Часть 3 (1/1)

Мил торопливо допивает свой остывший кофе, проведя ладонью по сценарию, который принёс Тайн. Он с прищуром оглядывает Типакорна с ног до головы и откидывается на спинку стула. В голове набатом звучат слова пройденных песен, но среди них черным табуном всё время вскакивают мысли о Саравате. Даже сейчас, когда напротив Пи’Мила сидит Тайн, он почему-то вспоминает о Вате. Сарават будто весь почернел, высох от тоски: только огромные глазюки и остались. Темные, молчаливые, грустные. Мил не поверил, когда с его уст сорвалась едва слышная просьба.Тайн до хруста сжимает пальцы в кулак, потупив взгляд. Ему до сих пор тревожно от того, о чём он просит Пи’Мила. Точнее не он, а Ват. Ему кровь из носу нужно получить заветную стипендию, а проваленный зачёт по французскому языку поставит крест на его планах. Типакорна сейчас интересует только один вопрос: почему Сарават ему помогает?—?Я не ожидал, что Сарават попросит найти кого-нибудь другого на твою роль,?— Мил с деланным интересом рассматривает слова Тайна, которые пару минут назад оказались у него на столе. Ему не по себе от угрюмого вида Типакорна, потому что рядом подозрительно часто появляются люди, погрязшие в своих мыслях, как в болоте. Не такими Пи’Мил представлял главных героев своей пьесы.Ещё вчера он представлял сцену на балконе, которую Тайн и Ват блистательно сыграют на сцене. Они покажут любовь, нежность, привязанностm. В творческом потенциале парней Мил никогда не сомневался. Но кто знал, что их души окажутся дремучим лесом Тайн…Один?— могучий и нерушимый, как ветвистый дуб.Другой?— хрупкий и плакучий, как ива.Но оба одинаково уязвимы, потому что чувства губят их жизни.Пи’Мил посмотрел на Саравата и Тайна по-другому за то короткое время, которые они провели у него на виду. Всё запутывается ещё сильнее.—?Ему будет комфортнее играть с кем-то другим,?— Типакорн переводит на Мила серьёзный взгляд, тяжело вздохнув. Кажется, ему неприятно говорить об этом, хоть у него уже и вошло в привычку подчиняться обстоятельствам. Обстоятельствам, которые мраморной крепостью выстраивает вокруг его жизни отец. Тайн со скрипом отодвигает стул, чтобы ни одним звуком голоса не выдать дрожь. —?С тем, кто не будет бояться.Типакорн боится даже сейчас, и гадкое чувство скребет под ложечкой. Хочется вдребезги разнести кафедру, разорвать на сотни крохотных кусочков злосчастный сценарий. Он будто пережил свою смерть, как Ромео в трагедии Шекспира. Но возвращаться к жизни слишком больно.Тайн хочет покинуть этот кабинет навсегда. У него никогда не будет права голоса, но он сохранит своё будущее любой ценой.—?Ты думаешь, Ват не боится? —?Пи’Мил выходит за дверь следом за Тайном, оглянувшись по сторонам. Музыка проникает сквозь тонкие стены в коридор, и Тайн ощущает холодок, пробегающий по спине. Кажется, сегодня должны начаться репетиции, а ему больше не судьба быть частью этого волшебного мира музыки, любви и ненависти. Мил аккуратно ловит его за локоть. —?Он выступал на сцене со своей группой сотни раз, но в роли актёра?— никогда. Из репетиционного зала доносится резкий звук рвущейся струны.—?Это другое, у него нет отца-гомофоба, который всё контролирует,?— Типакорн опускается на скамью, ударившись затылком о стену. Он закрывает лицо ладонями, чтобы спрятаться от пристального взгляда Пи’Мила, но черные мысли коконом опутывают голову. Тайн так сильно запутался, что из-за его слабости снова страдают безвинные люди.Неважно, что отец Саравата?