hurt me again (1/1)

— О нет, нет, нет, — Клеменс ошарашенно вытаращил глаза на обоих и попытался захлопнуть дверь, но Эйнар оказался сильнее, и тут же Клеменс оказался вжат в стену распахнувшейся дверью. Игнорируя вопли протеста, Эйнар бесцеремонно ворвался в гостиную, обвел комнату зорким взглядом, подмечая и следы от уличных ботинок, и пустую бутылку, и разлитый алкоголь. Ему не хотелось слышать оправданий — он все прекрасно понял сам. Его подвели, и мириться с этим он был не намерен. В следующую секунду крупная рука вжала тонкую шею изворачивающегося, шипящего Клеменса в стену. Свирепый голос прогремел на всю квартиру так, что, наверное, услышали все соседи. Маттиас испуганно застыл на месте, не смея пошевелиться. Молча наблюдая за Эйнаром, он стоял чуть ли не трясясь от страха. Он и сам мог иногда прикрикнуть, но скорее из обиды или в истерике. Таким его Маттиас не видел никогда: злой, разъяренный и в то же время холодный как лед, Эйнар был способен уничтожить Клеменса. Но сдержался.Со стороны их любовь выглядела странно: словно игра в кнут и пряник, только вот Клеменсу, очевидно, больше нравилось первое. — У нас был уговор. Ты, должно быть, припоминаешь что-то такое, — пальцы сильнее сжались на глотке, отчего Клеменс захрипел. Маттиас попытался было вмешаться, но Эйнар кивком головы указал тому на дверь, давая понять, что сейчас лучше не влезать. Как только Маттиас вышел, он продолжил: — Но ты ведь слишком жалкий, чтобы послушаться, да? Ты снова нажрался, как свинья, отлыниваешь от занятий и не исправляешь своих ошибок. Жалкая мразь. Ты еще смел не отвечать на мои звонки и сообщения, а ведь знаешь же, что я, блять, волнуюсь. Эйнар ослабил хватку, и Клеменс инстинктивно стал хватать ртом воздух, не сводя все еще затуманенного, полного обиды и испуга взгляда. Эйнар вновь прижал его к стене, не так сильно как в прошлый раз, поумерив пыл, и заговорил уже тише и сдержаннее: — Ты же понимаешь, что я единственный, кому не все равно на тебя. По-настоящему не все равно. Я с собрания сорвался, чтобы тебя увидеть. Я люблю тебя, ты знаешь, но, блять, как же это тяжело, когда ты мешаешь этому всевозможными способами. Я дорожу тобой, и не хочу, чтобы ты совсем опустился, понимаешь? — он доверительно прижался лбом ко лбу Клеменса, прикрыв глаза. — Поэтому, пожалуйста, ради меня и ради себя возьми себя в руки. Знаю, ты не трезвый, но ты должен позаниматься сейчас, не смей прогонять этого.. Харальдссона. Ты все понял? Слабый кивок. Эйнар поцеловал его в лоб, отпуская. Знал, что этого было достаточно; всегда срабатывало. Он ещё проговорил вслух пару наставлений, взял с Клеменса обещание отвечать на СМС и после этого, развернувшись, вышел из коридора. *** Раздававшиеся из-за двери свирепые рыки Эйнара и редкие всхлипы притихли, и Клеменс появился перед Маттиасом, приглашая войти внутрь. Тот кивнул, не поднимая на него взгляд, и переступил порог. Дверь за ним захлопнулась. Клеменса трясло. Колени подкашивались, и он сполз по стене вниз, до сих пор пытаясь отдышаться. Стеклянным взглядом он уставился перед собой, обхватив руками колени и покачиваясь вперед-назад, словно пытаясь себя убаюкать. Маттиас осторожно опустился на паркет рядом с ним. — Прости, — он положил ладонь на чужое плечо. — Я могу тебе чем-нибудь помочь? Клеменс дернулся, будто его ударило током. Чужое прикосновение резко вернуло к реальности, и он инстинктивно неуклюже отполз в безопасный угол коридора. Только оттуда он смог отчетливо разглядеть, кто перед ним, отчего лицо его стало еще более угрюмым. — Не трогай меня, — прозвучало на удивление совсем беззлобно и даже мягко, скорее