Часть 9 (1/1)

Почему Саравата так долго нет? Кажется, будто прошло уже несколько часов с тех пор, как закончился концерт. Нет, не больше пятнадцати минут. Гунтитанон написал сообщение, что отдаст свою гитару друзьям, и они с Тайном поужинают в уютном кафе за углом. Сарават всегда заказывает у них обеды на репетициях, а с Типакорном они были там всего один раз. Тайн вспоминает любимые кексы Саравата, похожие на радугу. Яркие, разноцветные, сладкие. Какими бы светлыми не были его воспоминания, Тайну не уйти от смертельного приговора. И только ему решать, под чьим именем поставить подпись. Под своим или под именем Саравата.Тайн бросается Гунтитанону в объятия, едва тот успевает подойти к лестнице. Типакорн так крепко вцепляется в его шею, что у Вата руки ослабевают. Дрожащие пальцы оставляют на коже цепочку ожогов, но сердце бьётся испуганно часто. Один удар?— и в глаза Саравату ударяет вспышка. Второй?— и вязкий пол под ногами плывёт, утягивая на дно.Когда Типакорн заходится надрывным плачем, Ват едва не падает вместе с ним. Внизу ряд ступенек змеёй закручивается. Каждая будто насмехается над ними и самодовольно шипит. Одно неосторожное движение может стоить жизни обоим.—?Тайн, что случилось? —?Сарават осторожно усаживает Типакорна на верхнюю ступеньку, не отпуская его руку. Тот всхлипывает судорожно, дрожит, едва не подпрыгивая на месте. Но страшнее всего, что он не смотрит Вату в глаза. Раньше никогда такого не было.Гунтитанон проводит ладонью по его горячему виску, и Тайн с горьким вздохом отворачивается. Слёзы градом катятся по румяным щекам, а Саравату от бессилия выть хочется. Что случилось, пока он выступал на этой гребаной сцене? Что он пропустил?—?Я не знаю, что мне делать, Ват,?— Типакорн поднимает заплаканный взгляд, и одна тяжелая капля падает Саравату на ладонь. Словно зажженную спичку воткнули в руку, вдавливая как можно глубже. У Гунтитанона голова кругом идёт, и он едва разбирает слова Тайна. —?Отец убьёт тебя, если мы не расстанемся.Тонкий писк в ушах оглушает, и Сарават поднимается на ноги. Он лихорадочно трёт виски, но навязчивый звук никуда не исчезает. Будто острым камнем царапают по стеклу, оставляя черные борозды. Ват из последних сил хватает воздух, уперев ладони в бока, и прикасается к голове Типакорна. Пальцы запутываются в мягких прядях, и Ват широко распахивает глаза.Кажется, он снова может дышать.—?Что ты такое говоришь? —?Сарават хватает Тайна за воротник рубашки и притягивает так близко, что тот едва не врезается в его губы. Железные перила въедаются в спину, и Ват боится полететь вниз. Если упадёт, то потащит за собой Типакорна.Они подобрались к краю ближе, чем когда либо.Под лестницей кроваво-черная пропасть затягивает, как болото. Саравату не страшно провалиться вниз. Потерять в огненных водах Тайна намного страшнее. Потому что он ещё никогда не любил так сильно. Тот, кто отнимает любовь, заслуживает вечных страданий. Но не у каждого получается любить, не страдая.Сарават держит плечо Типакорна, будто видит его в последний раз. У них всегда так. Поцелуи со вкусом пьяной вишни, как в последний раз. Разговоры до рассвета обо всём и ни о чём, будто завтра им уже не суждено встретиться. Объятия на горячем песке, пока солнце в голову не напечёт и руки не отнимет. Из крайности в крайность. Наверное, они всегда готовили друг друга к худшему.Но Ват не отпустит. Плевать он хотел на угрозы отца Тайна.—?Он следит за нами,?