4. Испытание и песня Сольвейг. (1/1)

- Лев Николаевич Мышкин, двадцать пять лет, актер русского драматического театра. Излучает так, что больно терпеть. Место локации, по моим прикидкам - поджелудочная железа. Рак. Неоперабельная стадия, - докладывала Татьяна Неубивко в кабинете лорда-канцлера. - Душа уникальная по всем положительным функциям. Способность и желание любить - повышенные.- Хорошо, - отозвался канцлер. - Далее?- Прошу вас дать мне разрешение на испытание моей ученицы Томасины Кромвель, ангела второй категории, подающего большие надежды специалиста. Материал есть и даже знаком с Томасиной. Более того - он любит ее. Я бы хотела, чтобы она курировала его и довела до самого конца. Если у нее все получится - у нас будет еще один прекрасный специалист первой категории. - Кромвель… Да, знаю. О ней всегда хорошие отзывы, - порадовал наставницу Томасины канцлер. - Попробуйте. - А разрешение? Мне ж всегда надо отчитываться перед вашими бюрократами. Канцлер молча заполнил какую-то форму на компьютере, распечатал ее на бесшумном принтере, поставил свои подпись, печать и протянул Татьяне:- Желаю удачи.- Левушка, у тебя болит что-то? - Томасина склонилась над ним, легко поцеловала в губы. - Ты последние пару дней прям нездорово бледный какой-то…- Ты знаешь, Тома - да, болит, вернее, как-то ноет в области желудка, - признался Лева. - У меня так почти месяц уже. И весь месяц сижу на обезболивающих.- А не тошнит тебя? - Иногда есть такой спецэффект. А почему ты спрашиваешь?- Тебе обследоваться надо, Лева.Томасина села в постели. Он лежал перед нею такой красивый…- Ты такой красивый, Левушка, - сказала она.- А ты опять собралась плакать? Ну так же нельзя, Томочка, девочка моя милая! - он взял ее за руки и потянул к себе. - Студенческий гастрит опять разыгрался, а она ревет.Ревет. Как никогда еще не ревела. Потому что знала, какой это “гастрит”. Но реветь нельзя, только тревожить его раньше времени. Нужно просто срочно обследоваться. Может, Татьяна тогда в кафе ошиблась по пьяне? Она ведь не УЗИ, не МРТ. Она вообще не аппарат. И, похоже, теряет форму. Ну какой рак в этом возрасте?- Лев, давай обследуемся. Нельзя же все время на обезболивающих.- Ну так-то да… Так и печень отвалиться может. А куда мы пойдем и когда?- Завтра утром к терапевту. Он даст тебе направление на анализы…- Это как в детсадике? Кал и моча - все для врача? - рассмеялся Лева.- Господи, ну какой кал? Кровь там сдашь… ну и мазки какие-нибудь, я не знаю…- Ладно, ладно, ладно! - Лева шутливо поднял руки вверх, словно сдаваясь неизбежному. - Сдам хоть фапчу, если нужно для дела, лишь бы ты у меня не плакала.Ах, какой он! Но почему так? Почему его забирают у нее? Чего такого они нагрешили, что им не дают остаться вместе? Блин, хоть бы ты, Танька, ошиблась!.. А может, мне попросить у Самой? Говорят, Она не принимает клерков. Но может, сделает исключение?- Ты что, сдурела? - испугалась всегда такая невозмутимая Неубивко. Так странно было видеть у нее такую эмоцию, как страх. - Ты хоть знаешь, куда лезешь? Она неумолима, понимаешь?- А может быть, все-таки…- Томаса, мы с тобой о Смерти сейчас говорим?- Нет, о Папе Римском, блядь! - сорвалась она. - Почему у нее нельзя попросить?- Ты глухая? - Татьяна тоже едва держала эмоции. - Я же говорю тебе - она неумолима. И это не художественная метафора. Томасина опустила в руки свое побледневшее лицо.- Прости меня, Томочка, - покаянно произнесла Неубивко. - Я не хотела быть резкой. Но к ней действительно нельзя. По этому вопросу она даже лорда-канцлера не примет. Ну, поверь мне! Я бы даже сама за Левушку попросила. Но нам нельзя. И вообще, это грубое нарушение заданного порядка со стороны ангела смерти - отстаивать жизнь. Сама пойми - где тут логика?Томасина медленно подняла глаза.- Значит, выхода нет?- Есть. Но только на ту сторону.Анализы были готовы через неделю.Пожилая участковая терапевтша долго рассматривала их, шуршала ими, перебирала - вот-вот начнет раскладывать пасьянс…- Ну, что там, Алла Матвеевна? - не выдержала Томасина.- Кхм… Не хотелось бы говорить, да придется…- Говорите! - Томасина почувствовала, как у нее ослабли ноги, и она сейчас упадет.- Плохие анализы, деточка. Не хотелось бы говорить, но плохие.- А что там?!- Да как бы только не онкология, - терапевтша сокрушенно вздохнула, показав, что понимает: да, онкология - штука серьезная.Томасина увидела, как моментально побледнел ее Лева, ее милый Левушка.Значит, Татьяна не ошиблась. - Я вам выпишу направление в онкодиспансер. Сходите. Может, исключат. А мы таких анализов не делаем. Да и они тоже не все. Отправляют в казанскую лабораторию. Вот почему нам нормальную лабораторию не сделают? Новый диспансер построили, а как анализы сделать - в Казань отправляют. Они б еще в Москву… Продолжая ворчать в том же духе, докторша выписала направление и протянула его Леве:- Держи, парень. Дай Бог, чтоб…Она замешкалась, подыскивая слова.Лева стоял, как памятник.Томасина сдернула направление со стола, схватила Леву за руку и вытащила его из кабинета.- Его положили в диспансер. Сегодня мне сказали, что опухоль неоперабельна и везде метастазы.Томасина говорила и чувствовала себя, как под гипнозом.- Ой, - сказала Неубивко.- Что ты ойкаешь? Ты же знала.- Понимаешь, Томочка, мы тоже не можем знать наверняка… Есть импульс, волна, на которой болезнь транслирует себя, она разной интенсивности и звук разный. У Левы была трансляция раковой опухоли. Я услышала так. - Все правильно ты услышала. Чего ж теперь ойкать?..- Все равно ужас.