Глава IX. Вторжение (1/1)

Тщательно задуманная этрусками ловушка захлопнулась лишь наполовину; Арпин и Ютурна, предупрежденные вовремя, помешали заговорщикам открыть подземный ход. Но зато с северной стороны их сообщники захватили ворота, расправившись со стражей, и впустили этрусков за pomoerium urbis, государственную границу Рима. Теперь в той стороне уже кипел бой, в который вмешивались и горожане. Все новые и новые жители Рима, разбуженные шумом битвы, бросались в бой, даже не разобравшись, с кем идет сражение. Но им, вооруженным чем попало или вовсе безоружным и незащищенным доспехами, было не выстоять против хорошо подготовленных к бою этрусков, а настоящих воинов в северной части Рима жило немного - это были бедные, рабочие кварталы, и мало кто из их жителей умел сражаться по-настоящему. Этруски преодолевали их сопротивление и двигались дальше, видя, что здесь не получить настоящей добычи. Богатые, но и гораздо лучше защищенные дома военной аристократии лежали далеко впереди, как и их цель - царский дворец. Рим в то время имел около восьми верст в окружности, был равен Афинам, и не всегда известия из одного конца в другой доносились мгновенно. Октавий Мамилий, командующий этрусской армией, приказал своим не разбредаться, но целенаправленно двигаться вперед, вместе с примкнувшими к ним римлянами. За их спиной горели дома, оставались лежать тела убитых и раненых, слышались крики и проклятья - впрочем, часть их были на совести местных перебежчиков, решивших нажиться или свести личные счеты, воспользовавшись удобной ситуацией.Арунс со своими сообщниками знал, где искать этрусков; пробравшись кратчайшим путем, они встретились на озаренной пламенем улице. - Мы не успели пробраться в храм Януса вовремя, - стал по привычке оправдываться Арунс, у которого на лбу темнела глубокая ссадина - след задевшего его на излете хлыста Ютурны. Октавий вскинул руку, не давая ему договорить: - Ты - царь, тебе никто не указ, - ответил он, мысленно отмечая, что Арунсу с его людьми, похоже, совсем недавно крепко досталось. Впрочем, это было кстати: мальчишкам давно следовало устроить испытание, пока что этруск вовсе не был уверен в их надежности, как хотел показать. В одном из домов хлопнула распахнувшаяся дверь, и на улицу выбежал юноша, ровесник Арунса или немного моложе. Растерянно завертел головой, увидев надвигающееся войско, и метнулся прочь. Он был безоружен, бос и одет в одну лишь тунику, наверное, спал, когда шум уличного боя разбудил его. Мальчишка бежал быстро, но стрела, посланная Октавием Мамилием, оказалась быстрее. Арунс увидел, как парень вдруг споткнулся, точно запнувшись на бегу, но тут же рухнул лицом вниз со стрелой в спине, судорожно вцепился пальцами в камни мостовой.- Зачем ты его убил? - воскликнул Арунс с укоризной, взглянув на этруска. - Я не хотел лишних смертей!Но непроницаемое лицо его союзника ничуть не изменило своего выражения; тот лишь пожал плечами, будто объясняя очевидную вещь:- Это не лишняя смерть! Если бы мальчишка прибежал к Турну, поднял бы всю римскую армию. Нам важно продвинуться вперед, прежде чем они будут готовы. Эй, не щадите никого! Стреляйте в убегающих! - крикнул этруск, приподнявшись на коне.Арунс, тоже получивший коня, проехал вперед с мрачным видом, никому не показывая возникших у него сомнений. Он не решился сказать, что смерть мальчишки все же была напрасной, потому что царь, по всей видимости, уже оповещен о вторжении, и сообщили ему об этом гораздо более надежные гонцы...Тем временем Арпин и Ютурна действительно примчались на колеснице к царскому дворцу быстрее молнии, поднимая всех, будто на пожар. - Скорее! Война! Этруски! Собирайтесь!