Глава VI. Юний Брут (1/1)

Наступившее время стало жестоким для Люция Юния Брута, "Говорящего Пса" тиранки Туллии. Притворяясь прежде влюбленным в нее, чтобы отомстить за свою погубленную семью, он вынужден был теперь продолжать свою игру, потому что лишь таким образом мог еще надеяться помочь Риму, гибнущему у него на глазах. И он пировал на роскошных празднествах, устраиваемых Тарквинием каждую ночь, развлекал узурпатора и его жену, ел и пил за их столом, смеялся громче всех, а внутренне с каждым днем все больше ненавидел себя самого за все, с чем вынужден был смириться.Казнь Турна Гердония была самой жестокой, но отнюдь не первой и не единственной, что успел совершить Тарквиний всего за несколько месяцев. Никто из жителей Рима не мог чувствовать себя в безопасности, потому что тирану казалось, что знатные и влиятельные люди, главы подчиненных им фамилий, слишком много думают о том, как было при Сервии и мечтают вернуть то время, а молодые способны поднять против него армию. В противовес ей Тарквиний нанял другую, состоящую из одних наемников - а содержать их, да еще сносить неизбежные бесчинства, обязан был народ. Комиции, собрания плебса по случаю важных событий, больше не созывались, а в случае стихийных собраний аблекты Тарквиния были начеку. Даже жрецы разделяли общую участь, если чем-либо вызывали недовольство фламинов Клуилия и Бибакула - их влияние на Тарквиния только возрастало. И на все это Брут глядел со все возрастающим отчаянием, утрачивая последнюю надежду на спасение Рима. Все новая пролитая кровь, казалось, только укрепляла власть Тарквиния и Туллии. Для чего же тогда он пожертвовал честью, втираясь к ним в доверие? Чтобы всю оставшуюся жизнь служить Туллии, становясь поверенным все новых ее жутких тайн?Брут с содроганием вспоминал ночь, когда стал свидетелем отравления Туллией ее первого мужа, робкого, слабохарактерного Арунса; днем и ночью видел перед собой ее взгляд, полный магнетической силы. Зная, что с ним можно ничего не стесняться, Туллия посвящала Брута и в такие тайны, за знание каких свободного римлянина сбросили бы с Тарпеи. Но кто же стыдится собак и рабов? И он уже сам с трудом верил, что когда-то у него была другая жизнь, человеческая, подобающая римскому патрицию из рода Юниев.Когда Бруту не нужно было оставаться на ночь во дворце, он обыкновенно скитался по всему городу, переодетый в простую домотканую одежду, никем не узнанный и нигде не находя себе пристанища. В свой маленький домик на окраине Рима - единственное оставшееся у него имущество - он заглядывал лишь ненадолго, переодеться и отдать распоряжения единственному оставшемуся у него рабу, Виндицию. С тех пор, как Туллия приказала Бруту отдать его маленьких сыновей-близнецов на воспитание во дворец, под предлогом, что он не сможет дать им достойного воспитания, и этот дом казался ему пустым и ненужным. Что-то гнало его и отсюда, мучило невидимо, но неотступно, не давая покоя ни днем, ни ночью. Но в тот вечер, когда Амальтея нашла его, Брут был еще дома; он нехотя съел нехитрый ужин после долгих уговоров Виндиция, и даже смог ненадолго уснуть, впервые после долгого времени забываясь здоровым настоящим сном, а не пьяным изнеможением после бессонной ночи.Проснулся он от того, что стукнула входная дверь, и голосу открывшего Виндиция ответил другой, женский...Брут изумленно глядел на стройную молодую женщину в плаще с капюшоном, скрывающим лицо. Ее фигура, движения казались ему знакомыми, но он никак не мог вспомнить, кто бы это мог быть... - Господин, ты не узнаешь меня? Я Амальтея, - она открыла лицо. - Амальтея! - воскликнул Брут, вспомнив бывшую рабыню Турна, которую у него на глазах утащил вместе с ребенком страшный Сильван Инва. При всей беспросветности его жизни, эта женщина оставила у Брута приятное воспоминание, хоть мимолетная встреча с ней не могла заполнить пустоту в сердце после смерти его жены; такой контраст составляла ее нежная, одухотворенная красота рядом с великолепной, холодной и безжалостной Туллией!- Да, это я, и меня послал к тебе мой господин, Турн Гердоний, - отвечала она.- Что ты сказала? - переспросил Брут, не смея поверить услышанному; он даже пошатнулся от волнения, словно земля уходила из-под ног. - Как ты сказала? Повтори!- Мой господин, Турн Гердоний, жив и велел мне привести тебя. И Арпин, и Виргиний, мой муж, и мои братья - все живы и скрываются в пещерах Инвы. Только мой отец умер недавно. Брут кивнул, все еще ошеломленный, не решаясь даже обрадоваться. Он не поверил, услышав, как и все, от Бибакула, будто боги похитили тело Турна. Это, вероятно, была очередная жреческая плутня, призванная доказать, что власть Тарквиния была благословенна свыше; а якобы данный Аполлоном наказ не слишком тяготил узурпатора.