Глава VII. Затишье перед бурей (1/1)

Этруски уехали, и Рим опять затих, продолжая свою обычную жизнь. Горожане по-прежнему выполняли день за днем привычный круг обязанностей, и лишь очень внимательный глаз в то время мог заметить, что в свободное время плебс чаще стал собираться на Форуме и прислушиваться к дерзким речам пришлых и местных демагогов. Но никто не придал этому значения, потому что в те времена римским правителям не приходило в голову бояться своего народа. А народ, особенно при большом численном преимуществе, не очень-то боялся своих правителей. Царь и его окружение долго не замечали ничего подозрительного, тоже вернувшись к своим привычным делам. В последнее время Турн в самом деле начал подыскивать невесту для своего воспитанника, но пока не спешил с этим, надеясь все же выяснить имя той девушки, что была с Арунсом - царь почти не сомневался, что она в действительности принадлежала к патрицианской семье. А кроме того, Турна останавливали еще и сомнения в том, какой муж получится из его легкомысленного воспитанника. Что Арунс вовсе не мечтает о семейной жизни, было ясно. Турн имел право приказать ему жениться, но не мог ей обещать счастья в браке. Требовалось найти девушку, способную постоять за себя и взять верх над своевольным юношей. Найти такую было непросто даже среди подруг Ютурны, и потому поиски затягивались. Мысленно перебирая всех созревших для брака девушек и расспрашивая их родителей, Турн выяснял, какая из них подходит Арунсу больше всех. Своих сомнений он не высказывал ни жене, ни Бруту. Первая огорчилась бы недостойным поведением воспитанника, второй сам переживал схожие проблемы с родными сыновьями. И все чаще Турну приходило в голову, что он все же не все возможное сделал для воспитания Арунса, пока тот был младше, недостаточно внимания уделил сыну Тарквиния в сравнении с собственными детьми. При этом царь не пытался обвинить давно павшего врага, хоть и видел, что львиную долю своих недостатков Арунс унаследовал именно от него. Турн Гердоний не перекладывал на других свою вину.А сам Арунс все больше запутывался в паутине заговора, точно рыба в сети. Его голову еще кружили мечты о свободе и грядущей славе, о царстве. Но вместе с тем он отчетливо видел свою подпись на свитке, оказавшемся торжественным обещанием Арунса и его призывом к будущим сторонникам. Эту подпись, красивую и витиеватую, выполненную со всем искусством каллиграфии, привитым ему учителем-греком, ему показали, как только он явился на собрание к тем людям, о которых говорил ему Октавий Мамилий. Было ясно - стоит ему пойти на попятный - и царь получит на стол этот свиток, в котором названо одно лишь его имя, так что его сообщников и обвинить не удастся. Арунс понял, что имеет дело с жестокими и хладнокровными людьми, лишенными сантиментов. Но оглядываться назад было поздно, теперь-то уж он понимал - ему оставалось либо погибнуть, либо стать царем Рима. Со своими молодыми друзьями, которых жажда приключений и юношеский бунт против старших родственников тоже привели в стан заговорщиков, Арунс теперь сошелся еще теснее, чем прежде, но и эта дружба уже не имела прежней восхитительной легкости. Общее дело требовало умения молчать, но при этом вести себя так, словно все идет по-прежнему, и они собираются только для совместных развлечений. И поэтому юноши из лучших патрицианских семейств, если служебные дела не требовали от них нахождения в армии, проводили время в буйных увеселениях. Они вели такой образ жизни, что их более умные и трезвые сверстники, как, например, Эмилий, Валерий, Коллатин, сами избегали их общества. Но это как раз было на руку молодым заговорщикам, потому что им опасно было внимание тех, кто в будущей войне наверняка выступит на стороне нынешнего царя. И Арунс с друзьями развлекались как могли, то ли воображая еще более роскошные празднества в будущем, то ли развеивая вполне понятные опасения настоящего. Каждый день они проносились куда-то быстрее вихря на конях или на колесницах по улицам Рима, распугивая прохожих. Такое поведение юношей рано или поздно привлекло бы внимание царя, но они, как видно, уже не боялись его гнева, рассчитывая, что Турн уже скоро лишится возможности наказывать их. А как же отцы и другие старшие родственники? О, им, по замыслам амбициозных наследников, пришлось бы подчиниться и уступить главенство выросшим сыновьям - так полагали юноши. Новые Фаэтоны готовились вырвать у Гелиосов вожжи солнечной колесницы в наивной уверенности, что смогут управлять ею лучше...