— враг его отца. Он должен быть благодарен Вату за то, что тот для него сделал. Даже больше, чем позволено.—?Тебе двадцать два года, Тайн,?— Пи’Мил хлопает его по плечу и присаживается рядом. Вряд ли другим преподавателям интересны проблемы студентов и их личная жизнь. Но Мил уже давно перешел черту. Ещё задолго до того, как предложил Типакорну и Саравату главные роли в своей пьесе. Он просто хочет помочь им открыться, чтобы вернуть им жизнь, в которой не будет места страхам и слезам. —?Ты сам должен управлять своей жизнью, а не твой отец.Давать советы легко, когда почти не знаешь человека. Но в праве ли Пи’Мил распоряжаться чужими жизнями, когда его будущее напрямую зависит от чужих поступков? Кто для него Сарават и Тайн? Оружие в борьбе с несправедливостью или всего лишь корыстный мотив?Тайн смотрит в пол, повесив голову, и разминает онемевшие ладони. Перед глазами расползается цветное марево, но музыка за стеной успокаивает. Каждый звук?— как дуновение весеннего ветра, который ерошит волосы. Каждый аккорд?— как взмах крыльев вольной птицы. Типакорн будто переносится в другую вселенную.На сцену. Туда, где люди вокруг?— лишь случайные зрители, которые не в силах ему помешать. Туда, где за ним будут молча наблюдать, не навязывая своих законов и правил. Тайн будет свободным. Всего несколько актов пьесы, но это будет другая жизнь.Чей-то голос льётся надрывной трелью, и у Типакорна сжимается сердце.?Я боюсь, я боюсьЧто наши тени, такие легкиеЗавтра превратятся в каменьЧто звезды, которые нас ведутОднажды нас столкнут в пустоту?*Тайн прислушивается к словам песни, прильнув виском к стене. Подрагивающими пальцами водит сверху вниз и зачарованно прикрывает глаза. Музыка врывается под кожу горячим потоком, обжигая края старых ран. Но они так быстро затягиваются, что Типакорн не успевает вскрикнуть.А бархатный голос всё льётся, ломаясь на каждом слове.?Я боюсь, я боюсь, я боюсь, я боюсь, я боюсь, я боюсьЧто завтра все прекратитсяЧто несчастье поселится в наших головахЧто случайный ветер возьмется за наши гитары?*Мил удивленно поднимается со скамьи, заглянув сквозь стеклянную дверь внутрь репетиционного зала. Конечно, ему знаком этот голос.?Я боюсь, я боюсьЖизни, которая нас ждетЛжи наших родителейДля нас все просто, но счастье зыбкоЯ боюсь…Что боги в гневеОтомстят нам, братья моиЗа то, что мы так любим жизнь, но ни разу не поблагодарили их…?*Тайн вырастает у Пи’Мила за спиной бушующим ураганом, царапая плечи полыхающими пальцами. У него сорванное дыхание, а взгляд намертво прикован к парню за прозрачной дверью. Типакорн судорожно ловит каждое прикосновение пальцев к струнам, и звук гитары оседает комом в горле.Песня Ромео, который хотел лучшей жизни для своей семьи и грезил о любви, от которой душа разразится ярким пламенем. Сарават так легко влился в роль, будто эта песня была написана специально для него.—?Репетиции уже начались? —?едва слышно выдавливает Тайн. Ему всё ещё нечем дышать, а голова?— будто раскалённый котлован. Впервые ему хочется говорить о том, что долгие годы хранил в секрете. Строгие правила стираются в пыль, и правда всплывает на поверхность.Типакорн хочет быть свободным, как Ват.—?Сарават здесь с самого утра,?— Мил расхаживает по коридору с одной стороны в другую, скрестив руки на груди. Вид у него встревоженный, но Тайн не может оторвать взгляда от Саравата. Тот совсем другой с гитарой в руках. Будто перерождается на глазах. Пи’Мил с восхищенной улыбкой останавливается напротив стеклянной двери. —?Мне кажется, он отлично вжился в роль Ромео.