Глава IV. Корни вражды (1/1)

Всё шло почти неплохо,Пока я не родился в лесу,Всё шло почти неплохо,Пока я не родился в лесу.В лесу есть друзья и, конечно, враги,И все живут, понятно, по закону тайги.И вроде, всё ничего,Да только не видно ни зги,Я стал подозревать,Что лесом не кончается мир.Я стал почти уверен,Что лесом не кончается мир.Тогда я вылез из окопаИ сказал "привет, кончайте балаган,Пошли со мною на свет,Я не знаю пути, но большеМеня здесь нет".("Секрет")Молодые люди покинули дворец, углубившись в темную прохладу сада, полного таинственных ароматов ночи. Только когда музыка и свет факелов из дворца остались позади, Юний решился заговорить:- Поздравляю тебя, Турн: сегодня ты приобрел очень много! Лучшую невесту в Риме, внимание царя, влиятельного тестя и надежных друзей... и очень опасного врага. - Это ты про Руфа, что ли? - беззаботно отмахнулся Турн. - Пусть злится, что ему еще остается теперь, когда царь перед всеми признал меня женихом Эмилии? Ничего ему не сделать, и он сам прекрасно это понимает. Но Юний с сомнением покачал головой, не будучи так уверен.- Сейчас, конечно, ему уже не помешать тебе, но я уверен, что в будущем он еще постарается тебе навредить, где только сможет. Поверь, Турн: фламин-диалис значит в Риме гораздо больше, чем ему следовало бы. Отец много рассказывал мне о темных делах Руфа... делах, о которых Сервий не подозревает, и в которые не поверил бы, если бы ему рассказали.- Ну так что из того? - ответил Турн, ничуть не обеспокоенный. - Пока фламин не захочет причинить зло мне и моим близким, мне нет до него дела. Кроме того, мы завтра уходим на войну, и уж к самнитам-то, надеюсь, рука Руфа не дотянется. Юний зябко и как-то неопределенно повел плечами, то ли от прохладного ночного ветра, то ли не был так уверен относительно возможностей фламина.- Скажи, Турн, как тебе понравилась твоя невеста? - поспешил он сменить тему.- Эмилия - прелестная девочка, и, похоже, вырастет красивой девушкой и хорошей хозяйкой; чего еще можно ждать от жены? Кроме того, я рад, что могу избавить ее от лап родственников Руфа. А ты, Юний? Когда твой отец найдет для тебя подходящую невесту?Юний прерывисто вздохнул и опустил голову, как бы не решаясь поглядеть в глаза Турну.- Он ее уже нашел...- Нашел? Но почему ты не говорил мне?.. - Послушай, Турн, и пойми правильно: это тоже часть современной политики, запутанной, как клубок пряжи в когтях у кошки. Мой отец гораздо больше боится растущего влияния жрецов, чем ты или Эмилий Скавр, ведь он чаще сталкивается с ними на совете у царя и в Сенате. Отец пытается привлечь на свою сторону те фамилии, что пока держатся в стороне. Он говорит: если Руф и Клуилий опутали пол-Рима своими сетями с помощью родственных и брачных связей, то нам нужно делать только то же самое. А неравный брак тоже может стать хорошим союзом. К тому же, невеста все равно вырастет, а я через пятнадцать лет еще не успею состариться... - Через пятнадцать лет? - удивленно переспросил Турн. - Кого же он тебе сосватал?- Дочь Вителлия Фигула. Неважно, что она еще не научилась толком говорить, зато у нее много братьев, дядей и прочих родственников, которые, может быть, и согласятся в будущем помогать ее мужу, - с иронией отозвался Юний.