Часть 5 (1/1)

Тайн закрывает лицо ладонями, чтобы спрятать слёзы, но ядовитый взгляд отца гадюкой заползает за шиворот и прокусывает дыру. Прямо в левом подреберье, где ещё вчера трепещущим пламенем горело одно имя. Сарават Гунтитанон. Парень, который наивно потянулся к Типакорну и ухватился за то хрупкое чувство, вспыхнувшее между ними. Не с теми людьми связался. Как Тайн мог быть таким неосторожным? Как он мог забыть, что глаза и уши его отца даже в стенах прячутся? Очередная собачонка Пи’Кулапа выследила его за десятки километров от города, и у Тайна не будет шанса оправдаться. Доказательства уже в руках отца, но он боится не наказания.Что, если он больше не увидит Саравата? Ему нужен якорь, чтобы не покинуть уютную бухту спокойствия.—?Я предупреждал, что будет, если я снова увижу тебя с парнем? —?отец громко стучит пальцем по столу, наклонившись вплотную к лицу Тайна, и каждый удар по дереву резью отдаётся в висках. Голова Типакорна как на тоненьких нитках качается и уже в следующее мгновение с треском полетит в пропасть.У Тайна больше не осталось сил выносить жестокость, злость и боль. Он чувствует себя заложником в чужом теле, и жизнь его тоже чужая. Чужой отец, который видит в нём лишь средство быстрого роста по карьерной лестнице. Чужие цели, которые диктует властная рука отца, а исполняет безвольная душа Тайна. Чужое будущее, к которому Типакорн никогда не стремился, но шёл за шагом под суровым контролем отца. Чёрт возьми, вся жизнь Тайна крутится вокруг важной персоны его отца.Тайн боязливо поднимает заплаканный взгляд, шмыгнув носом. Он смотрит только на руку отца, потому что знает, где та окажется, стоит ему допустить малейшую слабость. Никах соплей и нытья в разговоре со старшими. Тайн с детства по струночке привык ходить, но в этот раз почему-то не боялся ослушаться Пи’Кулапа.Разочаровать его? Всё время боялся, ещё со старшей школы.Очернить его имя? До дрожи в коленках, до икоты, до ледяного пота.Предать себя? Он последние годы просто не жил ничем другим, кроме выполнения приказов отца.Тайн снова наступает себе на горло. Но однажды ему не хватит воздуха.—?Предупреждал,?— он судорожно прикрывает глаза, крепко зажмурившись. Горячие горошины слёз лопаются в морщинках вокруг глаз. Рука Пи’Кулапа слишком близко возле его лица. Тайн буквально чувствует жар его кожи. Когда его ладонь хлестнет по щеке, останется налитый кровью след.Как тогда Тайн будет ходить на занятия?—?Я хочу, чтобы ты избавил меня от грязных сплетен,?— душный запах табака бьёт в лицо черно-сизым облаком, и Типакорн не решается открыть глаза. У его отца целый короб вредных привычек, и курение самая безобидная из всех. Пи’Кулак хлопает ладонью по столу, и Тайна будто волной ветра откидывает на диван. —?Что скажут обо мне и о твоей матери?Тайн из последних сил вцепляется в обивку дивана, но пальцы всё время соскальзывают. Он будто карабкается по прозрачному льду, который вот-вот разломится, и смолисто-черная река утащит его на дно. Холод и вязкая темнота?— финал его истории.Типакорн плотно сцепляет зубы, рывками выдавливая словами. Его голос напоминает шипение змеи, но Пи’Кулап и ухом не ведёт. Он будто сквозь стену смотрит, скрестив руки на груди.—?Ты не можешь запретить мне видеться с другими парнями,?— с желчью выплёвывает Тайн.—?Ты прав,?— Пи’Кулап в несколько шагов огибает стол, спихнув конспекты сына на пол. Его невозмутимое лицо не выражает никаких эмоций, но в согнутых кулаках шкварчит желание проучить. Тайн помнит этот взгляд. Маленького мальчика наказывают за непослушание, а взрослого?— лишают тех, кто ему дорог. С этим звериным правилом Тайн не смирился ни в пятнадцать лет, ни в восемнадцать, ни в двадцать один. Отец умащивается рядом, зацепив Тайна локтем. —?Но я могу сделать кое-что поинтересней.Пи’Кулап клацает зубами, как изголодавшийся зверь, и поворачивается к Тайну. Его ехидная усмешка огревает пощечиной по губам, но Типакорн не ощущает боли. Одно горькое мгновение?