— Типакорн вытирает ладонью мокрые щёки и обнимает Саравата за шею. Его лихорадочный шепот спускается по линии хребта, и Ват вздрагивает от прикосновения холодных губ. Будто дыхание смерти хлынуло в спину. Будто Гунтитанон на миг потерял всё, чем дорожил. Это чувство страшнее смерти. Тайн утыкается лбом ему в плечо, и Сарават замерзает от звука его голоса. —?Если я не брошу тебя прямо сейчас, он что-нибудь сделает. Я не могу тебя потерять,?— горячие слёзы высохли, и в голосе Типакорна растекается темнота. —?У меня больше никого не осталось, понимаешь?Руки Тайна сползают вниз, как течение тиховодной реки, но Гунтитанон снова его спасает. Вытягивает наверх, оставляя позади бесчисленные ступеньки, которые ведут в пустоту. Держит крепко-крепко, что есть силы, ощущая каждый натянутый нерв под бледно-серым полотном кожи. Пока Сарават его держит, у Типакорна остаётся надежда.Нельзя так просто разрушить то, что намертво соединило двух людей.—?Успокойся, пожалуйста,?— Ват прижимает его к груди, но Тайн будто не управляет своим телом. Как тряпичная кукла в его руках. Давай, Тайн, не сдавайся. Сарават встряхивает его, схватив за грудки, и толкает к стене. От легкого удара Типакорн медленно приходит в себя. —?Ты не бросишь меня из-за твоего отца. Он только этого и добивается,?— Ват стучит кулаком точно в его левое подреберье, и Тайн смотрит на него завороженным взглядом. Но вместо глаз две мертвые пустыни. —?Если ты не будешь бороться, он всю жизнь будет издеваться над тобой. Посмотри на меня,?— Сарават сжимает в ладони воротник его рубашки и выдыхает Типакорну в губы. —?Пи’Кулап ничего мне не сделает, слышишь? Мы обязательно что-нибудь придумаем.Тайн виновато опускает голову, шаркнув носком кроссовка по полу. Пускай земля разойдётся пополам и заберёт его вниз. Он устал бояться рисковать и слушать своё сердце, пока отец выстраивает черные замки подлостей у него за спиной.Всё должно закончиться.—?Я не умею бороться,?— Типакорн сползает на пол, прикрыв глаза. У него всегда были связаны руки, но сейчас всё по-другому. Он уже не один.Тайн смотрит на свои потертые ладони, и Сарават наклоняется к нему. Выводит кончиком пальца какой-то узор. Кажется, сердечко. У Типакорна не осталось сил даже на слабую улыбку. Он только хмыкает себе под нос, а серьёзное лицо Гунтитанона тенью нависает над головой.Ради него нельзя сдаваться. Ради него нужно быть сильным.—?Сделай это ради нас обоих,?— Сарават мягко целует его в щеку и выпрямляется, отряхивая пыль с колен.Шум в коридоре нарастает, но Тайн слышит только сердцебиение Гунтитанона. Его сердце бьётся для него. И каким бы слабым Типакорн не был раньше, он намного сильнее сейчас. Отцу его не сломать, не обезоружить, не вывести из себя. Пустые угрозы развеются на ветру, стоит Тайну уехать с Сараватом как можно дальше.Они так и сделают, когда закончат спектакль Пи’Мила.—?Ват, ты забыл свой телефон в гримёрке,?— какая-то девушка резко распахивает дверь и машет Гунтитанону рукой, сжав в ладони его телефон. Кажется, Сарават называл её Эн, когда Тайн приходил на их репетицию.У Типакорна гудит голова, и всё огнём полыхает после мучительных слёз. Будто лезвием бритвы хлестнули по горлу. Металлический привкус крови разъедает губы. Только когда Тайн смотрит на Гунтитанона, гнетущие страхи отступают.Что может сделать его отец? Пускай лучше с Тайном расправится, лишь бы не трогал Саравата.—?Спасибо, Эн,?