Часть 7 (1/1)

Тайн смотрит на перламутровую воду в бассейне и вертит в руках игрушку. Когда Сарават пригласил Типакорна порепетировать у него дома, тот не ожидал получить подарок. Смешной игрушечный человечек с большой головой, похожий на Тайна, как две капли воды. На нём даже футбольная форма такая же, как у команды их факультета. Но Ват подарил ему другую игрушку. Ту, которая напоминает самого Гунтитанона. Сказал, что на память, а Тайн почувствовал такое хлесткое пламя в груди, что в глазах потемнело. Он кладёт на колени плюшевого Саравата рядом со своей игрушкой и мечтательно улыбается. Пускай хоть их маленькие копии будут счастливы вместе, несмотря на незатухающую молву за спиной и конфликты родителей. Их счастью ничто не помешают, а в реальной жизни самые страшные испытания только впереди. Пи’Кулап ни перед чем не остановится.Неужели Саравату и Тайну вечно придётся прятаться от него? Неужели у них никогда не будет права взять друг друга за руку на людях, поцеловаться или просто обнять за плечи? Так мало нужно для счастья, и от этого оно ещё дороже.Пальцы Гунтитанона мягко перебирают струны, и знакомый мотив бередит кровь в венах. Это же та песня, которую Ромео и Ромарио исполняют вдали друг от друга. Они не могут быть вместе, потому что из-за их любви пролились реки крови. Но сердца влюбленных бьются в унисон даже на расстоянии. В этой песне схоронена история настоящей любви Тайна и Саравата, которая пробирается сквозь руины кровопролитной войны и медленно теряет силы. Типакорн прикусывает губу до боли, сжав игрушку во влажной ладони.Нет, он не сдастся.?Для него, я все оставилДля него, о, я даже убилЯ был в клеткеКак слишком послушная птицаТеперь я в бешенствеМеня подстрелили, какая досада?*Тайн пристально смотрит на губы Вата, и каждое его слово горошинами крови на коже запекается. Его волнующий голос, его взгляд, полный любви и доверия. Всё в облике Саравата доказывает, что Типакорн сделал правильный выбор. Казалось бы, в его сердце нашлось место для настоящего счастья. К сожалению, проклятое ?но? безжалостно расставляет капканы.?И этим вечером я кричуЛюбовь?— не преступлениеЭто вы калекиДелать из нас жертвОткройте глаза, откройте сердцаЛюбить друг друга?— это пролетать мимо несчастья?*Гунтитанон многозначительно улыбается, и Тайн отводит глаза. Краснеет, как школьник на первом свидании, и не может выдавить и слова. На самом деле в школьные годы Типакорн никогда не стеснялся своих чувств, потому что ему почти всегда отвечали взаимностью. Но каждый день, проведённый с любимым, казался последним, и он с трудом находил силы разорвать отношения. У него вошло в привычку расставаться. Он знал, что его отец примет самые жесткие меры, когда вмешается, и спрашивать мнение сына не станет ни при каких обстоятельствах. Осознание тотальной ненужности в собственной семье разрушало Тайна изнутри.Но с Сараватом почему-то ощущается по-другому.Как будто всё, что было раньше, не значит ровным счётом ничего. Тайн видит перед собой молодого, красивого парня, который дарит море счастья в одной лишь капле улыбки. Он хочет сделать его счастливым в ответ, чего бы ему это не стоило. Время работает против них, но Типакорн не собирается отказываться от любви добровольно.—?Когда ты успел их заказать? —?Тайн качает в ладонях игрушки, осторожно поглядывая на Гунтитанона. Когда у Саравата в руках гитара, Тайн ощущает себя маленькой песчинкой мира, который создаёт его музыка. Разливистая и тёплая, как утренний прибой. Отдельный мир, в котором жизнями людей управляют не люди, а их сердца. Может, у Типакорна с Ватом всё и началось с музыки?