Глава 3. Страшная ошибка (1/1)

Арамис, разумеется, сидел на ковре и писал стихи. Хоть он и сидел спиной к д’Артаньяну, об этом можно было догадаться. Внизу в квартире темнота уже затягивала все углы, а здесь, высоко в башне, ещё полно было солнечного блеска. За оконцами виднелись обнажённые макушки деревьев и жёлтое небо, усеянное мелкими сверкающими облачками. В башенке, в общем, было чертовски уютно.Некоторое время только что вошедший юноша с пристальным вниманием оглядывал бывшего аббата, поймав себя на мысли о том, что он прекрасно вписывается в здешнюю цветовую гамму: лучи закатного солнца проникали в комнату и придавали волосам мушкетера непередаваемый золотистый оттенок. Свечи не горели, и в этом неярком дневном свете вся фигура Арамиса казалась чем-то неземным, слишком прекрасным для этого мира. Пару раз у юного гасконца мелькала в голове мысль, что ему стоит уйти, но даже если бы д’Артаньян захотел отвести взгляд, то просто не смог бы. И если бы сейчас у молодого мушкетёра выросли крылья, как у ангела, он нашёл бы это вполне естественным. И, как всегда и бывало, когда он смотрел на бывшего аббата, его мгновенно захлестнула огромная волна эмоций.Гасконец неслышно подкрался сзади, осторожно положил руки на плечи Арамиса и начал их гладить. Мушкетёр вздрогнул и быстро обернулся, но, встретившись глазами с юношей, приветливо улыбнулся.– Боже, как вы тихо входите, д’Артаньян, – заметил он.– Прошу прощения, если я напугал вас,– отозвался молодой человек, ничуть не смутившись.– Ушли они?– Кто?– Да эти... – Арамис бросил мимолётный взгляд на дверь. – Герцогиня и лорд.– А, господин и госпожа Кокнар? Да, ушли. А почему вы, собственно, ушли как раз перед их приходом?– Не хотелось попадаться им на глаза, – признался молодой мушкетёр. – Госпожа Кокнар, может, и немолодая, а всё-таки дама. Неизвестно, чего можно от неё ждать.Д’Артаньян весело усмехнулся:– Госпожа Кокнар по уши влюблена в Портоса, это ясно как день. Она и на нас с Атосом почти не обращала внимания.Арамис рассмеялся и через плечо посмотрел на него.– Вот как?– Спросите у Атоса, если не верите мне, – предложил юноша и слегка потянул его на себя.– Я ни секунды не сомневаюсь в правдивости ваших слов, милый д’Артаньян, – произнёс бывший аббат. – Но позвольте, что вы такое делаете?– Я думал, вы знаете. – Право слово, только догадываюсь. – Ваша догадка верна. – Но я ведь даже не высказал её вслух, с чего вдруг у вас такая уверенность?В голосе Арамиса сквозило едва уловимое кокетство, которое мешалось с загадочным выражением лица. Но по всему его виду нельзя было сказать, что он выражает какой-либо протест против действий гасконца. Даже наоборот – он, казалось бы намеренно, подался вперёд, когда д’Артаньян наклонился к его лицу.Но Арамис был весьма таинственным молодым человеком, а потому предугадать его дальнейшие действия было просто невозможно. Поэтому, когда между их губами была всего пара сантиметров, бывший аббат внезапно прикрыл рот д’Артаньяна тыльной стороной ладони и мягко произнёс:– Не стоит.Юный гасконец вздохнул и печально взглянул на него, понимая, что всякие споры бесполезны.– Арамис, вы убиваете меня, – горестно заметил он.– Я убиваю вас? – неожиданно возмутился Арамис. – Я?– Да, вы. Я совершенно не понимаю, к чему все эти игры. Вы, кажется, сами говорили, что предпочитаете не шутить с любовью.Молодой мушкетёр встал, вынуждая юношу убрать руки, и нервным движением поправил растрепавшиеся кудри.– Послушайте, – сказал он примирительным и даже почти ласковым тоном. – Давайте условимся раз и навсегда, что если вы готовы сразу брать с места в карьер, то мне нужно время, чтобы подготовиться морально. Сразу станет легче жить. Когда это время пройдёт, я непременно сообщу вам, а до тех пор вы просто должны понять моё состояние. Хорошо?..– Ничего не понимаю. Вы что, хотите испытать моё терпение? – простонал гасконец.– Упаси Боже, – возразил Арамис. – Я просто ещё не готов к этому, вот и всё. Прошу вас, не сердитесь на меня. Д’Артаньян почувствовал, как к горлу подступает комок. Но, собрав в кулак всю свою волю, он тихо проговорил: – Вашей вины здесь нет, Арамис.– Вот и чудесно, – ответил молодой мушкетёр, вновь садясь на ковёр и беря своё покамест не написанное стихотворение. – Надеюсь, я не испортил вам настроение?– Конечно, нет.Юноша сел напротив Арамиса и со вздохом устремил взгляд в потолок. Ему отчаянно не хотелось сейчас ничего делать – была бы его воля, он просидел бы так хоть целый век. Он поглядывал то на небо, то на местами облезлые стены башни, и чувствовал странную сладкую грусть и некоторую долю смутной тоски.– Ещё только два года назад мне чертовски хотелось влюбиться, – вдруг сказал гасконец и вздрогнул, испугавшись своей неосмотрительности. Он совсем забыл, что находится на башенке не в одиночестве.Бывший аббат с улыбкой посмотрел на него.– Кому не хотелось, – снисходительно сказал он, записывая что-то на листке бумаги, лежащем у него на коленях. – Честно говоря, относительно недавно я тоже только об этом и мечтал.