Глава 4. Критическая ситуация (1/1)

Портос был у себя в комнате, и д’Артаньян, заглянув в дверь, от души позавидовал его душевному спокойствию и хорошему расположению духа.Мушкетёр, по своему обыкновению, вертелся перед зеркалом. Разгороженная пополам книжным стеллажом комната освещалась двумя одинаковыми подсвечниками, причём одна половина нисколько не походила на другую. Вокруг Портоса царил хаос: на полу – ленты, на столе – кружева и ленты, на стульях – ленты и кружева; из распахнутого шкафа торчали всевозможные плащи и камзолы, шляпы и перевязи. Хозяин квартиры был весел и полон энергии, на лице его красовалась удовлетворённая улыбка, а сам он что-то напевал.– Портос, – вполголоса позвал гасконец.– Да, да? Взгляните, д’Артаньян, мне идёт это платье?– Платье что надо. Я принёс вам кошелёк.– Какой ещё кошелёк?– Ну, ваш кошелёк. Вы разве не помните, что отдали его Арамису, чтобы он сходил за тортом?Тот усмехнулся в усы.– Представьте себе, совсем не помню.– Любезный Портос, – внезапно спросил юноша, с задумчивым видом глядя на друга. – Вы любите деньги?– Я? – удивился Портос. – А почему вы спрашиваете?– Просто мне вдруг стало интересно, как вы к ним относитесь.– Гм! – задумался мушкетёр. – Я б сказал – как к человеку, по которому я скучаю, хотя он меня явно избегает. А что, вам деньги понадобились? Боюсь, много я не наскребу.– Нет, я просто так спросил. А сколько их у вас вообще, вы знаете?– Нет, не знаю. Никогда над этим не задумывался.– Никогда-никогда не знаете?– Никогда, – признался Портос, фыркнул и тут же, спохватившись, поглядел в сторону кухни. – Только не проболтайтесь Атосу! Я знаю, это мой серьёзный недостаток. Но мне недосуг думать о деньгах. Столько других интересных вещей на свете есть... По-моему, если работаете не покладая рук и получаете за это деньги, наплевать, сколько именно их у вас.– Вы у нас трудовой человек, – улыбнулся д’Артаньян.– Что, это плохо? – насторожился Портос.– Наоборот. Я выражаю вам своё почтение.– Ну спасибо вам от души, любезный д’Артаньян, – обрадовался мушкетёр. – Приятно заслужить уважение своего друга.– И платья у вас роскошные. Все до одного.– Ещё бы! У них и цена была немалая. Вот это, например, целых тринадцать пистолей, если хотите знать.– Шутите!– Единственно и исключительно, – заверил Портос. – Что вы там с Арамисом наверху поделываете?Д’Артаньян мгновенно вспомнил, что только что произошло.– Ох! С-стихи читаем, – ответил он, а сам подумал, отчего это появляется всё больше и больше вещей, о которых не хочется рассказывать друзьям, хоть он и старается жить честно и ставить их в качестве примера?Хозяин квартиры внимательно посмотрел на него и хитро прищурился:– В самом деле? А вид у вас такой, будто вы там занимаетесь не чтением стихов, а кое-чем другим...– Портос! – с возмущением воскликнул юный гасконец. – Как вы могли...Мушкетёр примирительно поднял обе руки.– Всё, молчу. Простите, друг мой, я не хотел вас задеть. – однако через секунду он возвратился к той же самой теме. – А почему, собственно, вы так этого избегаете?– Чего? – не понял д’Артаньян.– Ну... – Портос улыбнулся. – Я думаю, вы понимаете, о чём я.– Ах, этого... – юноша неопределённо махнул рукой. – Просто мне этого не нужно, вот и всё. Да и Арамис тоже не горит желанием.О том, что молодой мушкетёр не даёт ему даже поцеловать себя, д’Артаньян решил благоразумно умолчать.Хозяин квартиры понимающе кивнул, вновь поворачиваясь к зеркалу. Гасконец, без особого интереса глядя на него, тяжело вздохнул.