Глава III. Явление свыше (1/1)

Солнце клонилось к закату; его лучи окрасили багрянцем вершины растущих поодаль от болота деревьев. Закатные отблески протянулись и дальше, превращая топь в озеро застывшей крови. Наступал вечер, и поэтому люди, которым поручено было похоронить казненного, торопились принести камни и бревна, чтобы управиться до темноты, наступающей, как всегда в южных странах, очень быстро, без свойственных более высоким широтам сумерек.Однако, прежде, чем первый камень лег в основание могилы Турна, откуда-то сзади, из леса, послышались звуки флейт и нестройное пение, переходящее в вой. Это было так неожиданно, что Бибакул, забыв обо всем, повернулся лицом к лесу, и аблекты, назначенные в могильщики, бросив камни и бревна, глядели туда же. И они увидели...Сначала из леса выбежали несколько причудливых фигур в странных костюмах: женщины с цветами в волосах, в одеяниях, сплетенных из зеленых листьев или в звериных шкурах; сатиры или фавны с козлиными ногами, хвостатые и рогатые. Они закружились в причудливой дикой пляске, аккомпанируя себе игрой на флейтах и свирелях, а временами испуская пронзительные крики. Эти низшие божества были известны всем, и даже образованные римляне не видели ничего неправдоподобного в возможной встрече с ними; но все-таки они обычно не проявляли такого явного интереса к делам людей. Странные фигуры, кружась и подпрыгивая, все приближались, так что люди даже попятились от них к кромке болота. Но это было лишь начало...Совсем с другой стороны, с болота, куда ни один человек не осмелился бы влезть, послышалось шлепанье и плеск, как будто там, вопреки всему, пробирался некто большой и тяжелый. И вот перед изумленным Бибакулом и еще более обескураженными наемниками выросла жуткая и фантастическая фигура. Больше всего она напоминала огромного лохматого медведя - но медведя, держащегося совершенно прямо, как человек, которому передвижение на двух ногах явно не доставляло ни малейших усилий. Но эта огромная мохнатая фигура не могла быть человеком, даже голова ее была звериной, не говоря уж о том, что ни один человек не мог беспрепятственно ходить по болоту, это под силу было только сверхъестественному существу.И оно остановилось возле лежащего в грязи Турна, и заговорило. Голос чудовища был под стать фигуре, хриплый и рычащий, но слова из медвежьей пасти исходили вполне человеческие - во всяком случае, их можно было разобрать:- Кто здесь осмелился призывать гнев богов на голову осужденного? Меня, Сильвана Инву, и моих меньших братьев и сестер, послали поглядеть, кто распоряжается богами, точно рабами!- Инва! Сильван Инва!.. - с трудом выговорил Бибакул при этом внезапном появлении. Аблекты, уже встревоженные предыдущими событиями, тоже поначалу растерялись, не смея ничего предпринимать. Впрочем, они, будучи иностранцами, мало знали о знаменитом Лешем Рамнийских лесов, а потому испугались меньше, чем могли бы коренные римляне. Бибакул, опешивший в первые мгновения, тоже вспомнил то, что под большой тайной передавали друг другу римские жрецы: Инвой обыкновенно притворялся перед невежественным народом человек, чаще всего слуга жрецов, выполнявший их тайные поручения. Последним из таких был беглый преступник Авл, тоже замешанный в заговоре против Турна. Правда, в последнее время ходили слухи, что Инва ведет себя странно, делает совсем не то, что ему приказывали; он же якобы похитил молодого Виргиния, вопреки приказу его грозного деда. Но Бибакулу не хотелось вспоминать о темных делах, сделавших его наследником Руфа, а потому он, отпустив на свободу служивших им шпионами рабов, постарался забыть и об Инве. Но вот теперь это жуткое косматое чудовище, казалось, явилось обвинять его, на что уж точно не могло быть никакого приказа! И впервые Бибакулу, хоть и знакомому с обратной стороной "чудес", устраиваемых римскими жрецами, подумалось, что перед ним настоящий Леший, во всем могуществе бессмертного, неуязвимого и наделенного невероятной силой существа. Только присутствие подчиненных помогло ему собраться с мыслями:- Это я, Квинт Бибакул, фламин Юпитера, просил у богов справедливого наказания преступнику, и сделал это по воле царя Римского, могучего Люция Тарквиния! - произнес он несколько торопливо, но уже успокоившись.