—?Он выглядит грустным,?— с губ срывается отчаянно горько, и Тайн растерянно облизывает губы. Он почему-то абсолютно себя не контролирует. Но страх больше не отзывается ноющей болью в груди.Только едва ощутимый ветерок свободы, лизнувший кожу.—?Пхуконг волнуется за него, но Ват ничего ему не рассказывает,?— улыбка мгновенно исчезает с его лица, когда Мил вспоминает слова Пхуконга. Одна нелепая шутка обернулась сущим кошмаром, но не для него с Пхуконгом. Для Саравата, которому не удалось спрятать свои чувства достаточно глубоко.Они всегда ходили по краю пропасти, но последний шаг даётся слишком тяжело.—?Я буду с ним играть,?— Тайн твёрдо шагает вперёд, едва не стукнувшись носом о стекло. Проводит ладонью по губам, будто вкус слов налётом застыл на коже. Так легко избавляться от каменного груза на плечах, когда ты можешь сделать счастливым другого человека.Почему он так уверен, что Сарават будет счастлив играть именно с ним?—?Что? —?кажется, у Пи’Мила дрожит голос.—?Я буду играть в паре с Сараватом.Тайн прижимает ладонь к стеклу, и Ват неожиданно поднимает взгляд. У него в глазах столько эмоций и одновременно ни одной. Только скошенное поле слов, которые горчат на языке. Струны до крови режут пальцы, но Сарават всё ещё хранит в голове обрывки песни.Он, как Ромео, боится. Боится потерять того, кого так и не вышло отпустить.* * *Тайн судорожно запихивает сценарий пьесы под подушку, вздрогнув от скрипа двери. Только один человек у них в доме заходит без стука. Для него открыты все двери. Там, где его встречают с протестами и колючим возмущением, он затыкает рты деньгами. Там, где его знают не первый день, волчьего оскала всегда вполне достаточно. Такой у Тайна отец, его почтение Пи’Кулап Типакорн. Примерный семьянин, только на обложках журналов и на первых колонках местных газет. Строгий руководитель, который привык ущемлять в правах не только своих подчиненных, но и родных сыновей. Властный мэр, перед которым почти весь город на цыпочках ходит. За исключением компаний, в которых работают сотрудники Пи’Вонграта Гунтитанона, отца Саравата.Пи’Кулап включает свет, и Тайн ловит его пронзительный взгляд. Ядовитый и скользкий, будто у змеи. Этот взгляд, полный густого презрения и злости, преследует Типакорна столько лет, что отрава в груди распространилась по всему телу вместе с кровью. Ему всё труднее дышать в присутствии отца, но смотреть тому в глаза?— самая страшная пытка.—?У нас завтра семейный ужин вместе с инвесторами,?— отец смотрит на Тайна сверху вниз, опершись на дверной косяк. Без привычной ухмылки его лицо пустеет, осыпается черным пеплом под ноги, но любви не место в его глазах. Пи’Кулап отрезал с корнем способность чувствовать и выбросил, как мусор. Человеку, который держит в руках весь город, нужен только холодный разум. —?Ты должен быть дома к шести.Должен, должен, должен… Кажется, после того, как Тайну исполнилось восемнадцать, он не слышал с уст отца ничего, кроме приказов. Тайн должен усердно учиться, чтобы в будущем возглавить бизнес Пи’Кулапа. Он должен выбрать невесту под стать себе, чтобы не опозорить семью мэра. Он должен жить под жёстким контролем человека, которого больше не хватает сил называть ?папой?. Его отец, чьё имя приходит кошмаром во сны врагов и друзей.Может, родной сын тоже стал для него врагом?—?Я не могу,?