— только капля горя. Она тает на дне сердца почти безболезненно. Но то, во что превратилась жизнь Тайна за последние годы…Он больше не хочет так жить.—?Снова отправишь меня за границу к бабушке? —?Тайн обнимает свои колени, стирая со щеки слезу. Разве человек, который хочет любви, выглядит бесполезным и жалким? Красные опухшие глаза, прозрачно-бледные губы, искусанные до крови, и шрамы от ногтей на ладонях. Типакорн не умеет сражаться, а если будет ради кого?Тайн качается вперёд-назад, нервно мотая головой, и отец разглядывает его, как душевнобольного.—?Нет, мне некогда заниматься твоим перевоспитанием,?— Пи’Кулап стряхивает пыль с колен и поднимается на ноги. Всё тот же равнодушный взгляд, охваченный лишь мечтами об обеспеченном будущем. Неважно, будет ли в нём место для жены и сыновей. Главное не пойти по миру, как его бывшие друзья. Пи’Кулап привык уничтожать жизни тех, кто перешёл ему дорогу. Он с заметным отвращением поднимает с пола тетрадь сына. —?Выборы не за горами. Я сделаю так, что ты на пушечный выстрел не подойдёшь к сыну Гунтитанона.Он угрожающе сверкает глазами, и Тайн опускает ноги. Будто сотни ржавых иголок загоняют под кожу, раздирая каждый нерв, каждую вену, каждый участок тканей. Типакорн упивается острой болью и готовится к удару. Последнее слово всегда за отцом.Если не в самое сердце попадёт, то зияющую дыру между ребер оставит.—?Значит, проблема в том, что Сарават?— сын твоего конкурента? —?лицо Тайна искривляет гримаса боли, и он придавливает к груди крепко стиснутый кулак. Так сильно, чтобы сердце в груди утихло хоть на мгновение. Чтобы кровь в жилах перестала бить кипящим фонтаном.Больно до крика, но нужно молчать. Если хочешь жить, нужно молчать.—?Закрой рот и слушай меня внимательно! —?Пи’Кулап хватает его за грудки и с силой бросает на диван. У Тайна перед глазами каменной глыбой мерцает кулак. Ещё несколько секунд, и всё закончится. Его губы едва заметно дрожат, и отец готов рассмеяться ему в лицо, а потом раздавить, как червяка. —?Если ты продолжишь ходить с этим… —?Пи’Кулап гадливо сплевывает на пол. —?… Сараватом в свой театр или чем вы там занимаетесь, я приставлю к тебе круглосуточную охрану.Тайн боязливо поднимается, размазывая солёные капли по щекам, и тычет кулаком отцу в грудь.—?Я могу проводить свободное время так, как захочу,?— загнанно шепчет он, и слёзы изморозью трещат в его голосе.—?Ты меня знаешь, я дважды повторять не стану,?— Пи’Кулап уходит прочь, бросив на него презрительный взгляд. Только его тяжелые шаги стучат в ушах, как маятник часов. Последние дни его жизни отсчитывает. —?Если ты не будешь держаться от этого выродка подальше, я избавлю тебя от его компании навсегда.Тайн падает лицом на диван, корчась в рыданиях. Ещё один день из его жизни, который поставил на сердце кровавую печать боли.* * *Сарават протягивает Тайну чистое полотенце, и тот забирается на кровать. В растянутых серых штанах Гунтитанона и в черной футболке с белой ниточкой пульса на груди. У него в глазах застывшее пепелище, обтесывающее красными языками пламени каждый уголок его души. Наверное, он плакал, но спрашивать об этом не время. Те люди, которые посеяли в душе Типакорна пропасть боли, не заслуживают находиться рядом с ним. Слушать его мягкий голос, ловить нотки его звонкого смеха, прикасаться к его прозрачно-бледной коже. Всё то, о чём мечтает Сарават, позволяли себе немногие, но даже у них не осталось шанса. Он должен продлить этот вечер вместе, потому что Тайн выбрал именно его. Типакорн решил приехать к нему, и у Вата не будет более подходящего момента, чтобы показать свои настоящие чувства.Тайн вытирает мокрые после душа волосы и умащивается под боком у Саравата. С недавних пор только рядом с ним он чувствует себя в безопасности. Если только не вспоминать жуткие слова отца.—?Как тебе удалось сбежать? —?Ват ерошит пальцами его всклокоченную челку, и Типакорн кладёт голову ему на грудь. Даже на сцене ещё не было так близко. Только взгляды, искрами взметающиеся ввысь и попадающие точно в сердце. Только слова, плывущие под волнами музыки. Они всегда говорили друг с другом намного больше, чем словами.