- Ужас - это слишком маленькое слово. Не стоящее того, чтобы его произносили в этой ситуации.Томасина ощущала, как жесткость тона ее слов царапает ей изнутри горло.- Понимаешь, - тон ответа был мягок, как пух. Все же Татьяна была высококлассным специалистом. - Я тоже не сразу привыкла. Хотя первым у меня был совсем чужой человек. Это позже приходит. Но приходит.- Что именно? Бездушие? Цинизм? Или как это… профессиональная деформация?- Понимание, - ответила Татьяна. - Ты сейчас не воспринимаешь, у тебя слишком жестокое испытание. Но если пройдешь - станешь первой из нас всех. Даже Она может снизойти до тебя.Ее вкрадчивый тон и мягкие жесты как-то странно умиротворяли. Царапанье в горле отпустило.- Смерть? - чистым и звонким голосом уточнила Томасина.- Да. Только знаешь, не надо так… по имени… - суеверно сказала Татьяна.- Она у вас прям Волдеморт какой-то.- У нас. И не смейся. Они стояли на большом мосту через реку, которая протекала в городе, деля его на две части. Стояли, опершись о перила, время от времени глядя на течение мутной воды. И как только люди топятся, пришла к ней, откуда ни возьмись, странная мысль. Томасина еще ни разу за всю свою новую карьеру не имела дел с утопленниками. - Таня, а мы в принципе смертны? - озвучила вторую свою странную мысль Томасина.- То есть, мы можем каким-то образом прекратить свое существование?- Не вздумай! - Татьяна погрозила ей пальцем, как нашкодившему ребенку.- Значит, смертны, - удовлетворенно кивнула головой Томасина. - А как?- У тебя есть это знание, - ответила наставница. - Оно было заложено во время трансформации. И вообще, не нравишься ты мне в последнее время что-то. Я все понимаю, - упредила она собравшуюся ответить ей ученицу,- но помни о том, кто ты. Ты выше тех, кому помогаешь. Ты избранная. У тебя крайне ответственная миссия. А ты уходить собралась уже с первого испытания. Ну вот кто ты после этого есть?- Я люблю его, - тихо сказала Томасина.- Тем более. Он умрет счастливым в объятиях любящей женщины. - А как я без него?- Как все. На этой земле люди каждый день теряют любимых и близких. Тебе ли не знать? Но они переживают это. В основном. Переживают. А ты уже начала освобождаться от человеческого. Так что ты переживешь. Помнишь ту историю Риточки Готье и Коли Серебрякова? Я тебе рассказывала.- Пережил, - кивнула Томасина. - После того, как увидел чудо и поверил в него как в класс. А если чудеса существуют, то в принципе возможно то, о котором мечтает он - чтобы Риточка воскресла и вернулась к нему. Но мы-то знаем, что оттуда не возвращаются. - Зато в его жизни было счастье, - мягко заметила Татьяна. - Познавшие счастье не боятся смерти.- А Лева сейчас счастлив? - недоверчиво спросила Томасина.- Без всяких сомнений! А ты сама не замечаешь?- Мне трудно. У меня прежде не было подобного опыта.Татьяна порывисто прижала ученицу к себе, шепча ей на ухо:- Бедолага ты моя, бедолага…Лева стремительно преодолел пространство зала, где происходили свидания больных и здоровых, и крепко сжал Томасину в объятиях. Оба замерли и стояли так с минуту.- Как ты тут? - спросила она.- Без тебя плохо засыпается, - ответил он. - Ух, как от тебя вкусно пахнет ветром!- А ветер пахнет? - невольно улыбнулась она.- Обязательно!Они присели на кушетку. Лева взял руки Томасины в свои. Холодные, отметила она.- Что тебе делают?- Капельницы какие-то. Уколы обезболивающие. - Тебе от этого лучше? - с так и не умершей надеждой поинтересовалась Томасина.- Да как-то так… - Лева пожал плечами. - Конечно, уколы - это хорошо, боли напрочь снимают.- Ну вот и отлично, - Томасина вынудила себя улыбнуться. - А как у вас тут с кормежкой?- Пока не разобрался, - снова пожал плечами любимый. - Да как-то и аппетита нет, есть совсем не хочется.- Надо, Левушка, надо, - Томасина ласково погладила его руку. - Тебе необходимо подкреплять свои силы. Я тебе тут фруктов принесла. Ешь-ка вот давай витамины. С этими словами Томасина достала из пакета большое румяное яблоко и вручила Леве. Тот послушно захрустел сочным плодом. - Знаешь, мне сон такой странный приснился, - сказал Лева с набитым ртом.- Прожуй сперва! - засмеялась Томасина.- Знаешь, мне сон такой странный приснился, - прожевав, повторил Лева. - Как будто лежу я под капельницей, и вдруг входишь ты. Вся светлая такая, в длинном белом платье, а в руках - огромный букет разных ярких цветов. Я еще удивился - ты ж всегда темное носишь. А ты подошла ко мне, вынула из моей руки иглу и сказала: - Вот придурки, формалином зачем-то живого накачивают.А потом начала обкладывать меня со всех сторон цветами. Я спрашиваю:- Зачем?А ты отвечаешь:- Для красоты. И не шевелись, а то все упадет.- И долго мне не шевелиться? - спрашиваю.- Не знаю. Наверное, до тех пор, когда новую капельницу с формалином будут ставить. Надо спросить у врача. А ты пока привыкнешь.И вышла. Вот что это за сон такой? - Просто сон, - сказала обомлевшая Томасина. Ей символика этого сна сигналила совершенно определенными мотивами.- Ну да, наверное, - согласился Лева. - Сны еще и не такие бывают. Сам видел.Он рассмеялся и вновь захрустел яблоком. Томасина заметила, что он съел и сердцевину вместе с косточками. Она ела яблоки точно так же.- Я тоже так ем, - сказала она.- Безотходно? Ну, круто! Мы с тобой - два сапога пара! И это здорово!Они обнялись.“Левушка, милый мой Левушка, ну как же тебе сказать? - обреченно подумала Томасина. - Может, ты сам догадаешься? Ты же у меня умница”. Хотя учили ее совсем другому. Если смерть уважает человека, она должна обязательно предупредить его, не дать застать себя врасплох. Именно так и поступали ангелы первой категории, на которую она сейчас сдавала экзамен. Предупреди умирающего и в финале проводи его со всем возможным комфортом и любовью. Прекрасная душа не должна испытывать мук в столь сакральный момент.