Глава III. Царь и советник (1/1)

Уже глубоко за полночь, наконец, закончился пир. И хозяева, и гости разошлись отдыхать, чтобы наутро быть готовыми ехать на охоту.Только самому царю великого Рима было не до сна. Мрачный и раздраженный, он закрылся один в кабинете и принялся мерить его широкими шагами, от одной стены до другой. Тяжелые подозрения не давали ему успокоиться и заснуть, и Турн Гердоний не находил себе места, в одиночестве осмысливая всю цепь странных событий последнего времени. Он ненавидел и даже, можно сказать, боялся этого ощущения неизвестности, когда чувствуешь, как лесной зверь чует надвигающееся бедствие, что происходит нечто важное и значительное, может быть, опасное, но что, откуда? Нельзя дать бой невидимому врагу, отразить угрозу, о которой не знаешь, откуда она исходит. Такое ощущение было Турну знакомо, и это была не беспричинная тревога расшатанных нервов, но чутье опытного воина. Такое же смутное предчувствие терзало его, когда Тарквиний и Руф готовили ловушку, в которую он должен был попасть. Точно так же он не находил себе места, когда скрывался в болотах, считаясь казненным, и не мог ничем помочь готовившим в Риме восстание Бруту и Спурию. И вот теперь это мучительное ожидание неизвестности вернулось снова, когда Турн полагал Рим в безопасности, а себя - вправе спокойно прожить остаток дней. Уж лучше было бы выйти сражаться без оружия и доспехов - там хотя бы знаешь, откуда ждать смертельного удара... Внезапно в дверь постучали. Турн, поглощенный своими мрачными раздумьями, вздрогнул от неожиданности и мысленно упрекнул себя: "Просто позор, хорошо хоть, за меч не схватился еще..."- Кому это не спится ночью? - поинтересовался он, позволяя войти.- Если царь Рима не спит ночью, разве его советник может спать? - весело и лукаво прозвучал голос вошедшего.- А, это ты, Юний! - воскликнул Турн. - Мне как раз надо поговорить с тобой.- Я это знал, потому и пришел к тебе, не откладывая до утра, - ответил Брут, садясь у стола и освобождая Турну место напротив. В отлисие от царя, первый советник сильно изменился за прошедшие годы. Правда, он, приняв значительное участие в свержении беззаконной узурпаторской четы, вновь обрел свободу и подобающее патрицию достоинство. Даже больше - он, по заслугам ценимый новым царем, теперь пользовался уважением у всего Рима, и сограждане сами искали его дружбы. И некогда данная ему царицей Туллией презрительная кличка "Брут", означавшая "Дурак" или "Безумец" теперь обрела совсем иной, почетный смысл, выражавший восхищение его умом, позволившим взять верх над самым коварным противником. Так воины носят следы от ран, полученных в бою, как награду, знак отличия. Но своего прошлого Брут не забыл. Не мог забыть, как рабствовал перед Туллией, терпя унижения и глядя, как гибнут невиновные люди от рук тиранов. Прошлое навсегда запеклось в его сердце кровавой раной, более мучительной, чем для Турна следы пыток. Напротив, последний, оправившись от ран, отбросил и все, что мешало ему, идя вразрез с его правилами жизни, которых он придерживался всегда - и в пещере Инвы, и на царском троне. Но для Брута, как и для Эмилии, пережитые испытания не прошли бесследно. Он быстро постарел, его волосы давно побелели, плечи - согнулись, и при ходьбе он все чаще опирался на палку, которую и теперь оставил в углу. Рядом с Турном он выглядел самым обыкновенным стариком, хилым и слабым. Но, по общему мнению, в Риме по-прежнему было не найти человека умнее, хитрее и проницательнее его, и царь полагался на Брута не меньше, чем в первые годы правления.И сейчас он сразу понял, чем вызвано беспокойство Турна.