– Что, настроение упало? – участливо спросил друг.– Э, нет. Просто жизнь тяжёлая.– Фу, какая банальность, – поморщился Портос. – Могли бы выразить те же самые слова более оригинально.– Эх, жизнь, жизнь! – изрёк д’Артаньян.– И вообще, ко всему нужно относиться проще, любезный друг. Знаете, сколько у человека чувств?– Я полагаю, пять, – осторожно сказал молодой человек.– Шесть у него чувств. Причём шестое, может быть, самое важное. Я имею в виду чувство юмора. Чем сильнее оно развито, тем легче кажется жизнь.– Ну-ну, – с сомнением сказал д’Артаньян и отправился на башенку.Чувство юмора, ничего себе.Вероятно, Портос не совсем прав. Когда заденешь самые возвышенные чувства другого человека, – такие, как честь или чувство собственного достоинства – никакой юмор не спасёт. Гасконец поднимался по лестнице с таким ощущением, будто его сердце весит целую тонну. Добравшись до площадки перед входом в башню, он повернул дверную ручку.Дверь была заперта. За тонкими досками стояла гробовая тишина.– Эй! – крикнул юноша. – Откройте!– Идите своей дорогой! – донеслось из-за двери.– Арамис, не изображайте из себя великомученика! Надо поговорить...– Мне не надо. Идите, разговаривайте с этим лордом! Читайте ему мои стихи!.. О Боже, Боже, что за люди живут на этом свете!..– Арамис... Извините... Я правда не имел цели...– Все наверняка слушали, да? – со злостью перебил его молодой мушкетёр.– Что вы! – горячо заверил его д’Артаньян. – Никто даже не обратил внимания...– Черти из ада, – мрачно пробормотал Арамис.– Что вы сказали? – не понял гасконец.– А впрочем, я не верю вам. С какой стати! Скорее всего, все прочли и теперь надо мной смеются. Нет, я отсюда не выйду. Как я теперь покажусь им на глаза?– Арамис, умоляю вас...– А вы уйдите! Нашли чем развлекать своих гостей... Моей "Смертью"! Подлые!..– Не останетесь же вы здесь!– Именно останусь, – холодно ответил бывший аббат. – Теперь я уже никогда отсюда не выйду. Здесь и умру, зачем куда-то выходить.– Три тысячи чертей! – в сердцах сказал д’Артаньян и без сил опустился на ступеньки. – Этого я от вас не ожидал, Арамис. Ради всего святого, поймите: вы всё преувеличиваете. Никто уже о вашей поэме и не помнит. Кончайте играть на публику.– Это я играю на публику?! – в донёсшемся из-за двери восклицании прозвучала глубокая злость.– Именно вы, – отозвался юноша. – Сами же потом будете жалеть.Увы, лучше способа повлиять на Арамиса он не смог придумать.– Это мы ещё посмотрим, – ожесточённо заявил добровольный узник.После получаса безуспешных призывов и уговоров д’Артаньян покинул свой пост под дверями башенки и сошёл вниз. Ситуация осложнилась – пора было просить помощи у друзей.Атос и Портос сидели в кухне за столом. Помимо них, там присутствовало ещё двое мушкетёров, видимо, заглянувших в гости. А если говорить конкретнее, то это были Мишель и его приятель Леонардо. Леонардо был молодым человеком лет двадцати пяти – двадцати шести, с чёрными смолистыми локонами и довольно таки приметной бородой. Зелёные глаза его сверкали озорным блеском, а длинные волосы ему постоянно приходилось откидывать назад, чтобы не лезли в глаза. В комнате стоял весёлый гам. Юноша с неодобрением оглядел небрежно накрытый стол, вокруг которого, конечно, тоже царил беспорядок.– Мне нужна помощь, – обьявил он, вступая в круг света.– О, д’Артаньян! – радостно поприветствовал его Мишель. – Доброго вам вечера.– От меня того же самого, – приветливо кивнул ему Леонардо. – Рад вас видеть.