Глава VII. Торжество победителей (1/1)

Что за скопленье наpода, словно выставка мод,Один дpугого важней и главней,И вьется длинная очеpедьКотоpой не видно конца.Здесь по субботам пpоизводят бесплатную записьВ геpои вчеpашних дней,Сpывая звезды с погон,Стиpая кpаски с лица.Еще вчеpа мы занимали отдельное купе,Чеpез окно обозpевая пpостоp,Казалось все вокpуг на светеДышало вечной весной.А только вдpуг на pассвете стук в двеpь -Это к нам идет общественный контpолеp,Как вы могли не заметить,Что кончился ваш пpоездной.Геpои вчеpашних дней,Это геpои вчеpашних дней,Давайте будем снисходительныК геpоям вчеpашних дней.Геpои вчеpашних дней,Это геpои вчеpашних дней,Я не хотел бы быть записаннымВ геpои вчеpашних дней.("Машина времени")В тот день римляне поспешили развить достигнутый успех. И воспользоваться победой над Урзусом Максимом следовало немедленно, пока самниты не успели опомниться от того, что только что казалось им невозможным, непредставимым. Эмилий Скавр видел с возвышения, как они толпились в поле, собираясь группами, не в силах поверить в то, что случилось. Потом медленно направились обратно к городским воротам. Их поражение было непоправимым, потому что больше у них никогда не будет такого могучего вождя, каким был Урзус Максим. Теперь уже не развевались победно разноцветные перья на самнитских шлемах, но печально поникли, а рога и окарины исполняли совсем другую музыку, траурную, протяжную и заунывную. Но римлянам некогда было жалеть побежденных. Созвав уцелевших в бою командиров, среди которых был и Турн, наскоро успевший привести себя в порядок, Эмилий Скавр сказал им:- Сегодня же мы должны захватить Арпинум, пока самниты не опомнились и пока не подошли союзники Урзуса Максима. Когда они узнают о нашей победе, скорее всего, и не придут, но мы еще не победили. Город не разрушать: мы остановимся здесь на зиму. Не допускайте лишних жертв. Я надеюсь сделать самнитского медведя нашим союзником, а для этого мы должны вернуть город ему. Все ясно?Римские командиры уже расходились снова строить в сотни и когорты свое измученное, окровавленное войско, когда главнокомандующий взял за руку Турна:- Ты сегодня сделал больше, чем целая армия. Можешь отдохнуть, не идти на штурм.Но юноша не принял такого предложения:- Я устал не больше других, и еще смогу сражаться. И вряд ли у самнитов найдется второй Великий Медведь. У него ведь нет сыновей?- Нет, насколько мне известно, одна только дочь, взрослая, но пока незамужняя... Не так уж просто найти для дочери достойного мужа, - многозначительно заметил полководец.Но Турн предпочел не понять намека, собираясь вместе со всеми на штурм Арпинума. В этот раз Эмилий Скавр сам повел армию. Под его командованием римляне, хоть и сильно потрепанные предыдущим сражением, обретали уверенность в своих силах, ту самую, которой так не хватало их противникам. Самниты еще не успели опомниться, им трудно было смириться, что их могучий и непобедимый князь впервые проиграл битву. Вернувшись в город, они не успели как следует подготовиться к обороне, в пользу которой не особенно верили даже храбрейшие из них. А опомниться им римляне уже не дали...К утру все было кончено. В захваченном Арпинуме хозяйничали римляне, а уцелевшие жители были взяты в плен или прятались в подземельях и других местах, казавшихся им надежными убежищами.Впрочем, повинуясь приказу Эмилия Скавра, победители обращались с завоеванным городом мягче, чем могли бы. Воодушевленные сравнительно легко доставшейся им победой, они убивали только тех, кто сопротивлялся, а сотники и тысячники, слышавшие приказ главнокомандующего, не давали воинам зарваться. Дисциплина в римской армии была такова, что даже в гуще сражения воин не смел ослушаться приказа старшего по званию, в противном случае - смерть, это знали все. Возникшие в ходе сражений пожары немедленно тушились, к захваченным домам и храмам римляне ставили охрану - город было строго приказано сохранить. Эмилий Скавр обещал римлянам весь Самний, сколько они смогут пройти, но Арпинум был ему нужен целым.Уже совсем рассвело, когда римский полководец въехал в город на приведенном ему белом коне. В сопровождении других командиров и лучших воинов он проехал по главной улице к княжескому дворцу, единственному, оставшемуся пока не взятым. "Дворец" Урзуса Максима, впрочем, превосходил окружающие его дома знатных самнитов только размером. В остальном это был такой же приземистый и массивный каменный дом, казавшийся вытесанным из одной сплошной скалы. Живописным его делали разве что растущие вокруг сады, да и те больше напоминали естественно выросший лес, до которого никогда не дотягивались ножницы садовника. Даже римлянам, ценившим, кто всерьез, а кто напоказ, простоту древних образцов, "медвежья берлога" показалась нарочито безыскусной, как будто жившие в ней прекрасно знали, какая о них идет слава, и намеренно поддерживали ее. Окна княжеского дворца были закрыты деревянными ставнями, однако, когда римляне проезжали мимо, одно из них на миг приотворилось, и за ним мелькнула неясная тень, но так быстро, что никто не успел ее заметить.