Но как ему сказать - любимому, ненаглядному, первому из мужчин, кому поверила и не ошиблась? Как ему ТАКОЕ сказать?- Скажите ему! - наседала на лечащего врача Левы Томасина Кромвель, да причем так, словно вот-вот - и полезет драться. - Скажите! Я вас очень прошу!- Это будет грубое нарушение врачебной этики, - ответствовал тот. - Нельзя.- Хотите, я перед вами на колени встану? - вскричала деморализованная Томасина.- Ну что за балаган, девушка - поморщился врач. Симпатичный мужик, примерно одного с Томасиной возраста. - Если бы мне тут все родственники больных в ножки кланялись ради исцеления оных - у меня б тут смертей вовсе не было. - Я не ради этого… - пробормотала Томасина, совершенно сбитая с толку. - Я только чтобы вы ему сказали.- Опять двадцать пять!Томасина заплакала.“Какая женщина, - тем временем думал врач, исподтишка рассматривая ее. - Такая красавица, так умеет любить! Почему не у меня? На руках бы носил это диво! А она вот выбрала себе малолетнего задохлика и на все ради него готова. И ладно б хоть еще мужик как мужик был - так нет, пацан, штаны на лямках. Распустил патлы во все стороны. Артист! У таких-то, как правило, и не гроша - только хуй да душа. Интересно, они давно знакомы?”- Вы давно знакомы со Львом Мышкиным? - задал он этот вопрос Томасине вслух.- Две недели… кажется, - постаралась припомнить та. - Или две с половиной…“Ебушки-воробушки! Да тут, похоже, душа совершенно ни при чем. А вот то, что пониже нее располагается у всех мужиков…”- Борис Анатольевич, - вновь подала голос Томасина. - Так вы скажете ему?На него внезапно накатила злость.- Послушайте, Тамара…- Томасина…- Один черт. Что же вы не поинтересовались здоровьем своего кавалера, когда… кхм… познакомились с ним?- А как я должна была это сделать? Заставить его взять справку от врача?Борис Анатольевич поморщился, поняв, что недостойно ведет себя.- Простите, Тамарочка, за резкость, - тихо сказал он. - Я не хотел.- Томасина меня зовут. Запишите себе, что ли.- Я запомню, - слегка улыбнулся лечащий врач Левы. - Как и вас.Он знал, что больному Мышкину осталось несколько дней. А потом он, Борис, горы свернет ради того, чтобы эта женщина стала его и только его. Томасина…День выдался теплый и солнечный, поэтому Томасина и Лева вышли прогуляться в больничный садик. Они в обнимку шли по одной из дорожек и молчали. Томасина - от горя, Лева - от счастья.- Давай, как выпишусь, махнем куда-нибудь на отдых? - он первым нарушил молчание. - На Кавказ, например? Знаешь, как там здорово? Я много раз бывал в детстве, у тетки - мамина сестра вышла замуж за абхазца. Фруктами - хоть обожрись! Да и мест интересных полно, есть, где полазить. Договорились?- Договорились, - машинально ответила Томасина.Как сказать? Как сказать? - билось в голове. За кустами мелькнула Неубивко с косой в руке… или это просто показалось…- Ты какие фрукты любишь, Том? - поинтересовался Лева. - Ну, про яблоки я знаю. А еще?- Абрикосы люблю, курагу, груши-конференц, - автоматически перечислила Томасина. - Вооот! - обрадовано протянул Лева. - Будешь там лопать абрикосы и купаться в море. Как тебе эта перспектива?- Заманчивая, - через силу улыбнулась Томасина. На самом деле море она не любила. Когда еще живы были родители, они часто всей семьей катались на юга, к теплым морям. И Томасина запомнила полчища склизских, жгучих медуз почти у самой кромки берега. Это навеки отвратило ее от морей. Но не говорить же сейчас об этом Леве - хотя б мечтать о счастье он имеет право?- А знаешь, какие там звезды? - вдохновенно продолжал Лева. - Каждое созвездие можно рассмотреть.- А я в школе увлекалась астрономией, даже реферат писала о планетах-гигантах.- Ух ты! - обрадовался, как ребенок, Лева. - У меня дома телескоп есть, будем вместе наблюдать за звездами и планетами. Здорово?- Здорово! - откликнулась Томасина.Они присели на лавочку, где, прижмурившись, кемарила пригревшаяся на солнышке крупная пятнистая кошка.- Ух ты! Какая красотка! - вновь восхитился этот неисправимо оптимистичный мальчик, жить которому осталось считанные дни. - Люблю я кошек. А ты?- Обожаю! - Господи, сколько у нас общих вкусов! Господи, ну за что?!Лева принялся гладить и тормошить кошку, а Томасина задумалась, обращаясь Сами-Знаете-к-Кому.“Великая и Неумолимая Госпожа! Твоя власть безгранична. Я служила тебе преданно и безукоризненно полтора года. Ты знаешь это. Так сделай, молю, исключение для этого мальчика, Левы Мышкина. Ведь бывали же случаи излечения людей, казалось бы, от неизлечимых заболеваний. Пусть Левушка выздоровеет, молю тебя, Госпожа. Пусть даже мы с ним никогда не будем вместе - я согласна. Только пусть бы он выздоровел”.Пока она молилась, чистое небо мгновенно заволокло черными тучами, которые прошила огромная, ослепляющая молния. Гром пророкотал где-то вдалеке, но через пол-минуты пространство взорвал такой грохот, что кошка испуганно сиганула с лавки в кусты, а Томасина и Лева невольно обнялись, словно спасаясь от разгула стихии в объятиях друг друга. Томасина поняла, что это был знак лично ей - Госпожа рассержена ее просьбой.- Побежали в беседку, тут недалеко, - предложил Лева.- Давай!Они стремглав бросились вглубь сада, но, пока достигли беседки, успели прихватить дождя. С волос безудержно капало.- У тебя вся пижама промокла, - заметила Томасина.