такой вещизм случается, когда маг добровольно отдаёт контроль над собой кому-то ещё, ведь, если посудить, все мы вещи, вещи магии, мы принадлежим ей. Это было добровольно, потому что Клеменс способнее тебя в магическом плане. Даже частично в расовом. К тому же, он мог без проблем дать тебе отпор, причём значительный. Но он не стал, несмотря на испытываемое зверство. Так бывает иногда, что любовь к существованию человека превосходит любовь к самому человеку. Иными словами, это комфорт. Комфорт, удобство, тебе удобно, что ты можешь удовлетворить свои потребности в любой момент, удобно, что не нужно тратить время на строительство отношений. Удобно не думать о чужих проблемах, удобно просто брать. Ещё удобнее брать силой. Если я понимаю, что в глубине души ты способен на любовь, то для него это могло бы стать настоящим откровением.Маттиас отвёл взгляд. Стыд, боль, раскаяние, они слишком поздно касаются воспалённого сознания. Легкомысленное ?да ладно, что с ним случится? привело к необратимым последствиям. Так глупо. Маттиас, черт тебя возьми, это очень глупо.—?Казалось, транс твоего потребления невозможно было прервать. Ты потреблял его боль не потому, что тебе хотелось, а потому, что ты уже не мог остановиться. Было два варианта: относительный мирный и радикальный. При мирном раскладе можно было бы созвать семейный совет. Клеменс бы всё рассказал своим родителям, твоим родителям. Были бы предприняты тотальные воспитательные меры. Вправление мозгов. Такие меры помогли бы. Тебя нужно было остановить, и всё.—?Но..?—?Но он всегда ощущал вину за то, что подставил тебя. И подставлять ещё раз не хотел. Точнее, правильнее сказать… не хотел унижать тебя тем, что тебе пришлось бы позориться перед ним из-за разборок с отцом. Опять. Был выбран радикальный способ. Разлучение смертью.—?Лучше бы он меня убил.—?Слишком просто, ты же понимаешь.Маттиас медленно поглаживал кончиками пальцев массивную металлическую раму. Ком опять у горла. Клеменс не был бы собой, если бы не продумал все до мельчайших подробностей.—?Почему он выбрал для тебя металлическую раму? Я знаю, что только деревянные рамы позволяют перемещаться между других портретов. Да и Клеменс любит дерево.—?Это наказание. Я обречён на вечное одиночество и скорбь. Мне даже негде сесть, чтобы подремать, как все портреты это делают, не то что ходить в гости. Слева и справа от меня тёмная пустота. Напротив твой мир. Сзади пепелище. Что-то ещё догорает. Дышать тяжело.—?Я могу что-то сделать?—?Нет. Таков сюжет картины. Такова воля художника.—?В нём не меньше садизма, чем во мне.—?Эта картина создана для твоих страданий. Он сам говорил.—?Правда? Очень мило,?— Маттиас вымученно улыбнулся. —?А он что-то ещё говорил? Может… что-то особенное?—?Если ты имеешь в виду подсказки, то нет. Он планировал умереть сразу и окончательно. То, что сейчас происходит, в его планы не входило.—?Планировал… как это было?Маттиас с картины нахмурил брови, слегка морщась. Было видно, что эти воспоминания приносят и ему боль.—?Он мне ничего не рассказывал. Более того, обычно наше общение сводилось к тому, что Клеменс говорил неприятные слова в мой адрес. Ему было удобнее ненавидеть кристально чистой ненавистью не тебя, а твой портрет. Обычно Клеменс рисовал ночью. Он приходил… часто на его лице были следы побоев. Они стали значительнее в последний месяц. Клеменс иногда плакал, иногда рыдал, иногда очень устало вздыхал. Он проводил пальцами по разбитым губам, а потом аккуратно вырисовывал кровью кровь на моих руках. Разные оттенки из разных ссадин. И даже из разбитого затылка… Однажды он появился в спокойном, умиротворенном настроении. Его не мотало из стороны в сторону, как ладью в шторм. И… я все понял. Он очень торопился закончить картину. Закончил. На его уставшем лице было удовлетворение. Я попробовал что-то спросить у него. В ответ он окинул меня таким злым взглядом… Возможно, на тебя бы он смотрел так же, если бы не боялся,?— портрет замолчал на несколько долгих секунд. —?Он накинул на меня белое полотно и ушёл. Навсегда, как оказалось.Маттиас закивал, поджимая губы. Клеменс его ненавидел и любил одновременно. Скрипя зубами оберегал от чего-то неприятного. Понимал, в каком нервном напряжении его партнёр, потому что сам когда-то испытывал похожие чувства. Клеменс хотел, чтобы его кто-то понял по-настоящему. Сейчас Маттиас как никогда понимает. Огораживает себя от мира, уходит в добровольную изоляцию наедине со своими кошмарами, ведь ничего другого он не заслужил.Раньше Маттиас удивлялся, когда размышлял над агрессией Клеменса. Защитная реакция организма на себя самого же. Либо глубокая апатия, либо разрушение. Наивно казалось, что выход всегда есть. И Клеменс каждый раз с такой иронией смотрел на него. ?Матти, ты не понимаешь?. А сейчас он позволил понять. Как обычно, с присущей долей красоты, эстетики, боли, страданий.