Эмилий Скавр первым поднялся по ступеням крыльца, и римские воины уже приготовились выломать для него дверь, но та вдруг распахнулась сама, и над головой римского полководца взметнулась секира, удерживаемая парой сильных и мускулистых, но все-таки, несомненно, женских рук.Воины из свиты главнокомандующего схватились за оружие, но их вмешательство не потребовалось. Скавр сам перехватил руки женщины и спокойно произнес, переступая порог:- Мы больше не враги, княжна Урсула, не бойся ничего. Твой отец ранен и в плену, ему будет полезна твоя забота.Высокая сильная девушка, синеглазая, с тяжелыми пепельными косами, одетая в голубое шерстяное платье, с жемчужным ожерельем на груди, замерла, недоверчиво глядя на вошедших.- Ты - командующий римской армией? - уточнила она у Эмилия Скавра и, получив утвердительный ответ, продолжала: - Поклянись, что мой отец жив, и ты приведешь меня к нему, а не отдашь в рабство! Она говорила сурово и невозмутимо, истинная княжеская дочь, а не пленница во власти врагов. И римский полководец охотно подтвердил клятвой, что Урзус Максим жив, и княжна может, ничего не боясь, последовать за ним. После его клятвы девушка заметно успокоилась и проговорила уже мягче.- Хорошо, я верю тебе! Мне трудно было поверить, что моей отец жив; вот, рядом с тобой воин, который его сразил, - ее твердый взгляд неприязненно скользнул по Турну, однако на Эмилия Скавра она смотрела уже без ненависти. - Твоему отцу ничего не угрожает, но он пока что останется в нашем лагере, - сказал полководец. - Так что же: пойдешь ли ты ухаживать за ним или останешься здесь под надежной охраной? - Я пойду к отцу, - не задумываясь, ответила княжна Урсула. Эмилий Скавр не сомневался в том, какое решение она примет. И еще подумал: плохо показалось бы тому, кто вздумает обращаться с ней, как с обычной рабыней! - Это очень хорошо. Вы оба будете приняты у нас не как пленники, а как почетные гости. Римляне умеют уважать достойных противников... и прекрасных женщин, - последняя фраза сорвалась с его уст невольно, и римляне с удивлением поглядели на своего командующего.Вождь самнитов действительно очнулся к тому времени и обнаружил себя в плену, правда, лежащим на лучшей постели, какую могли предложить римляне в походных условиях, но все же под охраной вражеских солдат. Но в первые минуты Урзус Максим был еще слишком слаб, чтобы предпринимать какие-то меры, а, когда его сознание прояснилось, он понял со всей очевидностью, что его армия разбита, город взят, и война проиграна окончательно.А через некоторое время в палатку Великого Медведя вошла его собственная дочь в сопровождении римского главнокомандующего и его свиты.- Значит, и ты, Урсула, в плену, - горько проговорил побежденный князь самнитов, гладя пышные волосы дочери. - Тебя не взяли бы, не захватив весь город, я знаю. Значит, наши победители, надо полагать, пришли сказать, что Арпинума больше нет, а нас хотят отправить в Рим? - он гордо взглянул в глаза Эмилию Скавру. - Если у тебя есть хоть немного чести, оставь нам меч и прикажи своим уйти... ненадолго. - Я не собираюсь долго держать вас в плену... - начал полководец, но княжна Урсула перебила его, спеша успокоить отца:- Нет, все совсем не так ужасно, как ты думаешь! Арпинум, правда, взят, и я в плену, но римляне куда великодушнее, чем мы могли ожидать. Город не разрушен, все осталось как при тебе, и твой народ ждет тебя!- Это правда? - спросил Урзус Максим, приподнимаясь на локте и пристально глядя на римских вождей.- Правда, - заверил его Эмилий Скавр. - Я надеюсь, мы с тобой сможем договориться, и тогда я сохраню тебе свободу и власть. Мы больше не враги, а станем ли союзниками - зависит от тебя. Урзус Максим еще некоторое время вглядывался в римского полководца, будто стремился прочесть его мысли. Но вместо этого устало опустился на постель:- Зависит от того, какие условия ты поставишь... Не знаю, я плохо соображаю сейчас, голова трещит, точно на нее обрушили мельничный жернов... При этих словах стоявший среди других молодых воинов Люций Юний украдкой толкнул Турна:- Мне показалось, та жуткая палица как раз и была размером с жернов... Турн сделал ему знак замолчать, слушая, что ответит Скавр своему пленнику.