– Как это? – с любопытством спросил д’Артаньян. – Я думал, вы были влюблены в Камиллу де Буа-Траси.– Что вы! – сказал Арамис. – Я даже не в полной мере помню черты её лица. Это ведь было достаточно давно. Я по-настоящему влюбился только в человека, который сумел понять все тайны моей личности.– О, чёрт возьми! – взволнованно произнёс юноша, чувствуя, как на него волнами накатывает ревность.– Да, милый д’Артаньян, – загадочно ответил мушкетёр. – Впрочем, вы сами знаете, что это за человек. Не так ли?– Так, – согласился гасконец, внутренне с облегчением вздохнув. От таких ревностных мыслей по отношению к Арамису ему самому стало противно.– Но, боюсь, это было не так-то просто, – продолжал Арамис. – Поглядите вокруг. Вы видите хоть одну интересную даму?Д’Артаньян поглядел вокруг и увидел только унылые парижские дома. Потом он дал некоторую волю своему воображению и увидел перед собой милое лицо с каштановыми локонами и чёрными глазами, принадлежавшее Кэтти, бывшей камеристке леди Винтер.– Нет. Не вижу, – решительно заявил он. – Ни одной.– Вот именно. Где её, такую, найдёшь – и чтоб симпатичная была, и чтоб в то же время умная?– Я бы не стал так много требовать, – задумчиво заметил гасконец. – Вовсе не обязательно, чтоб она была симпатичная. Знаете, что?– Пока нет, – деликатно ответил молодой мушкетёр.– Тогда я мог бы влюбиться без взаимности, – признался д’Артаньян. – Если хорошенько разобраться в своих тогдашних чувствах, можно прийти к выводу, что неважно, любили ли меня. Важно только, любил ли я.– Да вы что!– В самом деле.На несколько секунд воцарилась тишина. Юный гасконец был погружён в собственные мысли, а Арамис – в свою поэму.– Ну, а ваша белошвейка? – полюбопытствовал д’Артаньян через некоторое время. – Она ведь была довольно интересная, разве нет?– Госпожа де Шеврез? Нет, – сказал молодой человек. – Нисколько.– Как раз умная...– Да, умная. Вот только она меня не понимала. Совершенно. – проговорил мушкетёр и вдруг снова сорвался на богословские темы: – Всё вокруг лишено смысла. Часто мне кажется, что единственный выход – смерть!Юноша даже испугался:– Не говорите чепухи. Жизнь прекрасна.– Вы абсолютно верно говорите, – пробормотал бывший аббат. – Вот только я никак не могу до конца это принять. Видно, и служитель церкви умер во мне не до конца.– Как это? – недоумённо переспросил гасконец.Арамис махнул рукой.– Ах, не будем об этом, – вежливо сказал он. – Лучше давайте я прочту вам своё стихотворение.– Как! Вы его уже дописали?– Да. Послушайте, – предложил молодой мушкетёр и, вскочив, с неожиданным пылом продекламировал, время от времени подсматривая в листок:Откуда мы пришли? Куда свой путь вершим?В чём нашей жизни смысл? Он нам непостижим.Как много чистых душ под колесом лазурнымСгорает в пепел, в прах – а где, скажите, дым?Приход наш и уход загадочны, их целиВсе мудрецы земли осмыслить не сумели.Где круга этого начало, где конец,Откуда мы пришли, куда уйдём отселе?Нам жизнь навязана, её водоворотОшеломляет нас, но миг один – и вотУже пора уйти, не зная цели жизни,Приход бессмыслен наш, бессмыслен и уход.Я в этот мир пришёл – богаче стал ли он?Уйду – Создатель ли потерпит он урон?Ах, если б кто-нибудь мне объяснил, зачем яИз праха вызванный, стать прахом обречён?..Воцарилась тишина. Арамис продолжал стоять с протянутой вперёд рукой, а в прекрасных глазах его горел огонь вдохновения. Д’Артаньяна пробрала дрожь.– Потрясающе. В самом деле, потрясающе, – убеждённо сказал он.Молодой мушкетёр мгновенно очнулся.– Благодарю вас. Хотя это далеко не лучшее из моих произведений.– Вы могли бы стать великим поэтом, если бы уже не были мушкетёром. Даже господин Кокнар сказал, что у вас талант, а уж он-то в литературе разбирается...Арамис опустил руку и нахмурился. Пламя в его глазах мгновенно померкло.– Хм... Интересно. – медленно произнёс он. – Как это господин Кокнар может судить о моём таланте?– Я ему показал листок... с вашей поэмой, – поперхнулся гасконец.– С поэмой "Смерть"? – спросил Арамис, стремительно бледнея.– Да, он пришёл в восторг... – д’Артаньян почувствовал, что автора стихотворения это сообщение не особенно обрадовало, и осёкся.– Принесите мне этот листок, – проговорил молодой мушкетёр безжизненным голосом. – И заодно отдайте Портосу кошелёк. Когда я пришёл с тортом, была такая суматоха...– Арамис, вы... вы сердитесь? – с замиранием сердца робко спросил юноша.Бывший аббат неподвижно, как мраморное изваяние, сидел на ковре, и лицо его было лишено всякого выражения.– Принесите этот листок, – повторил он.Д’Артаньян, в ужасе от того, что натворил, помчался на кухню, где возле тарелки с тортом ещё лежал листок с поэмой – увы, уже не в том виде, в каком был: очевидно, господин Кокнар не отличался особой ловкостью и ненароком пролил на него свой бокал. Гасконец почувствовал сухость в горле и странную пустоту в голове. Он не в силах был вообразить, как Арамис возьмёт листок, где на доброй половине "Смерти" находится яркое пятно от шампанского вина. Больше всего ему хотелось отдалить эту минуту в бесконечность. И, чтобы хоть как-то осуществить это желание, он решил пойти к Портосу.