- А у тебя - платье, - отпарировал Лева. - Ого, да ты, оказывается не носишь бюстгалтер!Мокрая ткань легкого длинного платья цвета “пепел розы” облепила маленькие груди Томасины, ее плоский живот, ноги, округлые ягодицы. Взгляд Левы загорелся при виде этого зрелища.- Кто-то кого-то хочет, - вкрадчиво произнес он.- Это, наверное, два цветочка на лесной опушке! - сымпровизировала Томасина. - Знаешь, стоят себе два цветочка: один - мальчик другой - девочка. Один другому: “Эх, как же я тебя хочу!” “И я тебя хочу!” И оба в один голос:”Скорее бы пчелки прилетели!”Лева рассмеялся:- Давай ты будешь моим цветком, а я - твоей пчелкой. Ты такая сладкая - сплошной мед,- пробормотал он, целуя ее в шею, в вырез платья, гладя ее везде, куда страсть направляла его руки…Дождь стоял стеной, и вряд ли кому-то еще пришла бы в голову идея отправиться в дальний угол сада. Томасина, едва прикрытая, лежала на большом столе в беседке, умиротворенно опустив веки на глаза. На ее губах играла улыбка. Рядом с ней на лавке в чем матушка родила, сидел ее сладкий мальчик, ее последняя любовь. Он протянул руку, коснулся ее волос, щеки, губ. Потом та же рука скинула покровы с ее груди, которую он начал гладить. Она лежала спокойно, почти монументально - она запоминала эти прикосновения.Когда гроза закончилась, они вернулись в больничную палату. Как хорошо, что Лева лежал в ней один! Он скинул с себя влажную пижаму для просушки и обернулся простыней. Томасина не рискнула раздеваться, опасаясь визита медсестры или доктора. - Ложись скорее под одеяло, простудишься!- А ты?- А мне нельзя. Я так просохну. Не волнуйся за меня, хорошо?Лева кивнул. Его клонило в сон - так он устал сегодня. В другое время, когда он был еще здоров, у него было столько сил и энергии, что хватило бы на семерых. А теперь ему и одному-то едва хватает. Как быстро тают его силы… А скоро их и совсем не останется. Как и его. Сегодня с утра он подслушал разговор двух молоденьких медсестер в коридоре. Сначала он подумал, что девчонки болтают о каком-то Леше или Лене, пока точно не расслышал свое имя, а вместе с ним - и диагноз. Из-за этого пришлось разыгрывать комедию перед Томасиной. Хотя он был уверен в том, что она знает. Просто сказать не может.Он разглядывал ее сквозь ресницы: согбенная в кресле, голова опущена. “Господи, какая же она несчастная!” - едва не вырвалось у него вслух.- Томочка! - позвал он. Два полных боли темных глаза обернулись на зов.- Не надо больше мучить себя, - он старался говорить ласково, но твердо, - я знаю, о чем ты хочешь мне сказать и боишься.Она птицей вспорхнула с кресла и оказалась у его кровати.- Откуда?.. Левушка… - ее руки гладили его лицо и волосы. - Что сказать?- Давай без лишних слов и эмоций, хорошо? У меня на все это просто нет сил.Томасина почувствовала одновременно и моральное облегчение, и горечь скорой утраты. - Мне сказать, Левушка? Или ты скажешь сам? Может быть, у нас разная информация. Давай сперва ты.Надежда еще теплилась в ней, словно крошечный огонек свечи на ветру. Но тут же налетел резкий порыв ветра и задул его.- Я скоро умру. У меня рак в последней стадии. Ты знаешь то же самое?Она закивала головой, кропя его слезами. - А когда это будет? - спросил он. - Не хотелось бы, чтобы все было внезапно. - Внезапно не будет, - ответила Томасина, изо всех сил сдерживая слезы. - Тебя предупредят, а потом обязательно будут курировать и проводят со всей любовью и ответственностью.- А кто именно?- Ангел II категории.- О, как тут все интересно! - присвистнул Лева. - Ангелы, да еще и нескольких категорий. А что каждая из них означает?- Откуда мне знать…- Но твоя подруга… Таня Неубивко, да?.. Она же здесь работает? Она приходила в белом халате. - И что она? - осторожно поинтересовалась Томасина. - Она сказала, что за мной придет ангел смерти, и что это совсем не страшно.- Что именно?- Переход. - Значит, ей можно и нужно доверять.- Правда?- Правда.Томасина смотрела ему в глаза. Они стали прозрачными и уже нездешними. Значит, сегодня или завтра. Откладывать нет смысла. - Все равно же придется, раз уж так получилось, - Лева словно прочел ее мысли. - Знаешь, только о чем жалею? Что мы с тобой так мало были в этой жизни. И что не довелось сыграть Остапа Бендера. Прикольный чувак. Так-то его Санька играет - помнишь Саньку, мы с ним в кафе вместе были? А я его дублер.- А разве Бендера не Синьковский играет? - почему-то вдруг вспомнилось Томасине.- Не, он только на “Бендериаде”. (прим.: “Бендериада” - ежегодный всероссийский фестиваль сатиры и юмора, проводимый летом в поволжском городе Козьмодемьянске, с которого, как принято считать, списан городок Васюки, где Остап Бендер и Киса Воробьянинов устроили шахматный турнир; на фестивале фигурируют герои “12 стульев” - в частности, тот же Остап, роль которого исполняет заслуженный артист Республики Марий Эл Юрий Синьковский).- Знаешь что, Левушка? - Томасина вдруг решилась. Пути назад ведь все равно уже больше не было. - Я должна стать твоим проводником. Но я не поэтому с тобой, - поспешно добавила она, - это решилось позже. - Обалдеть… - только и смог вымолвить Лева Мышкин, молодой человек двадцати пяти лет, жизнь которого должна была оборваться сегодня ночью при помощи его любимой женщины. И пропел: - Давай вечером умрем весело - поиграем в декаданс...- Как тебе будет угодно, Левушка, - сказала Томасина.- Тогда это идея. С декадансом.- Я тебя слушаю, милый.Вошла медсестра - делать уколы. Перетерпев пять минут ее присутствия, Лева и Томасина вернулись к обсуждаемой теме.- Много свечей. Абсент. Кальян с травой. Можно?