- Мы вернемся к этому разговору, когда ты будешь здоров, - пообещал римский полководец. - До тех пор за тобой будет ухаживать твоя дочь. Обещаю тебе, что в городе ничего не случится, пока ты не примешь решение. Услышав его обещание, да еще данное при стольких свидетелях, дочь Великого Медведя с благодарностью взглянула на римлянина. Теперь она вполне успокоилась, потому что к обещаниям и клятвам тогда относились серьезно, и весьма немногие рисковали давать их, собираясь нарушить. Когда римляне уже собирались уйти, Урзус Максим разглядел среди воинов высокую фигуру Турна. Он хотел уйти, чтобы, по замыслу Скавра, ничем не задевать чувств недавнего противника, но тот сам сделал ему знак подойти.- А-а, это ты, победитель самнитского медведя! Ну покажись, должен же я знать, что не стыдно было проиграть тебе. Не будь тебя, вряд ли бы сегодня вы увидели меня побежденным, а тем более пленным... - Я сделал все, что мог, - невозмутимо сказал Турн, хоть ему и приятна была похвала такого могучего воина, который вряд ли стал бы льстить, даже с выгодой для себя.- Ты хорошо дрался и честно победил, - продолжил Великий Медведь. - Не носи я поверх шлема медвежьей головы, моя собственная от такого удара разлетелась бы вдребезги, как глиняный горшок. Глупо недооценивать противника, этим только принижаешь себя. Дай мне руку, еще вчера она считалась не слабейшей в италийских землях.- Я с радостью пожму твою руку, и надеюсь, что ты еще много лет останешься величайшим воином самнитов, а может, и других народов, - ответил Турн, охотно исполняя просьбу побежденного вождя.Такой обмен любезностями может показаться неправдоподобным для той полулегендарной-полуисторической эпохи, но в действительности был именно ее порождением. Суровые, воинственные италийские племена порождали воинов, отважных и зачастую жестоких, но умеющих ценить доблесть и мужество противника, особенно если был решен самый повод для раздора; тогда вчерашний враг мог даже стать другом. Недостаток манер тем древним воинам, особенно занимающим высокое положение, с успехом заменял обычай, предписывающий сдержанность и учтивость, по крайней мере, при обращении с равными. Какой-нибудь надменный глава рода мог позволить себе самое неприглядное поведение дома, с семьей и рабами, но оскорбить равного себе означало бы унизить себя больше, чем его. А здесь, к тому же, у недавних противников были основания уважать друг друга. Кроме того, Урзус Максим был слишком силен, чтобы питать ненависть к кому бы то ни было, раз уж он признал победу Турна честной. И теперь он разговаривал с римлянами так, словно они были у него в гостях, и он, как ни в чем не бывало, принимал их в своем дворце в Арпинуме. Только гордость теперь и оставалась пленному самнитскому князю, и она не изменяла ему даже в полной власти врагов, хотя бы и неожиданно обходительных. Многие римляне, глядя на него, втайне размышляли, смогли бы они держаться так же, измени им удача.По какому-то совпадению, именно об этом Великий Медведь и сказал Турну: - Может, от удара по голове ума и не прибавляется, но ты меня все же выслушай. Хочу дать тебе совет. Ты теперь наживешь в Риме много друзей и не меньше врагов. Тем, кто превосходит других, всегда завидуют, а ты ведь сидеть смирно не станешь? Когда у тебя будут враги, не поворачивайся к ним спиной. Не то проиграешь не в честном бою, как я, а враги будут не так великодушны, как вы сегодня.Турн только пожал плечами. Если он и вспомнил на мгновение фламина Руфа и других римских недоброжелателей, то сейчас ему, упоенному своей величайшей победой, их возможные козни казались незначительными, как льву - тенета паука. К тому же, не следовало выдавать самниту, что не все римляне едины, и кто-то из них может со временем стать его врагом. - Я благодарю тебя за совет, князь, - ответил он со сдержанной вежливостью, - но надеюсь, он мне не пригодится. А свой час я принять сумею, когда он придет. Сейчас мне пора идти, да и тебе нужен отдых. Покинув палатку своего пленника, юноша чувствовал на себе настороженный взгляд дочери Великого Медведя. Княжна Урсула готова была помириться с римлянами, но не могла простить Турну поражения своего отца и его армии.Впрочем, Турн не обращал на нее внимания. Он торопился уйти, потому что вспомнил обещание, данное совсем другой девушке. И, пока римляне занимали лучшие дома Арпинума, Турн направился к Вороньей пещере, где жила красавица Кармента.