- Что ты думаешь об этрусках? - спросил он, удобно устроившись в кресле.Турн бросил на стол украшенный бирюзой меч, подарок этрусского посла; тот зловеще звякнул от удара. - Я не доверяю им. Их несвоевременной дружбе, их пожеланиям, их подаркам. Обрати внимание, с каким значением они подобраны - этруски дают понять, что знают о нас все. Уж лучше бы этот Октавий, или как его зовут по-настоящему, продолжал негодовать, что мы отказались отдать за него Арету. - Октавий - человек дела, он не станет вздыхать о несбыточном. Да ему и не особенно нужна была девушка, он за весь вечер даже не взглянул на нее, я специально следил. Я уверен, что для него гораздо больше значит нарушение договора, заключенного Тарквинием. - Ты прав. Но, если он считает себя обманутым, мы не можем ему доверять. Однако меня беспокоит не только Октавий. - А кто же еще? - Арунс! - Турн поднялся из-за стола и вновь прошелся по комнате; его шаги гулко отдались эхом от вымощенного каменными плитами пола. - Стыдно сказать, но этот мальчишка, похоже, отбился у меня от рук. Он совсем не похож на моих детей, я не знаю, что сделать, чтобы он понял, что я желаю ему добра. Могу только приказывать, но так можно нажить врага. Он, кажется, и без того считает меня слишком жестоким. Никому, кроме Брута, не мог бы Турн высказать этих мыслей, даже жене, слишком любившей детей, своих и приемных. Только Брут мог понять его и дать хороший совет. - Что, не всегда помогает военная дисциплина? - усмехнулся он. - Я тебя понимаю, ведь и мои сыновья не лучше Арунса. Видел бы ты, что они творят, когда приезжают домой в отпуск! Хозяйничают в родовом доме, как в завоеванном городе, бросают на ветер будущее наследство. Они говорят, что вознаграждают себя за муки армейской муштры. Турн грозно скрипнул зубами. - Не были они на настоящей войне - тогда бы узнали, что такое муки, и что пить вино и развлекаться с красивыми рабынями - не главная радость в жизни. Впрочем, я думаю, что война нам еще предстоит. Ну что ж, может, хоть чему-то научит глупых мальчишек. А вот с кем тогда будет Арунс - я не уверен... Брут пристально глянул на своего царя и друга.- Ты думаешь, что он способен предать?- Я вынужден ждать чего угодно, - Турн тяжело сел в кресло, словно вместе с ним опустился и весь груз забот римского царя. - Он смотрел на подарок этруска, как блудливая девчонка, и теперь с радостью пойдет у него на поводу, стоит тому поманить. Пожалуй, надо было вовремя отправить Арунса на границу, проветрить голову. Но теперь уже поздно, это будет выглядеть так, словно я его сослал. - И ты веришь, что он может пойти против тебя? Ведь ты его воспитал, что ни говори. - Мальчишка горд и честолюбив, только сегодня он возмущался, что я мало его ценю. Если этруски захотят его переманить, он может и поддаться. - А если это случится, - осторожно проговорил Брут, как бы избегая называть вещи своими именами, прибегая к расплывчатым формулировкам, - если он и вправду поступит так, что ты сделаешь с ним? Царь Рима взглянул прямо в глаза своему первому советнику. - Я сделаю с ним то, чего заслуживает предатель, кем бы он ни был, будь то даже мой родной сын. Разве ты не сделал бы того же, если бы твои сыновья предали Рим?Брут нехотя опустил голову в знак согласия.Повисло тяжелое, мрачное молчание. Наконец, Брут, почувствовав, что они дошли уже до темы, о которой страшно даже думать, проговорил беззаботным тоном, желая разрядить обстановку:- Э, хватит нам тревожиться о том, что еще не случилось и, даст Юпитер, не случится и впредь! А что до намерений этрусков - если ты разрешишь, я завтра же попробую подпоить Октавия и расспрошу, с какой целью он приехал. Он выглядит крепким орешком, но я с ним справлюсь.