Сарават опускает гитару на землю и наклоняется к столу. Он долго смотрит на игрушку и нерешительно берёт её в руки. Как хрустальную посудину, которая может разбиться на сотни осколков. Этот плюшевый человек так похож на Тайна. Сжимаешь в ладони?— тёплый и мягкий, как пух. Но внутри лишь пучок шерсти, больше ничего. А настоящий Тайн прячет поалевшие щеки в ладонях и смешно кусает губу, когда Ват слишком пристально смотрит. Настоящий Типакорн стесняется своего звонкого смеха, но у него самая милая улыбка на свете. А главное то, что Саравату с ним уютно и спокойно, прямо как дома.Гунтитанон подкидывает игрушку в воздухе и моментально прячет её под стол. Тайн и не думал, что Сарават умеет смущаться.—?Можно, я не буду говорить правду? —?бормочет он себе под нос, не поднимая взгляда. Его кисти едва заметно подрагивают, но глаза неподвижно холодные. Одному богу известно, что у Вата на уме. С его свинцовым взглядом тяжело бороться, но ещё страшнее вообще не чувствовать его взгляда на себе. Как будто лишаешься части тела, без которой организм уже не сможет нормально функционировать.—?Я так сильно хочу тебя спросить, но не решаюсь,?— Тайн царапает ногтями столешницу, задумчиво нахмурив брови. Он смотрит куда-то сквозь Саравата, и по стенкам гортани скатывается горячая смола. Каждая капля расплавляет ребра, отнимая способность говорить, и ему хочется провалиться сквозь землю.Когда, если не сейчас? Другого шанса спросить может и не быть.Глаза Гунтитанона вспыхивают звездной россыпью на прозрачно-черном небосводе. Они смотрят так преданно, что Тайну едва хватает сил устоять. А нужно ли сдерживать себя, когда на кону стоит не только его будущее?—?Да,?— Ват кротко кивает, закинув ногу на ногу.—?Что ?да?? —?Тайн удивленно поднимает голову, подперев подбородок кулаком. Ему хочется утонуть в этом моменте, в пронзительных глазах Вата, в которых всегда будет только его отражение. Что бы Типакорн не делал, Сарават его не оставит. По-дурацки самоотверженно, но непреодолимо важно.Тайн замечает легкий румянец на его щеках, и колонии мурашек бегут по спине. Он запомнит сегодняшний вечер, как один из лучших в его жизни. Не потому, что в который раз нарушает правила, возведённые отцом. Типакорн нашёл нужного человека.—?Ты уже давно мне нравишься,?— Сарават протягивает ладонь к его руке через весь стол, и Тайн стукается пальцами о его запястье. Будто мороз по коже, и зубы стучат от волнения. Ват крепко сжимает его запястье, не позволяя Тайну пошевелиться. —?Ты ведь об этом хотел спросить?Типакорн лишь кивает в ответ, крепко стиснув губы. Тонкая линия, вырисованная кроваво-красным бутоном и спрятанные под замком слова. А в руке только теплая ладонь, без которой идти вперёд уже невозможно.Не отпущу тебя никогда, мой Ромео.* * *Тайн спускается в зал, перескакивая с одной ступеньки на другую, и в последний момент оборачивается. Пхуконг с победной улыбкой утягивает Пи’Мила за кулисы, помахав Типакорну рукой на прощание. Именно поэтому Тайну и нравится брат Саравата. Пхуконг не боится быть счастливым на виду у других, хоть их отношения напрямую зависят от мнения посторонних. Администрация, коллеги, студенты. Мил рискует навсегда потерять работу, если до ректора университета дойдут слухи об отношениях со студентом. Но даже это не мешает их с Пхуконгом счастью. Они ценят слова верности и прикосновения, короткие взгляды и объятия, потому что они всё равно вместе. Типакорну не добиться подобной роскоши, даже если ни одна живая душа не увидит его в компании Саравата. Отец всё равно узнает.