В сущности, эти римские юноши, как это часто бывает с молодыми людьми, особенно с теми, кто не находит достойной цели в обычной жизни, поддались опасному заблуждению, что нужно лишь изменить жизнь вокруг себя, чтобы занять в ней подобающее место. Иные в таких случаях находят кумир в других государствах, считая иностранные порядки лучше своих уже тем, что они иностранные. Другие сожалеют о прошлом и со слепым упорством пытаются вернуть времена, в которых не жили, доверяя чужим безответственным словам, будто тогда было лучше. Арунс Тарквиний и его друзья отличались от других, им подобных, только тем, что у них действительно была возможность исполнить свою мечту. И они уж не собирались от нее отказываться! В эти дни Арунс редко виделся с Альбиной, и та по-прежнему ничего не знала о заговоре, в котором играл такую важную роль ее возлюбленный, а также отец и другие родственники. Родные отмалчивались, а Арунс при их редких встречах просил ее не беспокоиться, клялся, что не забыл ее и таинственно намекал, что скоро они смогут быть вместе открыто. Альбина то радовалась, думая, что Арунс скоро получит у царя разрешение жениться на ней, то беспокоилась, потому что ее чуткое девичье сердце подсказывало, что от нее скрывают правду, и, быть может, опасную правду.Таким образом прошло несколько недель, вплоть до того времени, что по несовершенному римскому календарю соответствовало середине осени, хотя в действительности даже в теплых италийских широтах уже наступала зима. Каждый день шли дожди и задувал холодный ветер.Римская армия уже вернулась из летнего военного лагеря на зимние городские квартиры, где обычно пережидала холодное время года, так как римляне и их соседи избегали воевать зимой. Таким образом, Рим теперь был вдвойне защищен, и его жители рассчитывали дожить до весны в полной безопасности.Но вот однажды под вечер Арунс не вошел, а ворвался в дом Альбины, точно безумный, так что рабы не смогли остановить его. Лицо юноши было бледно, глаза блуждали, а волосы, обыкновенно красиво уложенные, в буквальном смысле встали дыбом. Он тяжело дышал, и девушка, сама испуганная его видом, сделала рабам знак оставить их наедине.- Скажи мне, Арунс, что случилось? - спросила она, дрожа не меньше его. - Царь узнал про нас? Он хочет нас наказать? Может, он приказывает тебе жениться на другой?- Нет-нет! Не в этом дело! - Арунс энергично затряс головой. - Альбина, ты должна немедленно уехать из Рима! Куда угодно - на вашу виллу за городом, в гости к родственникам, только подальше отсюда. Сегодня же - ты поняла?- Но почему? - она недоумевающе глядела широко раскрытыми глазами. - Арунс, скажи мне, что случилось! Иначе я никуда не поеду! - Я не могу тебе сказать... ты просто поверь мне, как всегда верила, ладно? Я все улажу, все будет в порядке, только на несколько дней тебе нельзя оставаться в Риме. Послушай меня, ты же всегда меня слушаешь... - он протянул к девушке руки и хотел ее обнять, но она неожиданно отскочила на середину комнаты. - Арунс, скажи мне: это из-за того, чем вы занимаетесь? О чем мой отец каждый день совещается со своими друзьями за закрытыми дверями? Почему мне опасно оставаться в Риме?- Потому что так велит тебе твой будущий муж, слово которого для жены - закон! - воскликнул Арунс рассерженно. - У меня сейчас нет времени объяснить тебе, что происходит! Или ты уедешь из Рима, или мы никогда больше не увидимся. Я теперь вижу, что ты никогда не любила меня!