— Ват поднимается вверх, взбегая по ступенькам, и хлопает ладонью по перилам. Тайну почему-то становится не по себе. Он сдавливает горло ладонью, останавливая приступ тошноты, и Сарават в последний момент оборачивается.Короткий взгляд, в котором Типокарн прочитал историю их будущего.Дальше всё кружится, как в дыму. Какой-то парень в черном капюшоне. Скрипучий писк соскользнувшей ладони. Выкрик перепуганной Эн. У Тайна будто ноги в землю вросли, когда он увидел лицо Саравата. Ещё минуту назад Ват оставил у Типакорна на губах тягучий вкус надежды. Ещё минуту назад он улыбался, ослеплённый решимостью и верой в их будущее.И что теперь?—?Сарават! —?Тайн кричит не своим голосом и несётся вниз, спотыкаясь почти на каждой ступеньке. Он точно слышал звук ломающейся кости.На разбитых губах Саравата ещё не остыл вкус поцелуя. Типакорн ещё так много ему не сказал. Но больше у него не будет шанса. Ват не приходит в сознание, и Тайн ложится рядом с ним. Господи, пускай он очнётся. Типакорн больше никогда не появится в его жизни, и Сарават будет жить. Тайн подносит его ладонь к губам, оставив едва заметный отпечаток.Пора.Прощай, Ват.Прощай навсегда.Тайну никогда не хватит сил одолеть отца.* * *Белые стены надвигаются угрожающе громко, цокая стрелками настенных часов. Тайн мечется на кровати, смахивая мокрую чёлку со лба, но открыть глаза не получается. Ресницы склеены воском неостывших слёз. Он пытается закричать, но из горла только сдавленный хрип вырывается. Тайн захлёбывается в своих чувствах, как в вязком болоте. Он привязан к кровати толстыми ремнями, как душевнобольной. Или всё-таки сон? Страшный, изнурительный сон, который продолжается ещё со старшей школы. Типакорну уже почти двадцать один, а его жизнь остановилась на мёртвой точке. Он сопротивляется, рвёт канаты, но удары с каждым разом все больнее и жестче. Кажется, на его теле не осталось живого места. Отец всё равно найдёт, куда целиться.Тайн ворочается во сне, сбивая одеяло под ногами, и осипшим голосом зовёт Саравата. Он долгое время не слышит ответа, но не сдаётся. Сон меняет цвета, заливая всё вокруг ядовито-красными лужами. Как будто проваливаешься с головой в море крови. Горячей и липкой, как раскалённое масло. Брызги разлетаются во все стороны, оставляя на коже ожоги-узоры.Типакорн резко распахивает глаза, и одеяло падает на пол. По голой лодыжке пробегает мороз, который почему-то колет прицельно в сердце.—?Где Сарават? —?Тайн судорожно глотает воздух, едва разобрав сгорбленную фигуру Пи’Мила возле кровати. Он выглядит уставшим, и покрасневшие от недосыпа глаза смотрят с немым сожалением. Типакорну хочется разгромить каждый угол в этой проклятой палате. Он ведь в больнице, правда?В кресле потягивается Пхуконг, сбросив с плеч толстовку Пи’Мила. Видимо, они всю ночь провели рядом с Тайном. Но почему? Почему Пхуконг не остался рядом с братом? Неужели Сарават…? В уголках глаз собираются слёзы, и Типакорн со всей силы сжимает простынь в ладони.—?Тише, он здесь, не разбуди его,?— Пи’Мил говорит приглушенным шепотом, указав кивком головы на другое кресло. Сарават мирно спит, откинув голову на спинку кресла, а рядом с его замотанной в гипс ногой лежат два костыля. Тайн зажимает рот ладонью, сдерживая слёзы. —?Как только Вату наложили гипс, он буквально заставил Пхуконга привезти его сюда.Типакорн тянет дрожащую ладонь к краю кровати, но расстояние между ними слишком большое. Длиною в пропасть, в которой должен был погибнуть Тайн. Он никогда в жизни не простит себе того, что случилось с Ватом. Он никогда не простит отца, у которого вместо сердца кусок железа в левом подреберье. Тайн устал биться головой в закрытую дверь.