Spectavisti Me Mori (1/1)

—?Клеменс, что вчера произошло? —?Маттиас помешивал свой чай, который и без того уже давно остыл. Он проснулся утром в своей постели в обнимку с Клеменсом в поразительно прекрасном расположении духа. Однако с глубоким провалом в памяти.—?Ты меня забрал домой. А потом ты сказал, что очень устал. Мы легли спать.—?Кажется, я помню, как ты меня обездвижил.Клеменс молча скрипел угольным карандашом о лист бумаги. Рисовать Маттиаса?— отличный способ насладиться его красотой на законных основаниях. Каждая чёрточка была до боли знакома, Клеменс действительно мог рисовать по памяти, но ведь это неинтересно.—?Ты скрываешь от меня что-то?—?Да нет, Матти. У нас был секс, а потом мы отправились домой. Не знаю, как ты забыл такое.—?И я не знаю.—?Переработал.—?Скорее всего.Маттиас отставил остывший чай и, обойдя стол, приблизился со спины к Клеменсу. Ладони мягко сжали широкие оголенные плечи. Он так редко надевает майки в последнее время, а сейчас его нежная красивая кожа приятно отражала дневной свет хмурого неба. Ладони бережно разминали напряженные мышцы. Клеменс незаметно вжимался в стул. Его ладонь замерла над листом бумаги. Страх, скрытый за спокойствием, ощущался в этом напряжении. Маттиас хотел испортить Клеменсу жизнь, а не доводить эту ситуацию до страха. Он должен был ненавидеть. Злиться. Устраивать перепалки. Да даже дуэли, в конце концов! Клеменс даже физически сильнее, несмотря на свою хрупкость. Он занимался квиддичем, выдерживал большие перегрузки, когда выходил из сложных пике, так что когда-то давно перелом носа для него был чем-то лёгким. Он и сейчас без проблем мог сломать Маттиасу что угодно. Но ни разу даже не пытался.—?Помню, у тебя какое-то время были длинные волосы в школе. Сможешь воспроизвести?В то же мгновение длинные светлые пряди спустились по спине вниз, за спинку стула. Маттиас пустил шелковые локоны между пальцами. Чем длиннее его волосы, тем они светлее. Такие приятные, мягкие. В школе Клеменс заправлял пряди за уши и выглядел, как маленький эльф. Звонко смеялся и всегда так очаровательно улыбался. Маттиас помнил каждую замеченную улыбку этого наглого мальчишки, что лез не в своё дело, поэтому уголки его губ поползли вверх. Он начал наматывать длинные волосы на кулак, вынуждая прижаться затылком к своему торсу и поднять лицо.—?Что такое?В глазах Клеменса была тоска. Сильная, вселенская, с нотками мольбы. Он ничего не говорил, но зато смотрел красноречиво. Намотанные локоны соскользнули с руки. Маттиас, мягко массируя виски, наклонился для поцелуя в лоб.—?Рисуй. Я заплету тебе косу и буду собираться на работу.—?Можно я сегодня схожу к родителям?—?Ты же был вчера,?— Маттиас трансфигурировал один из карандашей в гребень, чтобы расчесать, затем разделил пряди на части, наблюдая за тем, как Клеменс ножом натачивал свой уже сломанный карандаш. Опять нервишки шалят.—?Да. Но их не было дома. Немного слукавил тебе вчера… Надо договориться насчёт детской комнатки. Мне нужно готовиться к экзаменам, смогу помогать очень редко, а сроки идут. Папа действительно справится лучше. Я ненадолго.—?Ладно.Пухлые губы неожиданно мягко коснулись уха. По телу Клеменса пробежались мурашки. Он, сжимая пальцами карандаш, старался дышать ровно. Пальцы Маттиаса мягко перебирали пряди. В последний раз он заплетал косички своей двоюродной сестре лет пятнадцать назад, когда ещё жил в Германии вместе с родителями. Маттиас кинул взгляд на часы. Пора уже выходить, а он все ещё сидит в домашнем, никуда особо не торопясь. Ничего, подождут. Он облокотился на угол стола, наклонился и мягко поцеловал Клеменса в щеку.—?Не будешь к четырём дома,?— Маттиас ласково погладил другую щеку,?— голову откручу. У меня на тебя планы.—?Я тебя понял.***Ничего не меняется. И Маттиас не менялся. Его бескрайний эгоизм всегда будет преобладать. К счастью Клеменса он уже не позволял себе надеяться на что-то большее. Родители, как это всегда бывало, были в восторге видеть его. У них общий проект панорамной картины для холла в главной магической клинике Рейкьявика. Поэтому их гостиная, что была гораздо меньше, дугой обвивалась этим гибким холстом. Творческий беспорядок, тюбики краски, кисти, море кистей разного материла и номера. Клеменс попросился помочь, тем более, что получившийся пейзаж находился на последней стадии доработки.—?Клеменс, ну ты что! Пошли, нам папин друг с работы привёз форель, я ее уже запекла с травами, сейчас картошечка подходит, с корочкой будет, твоя любимая,?— Раун помогала своему мужу складывать грязные кисти в специальную емкость с раствором,?