– Садитесь, любезный друг, – сказал Портос, доставая несколько бутылок вина. – А где Арамис, уже ушёл?– Арамис сидит в башне, – многозначительным тоном сообщил гасконец. – Заперся и не хочет выходить.– Подумать только! Вам налить вина?– Какого ещё вина?!– Шампанского, – ответил хозяин квартиры. – Ну, или анжуйского, если хотите.– Арамис сидит в башне и отказывается выходить! – крикнул юноша.– Вы это уже говорили. – Портос даже немного обиделся. – Не понимаю, зачем так кричать.– Любезный Портос, не сочтёте ли за большой труд налить мне вина? – вежливо осведомился Леонардо с другого конца стола.– Разве это вино? – серьёзно заметил Атос. – Вот у меня в погребе вино так вино. А здесь оно и на вино-то не похоже.– Почему это? Очень даже похоже, – возмутился Портос.– Пришли бы ко мне в квартиру, вот там-то, клянусь честью, просто...– Вино, – усмехнулся Мишель.– ...вино. А здесь, извините, но это не вино.– Я с вами не согласен, – вступил в спор друзей Леонардо. – Вино – оно всегда вино.– Тоже верно, – малодушно сдал свои позиции Атос.– Арамис! – рявкнул д’Артаньян, стуча кулаком по столу и выделяя каждое слово. – Арамис! Сидит! В башне! И! Не! Хочет! Выходить!– Ну и пусть сидит, – разрешил старший мушкетёр. – Что вы, силой потащите его ужинать? Он, может, надумал там похудеть.– Отнесите ему наверх еды, – посоветовал Портос.– Вот этого я как раз и не могу сделать! – воскликнул гасконец, нервно сжимая кулаки. – Он заперся изнутри и заявил, что никогда больше не выйдет оттуда.– Пускай сидит, коли молодой жизни не жалко, – пожал плечами Атос. – Впрочем, рано или поздно ему придётся выйти, – добавил Портос. – Голод, физиологические потребности, гигиенические навыки... Поймаем голубчика возле ванной, и дело с концом.– Какая муха его укусила? – заинтересовался Мишель. – У этого юноши богатая внутренняя жизнь, уверяю вас.– Неважно, какая муха. Важно, что он решил там умереть.– О-о-о! – протянул Портос.За столом сразу стало тихо.– Господа, всё очень серьёзно, – закончил д’Артаньян. – Вы непременно должны что-нибудь придумать.– Но что? – растерянно спросил Леонардо. – Впрочем, надеюсь, это не очень срочно, – хладнокровно произнёс Атос. – Раз уж заперся, пускай сидит, а я пока допью вино.– Он не выйдет, говорю вам.– Что значит – не выйдет? В крайнем случае я посоветуюсь с господином де Тревилем, тогда посмотрим, выйдет или нет.– А кстати, неплохо было бы разузнать про его слабости, – заметил Леонардо. – Это могло бы нам очень пригодиться.– Бесполезно, – твёрдо ответил Атос. – О них никто не знает. Даже господин де Тревиль.– Я боюсь за Арамиса, – сказал гасконец.– Так поешьте чего-нибудь, д’Артаньян, – дружелюбно предложил Портос. – Как говорится, живот крепче – на сердце легче.– Ах, да мне в самом деле сейчас не до этого! – отмахнулся юноша. – Любезный Атос, ну пойдите, поговорите с ним. Прошу вас.– Проголодается – выйдет, – бесстрастно заявил мушкетёр, принимаясь за очередной бокал вина. – Его можно будет взять измором, вот увидите.– Да нет же, – рассердился д’Артаньян. – Вы недооцениваете Арамиса. Он не такой, как все мы, он человек одухотворённый. Пища ему не нужна.– Вот это да! – сказал Мишель.– Он идеалист. Ест не ради удовольствия, а исключительно для поддержания сил. Не забывайте, что он пишет стихи, – продолжал юноша.– Я тоже когда-то писал стихи, – вдруг обьявил Леонардо.– Да что вы! – поразился д’Артаньян.– И как будто неплохие, – признался черноволосый мушкетёр, эта, казалось бы, воплощённая посредственность. – Даже заработал за него десять пистолей.