Но что будет с ними? Что будет с Тайном и Гунтитаноном?—?Как он? —?Типакорн опускается на подушку, не отрывая взгляда от лица Саравата. Такой бледный, разбитый, потерянный. Даже во время сна Тайну страшно на него смотреть. Ему кажется, что над головой Вата нависла чугунная рука Пи’Кулапа. То ли задушить пытается, то ли бессовестно насмехается над сыном. Теперь Тайн точно знает, на что тот способен.Типакорн лихорадочно мотает головой, прогоняя видение, но в груди невыносимо давит. Будто бетонной плитой прижали к земле. Тайн прокашливается в кулак, и за спиной Пи’Мила неожиданно появляется Пхуконг. Он обнимает Пи’Мила поперек груди, уткнувшись подбородком в ямочку на плече, а у Тайна перед глазами всё плывёт.Он всё бы отдал ради самых неловких объятий с Сараватом. Чтобы не думать о реакции отца. Чтобы забыть о пристальных взглядах прохожих. Только вдвоём, и никого больше. Тайн ни о чём другом и не мечтает.—?Перелом лодыжки и небольшое сотрясение,?— Пи’Мил присаживается на край кровати, но Пхуконг не отпускает его плечо. Наверное, Пхуконг имеет полное право злиться на Типакорна, но в его взгляде клубится что-то другое. Серое, холодное, густое, как туман. Жалость? Пи’Мил вдруг крепко сжимает ладонь Тайна. —?Он сильно ударился головой во время падения.Тайн задирает головку к потолку, крепко зажмурившись. Горячие дорожки слёз стекают по щекам, оставляя багровые борозды. У Типакорна больше не осталось сил терпеть. Плевать, что Пи’Мил и Пхуконг увидят его таким беспомощным. Тайн всегда таким был, ещё задолго до встречи с Сараватом. Но где ему найти силы сейчас, что уберечь самого близкого человека?Он заваливается на подушку, несильно ударившись об изголовье кровати. Он заслужил намного больше боли, чем Ват.—?Это я во всём виноват,?— скулит Тайн, утирая жгучие слёзы. Сейчас он выглядит так глупо. Плачет, суетится, проклинает свою слабость, а рядом с ним в кресле спит человек. Абсолютно невиновный в том, что отец Тайна привык добиваться своего любым путем. Даже путём насилия. Типакорн был конкретным придурком, когда втянул Вата в это дерьмо. Он переводит тяжелый взгляд на Гунтитанона, плотно стиснув губы. —?Отец предупреждал меня, а я не поверил.Пи’Мил и Пхуконг только молча переглядываются между собой. Разве они могли предположить, что всё зайдёт настолько далеко?—?Тайн, тебе нужно поспать,?— Пи’Мил поднимает с пола одеяло и укрываем им Тайна. Тот безжизненным взглядом смотрит в окно. Солнечный свет заполняет каждый уголок палаты, но Типакорну хочется спрятаться в глухой темноте. —?Врач сказал, что у тебя переутомление, именно поэтому ты вчера и потерял сознание.Тайн не помнит ничего. Не помнит, как упал прямо перед открывшимися дверями машины скорой помощи. Не помнит, как на носилках забирали Саравата. Не помнит машины отца, которая ехала за ними почти до самой больницы.Каждый раз, когда Типакорн вспоминает отца, маленькая крупица его сердца умирает. Её порох разносится по венам, отравляя кровь. И Тайн просыпается только с одним вопросом: ?Когда всё это закончится??.—?Если отец узнает, что я здесь… —?Типакорн испуганно поджимает колени к груди.Он уже всё знает, Тайн.—?Папа только что поехал к Пи’Кулапу,?— Пхуконг неожиданно подаёт голос, скрестив руки на груди. Его нахмуренные брови пугают Типакорна, но Пхуконг не настроен враждебно. Иначе разговор сложился бы по-другому. —?