— иди пока на кухню. Накрой на стол, мы сейчас придём.У Клеменса сжалось сердце. Он сегодня пришёл сюда не для того, чтобы пообедать, а чтобы сказать кое-что очень важное. Чтобы попрощаться. Сегодня последний день, когда Клеменс сможет с ними поговорить, обнять их, обсудить все на свете. Последний день, когда он их видит. Быстро стирая выступившие слёзы, Клеменс начал раскладывать посуду на столе. Они не должны знать правду, поэтому Клеменс опять немного соврёт. Наклонившись перед духовкой, он палочкой отлевитировал ароматное блюдо на стол. По маминым вкусностям он будет скучать особенно.Клеменс позаботился о том, чтобы обед был красиво подан ровно до того момента, как родители вошли на кухню. Он как раз палочкой активно кипятил чайник, стараясь не тратить драгоценные минуты. Родителям такая забота была очень приятная. Первое время Клеменс едва заходил в гости, а сейчас все чаще и чаще. Маттиас же на работе, должно быть, ребёнку одиноко, вот он и навещает своих стариков на радость.—?Мам, пап, мы сейчас покушаем, потом я расскажу вам про детскую для малышки Ильвы, а потом… потом я скажу вам кое-что важное. Хорошо?—?Конечно, сын. Что-то случилось? —?Никюлаус погладил сына по плечу, пока тот набивал рот едой, чтобы не дать эмоциям взять вверх. Клеменс отрицательно покачал головой.—?Ник, дай ребёнку поесть спокойно и ешь сам.Папа маму всегда слушался, особенно в таких уютных вопросах. Клеменс ощущал, как уже начинает скучать. Опять тоска обволакивала сердце. Но решительность не отступала. Жить во лжи, делая вид, что он счастлив, больше невозможно. Жить и надеяться на что-то, зная, что все надежды напрасны, тоже невозможно. Жить с любовью в сердце, которая, как ненужная собака, преданно жмётся к своему безразличному хозяину, просто невыносимо. Клеменс не поднимал взгляда, потому что слёзы опять начинали собираться в уголках глаз. Давно он стал таким сентиментальным? А ведь действительно был грубым и агрессивным. Маттиас правильно сказал, что это защитная реакция организма от себя самого. А сейчас что? Клеменс прекрасно знал, что его психике не легче, а наоборот, сложнее. Знать однажды, что ты нужен и любим, а потом тонуть в ненависти — это жестоко. Клеменс устал умолять и навязываться. Эту войну он проиграл уже заранее, когда влюбился в ублюдка. Маттиас Харальдссон?— красивый, ранимый, эгоистичный ублюдок.Клеменс тянул время, как мог. После обеда увлечённо рассказывал про проект, что они придумали с будущими родителями. Даже дошло до того, что он рассказывал своим родителям-художникам про гипоаллергенные краски, и это при том, что Никюлаус был соавтором патента на одну из таких. Тем не менее, родители слушали, не перебивали.—?Ну, а теперь… теперь, наверное, к главному? —?Клеменс в волнении теребил край джинсовой рубашки. —?Мам, пап, я… —?слова застряли где-то в горле. В глазах защипало,?— так получается, что… в общем, Маттиас… его повышают на днях.—?Уже? —?мама удивленно подняла брови. —?Так это же хорошо!—?Да… ему дают новое секретное задание. Не в Рейкьявике. И даже не в Исландии… Он должен уехать. И я вместе с ним.—?Сынок… это надолго? —?отец приобнял дрожащего сына, осторожно спрашивая.—?Не знаю,?— Клеменс нервно пожал плечами,?— может, на пару месяцев. Может, на пару лет… Мерлин, я буду так скучать по вам! —?сдержать слез не вышло. Пара лет никогда не кончится. Клеменс на порог родительского дома вступил сегодня в последний раз.—?Сыночек… ох, какая тяжёлая новость. Но мы же будем списываться, да? Хочешь, каждый день будем? —?Раун тоже прижалась к сыну, который тихо всхлипывал в прикрывающие лицо ладони.—?Ох, мама… первое время нет. Точно нет. Нас будут отслеживать, как я понял,?— Клеменс говорил тише, пытаясь успокоить дрожащий голос,?— Маттиас не может рассказать мне всего сейчас… Я обязательно напишу всё-всё, как только смогу. Ваши письма до меня не дойдут, наверное… так что…—?Хорошо, Клеменс. Мы с мамой все поняли. Не плачь, сынок. Чего тут плакать? Гордиться надо. Маттиас способен помочь нашей стране, как никто другой,?— Никюлаус погладил сына по волосам,?— Клеменс, все хорошо будет, успокаивайся.—?Я вас очень сильно люблю. И всегда буду любить.—?Сынок… и мы тебя любим. Мерлин, ну что ты? Не на всегда же прощаемся. Клеменс! —?Раун из салфетки наколдовала платочек, вытирая слёзы с покрасневшего лица.Клеменс и слова сказать не мог. Прикусывал губы, чтобы сдержать всхлипы. Как он, черт возьми, мог вести себя так свински все то время? Волновать их, шляться по клубам, ругаться? Они не заслужили такого отношения. Можно же было проводить это бесценное время всем вместе, в любви и гармонии. Клеменс понимал, что у него есть ещё полчаса, чтобы вернуться домой. Полчаса на то, чтобы в последний в жизни раз быть рядом с теми, кому ты действительно нужен.