Но Турн не одобрил такого предложения.- Не надо. Лучше береги себя, Юний. Твое здоровье мне дороже их замыслов, в конце концов.- Вот как? Значит, ты считаешь меня слишком старым, чтобы выполнять свои обязанности? Хочешь, чтобы я сидел спокойно, заботясь только о своем здоровье, как положено старику? - по голосу Брута невозможно было понять, говорит он всерьез или шутит.- Вовсе нет! Ты знаешь, как я ценю тебя; именно поэтому ты нужен мне живым и здоровым, особенно сейчас. Кто же меняет коней на ослов?Неизвестно, что ответил бы его советник, но в это время в дверь снова постучали, и женский голос весело проговорил:- Найдет ли царь великого Рима немножко времени для своей дочери и внука?- Ютурна! - радостно воскликнул царь, распахивая дверь.Царевна ворвалась, словно вихрь; в семейном кругу она не считала нужным заботиться о правилах, предписывающих женщинам показную чинность и скромность. Но мальчик все-таки на несколько шагов опередил мать и бросился к деду, который подхватил его на руки и поднял наверх, так что мальчик завопил в восторге.Старший сын Ютурны и Арпина рос таким же рослым и крепким, как в свое время его отец, как дед, чье имя он носил. Маленький Турн, которого дома звали Львенком, в отличие от царя, выглядел подростком лет десяти-одиннадцати, хотя на самом деле ему едва пошел восьмой год. Он уже искусно владел маленьким мечом, уступающим настоящему только размером, но не остротой, и мог подстрелить из лука птицу на охоте. Мальчик был черноволосым и смуглым, как мать - истинный потомок древнего рода Гердониев; это сходство и сохранившаяся с детства привязанность Ютурны к отцу давали повод для римских и иностранных недоброжелателей Турна распускать грязные слухи. Младший из внуков царя, четырехлетний Публий, именуемый Медвежонком, пошел в Арпина, тут при всем желании ничего заподозрить бы не удалось.Но ни царю, ни его родным тогда еще не было известно, что кто-то пытается опорочить их честь, и в этот вечер они встретились с ничем не замутненной радостью; даже изуродованное шрамами и омраченное заботами лицо Турна на один миг разгладилось, и он вновь стал тем, кто двадцать лет назад брал на руки маленькую Ютурну. - Ну что, мой Львенок, поедешь завтра с нами на охоту? - спросил царь, отпустив внука.Мальчик весь встрепенулся, его глаза ярко вспыхнули. - На охоту? Да, мне можно? Ты возьмешь меня вместе со всеми?- Возьму. Уж лучше взять на охоту тебя, чем всех этих разнаряженных женщин, которые своим визгом распугают всю дичь. В мое время охота была сугубо мужским делом.При этих словах Ютурна усмехнулась, подкралась к отцу и положила голову ему на плечо, ластясь как кошка, точно в детстве.- Что, и даже для меня великий и грозный царь не смилостивится сделать исключение? Обещаю быть тихой, как мышка, и молчаливой, как рыбка!- Ну, ты особое дело, ты-то сумеешь, если надо, подстрелить оленя и даже вепря, - ответил Турн, к восторгу мальчика, считавшего вполне естественным, что и его мать должна быть самой сильной и храброй, самой лучшей во всем. - Но куда суются девчонки, пытающиеся тебе подражать? На месте их родителей я запретил бы им; впрочем, это их дело. Вы можете ехать, только отдохните сначала. Усталому, невыспавшемуся нечего делать на охоте. - А я не хочу спать, - заявил мальчик, уже завидевший этрусский подарок на столе деда. - Меч! Новый! Ты теперь будешь драться им?- Нет, мой Львенок! - римский царь подошел к стене, увешанной оружием, выбрал себе меч по руке, значительно проще подаренного гостями. - Вот этим я буду драться, когда понадобится, а этот, с бирюзой, возьми себе, если хочешь.