В одной улыбке рождается признание, которое известно только двоим.—?Через окно,?— Тайн обнимает его рукой поперёк живота, прикрыв глаза. Привкус слёз всё ещё горчит на языке, но пересохшие губы обволакивает его дыхание. У Саравата оно почти неуловимое, даже сердце бьётся ощутимо громче. Каждый удар отбивается у Типакорна в висках знакомой мелодией.Рядом с ним Ват в опасности, а Тайн добровольно привёл охрану Пи’Кулапа в его дом. Как неразумно и эгоистично искать поддержки у человека, чью жизнь ставишь под угрозу одним своим присутствием.—?Ты же говорил, что твоя комната на втором этаже,?— дрожащие пальцы Саравата запутываются в его влажных волосах, и Типакорн дергается, как от удара током.Они почти одновременно поднимаются к изголовью кровати, и Тайн бьёт затылком ему в грудь. Горло раздирает крик боли, смешанный с рыданиями, но глаза стеклянно-сухие. Он смотрит понурым взглядом на гитару, спрятанную в углу за ползучим растением. Тяжесть в груди спадает талой водой, освобождая берега сердца. Он снова чувствует себя живым, когда в его жизни существует музыка и человек, чьё сердце жарче летнего солнца.Тайн должен бороться за их уютный мир.—?Так и есть,?— он прижимает горячую ладонь к груди Гунтитанона, и привычный ритм его сердца звучит самой сладкой мелодией. Громовой бас отца растворяется в отголосках музыки, превращаясь в пепел. Пускай горит его прошлая жизнь, пускай рушатся старые страхи. Тайн хочет другой жизни. Такой, как у Саравата. Он хочет с ним жизнь одну на двоих. —?Если бы ты знал моего отца, ты бы и с крыши многоэтажки от него сбежал.Тайн поднимает растерянный взгляд, и Ват утирает большим пальцем одинокую слезу у него на щеке. Такой хрупкий и разрушенный изнутри, будто одни обломки под ребрами остались. Прошлое никогда не забывается, даже в самых родных объятиях. Боль вытягивает из тебя все силы, пока ты не упадёшь перед ней на колени. Типакорн в кровь ноги стёр.Невыносимо каждый раз подниматься, когда в грудь загнали нож.—?Я боюсь за тебя, Тайн,?— тихий шепот Саравата тонет на щеке розоватым светом, и Типакорн крепко переплетает пальцы. Ват притягивает его к себе, уткнувшись подбородком ему в макушку, и закрывает глаза. Волосы Тайна пахнут его клубничным шампунем, его домом. Они будто одна маленькая семья, которая родилась ещё во время первой репетиции.Они с Ватом настолько подходят друг другу, что руки холодеют от страха. Тех, кто Типакорну дороже всех, отец безжалостно отнимает. Но только не Саравата…Гунтитанон осторожно поглаживает тыльную сторону его ладони, и Тайн крепко зажмуривается. Ему больше всего на свете хочется раствориться в этом моменте, оставив позади угрозы отца и выходки его подчиненных. Пи’Кулап никогда не оставит его в покое, пока не добьётся своего. Убрать с пути преграду, которая мешает,?— дело пяти минут. Причинить боль младшему (единственному, как он сам говорит) сыну?— его хроническая болезнь. Но почему из-за него Тайн лишь страдает?Отец должен заботиться о счастье своего сына.—?Можно у тебя переночевать? —?Типакорн рисует подушечками пальцев неведомые узоры у Вата на животе, слушая его мерное дыхание. Его голос звучит приглушенно жалобно в ночной тиши, и прикосновение Саравата согревает с двойной силой. Одна ладонь на спине, а другая?— крепко-крепко за руку держит.В его руках решимость и сила.В его руках любовь, которой Тайн раньше не знал.В его руках бездна доверия, которое Типакорну придется предать.—?Конечно,?— Сарават спрыгивает с кровати, хлопая босыми ступнями по полу, и несётся к двери. У него в глазах мерцают сотни огоньков ночного светильника и пронизывающая прохлада. Когда его рука отпускает ладони Тайна, что-то липкое внутри шевелится. Наверное, так ощущается одиночество. Без другого человека ты просто никто. Ты?— крохотная звёздочка на небе, которая потеряла свою дорогу. Гунтитан с добродушной улыбкой открывает дверь, налапав в темноте ручку. —?Давай я тебя покормлю, ты, наверное, голодный.—?Ничего не нужно,?