— Тайн крепко зажмуривается, и в уголках глаз запекаются невыплаканные слёзы. Он больше не способен плакать после того, как Пи’Кулап ударил его за слабость. В тот вечер Типакорн вернулся домой далеко за полночь и едва стоял на ногах. Парень, который ему нравился, променял его на другого, а у Тайна не хватило смелости уйти достойно. Он напился и устроил в баре драку. Когда Тайн не сдержал слёз, завалившись на пол прямо у ног отца, тот отвесил ему грубую пощечину и обозвал слюнтяем. С тех пор Тайн не пустил ни слезинки. Он годами носил внутри свои чувства, которые для Пи’Кулапа не значили ровным счётом ничего.Тайн был его прямым наследником. Ни больше, ни меньше. Никакой родственной связи.—?Пары в университете заканчиваются в три, а после учебы ты абсолютно свободен,?— отец прикрывает за собой дверь, и Типакорн ещё сильнее вжимается в подушки. Он будто на раскаленной сковороде сидит, и любое неосторожное движение равно смерти. Пока Пи’Кулап не договорит, Тайн лишён возможности перечить ему. Он может сделать всё, что угодно, за закрытой дверью. Отец подступает ближе, зацепив носком гитару на полу. —?Если инвесторы не увидят нашей идеальной семьи, они не будут вкладывать деньги в строительство.Пи’Кулап сердито закидывает гитару под кровь, пихнув её ногой, и Тайн переводит на него взволнованный взгляд. Он больше не чувствует страха, который годами окутывал его сердце серой паутиной. Он больше не испытывает к этому человеку ничего, кроме отвращения. Грязная, тягучая ложь. Тайн в двадцать один год и шагу ступить не может без разрешения отца.Что будет с постановкой Мила, когда Пи’Кулап узнает?—?Завтра у меня другие планы,?— Типакорн засовывает руку под подушку, из последних сил сжав в ладони сценарий. На станицах черным по белому выведен его приговор, но даже в бесконечно-черной ночи можно увидеть крохотное пятнышко света. Постановка Пи’Мила спасёт Тайна от верной погибели.Если не сейчас, то когда? Пускай отец размажет его по стенке, но другого шанса заявить о своих чувствах у Тайна может и не быть.—?Ты будешь дома, и это не обсуждается,?— Пи’Кулап садится на кровать, и матрас прогибается под его весом почти до пола. Тайну кажется, будто он проваливается в бездонную пропасть. Глаза отца смотрят на него черным волком, и ледяная дрожь охватывает всё тело. Непреодолимый страх, от которого Типакорн бежит всю жизнь, снова ловит его за хвост. Не получается выкарабкаться. Пи’Кулап по-отцовски хлопает его по плечу, но горло Тайна сводит судорогой. —?Перестань заниматься ерундой, иначе по миру пойдёшь, как твой братец.Язвительная ухмылка срывает с его лица стаей черных птиц, и переполох в голове Тайна превращается в ураган. Свирепый ветер, обломки слов, добрый взгляд папы, от которого не осталось ни следа. Только белое полотно свистит на ветру, но у Типакорна не получается заполнить его новыми строчками жизни. Он застрял на одном месте, будто погряз в зловонном болоте.Он один и всегда будет один.Тайн вырывается из угрюмых мыслей, когда на тумбочке загорается экран телефона. Неизвестный номер. Кто может звонить так поздно?—?Привет, Тайн,?— знакомый голос льётся дрожащим шепотом, но Тайн узнает его почти сразу. Комок слёз в горле напоминает о себе болезненным зудом. Как ему найти силы заговорить? Он ведь правда решил бороться ради себя и Саравата. Ват тараторит ещё громче, и Тайн хватается за изголовье кровати, чтобы не съехать вниз. —?Прости, я попросил твой номер у Пи’Мила, чтобы договориться о завтрашней репетиции.Типакорн закрывает глаза, и гул в ушах нарастает сокрушительной волной.—?Я не смогу прийти,?— выдавливает он через силу.