как просьба, чем попытка огрызнуться. — Надеюсь, тебе хотя бы доставило удовольствие... — Клеменс выразительно махнул рукой, — это всё. Воцарилась уже привычная между ними тишина. Клеменс тер руками глаза, словно пытаясь проснуться, и то и дело поглядывал на Маттиаса сквозь пальцы, с недоумением подмечая, что тот не сводит с него своего странного пристального взгляда. Выглядел Клеменс совсем неважно, и Маттиас чувствовал свою вину во всем, что произошло. Он хотел бы отмотать время назад и никогда не показываться рядом с кабинетом школьного совета, если бы была такая возможность.Никогда прежде он не видел Клеменса Ханнигана таким убитым горем, по-настоящему ранимым. Обычно он агрессивно защищал собственное достоинство, огрызаясь на обидчиков и язвительно посылая к черту любого, кто посмеет наступить на его самолюбие. Но этот раз был совсем другой. — Ну что ты на меня так смотришь? Не нравлюсь такой? Не смотри. Без тебя знаю, что некрасивый, — горько усмехнулся Клеменс, не без усилий поднимаясь на ноги. — Сейчас приведу себя в порядок, а ты не стесняйся, ну же, располагайся. Чувствуй себя как дома, — в его словах послышалось знакомое ехидство, а это означало, что ему уже было лучше. Шлепая босыми ногами по полу, он поплелся, держась за стены, в ванную. — Пардон за беспорядок, — донесся его певучий голос уже из-за двери.***Узкий коридор вёл к нескольким дверям, одна из которых отличалась потускневшими наклейками с изображениями музыкальных групп, популярных еще в средней школе.Предположив, что именно эта комната принадлежит Клеменсу, Маттиас толкнул дверь и вошёл внутрь.Небольшая светлая комната была наполнена мелкими деталями, отчего казалась живой. Находиться здесь было чуть неуютно, и Маттиас ощущал себя чужаком в этом маленьком мирке. Он присел за стол, захламленный мусором и какими-то бумагами, аккуратно выложил свои тетради на единственное свободное место и облокотился на спинку стула. Приглядевшись, разобрал в куче бумаг листы со словами песни и парой кривых записей, обозначающих смену аккордов. Его находка лишь подогрела интерес. Клеменс долго не появлялся из ванной, и Маттиасу ничего не оставалось, кроме как осматривать комнату в ожидании хозяина квартиры.Любопытство окончательно взяло верх, и Маттиас встал со стула , подошел вплотную к стене, увешанной красочными плакатами. Placebo, My Chemical Romance, Thirty Seconds to Mars. Достаточно странный набор, учитывая предпочтения Клеменса. Ему почему-то казалось более правдоподобным увидеть плакаты с Бейонсе, но поток мыслей сразу же переключился на другой объект.Опустив взгляд чуть ниже, Маттиас уткнулся прямо в коллекцию полароидных снимков, украшенных гирляндой. Лица парней с фотографий сияли в тусклом свете лампочек, и оттого снимки были еще романтичней.Красиво. На фото Эйнар держал в руках мороженое и широко улыбался в объектив, а на фоне виднелись аттракционы.Маттиасу хотелось бы быть человеком за камерой, тем, кто заставлял его так мило улыбаться, но у судьбы были совсем другие планы.*** Из ванной Клеменс вышел привычным собой: прядь к пряди, ровные стрелки и опрятная одежда. От беззащитного, уязвимого мальчика не осталось ни следа, и на его место вернулся прежний дерзкий юноша. Кинув оценивающий взгляд на свое отражение в зеркале прихожей, он остался собой доволен и уверенной походкой вошел в гостиную, чтобы никого там не найти. Растерянно похлопав глазами, он быстро сообразил, где искать своего репетитора. — Черт, — выругался он сквозь стиснутые зубы, кидаясь на другой конец квартиры. Он старался дышать глубоко, старался не подавать виду, прикидывая, как много Маттиас мог