Подобный неравный брак по сговору старших в семье был для римлян в порядке вещей. Молодые люди обязаны были повиноваться старшим, независимо от пола и возраста. Если взрослого юношу объявили женихом малышки, еще не способной понимать, что это значит, он должен был подчиниться и провести лучшие годы жизни не женатым и не холостым; если бы за это время он полюбил другую, все равно не мог бы расторгнуть помолвку, не нанеся оскорбления семье невесты, а сам был бы подвергнут домашнему суду со стороны отца и мог быть даже казнен. Если рабы были бесправны перед господами, но и каждый из господ, как минимум, в прошлом, был не свободнее любого раба. И люди не осуждали такой порядок, по крайней мере, пока он не касался их самих и их близких. Так и молодой Юний смирился с решением своего отца, понимая, что оно продиктовано любовью, хоть и стыдился отчасти его уклончивости перед партией Руфа: ведь стремление заполучить союзников где угодно и любой ценой, означало, что Юний-старший не надеется на победу и только пытается добиться, чтобы его сыну не слишком жал рабский ошейник. Но Турн не мог скрыть своего удивления; хоть и знал, конечно, о римских обычаях, до сих пор не задумывался, что столкнуться с ним может каждый.- Не понимаю, как ты с этим согласился, - проговорил он, пытаясь заглянуть в глаза Юнию в мерцающем свете факелов. - Я хотя бы познакомился с Эмилией и могу представить ее взрослой; иначе бы, поверь моему слову, ничто на свете не заставило меня дать согласие. Но малышка, которую придется ждать много лет, и неизвестно еще, что из нее вырастет - совсем иное дело. Я сочувствую тебе, Юний!Но тот уже успокоился, мгновенно отвлекся на другое; такая его способность моментально менять настроение много лет ставила в тупик всех, знавших этого человека. И теперь он воскликнул с мальчишеской беззаботностью: - Не сочувствуй мне, Турн! У меня еще много времени впереди; зато я надолго сохраню свободу и останусь молодым, когда ты и твои сверстники превратитесь в важных глав семейств. Лучше сегодня порадуйся за меня, да и за себя тоже, ведь в следующий раз не скоро можно будет повеселиться!И он ухватил друга под руку, собираясь свернуть с освещенной факелами аллеи, но тут они оба услышали детские крики и плач, и немедленно поспешили туда, где они раздавались.Возле пышных цветочных клумб возились двое детей, два мальчика в богатых одеждах, с детскими прядями на макушке, более длинными, чем остальные волосы, и с золотыми талисманами-буллами на шее. Они, вероятно, воспользовались суетой во дворце, чтобы убежать в сад и поиграть там еще немного в неурочное для них время, но игра внезапно приняла другой оборот, совсем невеселый. Поодаль от них стояла чернокожая нянька, не смея вмешаться и увести детей домой.Старший мальчик, лет восьми, красивый, смуглый и черноволосый, повелительно воскликнул, приказывая второму, который был младше года на два и гораздо меньше и слабее: - Неправильно! Ты не так кланяешься, Арунс! Давай еще раз: я буду царем, а ты приветствуешь меня по-этрусски. Кланяйся до земли, понял? Но младший уже устал и хотел спать, и взмолился унылым голосом:- Люций, давай продолжим играть завтра! У меня уже глаза закрываются. Ляжем спать, а завтра ты опять будешь царем.- Завтра? Я всегда буду твоим царем, ты, глупый щенок! - старший подскочил к брату, сжав кулаки. - Пока ты не поклонишься правильно, я тебя не отпущу! Давай, сложи руки вот так, как показывала тетя Виэтрикс, и кланяйся до земли, ну!Арунс послушно наклонил голову, и в это время Люций с силой хлопнул его по спине, так что младший мальчик потерял равновесие и упал под ноги брату. Тот, отступив на шаг, картинно сложил руки на груди и ждал, пока он поднимется. Наконец, Арунс встал на ноги, бледный, дрожащий, взглянул на брата взглядом, полным укоризны: - Люций, не надо так! Я же тебе ничего не сделал... - А мне не нужен брат - размазня и неженка! - яростно воскликнул старший. - Какой из тебя царевич, если ты даже подданным быть не годишься? Я, когда вырасту, стану царем после Сервия, а из тебя никогда ничего не выйдет! - и он с силой толкнул плачущего брата прямо в колючие кусты.