- Откуда вам, смертным, знать, что справедливо в глазах богов, а что нет? - прорычал Инва еще более низким голосом, и вдруг почтительно поклонился, указывая куда-то за спины собравшихся, по направлению к лесу. - Я - только посланец богов, тот, в чьем облике людям проще всего распознать их священную волю. Но сегодня Великий Бог явится к тебе сам, чтобы передать весть, важную для Рима и его царя. Вот, мы все приветствуем его!Снова запели флейты и свирели, но теперь их голос звучал иначе - более упорядоченно, и в нем слышалась такая радость, что все невольно повернулись к нему. Стройный юноша, облаченный в белое, стоял у опушки леса, позади меньших божеств, его волосы в лучах заходящего солнца казались раскаленным пламенем хвоста кометы, и сама его высокая фигура, казалось, светилась. За спиной его виден был лук и колчан, полный стрел.- Скажи своему царю, что он очень виноват перед богами! - произнес он.Это новое явление сильнее всех предыдущих потрясло доверенных тирана. Среди аблектов было двое или трое спартанцев, в те времена охотно поступавших на службу к любому правителю, что щедро платил; они первыми узнали говорившего и, как ни грубы были сердца этих наемников. опустившихся до палаческой службы, склонились перед ним:- Лучезарный Аполлон, прости нас! - выдохнули они. Остальные, еще не перенявшие греческого культа, были потрясены меньше, однако и они поспешили склониться, подражая примеру товарищей. Вера в Аполлона тогда еще только начинала распространяться по земле Италии, преимущественно, конечно, среди богатых и образованных людей, поддерживающих отношения с греческими торговцами, а также жрецами, особенно могущественного Дельфийского оракула. Правда, римляне по-своему переосмысливали его образ: еще не считая нужным воздавать ему почести как покровителю ненужных по скромности их жизни изящных искусств, не додумавшись отождествить и с богом Солнца, они увидели в нем бога смерти, владыку далекоразящих стрел, а не сладкозвучной лиры. Это не было ошибкой: в то время считали, если человек умирал внезапной и неожиданной смертью, без видимых причин, что его сразил своей стрелой Аполлон, а женщину - его сестра, Артемида-Диана. И вот теперь он был разгневан, пусть даже не на жреца и воинов, а на пославшего их царя...И, не позволяя никому усомниться в чудесном явлении, огненноволосый лучник стремительно пустил стрелу в сухое дерево за спиной Бибакула. О чудо! - стрела на лету вспыхнула пламенем и подожгла дерево, мгновенно занявшееся огнем. Доверенные римского тирана застыли, как громом пораженные, готовые внимать всему, что скажет им бог.- Отдай моей свите этого человека, - произнес Аполлон торжественным голосом. - Богов вы призывали в свидетели его вины - боги и назначат ему наказание. Своему царю скажи, что он превысил человеческую меру в своей мести, и должен теперь не других казнить, а отвратить наказание от самого себя. Пусть принесет богатые жертвы богам, а главное - год и один день не казнит никого, кроме убийц и воров - установленных законом преступников, а не жертв своего произвола. По истечении этого срока он получит новые указания. Если же Люций Тарквиний и Туллия нарушат мой приказ, то превратятся раньше срока в разбитых, одряхлевших стариков, ненавидящих все на свете и друг друга, и не смогут ни радоваться, ни спать спокойно! Передай им мой приказ дословно, Квинт Бибакул - или промолчи, если хочешь. Но в этом случае кара небес все равно найдет их, и тебя не минует тоже. Его голос был так звучен и торжественен, так четко разносился в пространстве, что не допускал мысли о возможном кощунстве смертного. Никто - и менее всех Бибакул, вовсе не желавший отведенной ему Тарквинием роли палача, как ни выгодна была ему смерть Турна, - не осмелился бы возражать. - Я сделаю, как ты приказываешь, Великий Бог, Аполлон Разящий - передам твой приказ царю и царице. И, если ты желаешь забрать проклятого мятежника, я расскажу, что сами боги решили покарать его за умыслы против царя, как покарали Тантала, Сизифа и Иксиона!