Он больше не тронет Саравата,?— решительно отрезает Пхуконг, наклонившись к Тайну. —?Ты не должен винить себя, Тайн. Я знаю, что мой брат любит тебя. Если ты тоже его любишь, не бросай его,?— у Типакорна трясётся нижняя губа, но он не позволяет себе заплакать. Только смотрит на Гунтитанона, как перепуганный оленёнок, и вслушивается в каждое слово. —?Иначе ты сделаешь ему ещё больнее, чем твой отец,?— Пхуконг хлопает его по плечу и спрашивает ещё серьёзнее:?— И ты уверен, что это была не случайность?Пи’Мил толкает его плечом, удивлённо вздернув бровью.—?Почему ты спрашиваешь? —?он непонимающе смотрит то на Гунтитанона, то на Тайна. Кто его знает, в чьей голове сейчас ворочается больше вопросов. Но парней объединяет одна простая истина: в любви нельзя сдаваться. Может, поэтому судьба и свела в одном спектакле четырех разных людей. Пи’Мил заглядывает Пхуконгу в глаза, едва ощутимо коснувшись к его плечу. —?Ты же сказал, что твой отец поехал к Пи’Кулапу.Пхуконг заметно меняется в лице, и его напряжение раскаляет Тайна ещё больше. У него голова взорвётся, если правда, которую он должен услышать, пойдёт на дно. Или сейчас, или никогда. Типакорну уже нечего терять.—?Недавно Сарават сам сказал отцу, что влюбился в сына Пи’Кулапа,?— Пхуконг со смущённой улыбкой проводит по руке Тайна, и боль в его сердце затихает всего на мгновение. Будто лёд разошёлся по швам, и тёплая вода хлынула волной. Так ощущается свобода. Пхуконг почему-то отступает назад, спрятав руки за спину. —?Папа сказал, что не останется в стороне, если Ват пострадает.Старые обиды их отцов развернут кровопролитную войну, и выживут в ней не все. Тайну физически больно думать о том, что с Сараватом снова что-то случится. Что, если отец и правда может убить его?—?Как я могу подвергать опасности жизнь человека, которого люблю? —?Типакорн обхватывает голову руками, наклонившись вперёд. Запах больничных простыней забивает нос, и он снова закашливается. В горле наждачной бумагой царапает обида.Неужели отец никогда его не поймёт?—?Ты сказал, что любишь его,?— Пхуконг вдруг обнимает его так крепко, что у Типакорна больше не остаётся слёз. —?Это и есть ответ на твой вопрос.Тайн закрывает глаза, прислушиваясь к сердцу. Стучит едва слышно, испуганно забившись в угол. Тоненькая ниточка ударов отдаётся звоном в висках. Ему нужно принять решение, иначе в опасности будет все, кто его окружают.И Пи’Мил.И Пхуконг.И Сарават.Гунтитанон во сне сползает набок, и у Тайна судорожно дрожат ладони.—?Мой отец никогда не остановится,?— бормочет он себе под нос.Тайн хорошо знает своего отца. А Пи’Кулап видит лишь яркую картинку, которую вылепил своими руками. Под оберткой спрятаны очертания, которые чужды его отцу. Там прячется настоящий Тайн Типакорн. И он не сдастся просто так.Он пойдёт до конца, пока не остановится его сердце.* * *Тайн тихо напевает строчки финальной песни и краем глаза наблюдает за Сараватом. Ещё и неделя не прошла с тех пор, как Вату наложили гип, а он уже скачет на сцене, оживлённо размахивая костылями, будто вёслами. Тайну нравится видеть его счастливым, потому что сцена для Саравата второй дом. Ему идёт гитара, когда пальцы самозабвенно перебирают струны. Ему идут зализанные назад волосы, которые переливаются под светом прожекторов. Ему идёт образ Ромео, который сражается за любовь. Типакорн ощущает борьбу Саравата в каждом дне, проведённом вместе. Не потому, что Гунтитанон боится Пи’Кулапа. Ват боится, что однажды Тайн не выдержит и бросит его. Держать друг друга в поле зрения уже вошло в привычку, но неумелые попытки потянуть время принесут ещё больше потерь и разочарований. Отец Тайна никогда не изменится. Даже если потеряет тех, кто когда-то по-настоящему его любил. Жену, младшего сына, всех.