- Я - не любила? - в отчаянии воскликнула Альбина. Она пожертвовалв ради него честью, отдала ему свое девичество, совершив преступление, способное караться смертью - а он теперь бросает ей настолько несправедливое обвинение!- Да, не любила! Я предупредил тебя, а теперь прощай! - и Арунс, взвинченный и распаленный еще сильнее прежнего, выбежал из комнаты, оставив Альбину одну.Она долго лежала на постели, уткнувшись лицом в подушку и вздрагивая от заглушаемых рыданий. Как мог Арунс сказать, будто она его не любила?! Неужели он настолько плохо знает ее, чтобы думать, будто она могла быть с ним без любви? И теперь он думает, что она его обманула - возможно ли это? Но ведь он, несмотря ни на что, пришел предупредить ее - значит, ее судьба не совсем ему безразлична? Может быть, она еще не все разрушила своими глупыми руками, может быть, он еще сможет ее простить? Если только... ах! - предупреждение Арунса, почти забытое девушкой ввиду ссоры с ним, встало перед ней во весь рост. Арунс предостерегал ее, просил покинуть Рим - значит, должно было произойти что-то опасное, вопреки всем его заверениям, он сам же не верил, что ей ничего не грозит. "О боги, что же он задумал! Он же погубит себя и меня, и всех на свете! Кого Юпитер хочет наказать - лишает разума... Как я могу его остановить?"И Альбина поднялась с кровати, мгновенно успокоившись. Тревога о судьбе неосторожного Арунса мгновенно высушила ее слезы, желание спасти ее пробудило в хрупкой девушке еще неведомые ей самой внутренние силы. Хотя она сама еще не знала, что будет делать.Ведомая внутренним чутьем, Альбина неслышно, как кошка, выскользнула из комнаты и прокралась дальше. В кабинете ее отца за закрытой дверью послышались голоса, и девушка остановилась, затаив дыхание.- У нас все готово! - решительно произнес Вителий Фигул. - Этой ночью мы откроем потайной ход в храме Януса. Он был построен моим дедом, фламином Клуилием, и оставался тайной нашего рода. Нынешний ставленник Турна, занимающий должность фламина, наверное. даже не подозревает о нем. К завтрашнему утру этруски войдут в город, царь Арунс.- Не называй меня так! - ответил голос, пригвоздивший Альбину к месту, ибо она узнала голос своего возлюбленного. - Я еще не царь, и мне рано так именоваться. За остальное благодарю тебя, почтенный Вителий! Покажи нам подземный ход, а мы с друзьями сделаем все остальное. А что до северной стороны...В комнате послышались еще голоса. Но Альбина их уже не слушала. Зажав рот ладонью, чтобы не дать вырваться воплю ужаса и отчаяния, она бросилась прочь, ничего не видя и никого не замечая перед собой, как безумная. Лишь оказавшись на улице, уже далеко от дома, она пришла в себя."Они хотят привести в Рим этрусков и поставить Арунса царем, о боги! И никто, кроме меня, не знает, что мои отец и жених злоумышляют против царя... Как Арунс мог? Он ведь вырос в семье царя Турна, а теперь хочет его предать? Нет-нет, это невозможно, он не предатель, он просто ошибся. Ему надо помочь, остановить его, не дать совершиться непоправимому. Меня он не станет слушать, - лихорадочно рассуждала метавшаяся по узким улицам девушка, - значит, надо найти человека, который сумеет его остановить. Царь не должен ни о чем узнать, он сразу казнит их всех. Но кто, кто?!"В самом деле, в целом Риме трудно было найти человека, готового сочувствовать разоблаченным заговорщикам, тем более ввиду близкого нашествия этрусков. Но она не видела способа спасти Рим, не выдав Арунса и его окружение, включая родного отца. Все равно что своими руками убить близких людей - или все-таки позволить им привести в Рим врага? Такой страшный выбор терзал девушку, метавшуюся по еще спокойным улицам города, подхваченную еще невидимой другим бурей.