успеть разглядеть. Ему порядком поднадоело сегодня открываться против своей воли тому, кому хотелось меньше всего. Дверь резко распахнулась, шумно врезаясь в стену. Маттиас вздрогнул от стука и мгновенно обернулся. Перед ним стоял Клеменс, яростно сжимавший кулаки. Он изо всех сил старался не показывать своей злости, но получалось не очень убедительно. — Выйди, — как можно более спокойным, ледяным тоном проговорил тот, стоя в дверном проеме. — Сейчас же. Когда я говорил чувствовать себя как дома, я имел в виду не это, — это могло бы прозвучать, как шутка, но в голосе парня не было ни намека на улыбку. От резкого, властного голоса по телу пробежали мурашки. Маттиас тут же бросился к столу и, неуклюже сгребая все свои вещи в руки и прижимая к груди стопку тетрадей, подошел к Клеменсу. Тетради предательски выскальзывали из рук, и в попытке собрать их Харальдссон уронил всю стопку прямо в ноги Ханнигану. Клеменс и не думал помочь, лишь недоумевающе оглядывая его сверху вниз, скрестив руки на груди. Наклонившись и подобрав тетради, Маттиас вновь выпрямился и виновато посмотрел в глаза юноше. — Извини. Я не специально, думал, мне нужно было здесь подождать, — он прошмыгнул мимо, направляясь в сторону гостиной. Проводив задумчивым взглядом Маттиаса, Клеменс неспешно последовал за ним, проводя пальцами по облезлым обоям и снова прислоняясь к дверному косяку, не сводя пытливого взгляда с парня. Отголоски задушенной совести подсказывали ему, что он снова в чем-то неправ. Может, стоило быть подружелюбнее, ведь ничего особенно страшного не произошло? Но ведь Маттиас ещё вчера утром с ним тоже не особо церемонился, а теперь в его глазах только и было, что море вины, а в воздухе повисли сотни невысказанных извинений. Гостиная не отличалась особым уютом, и в ней Маттиас чувствовал себя еще более виноватым, чем прежде. Осознание того, что там, в другой комнате, был целый маленький мир, копошилось где-то в мозгу, и сидеть в сером помещении, будто пустой оболочке, казалось невыносимым и даже обидным.Выдавив из себя улыбку, Маттиас неожиданно для себя начал разговор:— У тебя красивые фотографии. Там, на стене. — Понравились? — ухмыльнулся Клеменс, вопросительно приподняв бровь. Его удивляла проявленная зашуганным и не питающим к нему теплых чувств парнем заинтересованность. Такое не могло не подтолкнуть на невольное откровение. — Я просто.. люблю таким образом запечатлять воспоминания. Понимаешь, о чем я? Когда чувствую, что моменту суждено запомниться, то стараюсь сделать фото. Ах, не слушай, это так, глупости, — он потёр переносицу, жмурясь. Он готов был оторвать себе язык, уже коря себя за излишнюю болтливость. — Угу, — Маттиас ухмыльнулся, пряча взгляд, — Я сам снимаю. На пленку. Правда, она достаточно дорогая, и удается запечатлеть лишь самое важное, но потому я так и дорожу этими фотографиями. Уверен, ты тоже, — он улыбнулся, не поднимая взгляд на Клеменса, рухнувшего рядом на диван. В комнате повисла неловкая тишина, и Маттиас засуетился, раскрыв рюкзак в поисках учебника, пока не вспомнил, что оставил тот дома. — Ты не против позаниматься по одному учебнику? Я свой дома забыл, — Клеменс закатил глаза и цыкнул. — Извини. Немного помолчав, Маттиас добавил:— Давай для начала разберемся с десятым параграфом. — Окей, — Клеменс порылся в валявшейся рядом с диваном сумкой и, достав учебник, небрежно положил тот на журнальный столик. — Ты можешь объяснять, а я пока уберусь. Мне стыдно за бардак, — провозгласил он тоном, не терпящим возражений. Клеменс резво подскочил, по дороге подхватывая пустые бутылки и грациозно обходя лужицы из алкоголя на