Гунтитанон догоняет Тайна возле выхода, сжав его плечо. Он судорожно ловит воздух, уперев ладони в бока, и крохотная капля пота сбегает по виску. Кажется, будто он пробежал несколько миль, а Типакорн смотрит на него чрезмерно удивлённо. Его смущенные глаза ищут спасения, бегая по сторонам, но Ват не позволит уйти. Ни в этот раз, ни когда-либо ещё. Он присвоил его, приманил, приковал. Нездоровый эгоизм? Нет, скорее мания.Сарават улыбается одними глазами, но Тайну достаточно и мимолётного взгляда, чтобы раскусить его.—?Почему ты смеёшься? —?Типакорн дует губы, как обиженный ребёнок, но за пределами сцены актёр из него никудышный. Ему необходимо, чтобы Ват был рядом, как бы он не противился своим желаниям. Не нужно быть опытным психологом, чтобы разгадать его душу.Светлый, ранимый и всегда верный своим чувствам. Гунтитанону пока что трудно судить о прошлом Тайна, но каждая жёлтая газетёнка считает своим долгом похвалить суровый, непреклонный характер Пи’Кулапа, его отца. Остаётся только гадать, сколько разочарований пережил Тайн в отношениях с такой ?поддержкой? отца.Сарават ведёт Типакорна вглубь коридора, едва зацепив кончиком пальца его холодную ладонь. Только темноте можно доверить самые сокровенные тайны. Почему-то у них с Тайном по-другому и не выходит. Всегда полумрак, неловкие прикосновения и шепот, который переворачивает сердце вверх дном.—?Пи’Мил постоянно нас хвалит в последнее время,?— Гунтитанон неожиданно вспоминает Мила. Может, пытается отвлечь Тайна. Может, готовится сказать что-то важное.Каждый раз, когда они остаются наедине, Типакорна не покидает ощущение, что Ват пытается в чём-то признаться. Сейчас под его пристальным взглядом дрожь в пальцах только усиливается. Он слушает стук своего сердца, но нервный топот Саравата за спиной сбивает с толку.—?Разве это плохо? —?Тайн толкает ногой дверь и едва не врезается носом в стекло. Он чувствует горячие ладони на талии, которые тянут его назад. Тонкие пальцы рвут ткань рубашки, и Типакорн боится открыть глаза. Как будто всё это исчезнет.Сарават, который в его жизни совсем недавно, но одним присутствием затягивает старые раны.Спектакль, который уже изменил его жизнь, задолго до премьеры.Чувства не по сценарию, а по воле сердца.Это его чувства, а не Ромарио.—?Иногда мне кажется, что они с Пхуконгом сговорились,?— Гунтитанон упрямо держит Тайна за плечи, но тот едва различает блеск его глаз в темноте. В его голосе журчит едва заметная улыбка, и в ней таится что-то необъяснимое. Ни едкости, ни боли, ни страха. Только открытая нараспашку душа. Ват наклоняется так близко, что Типакорн едва не теряет равновесие. —?Организовали такой масштабный спектакль, только чтобы свести нас. Мой братик знает меня гораздо лучше, чем я думал.Тайн широко распахивает глаза, сглотнув ком в горле. Теперь он никогда не сможет убежать. Тот человек, который стоит сейчас перед ним, заметил его намного раньше. В шумных университетских коридорах, среди злых языков, которые когда-то прозвали их с Типакорном заклятыми врагами. Сарават видел его всегда, а Тайн лишь жил в мире иллюзий, навеянных отцом.Он неожиданно находит в темноте руку Вата, сжав её в ладони. Кожа наливается огнём, словно в гибельном пожаре, и Тайн впервые так отчетливо чувствует взгляд Саравата. Серьёзный, внимательный и пылкий. Пускай эти бесконечно короткие минуты не порвут их связь никогда.—?Я не знаю, насколько реальны мои чувства,?— Типакорн гладит большим пальцем тыльную сторону его ладони, и Ват не решается пошевелиться. Только моргает часто-часто, сжав правую руку в кулак. Вдох-выдох. Один стук, второй, третий. Пускай хоть земля под ногами по швам разойдётся, он не сойдёт с этого места, пока Тайн не закончит. —?Может, я слишком глубоко проникся ролью Ромарио,?