- Можно? - мальчик поднял меч и даже смог им взмахнуть; при этом его руку повело, но он с усилием довершил замах и сумел не уронить меч на пол, после чего залюбовался бирюзовыми инкрустациями и волнистыми линиями на лезвии. - Какой красивый!- Смотри на него, но будь с ним осторожен и, когда вырастешь, иди в бой с римским оружием, - сказал Турн одноименному с ней внуку. - На чужеземные сокровища можно любоваться безопасно лишь человеку твердой воли и чистого духа. Другого они околдуют, лишат воли - и уже не он будет владеть сокровищами, а они им. Но в тебя я верю, ты выдержишь.Дочь и внук слушали царя с интересом, не зная, понимать ли им его слова прямо или в иносказательном смысле; примолкнувший в углу Брут тоже прислушался. Даже он, один из умнейших людей своего времени, был подвержен его предрассудкам и вполне допускал, что меч, как и другие подарки, может быть заколдован, тем более что этруски как раз считались искусными колдунами. Но Турн, видимо, говорил о другом, раз не сомневался, что над его кровью не властно чужеземное наваждение.- Колесница и лошадь, по крайней мере, хороши, - заметила Ютурна. - Мы уже осмотрели их, потом Арпин ушел отдыхать, а мы с Львенком заглянули прежде пожелать тебе спокойной ночи. И заодно развеселить тебя перед завтрашней охотой.Турн с благодарностью взглянул на дочь. - Спасибо Вам, что зашли. С вами я снова стал молодым. Но сейчас вам пора ложиться спать. На рассвете выезжаем на охоту!- Ты прав, отец. Идем, - Ютурна взяла сына за руку, но тот ловко выкрутился и проговорил с надеждой, полагая, что уж в присутствии царя она не откажет в его просьбе: - Мама, а вы с отцом покажете мне пещеру Инвы? Там, где жил отец, и дядя Виргиний, и вы все потом? И болото, где дрались с Тарквинием? Ну, в тот день, когда ты привела помощь? Ютурна вздохнула, понимая, как трудно в свое время приходилось ее родителям, пока она была ребенком.- Покажем, если будем поблизости, Львенок. Лес ведь большой, мы можем туда и не попасть. Если хочешь, мы потом специально съездим к пещере Инвы. - Если твои родители не захотят показать тебе ее, я сам тебя приведу, и ты увидишь своими глазами, как мы жили, когда скрывались на болотах, - серьезно пообещал Турн.- О, я очень хочу увидеть все места, о которых вы рассказывали! - воскликнул мальчик. - Хотел бы я жить тогда, сражаться вместе с вами! Я бы вам не помешал!- Если бы ты был с нами, Тарквинию бы сильно не повезло! - усмехнулся Турн, взъерошив черные кудри внука. - Иди спать - и не вздумай завтра показать, что не выспался ночью.Ютурна с сыном ушли. Турн с Брутом снова остались вдвоем. Брут несколько мгновений смотрел вслед ушедшим, наконец, задумчиво произнес: - Самые лучшие времена для человека - когда он видит, как растут его внуки. Не дети - тогда ты еще молод и воспринимаешь факт их существования как должное. По-настоящему дорожишь своей семьей, только когда поймешь, что ее могло бы и не быть.- Да, - Турн даже вздрогнул от воспоминаний о прошлом. - Я понял это, вновь увидев Эмилия и Ютурну, а теперь боги позволили мне увидеть, как растут дети моей дочери, будут внуки и от сына. Но что мешает тебе последовать моему примеру? Жени поскорее своих сыновей, и наслаждайся снова родительским счастьем. Но Брут только досадливо усмехнулся, качая головой.- Не скоро они поумнеют настолько, чтобы становиться отцами семейств. А сейчас я пойду спать. Скоро уже утро, а мне понадобится свежая голова. Да и ты отдохни хоть немного.Турн кивнул, но спать ему не хотелось. Слишком много мыслей и сомнений обуревали его, чтобы можно было отдыхать.