Эту картину и застали подоспевшие Турн и Юний, сразу узнав в мальчиках воспитанников Сервия, сыновей Тарквиния Приска. Они росли в условиях, подобающих их сану, и очень рано узнали о славе своей семьи в Риме и в родной Этрурии - трудно сказать, к лучшему ли. Несмотря на все предостережения своего друга, Турн шагнул к старшему из братьев Тарквиниев и схватил его за плечи. Мальчик рванулся, пытаясь освободиться, но с тем же успехом мышонок мог бы пытаться разжать когти кота. Турн глухо произнес, держа его: - Значит, ты любишь справляться со слабыми, Люций Тарквиний? А как тебе нравится быть слабым самому? Не дергайся и не брыкайся, тебе ничего не сделать. Если ты хочешь быть царем, запомни этот урок! Он встряхнул мальчика еще раз, потом отпустил и, не оглядываясь, пошел прочь вместе с Юнием. Позади, в розовых кустах, черная нянька помогала выбраться из колючек маленькому Арунсу и обещала рассказать ему в утешение еще много новых сказок.Оставшись один, старший мальчик с ненавистью уставился вслед Турну. При свете факелов можно было разглядеть, как он сжимает кулаки, как пылают его щеки и злобно кривится чистое детское лицо, только что напоминавшее изображения маленького Амура или Гермеса-Меркурия. Теперь в нем появилось нечто нечто пугающее; казалось, ненависть этого ребенка превосходит силы его нежного возраста. Он яростно шептал задыхающимся голосом: - Поднять руку на меня, сына Тарквиния Приска! Сам царь никогда не посмел бы, а он осмелился обойтись со мной, как с рабом! Значит, сила - самое главное, и у кого она есть, тому все можно! Ну что ж, я тоже вырасту сильным, и тогда заставлю его ответить за все! Клянусь всеми богами, я уничтожу тебя, Турн Гердоний! И, как только мальчик произнес клятву, какие искренне верящие в богов римляне остерегались давать, чья-то рука мягко коснулась его волос. Он испуганно дернулся от неожиданности, потому что не слышал шагов подошедшего, упиваясь своей яростью. Перед ним стоял уже немолодой мужчина, высокий и худощавый, с величественной осанкой, особенно в торжественном жреческом облачении, которое было на нем сегодня по случаю пира; его рыжие волосы, уже обильно пробитые сединой, прикрывала маленькая круглая шапочка, тоже полагавшаяся его сану. Это был фламин Юпитера, Децим Виргиний Руф. Наделенный почти сверхъестественным чутьем на все, что могло пригодиться в осуществлении его честолюбивых замыслов, он и в этот раз оказался как раз вовремя, чтобы утешить царского воспитанника в его уже не детской жажде мести. - Я вижу в тебе дух твоего отца, царевич Люций! Он сейчас благословляет тебя с Блаженных Полян. Никому не позволено смеяться над наследником Тарквиниев. Мальчик в первую минуту едва не бросился с кулаками на жреца, ставшего свидетелем его унижения, но постепенно был побежден его отеческим тоном, какой фламин иногда умел на себя напускать, и слушал уже с почтительным вниманием. - Никому, и менее всех - Турну Гердонию! - подтвердил он. - Я отомщу ему, как только мне хватит сил. И... когда-нибудь Сервий состарится, а я как раз стану взрослым...Руф усмехнулся. Похоже, этот мальчишка как раз мог стать тем, кто нужен ему. - Не так быстро, царевич, - вкрадчиво проговорил он. - Я научу тебя быть сильным. Я дам тебе гораздо большую силу, чем та, что составляет превосходство быка, а не человека. Тогда ты отомстишь Турну и любому, кто осмелится тебя задеть. И станешь царем - то есть вернешь звание, назначенное тебе с рождения.- Тетя Виэтрикс говорила мне, что этрусские лукумоны передают власть от отца к сыну, а не как в Риме, на этих нелепых комициях, - припомнил мальчик.- Вот видишь! Если ты будешь слушать меня, я научу тебя, как добиться, чтобы римляне сами рады были назвать царем тебя, и никого другого. Только обещай мне, что никому не расскажешь, чему я стану тебя учить. Никому - ни царю, даже если он тебя спросит, ни брату, ни няне перед сном. Сможешь?- Смогу, - без колебаний пообещал Люций Тарквиний. И Виргиний Руф, разглядев в полутьме, как строптиво блеснули глаза мальчика, поздравил себя с удачным выбором.