—?Мам, пап… я не должен был рассказывать Эйнару и Соульбьерт, но они тоже знают. Мы уже попрощались, как раз вчера. Вы… вы общайтесь с ними, пожалуйста, хорошо? Они мне дороги. Я так хотел нянчиться с дочкой Соуль, но, должно быть, не суждено,?— Клеменс запнулся,?— не суждено прямо с рождения.Родители пообещали, что обязательно будут навещать его друзей. Раун волновалась, что ее сын никак не мог успокоиться. Именно она и настояла, чтобы он отправился домой по камину. В таком состоянии трансгрессировать опасно. Прижимая одной рукой к себе бумажный пакет с смородиновыми пирожными, а другой удерживая щепотку летучего пороха, Клеменс рассматривал лица родителей. Слегка взволнованные, но уже не такие обеспокоенные, как в начале.—?Дом Маттиаса Харальдссона.Камин полыхнул зелёным, унося по своим дымоходам куда-то очень далеко. ?Мама, папа, я буду скучать?.***Полёт всегда успокаивал. На улице бушевала первая в этом году гроза. Ледяной дождь обдавал лицо, волосы, приятно холодил тело. Океан тоже бушевал. Это красиво. Мрачные тучи нависали над маленьким островом, их с Маттиасом дом было едва видно. Клеменс видел, как где-то спустя час его полетов в гостиной загорелся мягкий свет. Маттиас вернулся с работы и зажег камин. Наверняка уже спросил у Кики, почему никого нет дома. Наверняка разозлился, как только услышал ответ.Какие это мелочи. Клеменс плотно сжимал древко метлы, опускаясь за противоположный берег. Здесь был пляж с чёрными песками, а вот на том конце острова, где был их дом, берег был скалистым, обрывистым. Неспокойные волны, подгоняемые ветром, несли воду прямо к ногам. Дождь опять усилился. Клеменс задумался бы о том, что он в такую погоду тут забыл. Но он задумался о другом.В тот день, как Клеменс вернулся домой от родителей, Маттиас торжественно вручил ему конверт. В нем?— приглашение в Академию Изящных Искусств в Норвегии, о которой он так сильно мечтал. ?Ждём вас, Клеменс, в новом учебном году. Вы зачислены на первый курс…?. Маттиас сказал, что заимел связи, нашёл, кого надо. Повлиял. Он действительно был рад тому, что проделал. ?Я даже проживание в общежитии на первый семестр тебе уже оплатил. Но, если хочешь, я поеду с тобой. Будем вместе жить, снимать какую-нибудь квартирку. Или домик?. Клеменс тогда лишь улыбнулся, вежливо благодаря. Как вовремя. Матти, неужели ты стал так слеп, что не видишь очевидного? Ну какая Академия? Нет ни желания, ни мотивации. Зато, верно подмечено, способности появились. Все логично, Маттиас рядом, магический фон прекрасно стабилен. Даже эмоциональный стабилен. Клеменс случайно заметил это на занятиях трансфигурацией. Плазма упряма, нужно иметь терпение и контроль над собой, чтобы ее контролировать.Интересно, Маттиас заметит на подоконнике в своём кабинете лошадок? Клеменс задумался над тем, что ничего не оставит на память ему о себе, кроме творчества. Он ведь ничего другого не имел. У них даже фотографий общих не было. Поэтому, зная сосредоточенность Маттиаса на деле, смело можно заявлять: трёх игрушечных лошадок он заметит не скоро. Тем более, они слегка скрыты шторкой. Но будет хоть что-то. Первую Клеменс сделал через две недели после свадьбы. Решил попробовать ради интереса, а брусок не разнесло в щепки. Вышло нечто среднее между большой собакой и конем, все шершавое, с зазубринами и обугленными волокнами. Но это огромный рывок вперёд, это больше, чем ничего. Вторую лошадку Клеменс сделал тогда, когда Маттиас пропадал на работе сутками. От скуки и одиночества решил поиграться. Лошадка получилась сносная, симметричная, почти гладкая. Третью Клеменс сделал на днях, после того безумства в своей комнате в родительском доме. Полученный жеребец был достоин выставки, не меньше. Даже колени были ровными, разве что ноги слегка длинноваты. Клеменс решил раскрасить его в чёрный. На память о том, чего Маттиас почти не помнил.Странная особенность. Это как законы о путешествии во времени с маховиком, о которых Клеменс читал курсе на четвёртом в школьной библиотеке. Нельзя встречать себя из прошлого самим собой из будущего. Здесь, должно быть, примерно так же. Нельзя в один мозг записывать воспоминания двух существ. Клеменс в себе-то не мог разобраться, а тут они оба. Иногда ему казалось, что он призвал феникса слишком поздно. Опоздал, не додумался сделать этого раньше. Ведь, наверное, можно было бы многое исправить.