Типакорн вздрагивает от шорохов за спиной, и знакомый запах одеколона оседает на плечах свинцовым облаком. Каждый раз, когда Тайн расставался с парнями, он ощущал этот острый запах. Ром жасмина, перец и бергамот. Дух опасности всегда ассоциировался у Типакорна с одеколоном отца. Стойкий запах расстилает дорогу в ад, и Тайн каждый раз попадается на крючок.—?Ты меня разочаровываешь, сынок,?— Пи’Кулап задевает его плечом, как будто случайно, и полы его плаща вороньими крыльями взметаются вверх. Отец всегда выбирает черный цвет, чтобы спрятать своё лицо от посторонних. Но Тайн ощутит его присутствие, даже если Пи’Кулап сольётся со стеной.Страх руководит жизнью Тайна уже много лет. Когда утром он просыпается и встречает отца на кухне, память стирает самые страшные воспоминания. Какая-то невидимая ниточка снова и снова приводит Тайна к человеку, который не заслужил уважительного ?папа?. Он не заслужил ничего, кроме ненависти и одиночества.Но почему Типакорн не может оставить его дом, как однажды поступил Тайп?—?Что ты здесь делаешь? —?цедит сквозь зубы Тайн, не отрываясь от сценария. Он уже десятый раз перечитывает одну и ту же строчку, но взгляд отца режет больнее ножа. Как лезвием по шее стегает, оставляя глубокие шрамы.Что остаётся Типакорну? Молчать и терпеть? Это его привычный образ жизни. Но почему в груди так сильно жжёт? Ему не хочется плыть по течению, разбивая сердце о скалы. Внутри и так почти ничего не осталось. Если отец отберёт у него крохотную песчинку, он потеряет всё.Сарават?— всё, что у него осталось.Вся его жизнь на дне зеркально-черных глаз.В руках, чьи прикосновения окутывают теплом и доверием.Тайн сжимает в ладони сценарий, и лист бумаги трескает языками пламени. Вспышка искр вздымается в воздух, рассыпаясь шматками пепла. Каждый участок кожи наливается огнём, и Типакорн едва держится на ногах.Он обещал, что не сдастся.—?Это ты что здесь делаешь? —?наглая ухмылка на лице Пи’Кулапа смазывается звериным оскалом, и Тайн чувствует, как его жесткие пальцы впиваются в плечо. Отец часто хватал его за руку или грубо толкал в попытке доказать свою правоту, и Типакорн до последнего ждал удара. Он верил, что станет легче. Он верил, что физическая боль затушит пожар внутри. Пи’Кулап затягивает его в тёмный угол. —?Я же сказал, что ты должен расстаться с ним.Тайн резко вырывает плечо, сверкнув глазами, и кидается в стену. Он царапает лопатками стекло, но узел на шее слабнет. Он может дышать. У него ещё есть силы говорить.—?Я не брошу Саравата,?— Типакорн бросает грудку скомканной бумаги отцу под ноги, и тот удивленно отступает назад. Пи’Кулап больше не смотрит на него, как на пустое место. Но это бездна обмана, затишье перед бурей. Тайн выдавливает через силу, прокручивая пуговицу на рубашке. —?Я знаю, что Пи’Читтапон уже приезжал к тебе. Твои люди больше и на шаг к его сыну не подойдут.—?Ты правда думаешь, что я боюсь этого чванливого козла? —?Пи’Кулап поднимает бумажку с пола, разглаживая её на коленях. Пробегает глазами по строчкам, скользя указательным пальцем по расплывшимся чернилам, и резко подрывается на ноги. Тайн всё ещё ждёт удара, чтобы остановить мучения. Но отец не двигается с места. —?