Сарават отвечает многозначительным молчанием, и каждая секунда растягивается длиной в вечность. Тайн отсчитывает про себя секунды до финала, когда слёзы вырвутся наружу. Он взорвётся, как мыльный пузырь, и так не хочется вмешивать в это дерьмо Вата. Ему не нужны чужие семейные проблемы.Как же Тайн всё-таки ошибается…—?Ты передумал? —?нерешительно протягивает Сарават, и Типакорн мысленно представляет его огорченное лицо. У Тайна по-другому не бывает. Он так или иначе рушит жизни всех, кто появляется в его жизни. Как бы ему не хотелось оттянуть этот момент, но спрятаться от неизбежного невозможно.Ты будто бьёшься головой о стену в попытке попасть на другую сторону. Но ты не сможешь пробить стену, а другого пути просто не дано. Дверь запечатана намертво.—?Нет, просто возникли семейные обстоятельства,?— Тайн поднимается на подушках повыше, чтобы холод дерева освежил голову. Зря он пытается обмануть судьбу. Эта колдунья не играет в поддавки. Она бьёт наотмашь, не жалея твоё сердце.Сарават шумно выдыхает в телефон, и его вздох больно режет по ребрам.—?Ты в порядке? —?обеспокоенно спрашивает он. Типакорн и вовсе теряет контроль, уткнувшись лицом в подушку. Слёзы душат, но он дал себе слово не плакать из-за того, что не в силах исправить. Он просто должен попытаться исправить. Без слёз, без сомнений и жалости к себе. Ват будто ощущает его настроение. —?У тебя тревожный голос.Тайн широко распахивает глаза, резко ударив ладонью по своей щеке. Он всё ещё живой, а значит, должен найти силы бороться. От приглушенного света в спальне клонит в сон, но Типакорн упрямо прислушивается к дыханию Саравата в телефоне.—?Увидимся в понедельник, Сарават,?— бросает он едва слышно, мазнув пальцем по экрану.Тайн ещё долго не может заснуть, но слёзы в глазах высыхают с наступлением глубокой ночи. Пускай отец мирно спит в соседней комнате. Он никогда не пожелает ему зла. Но сдаваться нельзя, потому что Типакорн уже не один. Взволнованный шепот, который он слушал в телефоне, почему-то придаёт уверенности.Ему нужна не постановка, а первый шаг к будущему. К будущему, в котором Тайн будет настоящим с тем, кого полюбит.* * *Занавес исчезает черными волнами, и перед Тайном раскрывается широкий зал. Тёмный, полупустой, бесконечный. Смотришь вглубь зала, и будто взлетаешь высоко-высоко. Туда, где аплодисменты благодарных зрителей звучат оглушительно громко. Туда, где свет танцует с тенью, раскрашивая сцену удивительными красками. Туда, где голоса актёров пускают мурашки по коже. Типакорну так хочется подняться вверх, оставив за спиной хвост из проблем и страхов. Он станет частью другой реальности, в которой любовь и счастье заполнят его сердце до краев. Точнее сердце Ромарио, его персонажа. Пускай Тайн хоть на считанные мгновения почувствует себя таким же счастливым, как он.Пи’Мил забирает из рук Тайна сценарий, мягко похлопав его по плечу. Типакорн жмурится от слепящего света, бьющего точно в него, и оглядывается по сторонам. На него смотрит труппа актёров, Мил и технические работники актового зала. Потому что они знают, ради какой сцены все здесь собрались. Тайн чувствует себя крысой под микроскопом, над которой собираются проводить ряд опытов.Выживет ли он после очередного испытания?—?Сегодня начнём с первой сцены Ромео и Ромарио,?— Пи’Мил звонко щелкает пальцами, и студенты у него за спиной торопливо расставляют нужные декорации. Подножье для будущей сцены, музыкальные инструменты, стол для напитков. Тайн судорожно сжимает в ладони кулон, который всегда приносил ему удачу,?