Или нет. Маттиас в последние дни был спокойнее. Непонятно, феникс ли, получив долгожданный естественный контроль от своего хозяина, его энергию, перестал бушевать и изливаться агрессией в Маттиаса, либо сам Маттиас пытался загладить вину. И этот финт с Академией. Его намерения казались искренними. Может, любил все же? Маловероятно, он же был уверен до пены у рта в своей правоте во всем. Клеменс понимал, что глупо тешить себя надеждами на то, что он любим этим высокомерным ублюдком. Обманываться унизительно.Клеменс запрыгнул на метлу и отправился домой. Уже становилось поздно.—?Ты, Клеменс, сдурел? —?Маттиас начал прямо с порога, рассматривая низкую фигуру в лётном обмундировании. С него вода течёт, как из ведра. —?Совсем мозгов нет.—?Прости. Задержался,?— Клеменс зачесал ладонью мокрые волосы назад, расстегивая куртку из плотной драконьей кожи, что защищала от сильного ветра, и доставая палочку.—?В душ иди. Потом жду у себя,?— Маттиас развернулся, чтобы направиться в спальную.—?Матти… —?Клеменс подбежал к нему, хватая за руку,?— подожди. Можно я… Можно я останусь сегодня у себя?—?Клеменс… —?голос не скрывал угрозы. Кулаки Маттиаса сжимались. Он ведь достаточно дал времени, чтобы восстановиться. А день был тяжелый. Сколько можно?—?Завтра полнолуние.—?И что?—?Картины оживляют в полнолуние. Я свою почти закончил. Осталось чуть-чуть, мне необходимо закончить сегодня,?— влажная холодная ладонь Клеменса соскользнула с предплечья на запястье Маттиаса, поднося его к губам и целуя,?— пожалуйста.—?Какая картина? Та самая, о которой ты говорил на занятиях?—?Да. Ну пожалуйста. Завтра я весь твой. Придумаю кое-что интересное для тебя.Маттиас смотрел в большие серые глаза. Клеменс в последнее время очень ласков, нежен. А глаза его какие-то… безразличные, что ли. В них даже боли нет. Маттиас наклонился к тонким губам, требовательно целуя. Клеменс прижался, схватился за широкие плечи и закрыл глаза, отвечая на поцелуй. Нехотя Маттиас отстранился.—?Занимайся.***Сегодня. Клеменс проснулся в середине дня после творческого безумства и понял, что сегодня. Маттиас уже ушёл на работу. Лениво Клеменс поднялся и подошёл к окну, отодвигая плотную штору. Океан был спокоен. Ярко светило солнце. Даже ветер едва колыхал желтоватую траву. Умиротворение. Клеменс перевёл взгляд на картину. Как же хорошо, что Маттиас не разбирался в искусстве. Никакое полнолуние не влияло на процесс оживления. Его можно произвести в любой момент. Картина, занавешенная белой плотной тканью, оживёт к вечеру, потому что обряд Клеменс произвёл ранним утром. Три часа дня, пора подниматься. Есть несколько часов, чтобы подготовиться.Ванная. Впервые за долгое время. Сегодня Маттиас не вернётся раньше точно, скорее наоборот. Клеменс лежал в тёплой воде, любуясь видом из окна. Весна так робко накрывала Исландию. Какие-то цветы распустили свои бутоны, трава слегка зеленеет. Птицы поют. Клеменс специально открыл окно, чтобы слышать их. Начинаешь любить то, что всегда раздражало, зная, что тебе осталось меньше четверти дня на существование. Клеменс расслабленно улыбнулся, закрывая глаза. На тумбе у зеркала стояли молочко для тела в стеклянной бутылке, какой-то тюбик с прозрачной мазью, палетка, кисти, тушь. Он же обещал для Маттиаса приготовить что-то особенное. Прекрасно будет подчеркнуть свою красоту.Клеменс никуда не спешил. Медленно стирал капли с тела полотенцем, наблюдая за отражением в зеркале. Отвратительные синяки на боках и животе едва начали бледнеть. По телу пробежались мурашки от воспоминаний, Клеменс выронил палочку из рук. Мерлин, он обещал себе не думать об этом сегодня. Клеменс поднял палочку, нанёс прозрачную мазь на побои, отдававшие фиолетовым, прошептал заклинание. Цвет кожи моментально выровнялся. Удобно, когда есть прозрачная водостойкая краска, которая может принять любой нужный оттенок. Неудобно, что она дорого стоит. Но Клеменсу хватало одного флакона уже больше месяца. Странно, что он раньше не додумался так делать. Маскирующие косметические чары наносятся дольше. Время слишком бесценно. Клеменс понял это тем самым утром, как впервые очнулся после агрессии Маттиаса в подвале. Когда его сразу затошнило, а кровать была вся в кровавых разводах.Лёгкий вечерний макияж делал и без того большие глаза ещё выразительнее. Клеменс неожиданно решил выбрать для вечернего наряда свой модернизированный халат с мастер-класса. Маттиас же ещё не видел, он наверняка забыл про это вовсе. Порадуется. Белье сегодня уже не понадобится. Подготовка к сексу тоже. Клеменс завязывал пояс халата. Вышло восхитительно. Был белым, а стал мрачным, но цветным. Противоречия в искусстве всегда привлекали. Клеменс кинул взгляд на часы. Маттиас будет тут через два часа. Надо поторопиться.