Часть 10 (1/1)

Ричард совершенно забыл, вернее всего было бы сказать, обо всем на свете, кроме своего возлюбленного, и лишь сейчас вспомнил об отложенном на вечер важном разговоре, а еще непонятном каком-то, чем-то тревожащим взгляде дяди Артура тогда, с утра. Стало ужасно неудобно перед ним за свою забывчивость, и Ричард поскорее сел на постели, приветствуя его, отчего волосы упали на лицо, едва ли не полностью закрыв. Так что ему наверняка просто показалось, что дядя, будто невзначай, держит левую руку за спиной. Странно, но нет. Задвинув засов, присев вплотную рядом с ним, лорд Дартфорд, левша, так этого и не изменил. Вместо этого протянул к нему правую, исполненным нежности движением убирая длинные пряди, попутно ласково коснувшись пальцами горячих со сна щек. Ричард улыбнулся ему, открыто, радостно, его он был рад видеть всегда, и немного виновато, из-за своей забывчивости, однако Артур впервые не улыбнулся ему в ответ. На его лице осталось почти никогда не покидающее его суровое выражение, не знавшим его близко людям могущее показаться даже жестоким, а не просто жестким.—?С самого твоего детства было ясно, что ты вырастишь очень красивым юношей, Ричард. —?задумчиво произнес лорд Дартфорд, бережно отведя волосы ему за спину, погладив по плечу, на котором он затем оставил лежать ладонь, несильно сжав. —?Ты так похож на свою мать. Прекрасная Дева Кента?— так ее прозвали, и не даром.Не совсем понимая, что это вдруг нашло на дядю, юный король продолжил улыбаться ему, однако почувствовал, что тепло адресованной тому улыбки начало гаснуть, и что-то неприятно-холодное ворохнулось в груди.—?Я любил твоего отца. Я люблю тебя, как сына, будь у меня свой собственный, его бы я любил меньше, чем тебя. Ты мне веришь?—?Конечно. Я знаю это. —?получилось не скромно, зато от сердца. Не ясно только, отчего стало при этом вдвойне холоднее и вовсе не по себе. —?Ты мне что-то хотел сказать, Артур?—?Лучше я покажу.Ричард смотрел, точно в замедленно-топком сне, как дядя, наконец-то, убирает из-за спины руку, его кулак был плотно вокруг чего-то сжат, как протягивает ее, более ему сподручную левую, к нему, одновременно сдавив пальцы второй на плече сильнее, и… Не сразу поверил тому, что увидел.Подвеска от конской сбруи. Та самая! Быть того не может…—?Я наступил на нее утром, не заметив в траве, неподалеку от твоего шатра. Хотел вернуть, позже, когда бы мы остались наедине, что было невозможно посреди сопровождающей отъезд суеты и толчеи. И тем более я не смог сказать тебе не о чем на подворье и во время пира, когда все взгляды были прицельно направлены на тебя, как один, и к каждому сказанному тобой слову прислушивались во все уши, с жадным любопытством ловя мельчайшую эмоцию в выражении твоего лица и тоне речи. А потом ты занемог… И я промолчал снова, не желая лишний раз тебя тревожить, страшась за саму твою жизнь. Многое передумав за время твоего недуга, боясь одного больше другого, когда ты пошел на поправку, я все же решился обо всем тебе рассказать, уже в дороге, но еще пока мы не покинули тех мест. Как раз перед тем, когда тебе стало хуже и ты вновь лишился сознания.Именно так Ричард почувствовал себя, стоило дяде Артуру дойти до этого места его рассказа. О событиях, в которых сам он был одним из главных участников, и был все равно, что от рождения слепцом… Он все смотрел на мигом вспыхнувший в памяти герб, словно воочию вернувшись в миновавшие дни и переживая все заново, остро насколько, как будто содранной кожей, и… Все не никак мог поверить. Теперь очевидному.—?Денно и нощно я, как о твоем выздоровлении, так же молил бога хоть о каком-нибудь знаке, не зная, как мне лучше поступить. Таким знаком это для меня и стало, дорогой мой мальчик, сын мой…Последние слова лорда Дартфорда заставили Ричарда Второго очнуться, дрогнув всем телом, как, разбуженные, расстаются с плотно окутавшим сновидением, не то ахнуть, не то вскрикнуть, или застонать, и кинуться к нему на грудь, изо всех, сколько сил есть, обнимая. Так и есть же! Никакой дядя Артур ему не дядя, и тем более не опекун, чужой, то есть, человек. Он отец ему, пусть не по крови, лишь самой малой ее толике, всего капле в прочем океане. И при этом даже с родным отцом, принцем Эдуардом, он, с самого раннего детства король Ричард, там близок не был, и вряд ли мог бы стать, поэтому как раз. Быть друзьями с родителями?— кому такое удается. Сиротой он не был ни единого дня. У него был, и есть, и будет, сколько милосердный бог даст, Артур Дартфорд. Прочее?— не важно!Отстранившись столь же порывисто, более-менее придя в себя, Ричард быстро схватил с раскрытой теперь руки Артура свою бесценную потерю, чуть не прижал к губам или к сердцу, решить не успел, а лорд Артур ему времени на это не дал, крепко обхватывая в ладони его, все еще такую маленькую в сравнении, руку, подтягивая обратно, снова обнимая, прижав всего к себе, и принимаясь гладить по голове, успокаивающе-медленно, чуть ли не баюкая вновь, как в давно прошедшие дни и ночи. Но что же, в таком случае, получается… И тот будто его услышал.—?