Турн Гердоний не ждал нападения врагов, по крайней мере - не ждал так скоро. Начинать войну зимой было страшным риском, тем более для этрусков, более осторожных и изнеженных, чем другие народы, от которых никто не ожидал особой доблести. И тем более - что война в одночасье завяжется в самом Риме! Нет, никому из римлян и в самом страшном сне не приснилась бы такая возможность. Но Турн был опытным воином; едва очнувшись от сна, он понял, что надо действовать. Отстранив бросившуюся к нему Эмилию, он схватил висевший на стене меч и щит, и бросился навстречу дочери и зятю. - Кто там? Этруски? Доспехи мне! - властно крикнул царь, мгновенно заставляя успокоиться встревоженных рабов и воинов.И, облачаясь в полный боевой доспех, Турн выслушал, что творится в городе.К этому времени зал, приемная и двор царского дворца заполнились людьми: уже собрались приближенные и советники царя, а Спурий тем временем выстраивал армию, отдавая распоряжения командирам. Римляне быстро приходили в себя и готовились оказать сопротивление.Но то, что рассказали Арпин с Ютурной, было для многих еще страшнее нападения этрусков. Узнавший о предательстве сыновей Брут в одночасье постарел еще больше, согнулся и прислонился к стене, будто призрак, по недоразумению одетый в воинские доспехи. Вскрикнул и пошатнулся испуганный Виргиний Руф, простонав: "Что я скажу Амальтее..." Да и многие были потрясены изменой немалой части патрицианской молодежи, тем самым людям, которым сейчас бы следовало быть цветом нации, показать, на что они способны.- Но это еще не самая худшая весть, - тяжело и мрачно проговорил Арпин. Он тоже ссутулился и выглядел усталым, будто его давила к земле тяжесть принесенных известий. - Во главе заговорщиков стоит Арунс Тарквиний. Это он встретил нас возле храма Януса. Теперь он там, с этрусками. Турн яростно заскрипел зубами, так что, казалось, они должны были неминуемо раскрошиться. Чудовищная маска его лица стала еще страшнее: кожа на скулах натянулась так что, казалось, некогда зажившие трещины сейчас разойдутся и из них хлынет кровь. Но он ни произнес ни звука, лишь непроизвольно выхватил меч из ножен.А за спиной царя тихо вскрикнула, зажав рот ладонью, маленькая хрупкая женщина, состарившаяся раньше срока от пережитых испытаний...Услышав этот вскрик, Турн стремительно повернулся к жене, но успел только подхватить ее, иначе бы она упала. Тут же с другой стороны к ней бросились Арпин и Ютурна, и все вместе склонились над царицей.Эмилия с трудом дышала, каждый вдох раздавался в повисшей тишине точно хрип смертельно раненого. Но она была в сознании и взглянула на мужа огромными расширенными глазами.- А... А... Арунс... Обещай мне, Турн...- Что? Что обещать? - крикнул царь, позволив Арпину, еще не облаченному в доспехи, взять на руки женщину, казавшуюся такой слабой и хрупкой рядом с огромными братом и мужем. - Ты слышишь меня, Эмилия? Что я должен обещать? - крикнул он, склоняясь над женой.- Обещай мне... пощадить его. Прости мальчика... Первый раз в жизни я тебя прошу... - прохрипела она. - Пощадить? Его? - прорычал Турн, но, глядя на беспомощно обмякшую жену, поспешно крикнул: - Да! Хорошо! Я обещаю его пощадить, если попадет в плен! Только ты живи! Слышишь? Ее сердце билось слабо и неровно, но она приподняла голову и даже попыталась улыбнуться серыми от боли губами. По залу и всему дворцу тем временем бегали растревоженные люди, рабы уже звали врача, тем временем как вся царская семья склонилась над Эмилией. Ее сын и невестка подоспели последними, но и им уже было известно о предательстве Арунса. Арета горько плакала, за что ее сейчас не осудило бы и самое твердое сердце. Наконец, пришел врач-грек и влил в рот больной лекарство из выдолбленного из сердолика флакона. Эмилия, проглотив его, стала дышать свободнее, но тут же вытянулась и замерла без движения. Турн и все родные глядели с волнением и страхом. - Если с царицей что-то случится, я сам убью тебя! - мрачно пообещал Турн греку, но тот ответил спокойно: - Только боги могут обещать, выживет ли царица! Во всяком случае, ей нужен покой. Прикажи отнести ее туда, где никто ее не побеспокоит. - Что? Ах да, конечно! - проговорил Турн, проводя рукой по лбу. - Запомни, Главк: за жизнь царицы отвечаешь головой!