***Маттиас, как и обещал, был дома к восьми. Из гостиной играла музыка. Вот это уже интересно. Что-то из его ранней коллекции, что он слушал ещё в школьные годы. Клеменс решил культурно провести вечер? Удивительно. А вот и он. Шел походкой от бедра с бокалом вина в руке. Плавные движения, несмотря на градус в крови.Какой он красивый.Пускай даже пил без спроса, пускай от него пахло табаком. Он мягко улыбнулся, прижался и выдохнул куда-то в основание шеи, приподнимая лицо. ?Привет?. Здравствуй, Клеменс. На нем был шелковый халат, но уже не белый. Темный, с темно-зелёным и красными фигурами, а его порезанный подол стал переменной длины, где-то короче, где-то длиннее. Благодаря бледно-розовым ботильонам Клеменс мог доставать лицом до бледной шеи, этим он и воспользовался, губами мягко касаясь кожи. Маттиас прижал его к себе за плечи, мягко погладив волосы. Клеменс походил на ангела с этим маллетом. Волосы слегка вьются, светлые, только нимба не хватает.—?Прости, я тут немного слушал музыку… очень красивая. Философская. Не смог отказать себе в бокале вина,?— Клеменс коснулся бокала губами, делая ещё пару глотков.—?Ты выглядишь очаровательно.—?Даже ругаться не будешь? —?Клеменс отставил опустевший бокал на комод, стягивая с широких плеч тонкий чёрный плащ.—?Надо бы. Но не буду,?— Маттиас наблюдал, как Клеменс плавно опустился на корточки, развязывая его шнурки. Ладони сжали голень, слегка приподнимая, чтобы снять ботинок. Клеменс потерся щекой об острое колено, едва прикрывая глаза. По телу Маттиаса пробежалась дрожь. Клеменс действительно собирался сделать этот вечер особенным. — Я, в принципе, могу сам… —?ответа не последовало. —?Примем ванну вместе? Сначала поужинаем, конечно же. У нас сегодня волшебный ужин. Паста. Грибы. Острый соус. Все, как ты любишь. Половина бутылки вина. И остались ещё мамины пирожные,?— Клеменс поднялся, беря своего партнёра за руки и утягивая за собой в гостиную.—?Клеменс… это что, свидание?—?Ни в коем случае,?— Клеменс поспешил к виниловому проигрывателю, убирая пластинку обратно в черно-белую обложку,?— садись.Заиграла легкая, ненавязчивая музыка. Маттиас помнил, что это что-то из стопки Клеменса, но никак не мог вспомнить исполнителя. Он плавно обошёл журнальный столик, разливая вино.—?Как дела на работе?—?На работе? —?Маттиас несколько удивился. Клеменс никогда не спрашивал, как его успехи. Ему обычно все равно, либо Маттиас сам уже рассказывал. А сейчас… Становилось все интереснее. —?Все хорошо, даже лучше, чем предполагалось. Я не понимаю, почему маглы раньше этими вопросами не занимались, раз они так актуальны. Мы их подняли. На нас многие надеются. Победа не за горами,?— Маттиас взял протянутый бокал. Еда пахла великолепно.—?Я рад.Клеменс лопатками облокотился о чужую грудь. Под тихий звон бокалов Маттиас, отпив немного, не смог отказать себе в возможности полюбоваться им. Маллет прикрывал шею, от которой пахло чем-то нежным. Клеменс вообще сегодня был несвойственно нежен. Маленький котёночек, который хорошо себя ведет, ластится, чтобы получить внимание. Маттиас поставил рифленый бокал на подлокотник, медленно обвивая своего партнёра за плечи. Ладонь ненавязчиво забралась под шелковую ткань, накрывая грудь. Пухлые губы коснулись бритого виска, затем другого. Клеменс поднял лицо, непроизвольно прикусывая губу.—?Кушай. Я сам готовил. Кики, конечно, помогала, но все же.Маттиас понятия не имел, как Клеменс так удачно подбирал цвета в своём макияже, но в его глаза хотелось смотреть весь вечер. Погладив его лоб ладонью, убирая с лица растрепавшиеся пряди, Маттиас наконец-то отстранился и взял тарелку в руки. Очаровательно, что Клеменс умел готовить. Он всегда рассказывал, как родители учили его ещё с детства, ведь домовика у них не было, а готовка тоже своего рода творческий процесс.—?Это очень вкусно.Маттиас видел, как уголки губ Клеменса слегка поползли вверх. Он сам нехотя пробовал грибы, в основном уделяя внимание вину. Ничего необычного. Хотел расслабиться. Он старался скрыть напряжение, но Маттиас все замечал. Если Клеменсу так спокойнее, пускай пьёт. Но только сегодня. Неожиданно его аккуратная ладошка легла на бедро Маттиаса, едва поглаживая. Клеменс был очарователен. Его эта ?маленькость? тоже была очаровательна. Конечно, на фоне Маттиаса почти кто угодно выглядел маленьким, но только Клеменс при этом был ещё и очаровательным.—?Не против, если я закурю?