Глава IX. Объединенные местью (1/1)

Обитатели пещеры Инвы тем временем ждали возвращения Турна, не находя себе места от беспокойства. Особенно тревожился Арпин; чтобы найти себе какое-то занятие, он принялся вырезать из дерева игрушку для ребенка Амальтеи, но не мог сосредоточиться и бросил незаконченную работу, принялся расхаживать в пещере туда и обратно. - Надо было и мне пойти! Инва уж точно испугал бы их! - в очередной раз повторял он, и его тревога передавалась всем: прячущимся по углам женщинам, бывшим рабам и даже Виргинию, разделяющему с ними нехитрые хозяйственные заботы.- Не надо было! - послышался из предутренней мглы голос Турна, появившегося неожиданно, как настоящий призрак, и услышавшего последние слова.И в тот же миг маленькая Ютурна перескочила с плеч отца на шею Арпина, обняла его, как маленькая кошечка обхватывает за шею хорошо знакомого пса, воображая себя непобедимой охотницей, и звонко поцеловала в лоб. Иные из собравшихся при этом засмеялись, а сам молодой богатырь густо покраснел. Девочка же, ничего не замечая, радостно воскликнула:- Арпин, я так и знала, что ты жив! Все говорили, будто ты умер, а я не верила! Я знала, что ты вернешься!Потом она отпустила Арпина и вновь кинулась к Турну, не зная, как еще показать переполнявшее ее счастье: - И что ты, отец, вернешься, я тоже всегда знала! Там, во дворце, мне все говорили, что мы с Эмилием сироты, что тебя казнили, а мать уехала, бросив нас. А я знала, что вы все вернетесь!- Может быть, мы потому и выжили, что ты верила в нас, - ответил Турн, передав сына Амальтее, а сам садясь на тюфяк и позволяя Ютурне забраться к нему на колени. - Ты ранен, господин? - с тревогой заметила Амальтея, заметив кровь на его плаще.- Не знаю, может быть, задело раза два; похоже, у них дрожали руки, не так-то легко стрелять в призрак. Займитесь кто-нибудь этими царапинами. Главное, что вы живы, - добавил он с оттенком горечи в голосе, прижимая к груди Ютурну, но вспоминая о старших сыновьях.Та ловко сняла с него окровавленную маску из оленьей кожи, составлявшую часть костюма призрака. Турн поспешно отвернулся, пытаясь отцепить от себя девочку. Но та лишь прижалась к нему еще сильнее и провела ладонями по его шрамам, в которых застревали ее еще по-детски тонкие пальчики. Сначала ей казалось, что это - еще одна маска, которую надо снять, однако чуда не происходило.- Что это такое, отец? Откуда взялись эти шрамы? - испуганно воскликнула Ютурна. - Это - то, о чем тебе не следует знать, девочка, - сказал Турн, снова пытаясь отцепить ее, пока Диркея со Стериллой перевязывали его раны, нанесенные стрелами; к счастью, они были действительно неопасны.Но Ютурна унаследовала от отца смелость и силу духа, и жизнь в Риме, представлявшая собой плен в золотой клетке, только укрепила эти качества, хоть она и знала теперь, что не все в жизни идет, как ей хочется. Вот и теперь она осмелилась возразить смелее, чем подобало римскому ребенку, тем более - девочке, обреченной всю жизнь повиноваться сначала родителям, а затем мужу. Разумеется, на практике этот обычай соблюдался в зависимости от характеров обеих сторон. Царица Туллия, убившая отца и первого мужа, заставившая с собой считаться даже властного Тарквиния, была тому примером. И из Ютурны в будущем не могла получиться смиренная жена, не каждому мужу будет под силу справиться с ней.- Нет, я могу понять, - сказала она. - Это Тарквиний сделал, да? Он хвастался, что казнил тебя, а сам смог только оставить эти шрамы. Знаешь, отец, я всем говорила, что ты жив, и слугам, и воинам. Меня даже хотели наказать, один раз Туллия сама взялась за связку прутьев. Я уже собиралась драться, сколько смогу, и смотрела на нее, мечтая, чтобы она провалилась в болото вверх ногами. И она скривилась, закрыла руками живот и ушла. Знаешь, у нее должен родиться ребенок, и она с этим носиться, как курица с яйцом... - Она за это заплатит, - пообещал Турн. - И она, и Тарквиний - как только придет время. Как только будут готовы союзники. Ты еще вырастешь спокойно, моя Ютурна, и власть тиранов будешь вспоминать, как страшный сон. А Эмилий вовсе вспомнит лишь то, что ему расскажут старшие... Арпин, завтра поедешь в Самний, к моему тестю и жене. Расскажешь все, что произошло, попросишь послать с тобой людей и повозку, чтобы сопроводить детей и женщин. Им не место здесь.Юноша согласно кивнул, но Ютурне очень не хотелось расставаться так скоро с обожаемым ей Арпином. Оставив отца, она снова бросилась к родственнику, и, когда тот подхватил ее и подбросил под самые своды пещеры, девочка завопила в восторге, хотя обычный ребенок скорее испугался бы, чем обрадовался.