— Тайн резко поднимается, зацепив ступней мокрое полотенце на полу. Холод обжигает кожу, и будто ржавая проволока обтягивает горло. Сил не хватает говорить, но смотреть Гунтитанону в глаза ещё труднее. Он не может его ранить. —?Просто полежи вместе со мной.Ват закрывает за собой дверь, и тоненькая линия света из коридора стирается застывшим полумраком. Только воспалённый взгляд Тайна мучает сердце.—?Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня,?— Типакорн почти засыпает, когда его губы бормочут бессвязно тихо.—?Я тебя не брошу,?— Сарават накрывает его одеялом и ложится рядом, не засыпая до глубокой ночи.Он нужен Тайну, и никто Тайна у него не отнимет. Гунтитанон не выбирает тех, кого любить. Он выбирает тех, без кого его жизнь утратит смысл. Не стоит играть в прятки с сердцем, когда всё уже решено. Ему достаточно и этой короткой ночи, чтобы холодное ?завтра? раздавило боль в стеклянное крошево.Никаких игр. Только двое, как одно целое.* * *Пхуконг осторожно прикрывает дверь в комнату старшего брата, прижав к уху телефон. У него коленки дрожат от нетерпения, так сильно хочется поделиться с Пи’Милом. Они всё друг другу рассказывают с тех пор, как начали встречаться, и плохое, и хорошее. Но Пхуконг даже не подозревает, насколько разрушительной бывает правда. Чужая правда. Чужие слова наносят удар, после которого тяжело подняться. Но тот, кто поднимается, рискует лишиться жизни под завалами. Пхуконг с улыбкой в пол-лица крадётся по коридору, оглядываясь по сторонам. Главное, чтобы родители не столкнулись с ночным гостем.—?Пи, ты сейчас упадёшь,?— Гунтитанон достаёт бутылку молока, несильно хлопнув дверцей холодильника. Он скребется на кухне, как мышь, чтобы не разбудить родителей. Только отца уже давным-давно дома нет, а у мамы запланирован утренний поход к косметологу. В доме не осталось никого, кроме Пхуконга и двух голубков, воркующих в спальне на первом этаже.И почему он так уверен в том, что между Тайном и Сараватом что-то есть? Может, он торопится с выводами, и Пи’Мил посмеётся над его богатой фантазией?—?Что случилось? —?в телефоне цокает что-то металлическое, и Пхуконг едва различает сонный голос Мила. Наверное, ложку уронил на пол, когда размешивал кофе, или чашку разбил. Ни одно утро его парня не начинается без кофе. И как бы Гунтитанон не пытался отучить Пи’Мила от вредного напитка, дошло до того, что тот начал пить кофе тайком и гораздо чаще, чем раньше. Прямо лекарство от дурных мыслей и стрессов.Затянувшаяся тишина сдавливает ребра, и Пхуконг залпом выпивает стакан молока. Ему хочется сказать так много и одновременно ничего. Они целую вечность не разговаривали о чём-то отвлечённом. О спектакле, о парах и домашних заданиях, об отношениях Тайна и Саравата. О чём угодно, только не друг о друге. Пхуконг махал рукой на гнетущие страхи, продолжая жить своей жизнью. Но была ли это его жизнь?И вот опять, он звонит своему парню, чтобы рассказать о Вате и Тайне. Почему Пхуконг всё время забывает о себе?—?Ты не поверишь, Пи’Тайн ночевал у нас,?— он умащивается на стуле, поджав под себя ноги, и слушает мерное дыхание Пи’Мила.Тревожный вздох серпом ударяет по барабанным перепонкам, и Пхуконг опирается локтями на стол, чтобы не упасть. Он крепко зажмуривается, и вдруг цепочка черно-белых кадров проскальзывает перед глазами. Они с Милом катаются на лодке, и Пхуконг пытается выловить в воде свои солнцезащитные очки. Следующий кадр наливается смоляно-черными линиями, и Гунтитанон с трудом узнаёт в сутулом парне себя. Тогда они с Пи’Милом поссорились из-за студентки, которая слишком поздно пришла сдавать отчёт. Разругались вдрызг, но Мил не позволил Пхуконгу наломать дров. Они не расстались только благодаря его железному терпению. Почему Пхуконг вдруг вспомнил об этом?—?Что значит ?у нас?? —?Мил тараторит загнанно быстро, и у Гунтитанона пальцы на ногах немеют. Проклятая ревность. Он хотел бы избавиться от неё навсегда, но эта черная ведьма находит его повсюду. Ещё минуту назад Пхуконг сгорал от нетерпения как можно скорее рассказать своему парню последние новости.