А Турн и Юний тем временем ушли далеко вперед, точно спешили оказаться подальше от неприятной сцены. Турн был все еще раздражен увиденным; не подозревая, к каким именно последствиям приведет этот вечер, он, однако, опасался именно их, не доверяя тому, что может вырасти из маленького Тарквиния.- Непонятно, занимается ли кто-нибудь вообще воспитанием этого мальчишки? - проговорил он сквозь зубы, еще не успокоившись. - Не знаю, кто из него вырастет, но только не воин. Истинный воин должен уметь не только наносить удары, но и получать их. А он, похоже, до этого дня думал, что бить всегда будет только он. Как будто вокруг одни рабы, включая и родного брата. Однако Юний на сей раз не придал случившемуся большого значения.- Не обращай на него внимания, он еще маленький. Подрастет - перестанет изображать надменного царевича. А детская драка - мелочь. Все мальчишки дерутся. Можно подумать, ты ни с кем не дрался в детстве. - Я дрался, конечно, но это было совсем по-другому. В мальчишеской драке даже синяки и кровь - продолжение игры, и после нее ты сам посмеешься над собой вместе с недавним противником. Но Люций Тарквиний... Он дрался по-взрослому. Не дрался даже, а издевался над родным братом, не давая ему ответить. Из таких воины не получаются. Царь слишком снисходителен к этому мальчишке. К нему бы приставить армейского центуриона построже, может быть, еще сделал бы из него человека.- Сервий никогда на это не пойдет, - вздохнул Юний. - Он считает, что выразит свою благодарность Тарквинию Приску тем, что воспитает его сыновей как своих. К ним приставлены лучшие воспитатели, обучающие и наукам, и приемам боя, но отдать их в военный лагерь царь не согласится, можешь не предлагать. - Я и не собираюсь, - мрачно ответил Турн, успокаиваясь. - Мне, в сущности, нет до них дела. Но старший сын Приска мечтает стать царем. Пусть боги сохранят Рим, если это случится! - Да будет так! - отозвался Юний. - Впрочем, пока что у Рима есть и более насущные проблемы. Война с самнитами, например... "Мы обязаны раз и навсегда показать соседним племенам, что они не имеют права вмешиваться внутренние дела Рима и защищать его врагов, гнусных изменников отечества!" - проговорил он, искусно подражая голосу фламина Руфа, торжественному и чуть гнусавому в минуты воодушевления. Сходство получилось таким поразительным, что Турн невольно усмехнулся, отогнав еще недавно владевшие им мрачные мысли. Юний и прежде пользовался своей способностью подражать чужим голосам, когда хотел развлечь друзей. Он с удивительной точностью изображал пение птиц, лаял собакой, рычал и шипел бешеным котом, а повзрослев, научился перенимать человеческие голоса, так что слышавшим его казалось, что рядом невидимкой находится другой человек.И в этот раз он добился того, что Турн проговорил со смехом:- Какое редкое умение пропадает понапрасну! Не будь ты патрицием из рода Юниев, мог бы выступать в греческом театре, стать гистрионом или мимом.Ничуть не обидевшись, Юний, однако, нахмурился, принял преувеличенно свирепый вид и ответил, на сей раз пародируя хриплый бас фламина Клуилия:- Какие такие мимы и гистрионы?! Бездельники, мерзкие всем богам, сеятели смуты и разрушители древнего благочестия! Приучают молодежь к лени и удовольствиям, заставляют забыть доблесть предков. Наши деды и прадеды жили без их зрелищ, и мы проживем. Пока я жив, ноги этих иноземных актеришек в Риме не будет! - последние слова он уже едва выговорил, сам покатываясь со смеху вместе с Турном.Незаметно выбравшись почти за окраину Рима, к обмелевшему в это время года Тибру, друзья сели на упавший ствол столетней ивы, огромный и черный, с подмытыми весенним половодьем корнями. И тогда Юний спросил, наблюдая за медленным течением Тибра в зарослях камыша:- Скажи, Турн, как ты мечтаешь прожить жизнь?