Маттиас пожал плечами. В руках Клеменса неожиданно оказался мундштук. Сигарета вспыхнула от касания палочкой. Он откинулся на спинку дивана, элегантно затягиваясь. Маттиас не сразу заметил, что неотрывно смотрит на него. Клеменс это почувствовал, красиво выпуская дым губами. Почему он, Мерлин всемогущий, все делает так красиво? Он даже дышал красиво. Шёлк сполз, оголяя грудь. Она плавно поднималась и опускалась с каждым дыханием. Татуировки хотелось очерчивать пальцами. Соски?— губами, чтобы доводить до стонов. Они сейчас терлись о шёлк из-за этого красивого дыхания.—?Маттиас… —?тот резко поднял взгляд, смотря в большие серые глаза,?— ты пялишься на меня так, будто впервые видишь,?— Клеменс вновь затянулся, вытягивая руку к бледному вытянутому лицу.—?Я всегда так на тебя смотрю. Ты просто не замечал,?— Маттиас слегка склонил голову и прикрыл глаза, ощущая, как костяшки пальцев мягко гладят его щеку,?— как твоя картина, Клеменс?—?Думаю, к утру будет полностью готова. Правда, название ещё не придумал. Но это уже мелочи,?— ладонь Клеменса зарылась в волосы, мягко поглаживая,?— я даже ничего не делал ещё, а ты уже готовый,?— сжав губами мундштук, он слегка придвинулся, накрывая ладонью выпуклость штанов, едва ощутимо погладив. Маттиас откинул голову назад, тихо замычав. Клеменс отстранился, окуная дотлевшую сигарету в ту самую пепельницу с горгульей. Мундштук лёг на стол.— Как Смаури поживает?—?Откуда ты знаешь его имя? —?Маттиас поморщился. Начинается, блять. Долго он держался. —?Клеменс…—?Табличка на столе была. Ты, должно быть, не заметил даже. Матти, я просто хотел тебе сказать…—?Не порть такой красивый вечер,?— Маттиас выпрямился, ощущая, как кровь начинает вскипать.—…что не буду против, если ты будешь с ним. Если тебе действительно хорошо, если тебе это нужно и если это делает тебя…Клеменс не закончил мысль, потому что звонкая пощёчина выбила из него все слова. Она словно гром среди ясного неба. Предзнаменование того, что никаких сомнений остаться не должно. Нет, это не феникс, это он сам, его злопамятная высокомерная сущность, ощущение безнаказанности. Клеменс как-то неестественно прямо сел, дрожащими пальцами поправляя прядь волос. Отвращение опять подступило к горлу. Сплошное лицемерие?— устраивать такие ужины, делать вид, что они семья. Клеменс искренне хотел сделать их последние мгновения живыми, настоящими. На мгновение даже показалось, что и Маттиас не играет. Пощёчина не была неожиданна. Зато неприятна так же, как и обычно. Разгневанное дыхание Маттиаса ощущалось где-то совсем рядом. Клеменс допил из бокала своё вино, сверля взглядом камин.Если есть надежда, что Маттиас хоть немного измениться к лучшему, Клеменс готов принести себя в жертву этой надежде безоговорочно.—?Клеменс…—?Доедай. И идём. Кики! —?эльфийка тут же появилась. Маттиас заметил, что ее огромные глаза зарёваны. —?Набери тёплой воды в ванной. И пену… для расслабления.Кики исчезла сразу. Маттиас видел, как ярко отражается в влажных глазах Клеменса пламя из камина. На душе стало как-то неприятно. Будто бы кошки скребли когтями, задевая за живое. Хотелось обнять эту хрупкую фигуру, прижать к себе, извиниться. Маттиас не понимал, почему до сих пор не сделал этого. Боялся? Боялся. Боялся, что Клеменс отвергнет его. И ведь правильно сделает, но Маттиас все равно боялся. Трус. Он же не сможет и дня без него.***Маттиас ощутил, как его сердце сжалось, когда он увидел украшенную свечами ванную комнату. Сотни свечей, на полу, у панорамного окна, на комоде и на самой ванне по углам. Должно быть, они уже долго горят: застывший белый воск красиво стекал по мрамору вниз.И стул. Стул, что стоял почти рядом с ванной. Зачем? Брови поползли вверх в немом удивлении. Клеменс подошёл к раковине у зеркала, смотря на своё отражение. Красный след от пощёчины портил всю картину. Ну ничего, раз художник пожелал его оставить в качестве финального штриха, значит, так и должно быть. Клеменс переместился к комоду, где стояли заранее подготовленные серебряный кубок с выдавленными рунами и ёмкость с каким-то прозрачным зельем.—?Подойди.Маттиас, сняв пиджак и отдав его в лапы Кики, которая поспешила убраться прочь, подошёл к Клеменсу. Его ладони легли на широкие плечи, мягко сжимая. Он опять так спокоен и безмятежен. Не слабый, нет, он милосердный. Закрывает глаза на бесконечные ошибки. Маттиас был благодарен за это.—?Что за зелье?—?Для тебя,?— Клеменс повернулся, держа наполненный кубок в руках,?— ты должен отпить из моих рук.—?Клеменс, нет, подожди, что это?—?