Теперь он ревнует Пи’Мила к Пи’Тайну?—?Это значит у Пи’Саравата в комнате, мой ревнивый герой,?— Гунтитанон мастерски съезжает в шутку, нервно захихикав в кулак. Кожа на костяшках натягивается до прозрачно-белого цвета, а губы почему-то горчат вкусом пепла.Черные крупинки осыпаются на стол, и Пхуконг чувствует, что в следующее мгновение его глаза взорвутся неистовым пожаром.—?При чём тут ревность? —?Пи’Мил цедит почти сердито, и Пхуконгу не хватает смелости его перебить. —?Тайн в порядке?Гунтитанон мысленно считает до десяти, прикрыв глаза. Сердце ревёт, как сломанный мотор, но его гонка ещё не окончена. Пхуконг привык заботиться о других, решать чужие проблемы и держать собственные чувства под замком. И к чему это привело? Он захлебнётся ядовитой ревностью раньше, чем закончит разговор с Пи’Милом.Пхуконг слезает со стула, зацепив локтем бутылку. Несколько белых капель брызгает ему на штаны. Как будто молоко затушит всполыхнувшие языки пламени в левом подреберье. Только странный писк точит черепную коробку, раскалывая пополам. Гунтитанон поднимает треснувшую бутылку и стирает рукавом расплескавшееся молоко. Видел бы его сейчас Мил. Его лицо точно такого же цвета, как лужа на столе. Его понурый взгляд и пальцы, из последних сил вцепившиеся в телефон.Почему-то слишком тяжело говорить.—?Теперь я должен ревновать? —?бросает Пхуконг, облизав пересохшие губы.—?Пхуконг, послушай меня внимательно,?— тихим голосом растягивает Пи’Мил, и Гунтитанону в который раз хочется со всей силы встряхнуть его и ударить об землю. Не потому, что он чертовски зол или обижен. Не потому, что мучается из-за непонимания. Пхуконг просто завидует нечеловеческому спокойствию своего парня. Живой человек не может контролировать каждый шаг, а у Мила всегда четкий курс жизни. —?Люди Пи’Кулапа, отца Тайна, выследили его на базе отдыха,?— Пхуконг ударяется хребтом о столешницу и кривится от боли. —?У Тайна будут большие проблемы из-за моей постановки.Всё решилось в один момент. Как снежный ком на голову. Пока Гунтитанон строил замки пустых иллюзий и обид, правда ударила точно в сердце.—?Что нам делать? —?Пхуконг меряет кухню неспокойным шагом, и солнце упрямо пускает лучи ему в глаза. Он жмурится, недовольно подпрыгивая на правой ноге, и падает в кресло возле окна. Пхуконг часто проводит здесь время с чашкой зеленого чая, когда хочется подумать о жизни. Или просто выпустить пар после очередной глупой ссоры с Пи’Милом.Лучше бы они с Милом поссорились. Зато его брат и Тайн остались бы в безопасности.—?Попроси Саравата быть осторожным,?— мягко добавляет Пи’Мил, и Пхуконг почти не слышит его голоса. На сердце так тяжело, будто всё затянуло свинцовыми тучами. Внутри громыхает и трясётся каждый нерв, выламывая всё тело. А за окном непривычно солнечно и спокойно. Как бы Пхуконгу хотелось хоть крапинку света в жизнь его близких. Мил отрезает так решительно, что Гунтитанон испуганно распахивает глаза:?— Мы должны защитить Тайна.Пхуконг выглядывает в окно, и шумный город совсем не рад ему. Здесь нет места хмурым лицам и мыслям, съедающим заживо. Нужно хранить каждый уголок темноты внутри, не показывая другим. Не заражая людей своими проблемами. Гунтитанон к другому и не приучен.—?Пи, я скучаю по тебе,?— звучит сорвано жалобно, и горло щипает комок слёз.Пи’Мил судорожно вздыхает, не произнося ни слова. Пхуконгу кажется, что тот молчит целую вечность, но проходит от силы десять секунд. Воздух нагревается, и Гунтитанон будто хлопья пепла глотает. Снова проклятый привкус гари.У страха именно такой вкус? Или так сгорают мосты между настоящим и будущим?—?Я люблю тебя,?— взволнованно тихо шепчет Мил, и в телефоне его дыхание скрипит срубленным деревом.—?Я тоже тебя люблю,?— Пхуконг выпускает телефон и крепко обнимает себя за плечи.Он слышит, как в глубине коридора щелкает дверь, и подрывается на ноги. Он должен защищать самых близких. Они с Пи’Милом должны. Каким бы не был исход игры, финал только в их руках. Любовь или…?Или? нужно стереть навсегда.