полу. Недовольно буркнув себе под нос что-то про невнимательность и неблагодарность, Маттиас открыл разваливающийся на отдельные страницы учебник по математике. Господи, да что ж Клеменс с ним такое делал? Десятый параграф. Маттиас начал с усердием объяснять в пол уха слушающему Клеменсу теорию, но тот был слишком увлечен уборкой. Он подобрал с пола оставшийся мусор и исчез в дверном проеме. Маттиас понимал, что все его слова про виды функций эхом отзывались в гостиной, так и не достигнув своего пункта назначения. Клеменс в который раз появился в комнате, теперь с пустыми руками, и присел рядом, закинув ноги на журнальный столик. — Клеменс. Ну ты слушаешь? Я тут вообще-то распинаюсь уже полчаса про одно и то же. Хоть что-нибудь запомнил? — Маттиас недовольно посмотрел на него, выискивая в его глазах хоть каплю осознанности. — Мхм, — парень витал в облаках, явно думая о чем-то совершенно отвлеченном от алгебры. Клеменс перевел рассеянный взгляд на Маттиаса и едко улыбнулся ему той самой улыбкой, которая всегда предшествовала чему-то колкому. — Ты говорил про функции и графики, очевидно, и еще о всякой фигне, которая вряд ли мне когда-нибудь понадобится. И вообще, у меня день сегодня тяжелый был, из-за тебя во многом. Он перешел на плаксивый тон, насупившись совсем по-детски. Он явно нарывался, даже не пытаясь скрывать того, что играет грязно и не по правилам. Клеменс бесцеремонно скинул ногой со столика раскрытый учебник и посмотрел в глаза Маттиаса совершенно бесстыдно, а затем отвернулся, отсаживаясь на другой конец дивана и демонстративно разглядывая свои ногти, будто ни в чем и не бывало. — Да что ж ты за человек-то такой, а? Думаешь, я так хочу с тобой тут сидеть и терпеть такое поведение? — Маттиас чуть не сорвался на крик, пытаясь достучаться до совести Клеменса. Он поднял учебник, и пара страничек из разваливающегося переплета вылетели на пол. — Ну, смотри, что сделал. Доволен? Еще и учебник испортил, — у Маттиаса не было сил бороться, потому устало положил учебник обратно на журнальный столик и начал повторять то же самое, что проговорил уже раз десять. — Итак, свойства показательной функции... Клеменс стушевался. Расстраивать Маттиаса больше не приносило удовольствия, потеряло всякий смысл. Если ещё вчера целью было насолить, ужалить или побольнее укусить в ответ, то теперь это казалось просто глупым. Маттиас, кажется, искренне пытался донести до него материал и разжевать каждый термин. Кто вообще так искренне что-либо делал ради него? Клеменс к такому не привык и совсем не знал, как реагировать. Он присмирел, всё ещё не смотря в сторону Маттиаса, но стараясь вслушиваться в читаемый им параграф. Иногда тот задавал вопросы, и Клеменс отвечал на удивление точно и правильно. Прошло около получаса их занятий, как из прихожей раздались звук открываемого замка и возня, а затем послышался бархатистый, ещё более певучий, чем у Клеменса, женский голос: — Солнышко, ты дома? — Это мама, — прошептал сипло Клеменс. Он так и застыл на месте с широко распахнутыми в ужасе глазами, а затем резко бросился в коридор, что-то приглушенно, но экспрессивно объясняя женщине. В гостиную они зашли уже вместе. Клеменс был побледневший и сам не свой, а женщина радушно и мягко улыбнулась немного смущенному ситуацией Маттиасу. То, как не похожи между собой были мать и сын, не могло не бросаться в глаза. Мягкие линии полной женской фигуры контрастировали с астеническим, хрупким телосложением юноши. В ее одежде преобладали теплые, кремовые тона, в его — оттенки красного. Женщина, судя по всему, не видела надобности в макияже и броской бижутерии, её же сын был полной противоположностью. Клеменс сухо представил Маттиаса маме, те поздоровались друг с другом, но не успел диалог завязаться, как у Клеменса зазвонил телефон. Он выругался себе под нос, за что получил от матери полный укора взгляд. — Это Эйнар, — пробормотал он, явно не в восторге от идеи оставить этих двоих наедине. — Я на секунду.