Он мрачно провожал взглядом рабов, уносивших больную; с ними ушла и Арета, поддерживая голову приемной матери. Потом проговорил с болью и ненавистью:- Я обещал ей! Кто встретит Арунса - возьмите его живым. Иначе смерть этого подлого щенка убьет ее... А сейчас - вперед, на этрусков!Он отшвырнул прочь еще не надетый шлем и вышел из зала. На полдороге царевич Эмилий догнал отца и протянул брошенный шлем. - Отец, я понимаю твои чувства, но сейчас тебе нельзя рисковать! Риму как никогда нужна твоя жизнь. Закрой голову шлемом, не подставляйся под удар.Турн обернулся с еще более искаженным от ярости и отчаяния лицом; сейчас бы, пожалуй, враги испуганно отшатнулись, увидев его. - Не надо! Пусть видят все - и предатели тоже! Я сумею за себя постоять, даже если они будут настолько подлы, что набросятся все сразу. Но Арпин, тоже догнав своего тестя, остановил его, взяв за плечи.- Прости, мой царь, но я тоже скажу: надень шлем! Сейчас не то что тогда, на болотах. Мы все должны постараться выжить, чтобы победить. Не поддавайся отчаянию! Эмилия будет жить, если мы не нанесем ей последнего удара. Его невозмутимая, размеренная речь до известной степени вернула спокойствие Турну, пробилась сквозь пелену боли и ярости, окутывающую его сознание, помогла вспомнить, что он в самом деле царь, отвечающий не только за свою семью, но и за город, еще не сдавшийся на милость этрусков. - Ты прав, - глухо сказал он зятю. - Где Ютурна и дети? - Здесь, как и предупредившая нас Альбина. Безопаснее места, чем царский дворец, не найдешь сейчас во всем Риме, верно? - Если сейчас есть хоть одно безопасное место, - согласился Турн. - Пусть хоть ваша семья переживет эту войну.Он все-таки надел шлем, но оставил открытым лицо, чтобы все видели, с кем имеют дело. И, не задерживаясь ни на мгновение, повел армию против вторгшихся в Рим этрусков.Так началась война. Впервые за свою историю Рим видел в своих стенах войско чужеземцев, впервые хотя бы часть Города на Семи Холмах была захвачена врагами. Пусть им удалось это сделать с помощью обмана, но все же такого позора гордые римляне еще не переживали. В ту первую ночь вторгся лишь небольшой отряд этрусков, собранный из лучших воинов, далеко опередивших остальных; они явились, рассчитывая на внезапность и на помощь сообщников в самом Риме. Их замысел осуществился лишь наполовину, но все же северная часть города была захвачена. А на другой день к воротам подошли и остальные войска этрусков. Это была сильная армия, собранная с нескольких княжеств сразу, многочисленнее всего римского войска.Весь город превратился теперь в сплошное поле боя. На каждой улице кипело сражение, все мужское население превратилось в воинов, отбивая атаки этрусков и своих перебежчиков. Для горожан не хватало доспехов и оружия - они дрались молотами и ножами, делали прикрытие из бычьих шкур. Кто не в состоянии был сражаться открыто - устраивали засады на этрусков в городских закоулках, пользуясь лучшим знанием города. Горожане даже стреляли из луков по врагам из окон домов, но это было опасно, таких "охотников" немедленно вытаскивали и убивали со всей семьей, а их дома сжигали. Такой приказ отдал Октавий Мамилий, фактически управлявший захваченной частью города. Он приказал от имени Арунса, объяснив, что такие меры необходимы на первых порах, чтобы больше никто не решился сопротивляться. Арунс в ответ только безучастно кивнул, как всегда погруженный в свои мысли.Он теперь жил в роскошном шатре на одной из площадей Рима, сражался в великолепных доспехах с покрытием из золота, носил алый плащ, вышитый шелком и золотом, и павлиньи перья на шлеме, что должны были, по этрусскому поверью, приносить ему удачу. И все-таки Арунс, уже провозглашенный царем Рима, был в последнее время мрачен и молчалив, почти не общался даже со своими товарищами по заговору, такими же перебежчиками, как он сам. Так, в постоянных сражениях, прошло несколько дней - несколько дней войны.