- Не уезжай, Арпин! - просила она. - Я так скучала по тебе все время... Ты обещал научить меня ездить верхом. Ты ведь научишь, правда? И поучи меня еще стрелять, а то мне не позволяли с тех пор, как ты пропал. Арпин, а откуда у тебя эта серая шуба? Ты в ней так похож на медведя, что я удивилась, почему ты не рычишь. Сделай мне такую же, я тоже буду медведицей!- Подожди-подожди, Ютурна! - смеялся Арпин, совсем как в былые счастливые времена. - Я обещаю тебе, что скоро сделаю все, что ты просишь. Но сначала мне надо найти твою маму и рассказать ей, что вы все живы. Только представь: ведь она ничего не знает, кроме лживых слухов. Потерпи немного, скоро все будет хорошо. Ютурна переводила взгляд то на отца, то на Арпина, и теперь уже знала, что они говорят правду. По-другому и быть не может: как же им, самым могучим воинам на свете, не свергнуть Тарквиния, хоть бы у него было еще больше людей? Для нее будущая победа была решенным делом, только девочка еще не задумывалась, каким именно образом старшим предстоит ее достичь.Впрочем, в этот день и никому не хотелось думать о будущих сражениях. То ли успешное похищение детей помогало им уже чувствовать себя победителями, то ли живой характер Ютурны, младенческая безмятежность Эмилия и маленького Марка, сына Виргиния и Амальтеи, настроили и взрослых на мирный лад. Утренний завтрак проскриптов незаметно превратился в настоящий пир, какой только можно было устроить из здешней скромной провизии. Здесь была четвероногая и пернатая дичь, свежие лепешки, разнообразные овощи и фрукты, для которых сейчас было самое время, козье молоко и сыр, и даже бурдюк с вином, добытый в деревне вездесущим Титом. Правда, все это приготовлено очень просто, без каких-либо приправ и соусов, но римляне тех времен были неприхотливы. Они сидели на полу пещеры, на постеленных тюфяках и шкурах, без какого-либо стола, и ели из простой деревянной или глиняной посуды - равно господа и бывшие рабы. Но ни Виргиний, ни Арпин, ни сам Турн теперь не тяготились необходимостью делить пишу и кров с собственными невольниками. У них не было выбора. Сами они точно также пребывали вне закона, нет, пожалуй - в сто раз больше, чем беглые рабы. Эта пещера дала приют всем одинаково, и у бывших господ не осталось никаких преимуществ, кроме личных, какие, впрочем, уважительно признавали за ними и теперь. Рабство могло признаваться в Риме чем-то само собой разумеющимся, не только власть имущими, но и самими рабами, до тех пор, пока римляне сохраняли простой уклад жизни, оставались воинами и достойными гражданами. Тогда и рабы искренне уважали их, зная, что господа, угнетая их, с другой стороны защищают от возможных вражеских завоеваний и других бед, которые сделали бы еще хуже и жизнь самой бесправной части населения. Как только стали слабеть сила и доблесть римлян, пришлось изобретать все более жестокие меры для подавления рабов. А пока обитатели пещеры Инвы праздновали свою первую победу все вместе, и лишь по их обращению друг к другу можно было понять, кто есть кто. Кроме общих условий, их соединяла и общая цель, некое чувство, равно свойственное и хозяевам и рабам, и это чувство было - месть врагу, общему для всех этих людей. И теперь они радовались и тому, что возможность отомстить уже близка.На следующее утро Арпин уехал в Самний, к своему отцу Эмилию Скавру и сестре, жене Турна.Арпин вернулся от самнитов так быстро, как только смог, и не один - с ним приехала его сестра Эмилия, супруга Турна. Узнав о злоключениях своей семьи, она не могла бросить мужа и детей. Встретилась с ними она спокойно, как подобало настоящей римской матроне, и в радости, и в страдании умеющей владеть собой. На ее месте Диркея, а пожалуй, и Амальтея, могли бы, узнав о гибели своих близких, рыдать и рвать на себе волосы и одежду, а встретившись с теми, кого уже не чаяли видеть живыми, могли хохотать и плясать от радости, как менады. Но для дочери Эмилия Скавра и то, и другое было равно неприемлемо. Разумеется, она обняла детей, причем Ютурну с трудом отцепила от себя.- Как хорошо, что ты приехала, мама! - шептала девочка, уткнувшись лицом в подол ее коричневого платья. - Я теперь всегда буду послушной, только ты не пропадай больше... Мать усмехнулась, зная, что ее дочке лучше бы не давать невыполнимых обещаний; но руки ее все-таки предательски дрогнули, коснувшись черных кудрей девочки. Да еще в ее собственных каштановых волосах за время, прожитое в изгнании, протянулись первые серебристые нити, и вокруг глаз и губ паутинкой пролегли еще неглубокие морщинки. Но под своды пещеры Инвы она вошла, как в собственный дом, с таким величественным видом, какому могла бы позавидовать царица Туллия во всем блеске своих нарядов и драгоценностей.