Но Брут вдруг вспомнил все странные обстоятельства, связанные с семьей Амальтеи, вспомнил и о том, кому она должна была достаться, если бы не исчезновение...- Амальтея, - он крепко схватил молодую женщину за руку. - Если Турн послал тебя, велел ли он передать мне что-нибудь? Какой-то знак, которому я мог бы верить?Амальтея осторожно попыталась освободить руку. - Господин не мог передать мне никакого знака, ведь у него не осталось ничего, что ты мог бы узнать. Он велел мне сказать: "Если навстречу мне выпрыгнет и помчится разъяренный бык, я схвачу его за рога".Несколько мгновений Брут не мог сообразить значения этих слов, потом вспомнил последний разговор с Турном, когда пытался призвать его к осторожности, забывшийся в виду последующих трагических событий. Да, никто, кроме Турна, не мог передать ему этих слов, и никому другому они не подошли бы так!- Теперь я верю тебе, - сказал Брут, собираясь выйти с Амальтеей из дома. Но у самого порога остановился, взглянув ей в глаза.- Так значит, младший Виргиний - твой муж? - уточнил он.- Да, господин. Мы с ним уже давно любим друг друга, и мой сын от него, - призналась бывшая рабыня, пряча лицо под капюшоном плаща. - Ну что ж... Если так, пусть боги хранят вас с ним. И никогда больше не разлучают, - грустно улыбнулся Брут. И больше никто из них не проронил ни слова, пока они добирались до пристани, а после плыли на лодке по водам Тибра, далеко за пределы города, где располагалась одна из пещер, избранная изгнанниками для сегодняшней встречи.Пещера была меньше той, куда проскрипты принесли Турна после казни, и менее обжита - просто нора в земле, довольно глинистая: сказывалась близость реки. Зато сюда даже случайно вряд ли мог заглянуть кто-то посторонний.Прищурившись, Брут разглядел людей, занятых какой-то нехитрой работой. А затем - поднявшуюся ему навстречу высокую фигуру. - Турн! Ты все-таки жив! Это правда! - Брут по-мальчишески взвизгнул, бросаясь навстречу другу. - Значит, не все еще потеряно, есть еще надежда возродить Рим...- Есть, и я очень рассчитываю на твою помощь, - проговорил Турн, когда оба они немного успокоились. - Расскажи обо всем, что происходит. Надежна ли власть Тарквиния? И - что с моей семьей? - последние слова он лишь произнес чуть быстрее, ничуть не позволяя страху частного человека за своих близких взять верх над гражданским долгом. - С твоей семьей? - переспросил Брут рассеянно. - Скажи, Турн: простишь ли ты меня, что не я придумал спасти тебя, что я спокойно смотрел тогда вместе с остальными?- Я и не думал ни в чем обвинять тебя, - ответил Турн. - Я знаю, ты не мог ничего сделать незаметно от Тарквиния. Мог только лечь рядом, ничего не добившись... Но скажи, наконец, что с ними! Судя по тому, как ты медлишь, вести печальные, - он замер, ожидая самого страшного удара. - Да, - подтвердил Брут изменившимся голосом. - Турн, ты всегда был мужественным человеком... Твои старшие сыновья убиты в тюрьме, якобы при попытке к бегству.Турн некоторое время сидел неподвижно, с закрытыми глазами, будто окаменев, только из-под прикрытых век сползли по иссеченному шрамами лицу две слезы. Потом он произнес глухо, отрывисто:- Они были храбры. Они были горды. Они могли стать героями в Риме.- Именно поэтому Тарквиний не мог пощадить их, - согласился Брут и, покосившись на Виргиния и Арпина, сидевших тут же, добавил: - Аполлон запретил ему казнить людей открыто, но он нашел способ обойти запрет. Виргиний раздосадованно хлопнул себя по лбу:- Это я виноват! Мне следовало сказать по-другому, учесть все возможности, какие он придумает, но я слишком плохо соображал и был слишком наивен, чтобы догадаться. - Это не ты виноват, - медленно возразил Турн. - Во всем виноват он, Люций Тарквиний, и он за это поплатится, клянусь всеми богами! - его голос начался почти стоном, но постепенно креп, набирая прежнюю мощь, и даже нечто новое прозвучало в нем, так что, когда смолкла его клятва, собравшиеся явственно различили отголосок, прокатившийся под сводами пещеры, точно лопнула, зазвенев, струна арфы. Потом Турн спросил уже обычным голосом, хоть и с беспокойством:- А где младшие? Эмилий и Ютурна? Что с ними? - Они были у меня, но недавно Туллия забрала их во дворец вместе с моими сыновьями. Прекрасная царица делает честь детям мятежника, позволяя им воспитываться вместе с царскими детьми - девочкой Аретой, дочерью Тарквиния от первой жены, и тем, что должен родиться, - Брут засмеялся, но смех был невеселый.Однако Турн уже не слушал его; он прошелся по пещере от стены к стене, точно досадуя, что еще вынужден скрываться здесь, не имея возможности выплеснуть кипящую в нем ярость и жажду действия.