— Типакорн подносит его ладонь к левому подреберью. —?Но я не хочу, чтобы после этого спектакля ?мы? исчезли.Проклятое ?мы? на последнем вздохе. Как долго Сарават к нему шёл. Как долго Тайн боролся с собой, чтобы произнести эти слова.Входная дверь с грохотом открывается, впуская в тёмный коридор вечерний воздух. Ветер полосует лезвием бритвы по щеке, и Типакорн поднимает взгляд к потолку. Лампочка мигает в предсмертной агонии, освещая силуэт человека, которого Тайн предпочёл бы видеть только в кошмарах.Только не сейчас, папа. Не делай этого.—?Отойди от него, или я сломаю тебе руку,?— Пи’Кулап со всей силы дёргает сына, ухватив его за руку.Тайн плотно стискивает зубы, закрывая глаза. Лишь бы всё это оказалось дурным сном. Он всегда знал, что отец отберёт его и у Саравата, но добровольно пошёл на это тяжелое испытание. Типакорн всегда выбирал любовь и обжигался. Почему он вдруг поверил, что с Ватом будет по-другому?—?Я не сделал ничего плохого,?— Сарават ступает вперёд, решительно выдержав взгляд Пи’Кулапа.—?Сарават, не спорь с ним,?— Тайн бросает на него воспалённый взгляд, протянув ладонь, будто в последний раз. Его рука так и висит в воздухе, вконец оторванная от тела Гунтитанона. Внутри свистит и ноет, будто топором хлестнули прицельно в грудь. Тайн выдавливает почти бессильно, разжимая чугунную ладонь отца на запястье:?— Позволь нам уйти.Сарават смотрит только на Пи’Кулапа, подобно рассвирепелому зверю, который уже через мгновение вцепится в горло своему врагу.—?Пи’Кулап, вы не можете так обращаться со своим сыном,?— цедит он ледяным голосом, и Тайн с немой мольбой мотает головой.С его отцом невозможно договориться. Он чёрствый, тщеславный, помешанный на деньгах. С ним можно разговаривать только на языке толстосумов, которые привыкли меряться деньгами во всём. Начиная от образования детей и заканчивая дорогим алкоголем, выбор которого у отца Тайна, наверное, составляет больше ценности, чем забота о близких.Пи’Кулапу чужды сострадание и поддержка.—?Я не нуждаюсь в твоих советах, щенок,?— он волочит Тайна к выходу, схватив его за плечи. Каждое его слово эхом звучит у Саравата в ушах. —?Оставь свои грязные мысли при себе и передай отцу, что я не сдамся. Он не получит кресло мэра, а ты не получишь Тайна,?— Пи’Кулап выводит сына за дверь, и охранник открывает перед ним дверцу автомобиля. Ват упрямо шагает следом и натыкается на широкую ладонь Пи’Кулапа. Тот зубами скрипит от злости, толкая его к стене. —?Если ещё раз к нему подойдёшь, пожалеешь о том, что родился на свет.Сарават сползает по стене на пол, обхватив голову руками. Перед глазами крутится перепуганное лицо Типакорна и его взгляд, застланный слезами. Он не останется в стороне, даже если не выберется живым. Сарават не позволит отцу Тайна рушить его жизнь.Обещания нужно сдерживать. Гунтитанон обещал, что никогда не бросит Тайна.* * *Тайн буравит стену потухшим взглядом, сомкнув пальцы в кулак. Он так долго молчит, что Саравату кажется, будто пальцы озябли от холода. В комнате стоит густой полумрак, и Ват с надеждой смотрит на настольную лампу. Короткий треск?— и гостиную снова заполняет бледно-розовый свет. Если бы в этой квартире не было сейчас Типакорна, каждый её уголок поглотила бы безбрежная пустота. Сарават уже несколько месяцев здесь не появлялся, и в чужих стенах совладать собой ещё труднее. Не получается найти силы, чтобы надавить на больную точку. Не получается заговорить о том гибельном урагане, который разворачивается в жизни Тайна по вине его отца. Ват редко говорит с кем-то по душам, даже с братом, а с Типакорном они трещат без умолку каждый вечер. Только не сейчас.