И Турна Эмилия тоже приветствовала сердечно, но просто, как в прежние времена, когда он возвращался домой с войны, а она с детьми встречала его дома. Только вечером, оставшись наедине, они могли, не стыдясь никого, вспомнить погибших сыновей и поговорить о будущем выживших. - Мой отец болен, и не смог приехать к вам, но я вернулась разделить вашу судьбу, какой бы она не была. Больше я тебя не оставлю, - решительно проговорила Эмилия.- Но нам еще предстоит долгая борьба, может быть, придется еще долго жить в этой пещере, пока Брут и Спурий подготовят восстание в армии и в Риме - я, к сожалению, пока что мало чем могу помочь, - в голосе Турна послышалась горечь, ему нелегко давалось вынужденное бездействие. - Эмилия, забери детей и уезжай обратно. Мы еще не победили... Сохрани этих двоих, они ведь одни у нас остались. Эмилия всегда была послушной женой, ни разу за все годы замужества не проявляла мятежного духа своей дочери, унаследовавшей его полностью от отца и его предков, рутульских царей, противников сильных героев. Но сейчас она впервые в жизни решилась возразить: - Позволь мне и детям остаться с тобой, что бы не ждало в будущем! Если вы выиграете войну, мы разделим с тобой победу, а если проиграете - для нас будет лучше погибнуть с тобой вместе, чем снова отправиться в плен или в изгнание. - Но там вы могли бы дождаться лучших времен; если не я, то наши дети свергли бы Тарквиния, восстановили бы величие семейств Гердониев и Скавров.- Выросшие в изгнании, из милости у чужого племени, ничего не помня о своей семье? - Эмилия покачала головой. - Нет, Турн. Вдали от родины не вырастишь ее героев. Позволь нам остаться.Турн молчал некоторое время, принимая решение; красные отблески факелов делали его изуродованное шрамами лицо особенно зловещим. Наконец, он сумрачно произнес:- Пусть будет так... Теперь у всех нас один выбор - Рим или смерть. Я уже думал об этом, когда все, казалось, было потеряно. Мне было жаль, что мы не можем погибнуть вместе, раз уж все равно не спастись. Может, и придется еще...- А вы победите их, чтобы не пришлось. Турн успокоил жену, хотя до победы было еще далеко. Действительно, осень прошла, сменившись не слишком холодной, но сырой и промозглой, особенно возле болот, зимой, а заговор против Тарквиния тем временем зрел, как виноградная лоза, но не слишком быстро. Как хороший виноградарь, работал над ним хитрый Брут, внимательно приглядываясь к окружающим Тарквиния людям, улавливая малейшие признаки недовольства у умеющих владеть собой римлян, выбирая среди возможных союзников тех, кто заслуживал доверия. Но ни Тарквиний, ни Туллия ни в чем не заподозрили своего "Говорящего Пса". Правда, им теперь было не до того. В конце зимы у Туллии родился сын, нареченный Секстом. Мальчик был здоровым и крепким, а кричал, к умилению родителей, особенно матери, так громко, точно знал, что растет царевичем, а значит, может требовать чего угодно. Жрецы обещали ему исключительно благоприятные предзнаменования. Без сомнения, его рождение значило, что боги благословляют римского царя и его семью. Сам Тарквиний тоже расслабился, с рождением сына поверив в незыблемость своей власти. Да и кому было посягать на нее? Всех возможных противников он истребил за неполный год своего правления. Призрак Турна больше не тревожил его получив своих детей; а если кто-то и видел в сумерках на болоте его и других проскриптов, тоже принимая их за тени, то ушей царя эти слухи не достигали. Кого же ему было бояться еще? И, если боги послали ему сына, чтобы тот со временем унаследовал от него царство, значит, оно простоит долго.И потому Тарквиний устраивал пиры много дней подряд, с небывалым размахом празднуя не только рождение сына, но и собственную обретенную уверенность, освобождение от всех сомнений. Он был весел и щедр, как никогда, осыпал богатыми дарами своих любимцев, да и для народа устроил на главной площади даровое угощение с раздачей золотых монет каждому пришедшему. Понятно, что при этом не обошлось без свар и драк; много трупов погибших городская стража уволокла потом за город и там сожгла. Но большая часть римских плебеев все же осталась благодарна Тарквинию, да и многие из знати тоже. Лишь немногие из людей старого воспитания осмелились замечать, что царь слишком много пьет и непозволительно много средств тратит на пиры и развлечения. Но им пока еще приходилось терпеть. И надеяться - по крайней мере, тем, кто посвящен был в тайну пещеры Инвы. Все знали: осталось немного, выдать себя значит разрушить все, что сделано было ради свержения тирана.