На колени. Пей, — спокойно, даже как-то тихо произнес Клеменс, смотря в глаза. Он не улыбался, не шутил. В его глазах стояла решительность и… сожаление? Маттиас медленно опустился на одно колено, протягивая руки к кубку. Его большие ладони накрыли чужие пальцы, а губы коснулись холодного металла. Маттиас делал глоток за глотком, не смея поднять взгляд.—?Так не доверяешь мне, что даже сейчас пытаешься на вкус определить, чем я тебя напаиваю. Расслабься, Матти. Не яд,?— Клеменс неотрывно наблюдал за красивым лицом. Свет от пламени свеч встречался с густыми ресницами прикрытых глаз, что тут же отбрасывали тень на бледное лицо. Как же замечательно, что он мог насладиться этой красотой в последний раз. — Не думал же ты, что я и вправду попросил у тебя котёл для приготовления шампуней? —?в ленивом голосе были нотки иронии. —?Это парализующее зелье. Я, конечно, могу тебя просто попросить сидеть неподвижно четыре часа, но здесь ошибка недопустима. Лучше перестраховаться. Так что прости за это.Маттиас ощущал, как тело начинает тяжелеть. Последняя капля попала на пухлые губы. Он уже не мог сам подняться, но Клеменс помог. Усадил на стул. Вот, для кого он. Какое-то неприятное предчувствие зарождалось в сознании Маттиаса. Клеменс очень пожалеет за такие глупые шутки.—?Сегодня замечательный день. Я проснулся и понял, что в этот день непременно должно произойти что-то хорошее. Что-то, что даст надежду,?— Клеменс непринужденно рассказывал, слегка поворачивая лицо Маттиаса в сторону пенной ванны,?— ты веришь в надежду? Нет? Я тоже.Клеменс отстранился, куда-то уходя. Маттиас слышал, как расстёгиваются его ботильоны. Звук упавшей шелковой ткани. Тяжелый вздох. Он вернулся к зеркалу над умывальником, снимая свои металлические сережки-кольца.—?Знаешь, я что-то напевал весь день, хотел придумать колыбельную для дочки Эйнара и Соуль. А вышло… а вышло для тебя. Ну не могу я перестать думать о тебе,?— Клеменс развернулся, грустно улыбаясь. Он, полностью обнаженный, сел боком на бёдра к Маттиасу,?— хочешь услышать?Тревожные ощущения Маттиаса усиливались с каждым новым словом. Пазл жестокой реальности начинает складываться. В мыслях промелькнуло отчаянное ?нет!?. ?Нет, Клеменс!?. Он же, черт возьми, что делает сейчас? Он… прощается? Все, что сейчас происходит, весь этот вечер, вся эта неделя?— это одна сплошная прощальная панихида. Блять, да нет! Не может этого быть! Клеменс аккуратно обвил рукой за шею, придвигаясь ближе.—?Молчание?— знак согласия. Ну, слушай,?— он прочистил горло, к которому уже подступил ком. Мягкий, привычно ленивый голос начал проникать в самое сознание. —?Ты лишил меня своего доверия, и все же моя любовь к тебе не угасла… История заканчивается слишком рано,?— сердце Маттиаса пропускает удар. Мерлин, нет, пожалуйста! —?Ты никогда не желаешь мне спокойной ночи.Каждую чёртову ночь, когда они засыпали вдвоём, Маттиас притворялся спящим и преднамеренно ничего не отвечал на тихое ?спокойной ночи? со стороны соседней подушки.Клеменс опустил взгляд, напряжённо поджимая губы. Его рука, что обнимала за шею, сжалась в локте чуть сильнее. Маттиас прерывисто дышал. Его пальцы силились сжаться, а конечности?— подняться. Не получалось.—?Предательство было гладким, как шёлк. Постель пуста и параноидальна. В тишине ты пришёл, в тишине ты ушёл. Ты проделал путь. Удручённый… —?Клеменс замолчал. Слёзы сами потекли по щекам. Он не хотел их хотя бы сегодня, в такой значимый день. В мыслях было все просто. Попрощаться с Маттиасом навсегда?— просто. А нихрена. Совсем нет. —?Серые тучи вот-вот заплачут. Я мечтаю о тебе, сентиментальный. В священном городе воспоминаний я брожу по потайным площадям.Маттиас кричал в своих мыслях, находясь на грани истерики. Клеменс плакал! Ему больно! Ему плохо! А он не мог даже пошевелиться, чтобы вытереть его слёзы! Не говоря уже о том, чтобы обнять. Чтобы успокоить! В голове прояснилось: Клеменс напоил его зельем специально для этого. Ему же всегда было больно и плохо, когда он плакал, но никакой поддержки от Маттиаса не было. Обычно наоборот. Они оба стояли сейчас на лезвии ножа над пропастью. Какой-то хрупкий баланс, пока есть возможность держаться друг за друга.—?Мне никогда не приходило в голову… что мы больше никогда не увидимся.Клеменс выпрямился, смотря прямо в светлые глаза Маттиаса. В них отчаянная мольба, немые просьбы. Уже даже не приказы, именно просьбы. Его слёзы?— это что-то интимное. Что-то очень личное. Клеменс прижался к влажной щеке Маттиаса своей, закрыв глаза. Слушать его дыхание в последние минуты, чувствовать частое биение его сердца. Сам Клеменс уже почти успокоился, даже дышал ровно. Возможно, этот поступок будет самым мазохистским в его жизни. Заставить страдать Маттиаса. Он же уничтожит себя в своей боли. Но затем возродится из своей ненависти, горя и любви. Клеменс верил в это всей душой.