– Леонардо у нас всегда был чертовски поэтичен, – со смехом заметил Мишель, видно, вспомнив что-то весёлое.Гасконец не сдержался и тоже снисходительно усмехнулся, подумав, какую ничтожную цену имеют стихи Леонардо в сравнении с ценой стихов Арамиса – ведь бывший аббат зарабатывал на свои поэмы чуть ли не в четыре раза больше.– Я сказал что-то смешное, д’Артаньян? – поинтересовался гость.– Нет-нет, – заверил его юноша, вновь возвращаясь в своё состояние тоски. – Продолжайте, любезный Леонардо.– А о чём было то стихотворение? – поинтересовался Атос.– А разве можно дать однозначный ответ на вопрос, о чём это стихотворение? – пожимая плечами, вновь вмешался д’Артаньян.– Я могу дать, – задумчиво сказал Леонардо. – В том стихотворении речь, разумеется, шла о любви, а также, естественно, о непонимании.– Чего кем? – спросил Портос.– Кого чем, – буркнул тот. – Ясное дело, что меня не понимал мир. Передайте мне кто-нибудь ещё вина.В конце концов Атос всё-таки поднялся из-за стола. За Атосом, разумеется, последовал д’Артаньян, а за д’Артаньяном – Портос. Шествие замыкал Мушкетон. Мишель и Леонардо сразу сообразили, что к чему, и, вежливо распрощавшись со своими друзьями и пожелав им удачи в своих делах, поспешили удалиться, сославшись на срочный вызов к господину де Тревилю.– Можно высадить дверь, – предложил Атос, когда Арамис, несмотря на многократные призывы, не проявил ни малейших признаков жизни.Д’Артаньян и Портос с сомнением переглянулись. Высадить дверь?На площадке было тесно, душно и мрачно. Темноту рассеивал только слабый отсвет, пробивающийся сквозь щель под дверью.– Свет горит, – заметил Портос. – Значит, жив.– Не понимаю, какую вы видите связь между одним и другим, – с раздражением возразил Атос. – Что, по-вашему, канделябр должен сам погаснуть в присутствии покойника?– Чёрт возьми! – испугался д’Артаньян.– Можно впустить ему туда мышь, – предложил Мушкетон. – Если господин Арамис жив, он начнёт визжать. А если не начнёт, значит, не жив.– Или спит, – сказал Атос.– Или не замечает мыши, – ввернул Портос.– Или заметил, но не испугался, что вероятнее всего, – добавил старший мушкетёр.– Или испугался, но не подаёт виду, – оживился хозяин квартиры.– Или...– Хватит! – крикнул гасконец. – Арамис, открывайте, не то мы выломаем дверь...Минуту царила тишина. Потом за дверью послышалось какое-то движение. На щель упала тень, и оттуда стал потихоньку выползать листок бумаги. Д’Артаньян, присев на корточки и повернув листочек к свету, прочёл вслух:– "Если выломаете дверь, я выскочу в окно".– Не выскочит, – тешил себя надеждой Портос.– Выскочит. – Атос, как всегда, был настроен пессимистически, когда речь заходила о людях. – Он ещё не то сделает. Знаете, какие у него в семинарии были строгие требования?– Самоубийство – это страшный грех! – воскликнул юноша, снова пытаясь образумить бывшего аббата.Очередной листок бумаги не заставил долго себя ждать. Атос поднял его и, отряхнув пыль с этого своеобразного послания, прочёл:– "Так вот, д’Артаньян, в вашем случае будет даже лучше, если вы убьётесь сам, а не я это сделаю".– Плохо дело, – заметил Портос. – Но и ломать дверь несколько жалко. Лично я поговорил бы с капитаном, если хотите знать моё мнение.– Арамис! – крикнул д’Артаньян в замочную скважину. – Мы всё сообщим господину де Тревилю, если вы сейчас же не откроете!Снова минутная тишина. Шорох, шелест – и в щели под дверью появилась ещё одна записка:"Господин де Тревиль в Лувре. Никуда не сообщайте, не то выскочу".