- Чтобы они росли вместе с выродком Тарквиния и Туллии? Нет, этого нельзя допустить! - он остановился перед Брутом. - Ты похитишь Эмилия и Ютурну и приведешь сюда, ко мне!Но Брут покачал головой, лицо его исказилось страданием.- Прости, Турн, но я не имею права сделать этого, как не имел права и пытаться спасти тебя от казни. Формально я их опекун, но в действительности любое мое внимание к ним будет понято превратно. Даже если мне удастся похитить их незаметно, я буду заподозрен первым, и мне уже нельзя будет вернуться в Рим.Арпин, все время присутствовавший при разговоре молча, решил, что пора вмешаться.- Прости, но Брут прав, - обратился он к Турну. - Ему никак нельзя попасть в списки проскриптов, он - наши глаза и уши в Риме, и может привлекать к нам новых сторонников. Я понимаю тебя, но лучше придумать что-нибудь другое для их спасения. Дети моей сестры и мне не чужие, особенно Ютурна... - и молодой богатырь улыбнулся неожиданно застенчивой, светлой улыбкой, вспоминая свою маленькую подружку, которая всегда радовалась встрече с ним, как может лишь ребенок, с восторгом училась у него стрелять из лука, лазить по деревьям и другим занятиям, подобающим скорее мальчику, нежели девочке из благородной семьи. Турн и сам опомнился к тому времени.- Прости меня, - он протянул руку Бруту. - Я не имею права заставлять тебя рисковать, пока не пришло время. Когда-то я тебе сказал: "Терпи и жди", но не думал, что и мне придется научиться им следовать. Для освобождения детей я придумаю кое-что иное, так что ты останешься совершенно ни при чем.- Лучше это сделать через три дня, - сказал Брут, выслушав замысел Турна. - Тогда Тарквиний со свитой будет охотиться в лесу и на болоте - в твоих бывших владениях, теперь доставшихся Бибакулу. Тот, кажется, сам не рад вести туда гостей, но Тарквиний настоял на своем, зная, что там богатая охота. - Посмотрим, кто на кого поохотиться, - мрачно пообещал Турн, снова меряя шагами пещеру. - А что в городе? Остались ли еще люди, которым можно доверять?- Остался Спурий - он теперь главнокомандующий, и поддержит нас, хотя Тарквиний ценит его, насколько может. Я расскажу ему, что ты жив, и могу в следующий раз привести сюда. Он наверняка знает немало честных воинов, не желающих служить Тарквинию. В нем я уверен. Еще некоторые сенаторы и придворные, скорее всего, поддержат нас. Даже двоюродный брат Тарквиния Эгерий Коллатин, говорил мне, что его родственника нельзя было допускать до власти. - Спурию можешь сказать все, он человек верный и вряд ли мог измениться, - ответил Турн. - С остальными будь осторожнее, чтобы не погубить ни себя, ни их. Будь теперь еще осторожнее, чем прежде, не выдай себя ничем... Впрочем, я и забыл, что говорю это самому хитрому и осмотрительному человеку в Риме.- Именно теперь мне будет труднее сохранять осмотрительность, скрыть надежду на перемены, - признался Брут. - Но я выдержу все, даю слово. О, Турн! Ты сам не знаешь, что значит для Рима твое спасение! Для Рима... и для меня, ведь я уже думал, что все пропало... И Рим, и моя жизнь и честь, - проговорил он, закрывая лицо руками. Турн поглядел на него с сочувствием, как в тот день, когда они встретились в лесу наутро после отравления Туллией ее первого мужа.- Рим еще будет тебе благодарен за все, что ты сделал ради него, Юний Брут. Я не знаю, где ты берешь мужество и терпение, чтобы жить так уже с давних пор... - А я не знаю, как ты смог выдержать все, как предпочел смерть даже притворной покорности, - усмехнулся Брут. - Наверное, разная бывает храбрость. Жизнь покажет, от чьей будет больше пользы. А пока - действуй, и я буду действовать, в меру своей хитрости. До встречи!- В следующей раз встретимся не здесь, а в лесной пещере у грота Инвы, - сказал Турн. - Вы со Спурием приедете туда, будто бы на охоту. Но сначала дай мне осуществить то, что я задумал. Тарквиний не должен ничего заподозрить, пока мои дети не будут в безопасности. - Я все сделаю, как ты говоришь, - заверил его Брут. - Удачи тебе! - И тебе удачи, Юний Брут! - пожелал ему Турн на прощание.С теми же мерами предосторожности Брут вернулся к себе домой, чтобы там, наконец, позволить себе отдохнуть, чувствуя себе просто неприлично по нынешним временам счастливым. Правда, Римом по-прежнему правил тиран, и ничто не гарантировало, что удастся свергнуть его власть, по-прежнему ни один человек, проснувшись утром, не мог быть уверен, что доживет до вечера, а сам Брут все еще вынужден был оставаться Говорящим Псом при Туллии, которую беременность сделала еще более капризной и взбалмошной. Но сейчас он был счастлив, как никогда в своей жизни - он снова обрел надежду!