- Я? - удивленно переспросил он, видимо, не ожидая, что именно его могут об этом спрашивать, когда его путь очевиден каждому. - Я, конечно, буду сражаться, пока меня не убьют или я сам не постарею настолько, что не смогу взять меч в руки, а это вряд ли произойдет скоро, - Турн потянулся всем телом, точно молодой хищный зверь, мощный и гибкий, полный еще нерастраченной жизненной силы. - Надеюсь отличиться в походе на самнитов, хотелось бы мне справиться с их знаменитым вождем. Потом... через несколько лет я женюсь на Эмилии, мы сделаем нескольких сыновей и дочерей, будем жить в Риме или на болотной усадьбе... Правда, там поблизости поместье Руфа, но никто не обязывает нас ходить к нему в гости. Я воспитаю своих сыновей храбрыми воинами. А если мне иногда станет скучно в мирное время, так в наших лесах еще не перевелись кабаны и олени, на которых можно охотиться. Чего еще я могу желать? Этого хватало для счастья моим предкам, хватит и мне. Но почему ты об этом спрашиваешь, Юний? Скажи уж тогда, о чем мечтаешь больше всего ты сам?Тот не сразу повернулся к нему. А когда заговорил, голос его звучал так печально и даже сурово, вовсе не похоже на вечно жизнерадостного Юния, что Турн на мгновение подумал, не подменили ли его в темноте. - Значит, у тебя есть для счастья все, что тебе нужно, ты действительно счастливый человек, Турн. Ты, конечно, добьешься всего, что хочешь; боюсь только, что другие не поверят, что ты и вправду доволен тем, что имеешь, не мечтая о большем... А о чем мечтаю я? Ты ведь знаешь, ты тоже ненавидишь их, как и я! Только ты не придаешь им значения, а я сталкиваюсь с ними каждый день, улыбаюсь им при встрече, точно лучшим друзьям... и могу лишь высмеивать их, когда становится совсем невыносимо, да и то не в лицо. А мне хотелось бы вымести их метлой, как крыс, чтобы они напоследок узнали, что думаю о них я и все честные римляне! Хотелось бы заставить жрецов заниматься только своими храмовыми обязанностями, не вмешиваясь в дела царства. Чтобы не оставалось непонятным, о чем будут завтра молиться Руф и Клуилий: о нашей победе или о поражении. Чтобы римский царь имел право принимать решения сам, а не колебался, как дерево под порывами ветра. Чтобы не видеть, как мельчают наследники рода Тарквиниев; ведь и моя мать принадлежала к тому же роду. Чтобы Римом правили честные люди, а не бессовестные интриганы. Вот чего я хотел бы, Турн - но пока что все год от года становится хуже. Турн согласно кивнул, слушая откровенно признание друга.- Большие планы у тебя, Юний! Но мне все же кажется, ты преувеличиваешь опасность для Рима. Негодяев и раньше хватало, но до сих пор им не позволяли садиться на голову. Ну, а если уж ты так мечтаешь очистить от них Рим, тебе нужно только стать царем после Сервия, и ты осуществишь свои идеи.Высказав свои потаенные мысли, которыми не делился прежде ни с кем, Юний успокоился, во всяком случае, настолько, что снова мог шутить.- Учти, если меня выберут царем, я поставлю тебя главнокомандующим, и ты тоже никуда не денешься от "осуществления моих идей! Впрочем, нет, я лучше предложу выбрать царем тебя, а сам стану твоим советником - так и проще, и безопаснее.- Почему же безопаснее?- Как почему? Если что-то пойдет не так, народ запомнит, что во всем виноват царь, а его советников никто не додумается обвинять! - лукаво заметил Юний.Оба они были еще молоды, смело глядели в будущее, верили в себя и в возможность добиться всего, что пожелают. Ненависть еще не омрачала сердца юношей надолго, и они быстро приходили в себя даже после сильных переживаний. Небо на востоке, за неровной зубчатой цепью гор, постепенно светлело, потом занялось золотым и розовым. Поднималась заря.А на рассвете римская армия под командованием Эмилия Скавра выступила в поход на самнитов.