Она незаметно для себя покинула аристократические кварталы и выбралась на окраину города к заселенным беднейшей частью плесба холмам Виминалу и Эсквилину. Уже вечерело, и народ заканчивал свои обычные дела, не подозревая, что им грозит нашествие врага. Рыбаки несли со стороны реки сети и корзины с уловом, мальчишки гнали стадо коз, девушки с веселыми песнями собирали последние осенние цветы... А Альбине хотелось закричать на весь Рим, чтобы услышали все, от этих людей до царя в его доме, думающего, что война не придет к нему раньше весны: "Проснитесь все! Возьмитесь за мечи, не то, пока вы спите, город будет захвачен этрусками, и Арунс объявит себя царем!" Но она не могла этого объявить, не могла предать несчастного претендента на римский престол.Страшное нервное напряжение владело девушкой; без этого она давно рухнула бы замертво от страха и от изнеможения, незаметно для себя пробежав огромное расстояние, не останавливаясь. Только одна мысль терзала ее: к кому можно обратиться за помощью, кто не выдаст заговорщиков немедленно? "Может быть, Брут остановит их? Он один из самых мудрых людей в Риме, его послушают. Но нет, он слишком предан царю, ради него не пожалеет и родных сыновей, они ведь тоже там, с Арунсом. Тогда Спурий Лукреций? Он справедлив и честен, но так же суров, как и сам царь, он убьет Арунса на месте, даже не арестовывая. Кто может помочь нам? Виргиний Руф? Арпин - царский зять и фламин Юпитера? Нет, нет, и они не станут! Кто кто же? Кто?!" Повернув обратно, она добралась до Форума - сердца Рима, и здесь, наконец, заметила первые признаки близящейся смуты. Несмотря на позднее время, площадь была освещена факелами, так что было светло, как днем. И там собралась большая толпа - потому что эти свободнорожденные римляне, разогретые вином и подстрекательскими речами, утратили право именоваться народом.- Какое мне дело, что Турн победил кого-то двадцать лет назад? - кричал один из подстрекателей, дюжий мужчина в кожаном фартуке мясника, с неразлучным орудием труда в руках - здоровенной кувалдой, одним ударом которой можно было уложить быка. - Что-то новых его побед мы давно не видели, сидит себе во дворце и развлекается с дочкой! И это называется римский царь? Нет, мы найдем получше!- Но все-таки Турна ведь спасли боги! - возразил другой голос.- Кто? Кто это сказал? - возразили сразу несколько человек. - А кто поручится, что Турн вообще вернулся живым, как все люди? Он мертвец, и лицо у него как у мертвеца! Так говорят жрецы, а уж они-то знают!- И почему он не стареет? Все за двадцать лет постарели, а он совсем не меняется! - пронзительно вопил какой-то старик, видимо, завидуя тем, кому повезло сохранить силы и здоровье.И в толпе послышались возгласы сетующих на несправедливость жизни, спеша обвинить во всем Турна, точно козла отпущения в неурожайный год:- У меня сын утонул в Тибре... А у меня корова околела... А у меня град побил поле... А у меня дом загорелся от молнии и сгорел дотла, не иначе это нам за участие в свержении Тарквиния, все-таки он, что ни говори, был законным царем! В толпе слышались иногда и голоса здравомыслящих людей:- Помним мы, каким царем был Тарквиний! Тогда, небось, с радостью шли его свергать. Или, думаете, его сынок сразу принесет вам чудеса на птичьих крыльях? Шли бы домой, пока царь не прислал воинов!Но этих голосов никто не слушал. Постепенно толпа распалась: те, что были умнее, расходились кто куда, а решительно настроенная толпа, размахивая горящими факелами, двинулась куда-то прочь. Альбина бросилась в противоположную сторону, боясь встретиться с этими агрессивными и пьяными людьми. Впрочем, ее никто не заметил - в рахзорванном и запыленном платье, со сбитыми в кровь ногами и растрепавшимися волосами Альбина похожа была сейчас на обычную бродяжку, каких много скиталось по улицам Рима.Наконец, она поняла, кто может помочь ей и остановить заговорщиков. Ютурна! Царевна Ютурна, любимая дочь царя - она уговорит своего отца пощадить Арунса и других. Она жена жреца и прорицательница, ее послушают. Она одна в состоянии помочь.И Альбина из последних сил бросилась к родовому дому Эмилиев Скавров, в котором жил фламин Арпин со своей женой, царевной Ютурной.