— скрипичный ключ. Мил берёт за локоть Саравата и подталкивает его прямо к Типакорну. —?Вы встречаетесь на музыкальной вечеринке, которую устраивают друзья Ромарио. Вы влюбляетесь друг в друга с первого взгляда.Лицо Вата не выражает никаких эмоций, кроме холодного спокойствия. Он всё ещё не доверяет Тайну с тех пор, как тот успел согласиться и буквально сразу отказаться от участия в постановке. По крайней мере, Типакорну так кажется. Между ними высокая стена напряжения, но сцена не терпит выяснения отношений. Действия и слова точно по сценарию, ненавязчивая музыка и поцелуй в конце, когда их тела соприкоснутся.Тайн пропускает вздох, почти до хруста стиснув кулак.—?В конце нашей с Ватом песни должен быть поцелуй? —?сконфуженно спрашивает он, залившись краской. Взгляд Гунтитанона проносится ржавым лезвием по шее, и у Тайна немеют ноги. У него больше не будет шанса отмотать время назад.Через секунду на сцене потухнет свет, и только голубые огни затанцуют на их лицах, привязывая невидимыми нитями.—?Не волнуйся, у тебя всё получится,?— приглушенно тихо выдыхает Пи’Мил Тайну на ухо. —?Ты же играл в школьной театральной студии.Типакорн удивленно хлопает глазами, разводя руки в стороны. На языке горчит вкус прошлого, от которого он так упрямо пытался избавиться за три года обучения в университете. Школьная театральная студия, первая любовь Тайна и побои отца. Казалось, Типакорн давно забыл об этом кошмаре, но людям слишком много известно о жизни сына мэра.Он всегда на виду, как бы ему того не хотелось.—?Откуда ты знаешь? —?Тайн со злостью поправляет воротник и встряхивает в воздухе рукавом рубашки. Каждая крупинка его страха будто впиталась под кожу вместе с волокнами ткани. Он чувствует, как острые искры поднимаются и разбухают. Руки превращаются в каменные глыбы, которые тянут к земле.Типакорн скоро упадёт и уже не сможет подняться.—?Ты?— сын мэра,?— Пи’Мил быстро исчезает за кулисами, и его слова эхом разносятся по сверкающему полу.В одно мгновение гаснет свет, и только одинокий бледно-розовый прожектор замирает на лице Саравата. Тайн не видит ничего, кроме его светлых глаз. Ещё мгновение назад они были холодными, как сталь, а теперь наполнены неведомым телом. Ты будто можешь прикоснуться к нему рукой, как к живому существу, и на коже останется рисунок, вышитый нитками пламени.Музыка стучит в висках ударами молота, и Сарават неожиданно исчезает за столом с напитками. У него гитара повешена через плечо, а Типакорн почему-то не может отделаться от невыносимого желания услышать его игру. Ват переговаривается с Бенволио, которого играет его младший брат, а заливистый смех Меркуцио разносится по сцене пенящимся морем. Эта роль, несомненно, подходит Мэну, лучшему другу Саравата.Поток людей на сцене густеет, и музыка набирает безумный ритм. Бьёт, царапает, сбивает с ног. Наверное, вечеринка друзей Ромарио завлекла добрую половину Вероны. Когда взгляды Ромео и Ромарио снова встречаются, музыку перекрикивает чей-то разъярённый голос.—?Смотрите, это Ромео Монтекки,?— Тибальт, чья роль досталась лучшему другу Тайна Фону, пробирается сквозь толпу, чтобы выключить музыку. Но его встречают возмущённые вопли и цокот бокалов. Вечеринка только началась. —?Что он здесь забыл?Музыка обрывается, и прозрачно-голубой свет заливает сцену. Люди, как каменные статуи. Алкоголь в нетронутых бутылках. Броские наряды и маски на лицах. Только две фигуры взметаются пожаром посреди сцены. Тайн и Сарават. Ромарио и Ромео, которые встретились, чтобы полюбить друг друга всем сердцем и положить конец вражде двух семей.