- Можно.- И ты в соответствующем наряде.- Буду.- Ну вот и договорились.Лева взял ее за руку. - Давай не расставаться до… того момента.- Хорошо, солнышко.Но через десять минут вошел лечащий врач, совершающий обход больных и выставил ее из палаты.- Простите, Томасина… эээ…- Николаевна.- Благодарствую. Но у нас режим. Больному требуется отдых. Приходите завтра.- А вдруг завтра я ее уже не увижу? - отчаянно запротестовал вдруг Лева. - Борис Анатольевич, я вас очень прошу!- Борис Анатольевич, миленький, разрешите! - присоединилась к любимому Томасина.- Ребята, хватит устраивать здесь драмтеатр, - устало сказал врач. - Вы, Мышкин, еще наиграетесь в своем. А вы, Томасина Николаевна, нарушаете режим лечебного учреждения. Главный меня за это не похвалит. - Хорошо. Мы не будем, - согласно кивнула ему Томасина, наклонилась к Леве, чтобы поцеловать его и едва слышно шепнула, - Я еще вернусь. Жди.Дождь опять стоял сплошной серой стеной, когда Томасина вышла из онкологического диспансера на улицу. Зонта у нее с собой не было, и она пошла, как была. Через минуту ей казалось, что она плывет, нежели идет.Сверкающий каплями дождя черный джип остановился рядом совершено неожиданно.- Томасина Николаевна! - это оказался лечащий врач Левы. - Давайте подвезу. А то куда ж вы под таким ливнем?- А я далеко живу, - начала неожиданно кокетничать разгадавшая его намерения Томасина.- Далеко - это где? В Пектубаево?- усмехнулся он.- Не совсем. На Ивана Кырля.- Отказался бы, да жаль вашего здоровья - простудитесь на раз-два. Садитесь давайте. Или вам карету подать?Обалдевшая, да и к чему скрывать, продрогшая до костей Томасина без слов нырнула в теплый ароматный салон автомобиля. Джип тронулся. Томасина, немного пришедшая в себя, неожиданно столкнулась со взглядом Бориса Анатольевича в зеркальце заднего вида и вспомнила, что на ней мокрое платье, облепившее нагие груди. “Ну и зырься, - мстительно подумала она, - все равно тебе не достанется”.- Томасина Николаевна, разрешите один нескромный вопрос?- О доходах или вероисповедании? - она мгновенно обратилась в тролля. - В нашей стране эти вопросы нескромными не считаются, так что я задам вам действительно нескромный вопрос.- Я не замужем, - быстро ответила Томасина на тот вопрос, которым ей постоянно совокупляли мозг все, кому не лень, еще в той жизни, и упредила следующий, - по кочану.- А я и не про ваше семейное положение хотел спросить, - снова усмехнулся Борис.- Про ориентацию, что ли? - продолжала вредничать Томасина.- Ну все, все, я вас понял. Извините, что так грубо выставил вас из палаты вашего… Вот, кстати, и тот самый нескромный вопрос: кем вы доводитесь Льву Мышкину? Когда мы с вами беседовали в первый раз о его диагнозе, вы назвались его двоюродной сестрой. Но затем вы сказали, что знакомы всего две недели. Да, я намеренно задал вам вопрос о сроке вашего знакомства. Потому что ваши отношения не похожи на родственные. Так кто вы ему?Томасина не сразу нашлась с ответом. Кто она Леве? Подруга, любовница, невеста? Она - смерть его, вот самый точный ответ, но озвучивать его просто нельзя.- Скажем, любовница.А что? Это же вполне правда. Они только сегодня уже успели сделать головокружительную любовь в парковой беседке.- Значит, я угадал, - констатировал Борис.- Простите, но вам-то что с того? - попробовала возмутиться Томасина.- Скажите, вы успели в него влюбиться?- Так. Остановите-ка.Борис послушно остановил автомобиль.- Значит, успели, - грустно сказал он. - Но зачем?Томасина глядела на коротко стриженный затылок, загорелую шею и никак не могла вот так просто взять и выйти из автомобиля.- А зачем влюбляются? - спросила она, не совсем поняв, к чему он клонит.Борис обернулся к ней. - Чтобы быть вместе, - сказал он. - Чтобы долго быть вместе. Может быть, и всегда. Как повезет.- Мне не повезло. Что дальше?Борис смутился.- Простите меня, Томасина. Что-то я не то говорю…- Ну почему же? - мягко возразила она. - Я поняла, что вы положили на меня глаз.- Как? - Борис был ошеломлен.Томасина тихонько рассмеялась. Мужчины такие мужчины. Они почему-то уверены в том, что их неровное дыхание к даме абсолютный секрет для всех.- Я сказал что-то смешное?- Нет, нет! - она поспешила успокоить его. - Просто ваш интерес стал мне заметен, а вы до сих пор не в курсе этого. Это не смешно, а скорее… грустно, что ли.- Скорее, это просто глупо. С моей стороны, - резко ответил он. - Да, вы мне понравились. Знаете, чем? Вы способны любить до самоотверженности. Между корыстью и любовью вы выбираете любовь. Вы редкая. Уникальная. Этот Мышкин умрет не сегодня-завтра. А вы? Как будете жить без него вы?- Как выживали все, кто любил и терял.- Звучит фатально …- Зато жизненно и правдиво, - Томасина помолчала немного, пережидая эту скорбную паузу. - А разве вы, Борис Анатольевич, никогда никого не теряли?- О, у меня это почти каждую неделю, - невесело усмехнулся он.- Я не о профессиональных потерях.- Три года тому назад развелся. Это считается потерей?- На этот вопрос правдивее всех можете ответить только вы сам.- Вы правы, Томасина Николаевна, - Борис включил зажигание. - Поехали дальше?- Вы все выяснили?- И все, и ничего. Это смотря с какого угла смотреть. Ну да хватит болтать.И джип тронулся дальше.- Декаданс? Романтично, - констатировала Татьяна Неубивко. - А твой Левушка молодец!- Не то слово.Томасина пила на кухне у Неубивко чай с мятой. Сама хозяйка что-то подсчитывала на калькуляторе в своем ноутбуке. - Итак, - бормотала она, - свечи, сорок штук - столько-то… бутылка абсента - столько-то… травка… Итого - столько-то. Деньги на расходы отпускает канцелярия. А платье возьмешь в нашей гардеробной. Там шмоток - на все случаи жизни.