Агнесс присела рядом, с интересом разглядывая учебник и тетради. — Алгебра, да? Ох, помню, она мне тоже не давалась, прямо как Клему. Ну, как успехи? — она располагала к себе, и Маттиас с удовольствием завел разговор. — Все отлично. У него неплохо получается, — и радушно улыбнулся. Агнесс вновь заговорила про свои школьные годы, но их беседа была прервана вошедшим в гостиную Клеменсом. Он прочистил горло, призывая к вниманию, и укоризненно посмотрел на женщину, не говоря ни слова, но ясно давая понять, чем именно недоволен. — Ох, Клем, ну не смотри на меня так, — засуетилась женщина, неохотно поднимаясь с дивана и тяжело вздыхая. — Ладно, мальчики, я не буду вам мешать. И, потрепав обоих по плечам, она скрылась в кухне. Смотревший ей вслед Клеменс тут же перевел взгляд на Маттиаса и торопливо заговорил: — Слушай, мы вроде и так неплохо позанимались на сегодня. Я усвоил из алгебры больше, чем за всю жизнь, так что давай встретимся уже завтра на нейтральной территории. Пожалуйста-пожалуйста? — он сложил руки в молитве, отчаянно и неприкрыто пытаясь выпроводить одноклассника из квартиры. — Ладно, хорошо. Давай только я хотя бы до конца страницы дочитаю? Тут параграф заканчивается. Не дожидаясь ответа, Маттиас завершил свою лекцию и начал собираться. Клеменс нетерпеливо крутился вокруг, чуть ли не подгоняя его. Маттиас растерялся от такой нервозности, но Клеменс не собирался ему ничего объяснять, а сам Маттиас боялся спрашивать. Клеменс практически вытолкал его в коридор со всеми вещами, поглядывая опасливо в сторону двери, как вдруг действительно пришел кто-то ещё. Дверь отворилась, и на пороге появилась девушка лет двадцати. Она была похожа на Клеменса многим больше: те же лисьи черты лица, те же озорные огоньки в глазах. — Черт, — прошипел тот сквозь стиснутые зубы, настойчиво подталкивая Маттиаса к выходу. — Давай-давай, шевелись. — Слушай, Клемми, — елейный тон один-в-один напоминал тот, которым так часто говорил и сам Клеменс, — меняешь мальчиков, как перчатки, да? — Маргарет, милая, — он раздраженно цыкнул, морща нос. — Если ты помолчишь хоть раз, мир не рухнет. И на этих словах под заливистый смех сестры он выставил Маттиаса на лестничную площадку. — Спасибо за матан, встретимся завтра, пока, — протараторил он, захлопывая дверь у Маттиаса перед самым носом. Его возмущенный голос всё ещё отчётливо слышался из-за двери. В полном недоумении спускаясь по лестнице, Маттиас на ходу застегнул рюкзак и надел куртку. ***Холодный осенний ветер забирался под шарф, а зубы стучали, но Маттиас прошел мимо автобусной остановки и отправился домой пешком. Все равно ему нечего делать там в такое время. Добравшись до подъезда когда уже было темно, он дрожащими, ледяными руками ввел код, и домофон отозвался короткой мелодией. Один пролет, второй, и вот он оказывается перед своей дверью. Беззвучно открывает замок и осторожно разувается, лишь бы не поднять шум. — Где ты опять шлялся, сукин ты сын? — отец появился из дверного проема, ведущего с кухни. Схватив за волосы, потянул сына вниз и продолжил, процеживая слова сквозь зубы: — Ублюдок, ты весь в свою мать. Маттиас освободился от цепкой хватки отца и получил за это пощечину. Быстро закрыв дверь в свою комнату на ключ, он притих и дождался, пока стук и разъяренные крики