Если он не позволит моим ребятам подобраться к Саравату, я и в университете найду тех, кто мне поможет,?— отец разрывает на клочья бумагу, бросая в лицо Тайну. —?Нынче у студентов просто мизерная стипендия.Пи’Кулап расплывается в победной улыбке, и Типакорн ощущает приступ паники.—?Что ты задумал? —?Тайн трясущимися пальцами расстегивает верхнюю пуговицу на рубашке, и земля под ногами раскалывается пополам. Ещё один шаг?— и он провалится в пропасть.Он и так провел последние годы жизни в яме. Глубокой, вязкой, мертвой яме. Когда Тайн смотрит отцу в глаза, он ощущает дыхание смерти. Люди так не живут. Угождая, ломая, выполняя приказы. Тайн устал притворяться тем, кем никогда не был.Пи’Кулап обнимает сына за шею и ведёт вперёд. Лишь бы никто не увидел Тайна. Лишь бы Сарават не пошёл его искать.—?Посмотри наверх,?— он указывает пальцем на сцену. На потолок, который нависает над Ватом грозовой тучей. У Типакорна мороз пробегает по спине. —?Видишь тот большой светильник? —?Тайн сглатывает горечь во рту, замечая шатающийся светильник. Пи’Мил целую неделю преследовал электрика, чтобы тот закрепил его или снял совсем. Светильник качается, как маятник часов, и Тайна ведёт в сторону. —?Если ты снова ослушаешься, твой любимый Сарават может навсегда остаться калекой.Типакорн падает на колени, ударив кулаком по полу. Его воспалённые глаза ищут спасения, и темнота затягивает черным бархатом. Тайн не чувствует ничего, кроме ненависти. Но больше всего он ненавидит себя. За то, что позволил отцу сломать его жизнь. И Саравату тоже.Ват в беде из-за него, и у Типакорна только один выход.—?Да как ты можешь? —?на языке обрывается хриплое ?пап?, и Тайн поднимается на ноги, ухватившись за сидение.—?Я даю тебе неделю, чтобы покончить с этим,?— отец проводит шершавой ладонью по его шее, и Типакорн прикрывает глаза. Он должен закончить этот кошмар как можно быстрее. Пи’Кулап нашептывает ему в ухо чугунно-глухим голосом:?— Как только я официально стану мэром, я должен выйти в свет с семьей, за которую мне не будет стыдно.Ноги несут Тайна на сцену, но он больше не слышит советов Пи’Мила. Декорации на сцене меняются, как в ускоренной перемётке, а Типакорн лишь слушает гневный голос отца в голове. Песня Саравата звучит в голове Тайна надрывным воем. Крик о помощи, который Тайн никогда не слышал.Он должен помочь Гунтитанону освободиться.—?Ты в порядке? —?Сарават мягко проводит ладонью по спине Типакорна, и тот будто просыпается после тяжелого сна.—?Всё хорошо,?— он поднимает костыль Вата и обнимает как так крепко, что есть силы. —?Как твоя нога?Наверное, Саравату больно тянуться к нему, выпрямляя ногу, но завтра будет ещё больнее. Когда сердце разобьётся сотнями обломков. Когда по жилам кипящим потоком хлынет боль. Боль, которой ни Тайн, ни Ват ещё не испытывали в своей жизни.Типакорн улыбается сквозь слёзы, бросив растерянный взгляд на светильник вверху.—?Через неделю буду, как новенький,?— Сарават целует его в шею, и горячая капля катится по щеке Тайна,?— и все попадают после нашего выступления.Тайн не отпускает его до последнего момента. Чтобы снова почувствовать то, что помогает ему жить. Чтобы закрыть сердце навсегда, не открывая дверь ни одному живому человеку. Лишь бы Гунтитанон не почувствовал его слёз. Потому что у Тайна не выдержит сердце.прости! я всё ещё люблю.прости, что я слабее, чем кажусь.отпустишь? я тебя не отпущу,потому что ты больше, чем мир,а я трус…