Татьяна встала из-за стола, чтобы немного размяться.- Хочу предупредить тебя еще кое о чем. Вот ты рассказала мне об этом Борисе. Как думаешь, почему он запал на тебя?- Он же сам сказал, - Томасина пожала плечами. - Хотя сказать, конечно, можно все, что угодно. Может, секса у него давно не было…- Да все у него было прямо с утра. С медсестричкой Леночкой, - Татьяна говорила это так, словно она всю ночь держала фонарь у кровати, где предавались плотским утехам Борис и эта Леночка. - Тут дело не в сексе. Лично меня оскорбил бы такой примитивизм по отношению к моей особе.- Чья бы корова мычала… - Вот даже как? А кто рвал за тебя задницу перед лордом-канцлером, чтобы тебя допустили до испытания? Кто отсосал у главврача, чтобы устроиться на работу в эту больницу ради пригляда за твоим драгоценным? И, наконец, кто сказал ему про то, что за ним явится ангел смерти? Так что лучше помолчи. А то пока ты сопли на кулак наматывала, кто-то делал за тебя твою работу.Томасина почувствовала, как запылали от стыда и негодования ее щеки. - Не тебе ли был выгоден такой расклад? - вырвалось у нее. - Я в курсе того, что каждому, воспитавшему ангела высшей категории, полагаются профиты. Все эти твои побегушки, Татьяна, окупятся тебе сторицей. Ну так что, мировая?Повисла минутная пауза.- Ладно, - Неубивко протянула ей руку. - Мировая. Тем более ссориться нам невыгодно во всех отношениях. И вообще, у нас осталось мало времени. Надо еще успеть туда-сюда.- Верно, - Томасина от души пожала ее руку. - Я люблю тебя, наставница.- Я тебя тоже. Ой, я едва не забыла! Про этого твоего… Бориса…- Говори скорее!- Слушай. Ты ведь знаешь, что мотыльки летят из темноты на огонь. Так вот, мотыльки - это мужчины, темнота - это их женщины-кастрюли пятьдесят последнего размера, а огонь - это мы, красивые и загадочные ангелицы. Тебе понятно?- Понятно, - кивнула Томасина.- Огонь - смерть для мотыльков. Это тебе тоже понятно?- Значит, Борис может погибнуть? - дошло до нее.- Если влюбится - да.- А если не влюбится?- Они все в нас влюбляются, - со значением произнесла Татьяна. - Ведь мы - ангелы. - А сколько я еще проживу?- Хоть вечность, если захочешь.- И без любви?В голосе Томасины было столько тоски и обреченности, что Татьяна не сразу нашлась, что ответить. Но собралась с мыслями в минуту и ответила.- Да. Но ты привыкнешь. Поверь мне. Это в тебе все еще бунтует сторона человека. Мы найдем способ подавить ее. Мы многое можем. Ты справишься.Ее голос обволакивал, успокаивал и снимал тревогу. А ведь это тоже качество ангела смерти, догадалась Томасина. Как же мало она знала об ангелах до этих пор!Вот и настали последние часы Левиной жизни. И в эти часы они с Томасиной, забравшись с ногами на кровать, пили абсент и курили кальян с анашой. Эту картину освещали многочисленные декоративные свечи, расставленные повсюду - на подоконнике, на тумбочке, на полу… На их этаже на сестринском посту дежурила Неубивко, весьма удачно подменившая собравшуюся на очередную “ночь любви” с доктором Железняковым, Борисом Анатольевичем, медсестрицу Леночку.- Кааайф, - блаженно протянул Лева. - Каждый бы день так помирал.Он посмотрел на свою до боли любимую Томасину. Хорошо, что накануне успел поблагодарить Саньку за наглость напроситься за столик, где увидел эту женщину. Если б не друг… Живи долго-долго, Санька. Отдаю тебе с благодарностью все, чего не дожил и не сыграл. Очень надеюсь, что где-то там, наверху, мое пожелание учтется, и тебе воздадут.Томасина… Слово “ангел” он воспринимал, как и большинство прочих, фигурально. В жизни бы не поверил, что встретит настоящего. Но лучше бы она была просто земной женщиной, каковой он ее сперва и воспринимал, а он не был бы неизлечимо болен - тогда бы они были вместе долго-долго, может быть, всю жизнь. Но Томасина оказалось его смертью - вот в чем была обида и необратимость ситуации. Однако же, какой смертью она была!Пока он спал, она каким-то образом пробралась в его палату, расставила повсюду свечи и зажгла их. Красиво сервировала тумбочку, накрыв ее длинной ажурной салфеткой, поставив нарядную бутылку с изумрудным абсентом и вазу с краснобокими яблоками. Открыв глаза, он изумился романтической перемене больничной палаты. И особенно восхитила его Томасина в длинном облегающем черном платье и черной же кружевной повязке на голове. Жемчуга на ней обвивали стройную шею и в несколько нитей спускались до талии, украшали нежно-розовые мочки ушей, светились в большом перстне на указательном пальце правой руки. Он суеверно побоялся обнять ее, лишь поцеловал руку. Она одобрила это, с полуулыбкой опустив ресницы. Разлила по рюмкам абсент, раскурила кальян. И вот они сидят рядом на кровати прямо с ногами, и от блаженства ему хочется то плакать, то петь. Или слушать пение Томасины - то, что она спела для него в первую их встречу.- С радостью бы, солнышко, но я ж весь этаж перебужу, - она погладила его по щеке, извиняясь. - А зачем нам свидетели? Давай я тебе лучше так почитаю.- Точно, свидетелей нам тут не надо, - согласился Лева. - Сегодня же только наш вечер. И такой красивый. Почитай, конечно.- Хорошо. Вот слушай оригинал: “И аще раздам вся имения моя, и аще предам тело мое, во еже сжещи е, любве же не имам, ни кая польза ми есть. Любы долготерпит, милосердствует, любы не завидит, любы не превозносится, не гордится, не безчинствует, не ищет своих си, не раздражается, не мыслит зла, не радуется о неправде, радуется же о истине: вся любит, всему веру емлет, вся уповает, вся терпит. Любы николиже отпадает, аще же пророчествия упразднятся, аще ли языцы умолкнут, аще разум испразднится…”Она умолкла.