прекратятся. Послышались шаги в сторону кухни, и Маттиас облегченно выдохнул. *** С кухни доносились аппетитные запахи чего-то мясного, и Клеменс, будучи дико проголодавшимся, бесшумно проскользнул на кухню и потянулся стащить кусок пирога со стола, но по руке тут же прилетело. — Лучше помоги с салатом, дурачок. Недооценивать Агнесс не приходилось: несмотря на все ее добродушие, она была зоркая и прыткая. Клеменс послушался, но всё-таки не удержался и отломил часть от пирога, набивая им рот. Приятную тишину нарушали только стук ножей и тихо играющая по радио отдаленно знакомая мелодия. — Знаешь, этот мальчик мне нравится гораздо больше Эйнара, — осторожно сказала Агнесс так, будто заранее извинялась за что-то. Она скинула порезанную морковь в салатницу. — Ты помнишь, у меня чутье на хороших людей. — Ма-а-ам, — запротестовал Клеменс, всем своим видом выражая скептицизм на этот счет. — Он просто помогает мне с математикой. Вынужденно. — Эйнар тоже когда-то просто помогал тебе с гитарой, — еле сдерживая смех, она кинула озорной взгляд на сына. — Мам! Я же просил не вспоминать об этом, — Клеменс невольно зарделся, пряча взгляд и старательно отгоняя от себя мысли о том случае. Разговор постепенно перетек в другое русло, и Клеменс на некоторое время смог расслабиться, забыв и об Эйнаре, и Маттиасе, и о событиях сегодняшнего дня. ***Ввалившись в свою комнату после плотного ужина, он устало упал на кровать, просматривая бесконечные уведомления в телефоне. Это быстро ему наскучило, и он отбросил мобильник на другую сторону постели, шумно вздыхая. Полежав так пару минут, приподнялся за гитарой, но его внимание привлек лежащий среди его хлама на столе незнакомый блокнот. Он досконально знал каждую вещь в своем хаосе и мог с точностью сказать, что эта была не его. Клеменс сразу же разумно предположил, что это, должно быть, Маттиаса. Он уже хотел написать ему об этом, но, мельком пролистав блокнот, слишком увлекся хранящимися на его страницах стихотворными строками и набросками. В нем загорелся неподдельный интерес. Он чувствовал, что напоролся на что-то очень личное, а юноша ничего не любил больше, чем чужие секреты. Меньше всего его волновала этичность, и он устроился на стуле поудобнее, ухмыляясь в предвкушении и закидывая ноги на стол. Клеменс принялся вчитываться. И чем дольше он вчитывался, с тем большим удивлением понимал, что лирический герой доброй половины написанного ему до боли знаком. Парень, о котором так проникновенно писал Маттиас, слишком уж сильно напоминал Эйнара. Клеменса это не разозлило, а лишь раззадорило и, приложив палец к губам, он принялся с упоением читать дальше. Большинство поэм были либо о неразделённой любви, либо о несправедливости мира и социального строя. Лично Клеменсу больше нравилось второе. Несколько набросков одноклассников, несколько — Эйнара, маленькие рисунки с собаками, отрывки будущих пьес и просто обрывки мыслей. О, Клеменс Ханниган откопал ящик Пандоры. Но его фаворитом было карикатурное изображение его, Клеменса, с подписью ?Сдохни, сдохни, сдохни, Ханниган?. Чувство превосходства от неожиданно появившейся в его руках чисто случайно безграничной власти невозможно было передать словами. Он мог бы шантажировать, мог бы издеваться, мог бы.. Он достал мобильник и бегло напечатал сообщение:?Ты оставил у меня кое-что. Отдам тебе завтра.? Мог бы, но больше не хотел, и поэтому только отправил Маттиасу короткое СМС. Открывшиеся ему случайно подробности он будет обдумывать еще долго — весь вечер, а может, и всю ночь. Какие-то стихи он даже перечитает. И обязательно пририсует рядом со своим изображением сердечко.