Их история неимоверно похожа на реальную жизнь Вата и Тайна…Гунтитанон мягко проводит пальцами по струнам, и вместе с переливами аккордов оживает новая мелодия. Лёгкая, тёплая, спокойная. Музыка обволакивает тело Тайна такой заветной свободой, и его душа распускает крылья. Он будет лететь навстречу Саравату. Навстречу его Ромео.Ват оставляет позади всех, кто загораживают его путь к Тайну, и решительно двигается вперёд. Ещё несколько шагов, и он сможет коснуться руки Типакорна, его Ромарио.?Полюбишь ли ты однажды меняДо конца, до последнего дня??**Его голос попадает точно в сердце, и у Тайна не остаётся сил идти. По сценарию он не должен стоять на месте, пока Сарават не окажется слишком близко. Но Тайн не чувствует ладоней, будто кожа заледенела, заскорузла деревянной корой. Только музыка и голос Гунтитанона ведут его вперёд.?Полюбишь ли ты меня когда-нибудьДо конца, до самой смерти??**У Тайна дрожит голос и глаза застланы хмельной дымкой. Он должен встретиться с Сараватом лицом к лицу, чтобы их ладони соприкоснулись. Чтобы их глаза сошлись в неравном бою и погибли под стрелами первой любви. Ват бродит между фигур людей, как между деревьев в дремучем лесу, но дорогу к своему Ромарио найдёт безошибочно.Сарават протягивает к Типакорну ладонь, и она повисает в воздухе, как птичье крыло:?Полюбишь ли ты однажды меня, любовь моя??**Тайн подносит свою ладонь, будто кистью мазнув в воздухе, но в последний момент опускает руку. Под его ресницами собираются слёзы, как кристаллы соли, и у Типакорна не получается с ними справиться. Найти тоненькую тропу между жизнью и игрой, чтобы не упасть с обрыва. Глаза Саравата?— его бесконечная пропасть, его пожар, его спасение.Тайну не хочется спасаться, и с его губ слетает дрожащий шёпот:?Будешь ли ты любить меня всегда, любовь моя??**Когда их ладони соединяются, у Типакорна будто сердце обрывается. Шум крови в венах туманит рассудок, и целая вселенная сошлась в одних глазах Саравата. Он должен называть Вата Ромео, но имена сейчас не важны. Важно чувствовать тепло Гунтитанона и делиться хрупким огоньком доверия. Тайн доверяет Саравату так, никому не доверял.Ват укрывает его ладони в своих руках, и Тайн прислушивается к его сердцебиению. Один удар?— прыжок в никуда. Второй?— рука помощи, которая держит крепко-крепко. Третий?— признание в самом сокровенном без единого слова.Их голоса сливаются воедино, как две половинки одного сердца:?Полюбишь ли ты меня когда-нибудь,До конца, до смерти?Так говорят те, кто любят,Это то, чего хочет счастливая любовь?**Сарават притягивает Тайна в объятия, затаив дыхание. Запах его волос кружит голову, но голос звучит неустанной песней любви. Типакорн слушал бы его вечно, не покидая сцену. Или не покидая Вата. Сейчас Сарават его поцелует, и Тайну снова придётся вернуться в реальность. Там они с Гунтитаноном вечно будут друг другу чужими.—?Ты весь дрожишь,?— Сарават наклоняется так близко, что его губы оставляет след горячего дыхания на щеке Тайна. —?Не волнуйся, я никогда не поцелую тебя без твоего разрешения.Типакорн зажмуривается, и сладкая музыка закручивает его в невидимом водовороте. Он хочет запомнить такие тёплые прикосновения, запомнить каждый вздох и каждое слово, проросшее под тощей музыки. Играть с судьбой можно только с закрытыми глазами, но разве Тайн играет сейчас? В зале поднимается стена аплодисментов, которые Типакорн почему-то принимает в одиночку.Сарават исчез.