- Слушай, так странно, а я все понял! - радостно изумился Лева. - Если даже раздам все имения и тело предам сожжению, пользы в этом не разумею, коль любви в душе не имею. - Правильно. А ты настоящий поэт. Шульгин тебе и в подметки не годится, - восхитилась Томасина, которой выпала странная и печальная участь узнавать о талантах любимого за пару часов до его смерти. - Эх, хотелось бы перевести полностью, да теперь уже … - Лева вздохнул. - Переведешь за меня?- Переведу.- Здорово! - Лева от души затянулся кальяном. Выпустил сладковатый дымок и расхохотался.- Ты чего? - удивилась Томасина.- Да вот подумал: придет завтра Железняков на утренний обход, а тут мое мертвое тело и вся палата провоняла травой. Решит, что дуба дал с перекуру!И он вновь заливисто расхохотался.В палату просунулась Неубивко.- Ребят, хорош ржать! Вы мне сейчас весь этаж перебудите! - прошипела она, грозя пальцем. - Особенно Михрякова. Он тут же начнет орать, что у нас не больница, а бордель. И эта проповедь будет продолжаться не меньше часа.- Не перебудим, - отмахнулся Лева, - они все сейчас на релашке да трамадоле как суслики дрыхнут. Сам лично через это прошел.- Все равно - тихо, - категорически заявила Неубивко.- Ладно, Тань, ладно, - поспешила успокоить ее Томасина. - Будем сидеть тихо, как мышки.- Одна мышка вон уже ржет, как лошадь Пржевальского! Лева в это время давился одеялом, чтобы не выпустить из горла раздирающий его смех.- Левушка, кольнуть вам пару кубиков сибазона, чтобы вы успокоились?- Тань, не надо, - попросила Томасина. - Он сейчас перестанет.- Скажи ему - пусть на кальян особенно не налегает. Неубивко скрылась.Томасина разлила по рюмкам абсент. - Напоследок я могу признаться тебе кое в чем? - тихо спросил Лева, поднимая, словно в тосте, свою рюмку.- Во всем, чем угодно.- Хорошо, - он отставил абсент и взял ее за руки. - Ты должна знать, что я люблю тебя. Прямо с того самого кафе.- Я тебя тоже, - ответила Томасина.- Правда? - радостно удивился Лева.- Правда.- Вот здорово! - его лицо осветилось улыбкой, которая, увы, не прогнала предсмертные тени вокруг глаз и рта. - Теперь и умереть не страшно. Томасина задохнулась от ужаса, но тут вдруг пришло понимание того, что он готов. А значит, самый серьезный и ответственный момент ее испытания настал. И она сделает это не ради себя, а ради него.Томасина нежно обняла своего Левушку, поцеловала его в губы и уложила на постель, так и не выпустив из объятий. В ответ он обнял ее, прижав ее голову к своей груди.- Ну как? У меня там все еще что-то бьется или уже нет? - попытался пошутить Лева.- Бьется, - ответила она. - Живое.Ее собственное сердце исходило кровью, но она не могла даже заплакать.“А может, к чертям собачьим это испытание? - пришла откуда-то совершенно крамольная мысль. - Умрем вместе. Я не могу без него и не хочу быть. Без него я медь звенящая или кимвал бряцающий. За полтора года я слышала много слов любви, обращенных ко мне, но предназначались они не мне. Я всю жизнь тосковала по любви, и когда это пришло… Надо мной просто поглумились. Жаль, что я не знаю историй своих напарниц-полукровок, Мадлен и Кристины. Может, и у них было то же самое?..”- В сон что-то клонит, - виновато сказал Левушка.- Ну так и хорошо, - ответила Томасина. - Ты спи. Просто уснешь - и все.- Так я же больше не увижу тебя, если это так и будет, - огорчился он.- Посмотри сейчас - а потом спи, - ласково настаивала Томасина. - А я тебе приснюсь.- Ну, если так - то я согласен, - слабо улыбнулся он. - Давай на всякий случай попрощаемся?- Хорошо, если ты так хочешь, солнышко. Лева привлек ее к себе, поцеловал в висок, щеку, глаза, лоб, губы…- Прощай, моя светлая, моя любимая. Я был счастлив с тобой, - тихо проговорил он.- А я - с тобой. Ты дал мне одно важное знание - я способна любить. Прежде я в этом сомневалась. Спасибо тебе, светлый мой, счастье мое.- Здорово, - прошептал Левушка и закрыл глаза.“Остановись”, - приказала она своему сердцу, но оно, живое и любящее, продолжало биться. Где же оно, знание о собственной смерти, которое было заложено при ее трансформации? Томасина сосредоточилась, и в мозгу словно что-то тихонько щелкнуло.Откуда-то вдруг вошли потоком в ее сознание слова, которые она начала шептать:Мы останемся там, где безмолвный покой,Мы опустимся медленно палой листвой…Наши тонкие руки легки и нежны…Спи, дорогой, я храню твои сны.Наша кровь – это чистые соки земли;Мы вернулись на место, откуда пришли.Мы укрыты холодной постелью зимы…Спи, дорогой, я храню твои сны.Пусть струится время тихо сквозь нас,И застынет неба хрустальный глаз…Мы – одно дыханье в краю тишины.Спи, дорогой, я храню твои сны.Наши падшие ангелы не взлетят…Засыхает рай, остывает ад…На твоих ресницах пыльца луны…Спи, дорогой, я храню твои сны. (прим. - автор - Orlаndo)С каждой строфой, с каждым словом Томасина погружалась в непонятное сладкое оцепенение. Обнимая Левушку, впивая его драгоценный запах, она зарылась лицом в его шелковистые волосы. Она почувствовала замедление биения своего сердца и умиротворенно улыбнулась.Татьяна Неубивко ворвалась в палату, словно вернувшийся откуда ни возьмись Терминатор. Оценив ситуацию, она неожиданно сильно, одним рывком, выдернула из постели, прямо из Левушкиных объятий умирающую Томасину, перенесла ее на другую кровать и резко, остервенело взялась оживлять ее. Она терла ее виски, нажимала какие-то особые точки на ее голове, шее и груди, потом ударила несколько раз кулаками сложенных вместе рук в область сердца. Томасина открыла глаза.