Сарават обнимает Тайна за плечи, уткнувшись носом в ямочку на правом плече. Типакорн лишь судорожно вздыхает, прикрыв глаза. Картинки в голове разгоняют липкий страх по венам, как жидкий огонь, и Тайн без конца вспоминает лицо отца, перекошенное от злости. Пи’Кулап так на него посмотрел, когда выходил из комнаты, будто намеревался задушить голыми руками.Так больно и страшно, когда ты противен собственному отцу.—?Успокойся, твой отец никогда не найдёт тебя здесь,?— Гунтитанон едва дотрагивается губами до его шеи, и Тайн вдруг крепко-крепко к нему прижимается. Так близко, что Сарават ощущает пульсирующую ниточку пульса на коже. —?Об этой съёмной квартире знают только мои родители и брат.—?Я так испугался,?— Тайн едва шевелит губами, и слёзы в его загнанном шепоте душат вязким болотом. Сарават не привык видеть Типакорна таким беззащитным, но никто, кроме него, не сможет ему помочь. Он должен быть рядом, как и обещал. Тайн роняет слова в темноту, как обломки стекла, и по квартире разносится оглушительный звон. —?Когда отец запер меня в комнате, я подумал, что больше никогда тебя не увижу.Его жалобный взгляд отдаётся жжением в груди, и Гунтитанон отворачивается всего на мгновение.—?Я же говорил, что никогда тебя не брошу,?— он заглядывает Тайну в глаза, взяв его за плечи, и встряхивает несколько раз. Типакорн нерешительно поднимает голову, и его взгляд понемногу проясняется. Крохотные горошины слёзы в уголках глаз и стеклянная грусть. Но Тайн живой, и Сарават ни за что его не отпустит. Тайн собирается что-то сказать, но Ват прижимает к его губам указательный палец. —?Ничего не говори, мне всё равно, что Пи’Кулап со мной сделает.Типакорн неожиданно вырывается из его рук и уходит к окну. Он обнимает себя за плечи, но внутренний голос упрямо просит его обернуться. Сейчас не время показывать характер, когда из-за него может пострадать ни в чём не повинный человек. Его близкий человек.Тайн бесшумно поворачивается к Гунтитанону лицом, спрятав руки за спину.—?А мне не всё равно,?— едва слышно выдавливает он.—?Давай не будем думать о плохом хотя бы сегодня,?— Сарават протягивает ему руку, и Типакорн послушно вкладывает свою ладонь. У Вата теплая, как летний рассвет, кожа и холодные глаза. Нечасто можно увидеть на дне двух черных пучин отблески света. Но почему-то Тайну не страшно утонуть в них с головой. Он садится к Вату на колени, и тот обвивает кольцом своих рук его талию. —?Я украл тебя, так что имею законное право любить тебя до конца наших дней.Замерзшее сердце Типакорна пропускает удар.—?Любить? —?спрашивает он не своим голосом.Тайн уже давно не слышал подобных признаний. Неважно, что это больше напоминает безобидную шутку. Неважно, что Тайн может пожалеть об этом сотню раз. Ему просто хочется ответить Саравату взаимностью. Любить его по-настоящему, оставив гнев отца за глухой стеной.Он верит Гунтитанону.—?Ложись и не спрашивай меня ни о чём,?— Ват утягивает его на диван, подложив под голову подушку.—?Спасибо тебе,?— Тайн прижимается к груди Саравата, слушая его учащённое сердцебиение. Только солёный привкус на губах напоминает о высохших слезах.Гунтитанон не позволит даже крохотной слезинке сорваться с его глаз. Он обнимает Тайна ещё крепче и засыпает на его плече. Ночь за окном всё плотнее и тише. Как будто вместе с жилыми домами уснули и продрогшие улицы.Сарават шепчет Типакорну в ухо уже сквозь сон:—?Я люблю тебя, Тайн.Тайн не спит, ещё очень долго не спит. Пока мирное сопение Вата под боком не превращается в музыку. Единственную в мире колыбельную, которая надежно защищает от ударов прошлого и опасных испытаний в будущем.И только одну преграду не под силу преодолеть даже самой сильной любви…