- Не смей говорить от имени богов! - строго повторил Аполлон, и его озаренная закатным солнцем фигура сделалась темной и мрачной. Лесные существа встретили его преображение новым музыкальным переходом - пронзительный плач флейт сменился рокотом барабанов, не очень громким, но выразительным и грозным, как далекие раскаты грома Юпитера-Зевса. Самый яркий и светлый из богов скрылся, растворился в смыкающемся мраке с последним лучом заходящего солнца. Только его лесная свита осталась присматривать за людьми. Впрочем, те еще не опомнились от изумления, и никто даже не тронулся с места, когда Сильван Инва взял в лапы истерзанного Турна, как будто тот ничего не весил, и вместе с ним скрылся в лесу, в сопровождении сатиров, фавнов и нимф.Но Турн уже не почувствовал этого, как не узнал и о чудесном явлении божеств, пришедших его освободить. И его могучим силам, обернувшимся против него, все же настал предел, и он постепенно переставал чувствовать, что происходит вокруг. Лишь раз в полузабытье он явственно разобрал голос таинственно пропавшего Арпина, своего родственника, сына своего тестя. Только голос - невозможно было понять, что он говорит. Что ж, все правильно: Арпин ведь умер, и он умирает, им и положено встретиться... И больше Турн ничего не ощущал. Он не пришел в себя и тогда, когда фантастическая процессия, какую представляли собой его спасители, скрылась в одном из лесных гротов, составлявшем часть разветвленной запутанной сети подземных пещер, подобно критскому Лабиринту, только нерукотворному, созданному самой природой. Даже когда одна из женщин смочила водой его пересохшие губы, он лишь непроизвольно слизнул несколько капель, не отдавая себе отчета, откуда взялась драгоценная вода. И когда Инва с неожиданной для его медвежьих лап ловкостью разрезал ремни, стягивающие его руки и ноги, вправил в суставы вывихнутые руки, - Турн лишь глухо стонал, чего никогда бы не сделал, оставаясь в сознании. В некотором роде это было и к лучшему, потому что медленно возвращающееся в почти уже омертвевших руках и ногах кровообращение и сквозь забытье ощущалось им мучительно, да и его раны, которые немедленно принялись обрабатывать женщины, промывая отваром каких-то, видимо, лечебных трав и очищая белым самшитовым мхом, тут же принялись снова кровоточить. Тем временем жители пещеры один за другим сбрасывали костюмы мифологических существ и оставались в обыкновенной одежде италийских поселян. Сыгравший дерзко и великолепно бога Аполлона, при красноватом свете горевших в пещере факелов, оказался обычным земным юношей лет двадцати с небольшим, стройным и изящным, а под снятой медвежьей головой Инвы оказалась голова другого молодого человека, сильного и мускулистого, с грубым лицом. Над лежащим без сознания Турном хлопотали нежная нимфа и неистовая менада, изможденная и подурневшая до времени, с бешеным блеском горящих глаз. Подальше, у стенки грота, готовила что-то над импровизированным очагом чета стариков: высохшая дряхлая женщина мешала что-то в котле, а такой же тощий мужчина подбрасывал ветки в огонь. Две молодых девушки принялись помогать им, доставая из отнорка пещеры, как из ледника, копченое мясо, ягоды и грибы, козье молоко и другую немудреную снедь. Одна из них успевала еще покачивать на руках ребенка, хотя по своей юности и еще не до конца сформировавшейся фигуре, едва ли могла быть его матерью. А трое молодых мужчин, прежде изображавших фавнов или сатиров, теперь приняли свой обычный облик и, казалось, ожидали приказаний от "Аполлона" или "Инвы", которых здесь, видимо, считали за главных.Что же это были за люди и почему прятались в пещерах? Как решились они с невероятной дерзостью выдать себя за богов и ради чего осмелились забрать у палачей обреченного на казнь Турна?