- Где я? - заторможенно произнесла она.- В Караганде, - ответила Неубивко, шумно отдуваясь.- Таня?- Нет, Папа Римский! Ты чего тут устроила? А если узнают? Знаешь, где мы с тобой окажемся?- Где? - рассеянно повторила Томасина. - В пизде, - это неожиданное от Татьяны грубое слово прозвучало в устах рафинированной ангелицы даже как-то по особенному изысканно. Она поднесла Томасине так и не выпитую рюмку абсента:- На, лопай свою отраву и приходи в себя. А я пока все тут посмотрю.Татьяна склонилась над Левой, проверила, поднеся горящую свечу, реакцию зрачка, нащупала на шее сонную артерию - пульсации не было.- Ушел наш Левушка, - констатировала она с заметным облегчением. - Уже? - растерянно произнесла Томасина. Она попыталась приподняться на постели, но очень кружилась голова. С трудом выпив рюмку абсента, она снова опустила голову на подушку.- Танечка… Танюша… прости меня, пожалуйста… но не нужно было меня вытаскивать…- Молчи, глупа - меньше греха, - сдержанно ответила Неубивко. Она ходила по палате и задувала свечи. - Ох, ну и вонь же тут, - вздохнула она, - надо проветрить. Да и вообще прибрать. Иначе Железняков меня удавит. - Железняков?- Ну, Борис твой.С этими словами Татьяна принялась распахивать окна.У Томасины не было сил спорить и препираться по поводу принадлежности упомянутого доктора. Она попросила еще немного абсента для восстановления сил.- Жри хоть весь, - Татьяна передала ей початую бутылку с Левиной тумбочки. - Тебе сегодня можно. И далее принялась обходить палату, ссыпая свечи в пластиковый пакет. Туда же полетел кальян и румяные яблоки. С абсента напряжение отпустило Томасину, она встала со своей кровати и подошла к той, на которой в самой естественной позе сна лежало тело Левушки. Она опустилась на колени, убрала упавшие ему на лицо волосы, погладила по щеке. Щека была твердой и холодной на ощупь. И плечи, и грудь его, и живот были такими же. И мертвый он мало походил на себя живого.- Левушка, - позвала она в пространство.- Он тебя уже не слышит, - сказала Татьяна. - переход завершен. Тут ты сработала на отлично. Но вот самой-то было зачем? Я поручилась за тебя, а ты мне же чуть не нагадила. Вот кто ты после этого?- Я просто женщина, Тань. Я полюбила.- И что - убиваться теперь из-за этого? - удивилась Неубивко. - Ты ж каждый Божий день перевидала этих смертей!- ТЕХ смертей. Не такой.- Любая смерть заложена в порядок мироустройства. Ты сама это знаешь не хуже меня. То, что естественно и закономерно - не должно вызывать у профессионала горе и скорбь. Хотя, как полукровка с отсутствием соответствующего опыта, ты была не подготовлена. Это мое упущение. И я, безусловно, отвечу за свой эксперимент. Твой случай будет разобран на совете кабинета лордов.- И что мне будет?- Не тебе, а нам. Да ладно тебе. У других и похуже бывало. Видишь?Татьяна отогнула бархотку, закрывающую шею, и Томасина увидела устрашающего вида шрам на ее белой, как молоко, нежной шее.- Сонную артерию хотела перерезать, когда мой возлюбленный попал под машину и умер на месте происшествия, а мне пришлось быть его смертью. И я так орала над ним, так истерила, что меня едва не свезли в дурку. После этого я месяц не могла работать. Ко мне отнеслись гуманно с учетом моих прежних заслуг. Даже провели повторную трансформацию и курс психотерапии. Вот так вот, девочка моя.Татьяна устало опустилась на кровать рядом с Томасиной.- Так ты тоже полукровка и тоже начинала со службы на второй категории?- Именно. И после этого я уже не влюблялась. Это страшно. Да кому я рассказываю…- И давно это было?- 98 лет тому назад, 1 марта.- Сколько, сколько? - изумилась Томасина.- Сколько слышала. Только не вздумай спрашивать, сколько мне лет. Это неприлично.За окнами светало. Зашаркал метлой дворник.- Надо идти, - сказала Татьяна. - А то пост брошен стоит.- А мне куда?- Куда хочешь. Но я тебе звякну, как можно будет подойти. С абсентом аккуратнее, кстати.Она вышла из диспансера и машинально побрела вглубь больничного сада, к той самой беседке, которая в ее памяти останется ИХ беседкой.Она шла и прихлебывала из бутылки с абсентом. С учетом того, что она не ела почти двое суток, алкоголь быстро сделал свое дело - войдя в беседку, Томасина разрыдалась. Она упала грудью на столик, где еще вчера они с Левушкой делали изумительную любовь, и завыла в голос:- Левушкааа! Ты же еще здесь? Правда?- Правда… - откликнулось эхо.Томасина прислушалась к эху, и когда оно умолкло, снова крикнула ему:- Так это же здорово!- Здорово…Играясь с эхом, Томасина намерено повторяла слова, которые Левушка часто употреблял при жизни - так ей казалось, что он разговаривает с ней. Что его душа не канула Бог весть куда после перехода, а все еще находится где-то рядом.- Ты здесь?- Здесь…- Я люблю тебя!- Люблю тебя!..- А давай я спою тебе? Хочешь?- Хочешь…Томасина щедро отхлебнула из бутылки.- Ария Сольвейг из оперы “Пер Гюнт”, Эдвард Григ. Слушаешь?- Слушаешь…Зима пройдёт и весна промелькнёт,И весна промелькнёт;Увянут все цветы, снегом их занесёт,Снегом их занесёт.И ты ко мне вернёшься - мне сердце говорит,Мне сердце говорит.Тебе верна останусь, тобой лишь буду жить,Тобой лишь буду жить.Ко мне ты вернёшься, полюбишь ты меня,Полюбишь ты меня;От бед и от несчастий тебя укрою я,Тебя укрою я.И если никогда мы не встретимся с тобой,Не встретимся с тобой;То всё ж любить я буду тебя, милый мой,Тебя, милый мой.