Он отстранился, вставая на холодный пол. Опять молчал, долго всматриваясь в побледневшее лицо с покрасневшими глазами. Андреану отправлено письмо. С друзьями попрощался. С родителями тоже попрощался. Удобно, когда можно прикрыться фразой ?я не могу сказать большего, это секретно, у Маттиаса могут быть проблемы?. Сколько вокруг лжи. Но маленький лучик правды ещё теплился в душе. Клеменс наклонился к его губам, медленно касаясь своими.—?Я люблю тебя.Вода в ванне остыла. Да и пена почти осела. Клеменс, немного морщась, опустился в неё, усаживаясь на холодное дно. Даже нет смысла греть. Палочки?— его и Маттиаса?— остались на комоде. На дне, укрытый от всех, лежал острый кинжал. Когда-то Клеменс сказал, что ни за что не будет уродовать своё тело. Ладонь сжала металлическую ручку, поднося лезвие к венам на другой руке. На лице промелькнули сначала неприязнь, затем жестокость. Его тело уже давно не принадлежало ему. Поэтому уничтожать его таким изощренным способом было даже приятно. Маттиас должен был помнить тот разговор в немецкой деревушке, значит поймёт все правильно. Все, что он успел создать в этом мире, создано исключительно его руками. Так зачем они теперь нужны? Зачем нужен он сам? Клеменса слегка трясло то ли от холода, то ли от нахлынувших воспоминаний. Острие кинжала глубоко врезалось в кожу, рваным движением рассекая плоть в сторону локтя. Клеменс дёрнулся от нахлынувшей боли, плотно сжимая тонкие губы. Терпеть он привык, ничего. Холодная вода успокаивала. Аналогичный порез, уже не такой глубокий от слабости, вскрыл синие вены на правой руке. Кинжал с ледяным звуком ударился о дно ванной. Клеменс опять смотрел на свою кровь с неприязнью. Затошнило. Бледное лицо покрылось испариной. Клеменс, хватаясь ладонями за бортики ванной, наконец принял лежачее положение. Его взгляд, затуманенный от боли, наткнулся на своего партнёра. Маттиас беззвучно рыдал, трясся в немой истерике. В его серых глазах много боли и ужаса. Взгляд Клеменса оставался спокоен, несмотря на пульсирующие раны. Все шло по плану.—?Спокойной ночи, Матти.Свечи начали гаснуть одна за другой. Пламя каждой из них превращалось в синюю бабочку, что, срываясь с фитиля, подлетала к лицу с острыми скулами и касалась своими тонкими крылышками кожи, отдавая последнюю капельку тепла. Да, Клеменс узнал, как называлось то заклинание, что так вдохновило его ещё мальчишкой-первокурсником на пыльном перроне платформы 9 и ?. Клеменс знал, как применит свои успехи в трансфигурации, уже в тот день, когда очнулся с сильной резью в глазах и тошнотой. Именно в тот день он начал планировать своё самоубийство. Совершенно непринужденно и легко. Ему даже сейчас было легко. Клеменс улыбался уголками губ, наблюдая за бабочками. ?Мои последние поцелуи тебе, Маттиас?.В ванной комнате начинало темнеть. Алая вода становилась грязно-бурой. Маттиас слышал, как собственный частый пульс отдаётся в ушах. Он умирает, черт возьми! Умирает на его глазах! С каждой свечой, с каждой нежной бабочкой, с каждым хриплым вздохом с приоткрытых бледных губ. Маттиас обречён был наблюдать за всем этим, не в силах ничего предпринять. Он безрезультатно дергался, внешне даже на миллиметр не шелохнувшись. Только горячие слёзы, что падали на штаны и рубашку, только прерывистые всхлипы и жалких скулёж, ведь он даже продохнуть не мог полной грудью из-за этого зелья. Клеменс жестоко его наказал, но одновременно с тем гуманно. Смотреть, как он умирает. Смотреть, как окровавленные пальцы, впившиеся в бортики ванной, начинали слабеть. Смотреть на ангельские белые волосы, что в месте контакта с холодной водой впитали в себя алость. Металлический запах его крови вдарил в голову, доводя до панического ужаса. Опять. Опять! Маттиас наконец осознавал до конца, что это не глупая шутка. Это пугающая жестокая реальность. Это закрывшиеся от слабости веки Клеменса, лицо которого от лунного света казалось фарфоровым.Последняя свеча, стоявшая у ног, спокойно погасла. Кольцо на пальце Маттиаса ледяным туманом растворилось. Ну вот и все. Его мальчика больше нет.Клеменса, черт возьми, больше нет! Нет!!! Его тело будет остывать, а Маттиас ничего не сможет предпринять еще пару часов! Пару часов смотреть на то, чего уже никогда не исправишь. Дрожать в истерике и захлебываться слезами, в голове повторяя одно и то же имя. ?Клеменс, Клеменс, Клеменс…?. Клеменс мёртв.