Маттиас ожидаемо начал ощущать, как пульс в его теле опять учащался. Обречённость давила. Он не хотел этого всего. Не хотел! Не хотел ничьей крови, которая то и дело теперь мерещилась на руках, не хотел нервных срывов, не хотел втаптывать в собственную депрессию. Клеменс держался изо всех сил, подавляя в себе любые эмоции, вспышки гнева, слёзы. Он даже плакал тихо, потому что Маттиас приказывал так делать. Эмоциональный Клеменс силой тушил в себе все бури. Даже игривый блеск в его глазах потух.Маттиас зажмурился, сжимая переносицу. Надо отвлечься, успокоиться. Оглянувшись, он наконец заметил, что в комнате творился какой-то хаос. В своих припадках и истериках Маттиас банально не замечал, что устраивает беспорядок. Разбросаны перья, листки, карандаши. Это же его комнатка. Маленький мирок, в котором он мог быть собой. И Маттиас обещал не трогать его тут, но тот уже опять обещание нарушил.—?Я ощущаю, как заколебал тебя. Прости. Прости… — повторял нелепо?Маттиас, отправляя поломанные перья в урну под столом, туда же и поломанные карандаши.На всех рисунках все ещё он, Маттиас. Это было как-то… особенно? Клеменс перешёл на угольные карандаши. Каждый найденный рисунок Маттиас укладывал в толстую кожаную папку. Она лежала в среднем ящике, и сам Клеменс рассказывал, что есть у него такая особенная и что она лежит тут. Раньше Клеменс мог себе позволить рисовать пейзажи и хмурые тучи, да ещё и красками. А эти рисунки?— наброски на скорую руку. Маттиас помнил, как тогда, в поезде, Клеменс увлечённо рисовал его ладони. Вот и сейчас был такой рисунок. Напряжённая рука, сжатые в кулак пальцы, набитые костяшки, выпирающие сухожилия. Ему же не оставалось ничего другого, как молча наблюдать за насилием и мраком. Клеменс делал резкие, но аккуратные, профессиональные штрихи. Следующий набросок. Хмурые брови, бездонно чёрные зрачки, расширенные от ярости, даже капилляры виднелись.Маттиасу стало дурно. Он затянул папку ремешками и убрал обратно в ящик. Кровавые разводы и пятна с отпечатками пальцев были почти на каждом рисунке. Это невыносимо. Невыносимо. Маттиас покинул комнату, максимально тихо прикрывая дверь. Достав палочку, он трансгрессировал в магическую часть столицы. Ночь, светло, людей никого, лишь в ?Драконьем пламени? опять какая-то шумная вечеринка. Маттиас понял, что слегка не рассчитал с перемещением в пространстве. Ему нужно в начало магического переулка, где была лавка с лечебными зельями, а сейчас он почти в конце. Из-за жгучих слёз Маттиас едва видел, поэтому ускорил шаг. Быстрее дойти, быстрее купить склянки с успокоительным, быстрее вернуться. Солнце издевательски висело над горизонтом и опаляло кожу. Музыка стихала по мере удаления, и опять возникало ощущение, что время вокруг остановилось. Даже такой обычный для Исландии порывистый ветер стих. Даже на Фарерах его не было. Мерлин, он действительно сошёл с ума, если видит предзнаменование конца в любой мелочи. Голова уже начинала болеть. Маттиас поморщился, убирая палочку в задний карман, затем раздраженно потёр виски. Даже собственное тело не хочет дружить с собой. Одиночество испепеляло последние крупицы разума. Возможно, можно было бы найти выход, но Маттиас даже думать не мог. Он уже ни черта не мог! Как беспомощный котёнок тыкался лицом в руки Клеменса, горевал. А ведь всегда можно…—?Ай! Смотри, куда прёшь, придурок!Маттиас не сразу соображает, что произошло. На земле лежала маленькая девушка. Должно быть, Маттиас настолько погрузился в свою тихую истерику, что действительно не замечал ничего вокруг и сбил с ног идущего навстречу пешехода.—?Извините, пожалуйста. Задумался,?— прочистив горло, он наклонился, протягивая девушке руку. Та ловко поднялась, поразительно настойчиво сжимая чужую ладонь. Лёгкий кожаный плащик, небольшая сумочка через плечо, которая чудом не свалилась вместе с хозяйкой. Веснушки, пухлые губы, большие серые глаза, темно-русые волосы, собранные в два маленьких забавных хвостика. —?Ронья?..—?Как Клеменс?Вопрос прозвучал, как гром среди ясного неба. Маттиас широко раскрытыми глазами шокировано смотрел на свою бывшую девушку. Её уверенный, строгий взгляд врезался в самую душу. Она знает! Она все знает! Но… но откуда? Как?! Маттиас судорожно выдохнул, беспомощно моргая. Он, покрасневший от стыда и ужаса, начал вновь бледнеть.—?Понятно.Девушка замахнулась и влепила влажному лицу звонкую пощёчину. Её нежное лицо исказила гримаса гнева и боли. Вторая пощёчина последовала незамедлительно. Маттиас пошатнулся, даже не пытаясь уворачиваться. Ронья кричала на него, колотила маленькими кулачками в грудь. ?Что ты с ним сделал, ублюдок?!? Вопрос повторялся неоднократно, а ответа так и не следовало. Ронья, поняв, что Маттиас в прострации и от него невозможно чего-то добиться, достала палочку и сжала чужое бледное запястье. Хлопок трансгрессии нарушил утреннюю тишину.