Разве мог я отпустить своего ребенка разгуливать одного по незнакомому лесу весь до заката день? Все равно, что своего, это не имеет значения. Я последовал за тобой, а не пошел бы я, отправились бы другие, кто не мог этого позволить своему королю, они и пошли, и несколько раз за день я подавал им знак отправляться обратно. Ричард, я увидел, как ты поцеловал этого мальчика. Тише, тише, все хорошо, малыш мой милый, все хорошо! Тише, тише…Сколько юный король оставался не жив, не мертв, он не мог сказать, но крепкие?— не вырвешься, объятия, и то, как гладил его дядя Артур по спине всей ладонью, как прижался теплой щекой к его темени, и все шептал что-то, колдуном заговаривающим боль, смысл чего до смятенного ураганом эмоций сознания не доходил, да покачивал из стороны в сторону, баюкая будто дитя, сделало свое дело, прогнало дрожь, и Ричард смог вскоре взять себя в руки, слыша слушать дальше. Не на что другое сил все равно больше не было, подвеска в руке и та стала слишком тяжелой.—?Поняв, чем это может тебе грозить в будущем, я, с божьей помощью, и принял решение отдалить тебя от него, все от тебя скрыть, молясь, чтобы со временем все прошло само по себе, а так не бывает, к несчастью. Хотел выбросить подарок того мальчика, но не поднялась рука, ведь он был так тебе дорог. Прости меня, родной мой. Мне лишь хотелось для тебя только лучшего. Я за тебя боялся. Страшно боялся! А где-то с год назад понял, что боялся совсем не того, увидев какими молодыми людьми ты себя окружаешь, избегая общества девушек. Это путь к гибели, Ричард. И я сам же едва тебя в эту пропасть, от которой всеми силами ограждал, не столкнул! Хотел поговорить, остеречь, но так и не сумел найти подходящих слов. Потому решил вместо этого действовать, способствуя тому, чтобы тот, кого сразу избрало твое сердце, к тебе вернулся.Артур говорил все торопливей, все сбивчивее, Ричарда снова бросило в дрожь, ему захотелось отстраниться от него, убежать, спрятаться, навечно, чтобы больше его не видел никогда и никто! Тут как раз опекун резко приподнял его голову за подбородок, вынуждая смотреть себе прямо в глаза, другой рукой продолжая прижимать к себе в объятиях столь же крепко.—?Такого не должен видеть не один человек и даже на исповеди лучше молчи тоже, священники те же люди! Если есть хотя бы малейшая возможность, что кто-то подсмотрит, подслушает, нарочно или случайно, как я, в том числе сегодня, на мосту, остановись! Ты и себя погубишь, и своего любимого! Я хотел бы, но каждый миг быть с тобой рядом, предотвращая катастрофу, не смогу! Не мне тебе напоминать, Ричард Плантагенет, о твоем царственном предке, по слухам, которых не бывает без огня, как дыма, потому-то повода для них следует избегать всеми возможными средствами… Господи, о чем я… Доводилось тебе слышать о том, какой страшной смертью он умер в застенках Тауэра? А о не менее ужасающей участи его фаворита, чему было множество свидетелей на запруженной зеваками площади? Кивни мне, если да. Хорошо, не бойся, иди сюда, дай мне тебя обнять, все хорошо, мой мальчик, все хорошо, тише… Ричард, милый мой, это люди следом за церковью говорят о грехе, немо молча о любви, которой учил всех сам Господь наш. Просто будь осторожен! Не давай возможности и повода обвинить в том тебя, не показывай своего особого расположения к тому, кого тебе захочется одаривать по-королевски, любя всем сердцем и каждым его биением! Божьих помазанников винить не смеют, но и папы, и императоры, и короли тоже люди, и все в жизни людской может в любой из дней навсегда измениться. Я люблю тебя, ты знаешь? А я знаю, что мог бы тебя не спрашивать об этом. Прости меня, родной ты мой, что вмешался в твою жизнь и судьбу. Я ошибся и теперь вернул все обратно на круги своя, тогда неверно истолковав отчаянно нужный мне знак божий. Просто будь осторожен, Ричард. Ради Роберта, если не ради себя и меня.—?Я тоже люблю тебя, Артур, ты знаешь, и я тоже… я думал… —?юный король задохнулся и не сразу смог продолжить, машинально отер слезы, сперва не заметив, как они струятся по онемевшим, будто на морозе, щекам. —?Думал, то была рука Всевышнего, а это была твоя рука… мой отец… Не проси прощения, думаю, я бы так же поступил, боясь за того, кого люблю…—?Любимый… мой… сын… —?еле выговорил и заплакал тоже взрослый мужчина с рано убеленной сединами головой, все с такими же волосами по плечи.Долго они сидели так, в наступивших сумерках, до самой темноты, не зажигая свечей. Только тогда лорд Дартфорд покинул королевскую опочивальню, поуютнее подоткнув одеяло почти заснувшего у него на руках, выплакавшегося вволю, после всего узнанного, своего дорогом мальчика, уложив его спать, не выпустившего из ладони возвращенной горькой утраты, даже когда он помогал ему раздеться, не переставая улыбающемуся сейчас, благословенно пришедшей ночью.Слишком много всего обрушилось за сегодняшний день на юного короля Англии, очень о многом предстояло еще подумать, целиком осознать, понять и полностью принять. Однако засыпал он спокойно, как в том детстве, когда были живы все его близкие, родные, и никаких печалей Ричард Второй еще не ведал.