home. 4 (1/1)

Дэн садится за решетку из-за парня, которому все сходит с рук.И встречает другого парня, которому тоже все сходит с рук. Маленький психопат, кайфующий только от неба в клеточку над головой. Бесцельный, но жадный.– Значит, послезавтра?– Да. Выпустят – поеду искать твоих людей. Только сначала заеду в Холлис на пару дней.– Если… если встретишь Вентворта, передай ему привет.– Вентворта? Их же двое.– Неважно. Мне нет дела.И вправду, Стюарту нет никакого дела – он ведь в любом случае похоронит обоих. Так это работает. Он слышит вполне ироничное 'ну ты и сволочь, Дэн' из-за стены. Но и до этого дела ему тоже нет. И, возможно, его люди не заплатят ни цента за это, и он зря обещает что-то мальчишке, у которого послезавтра заканчивается срок. Это неважно.День прошел не зря. Осталось еще около пяти тысяч таких же дней.***После долгой дороги, показавшейся Тревору бесконечной, – и после того, как он, скрипя зубами, раз за разом перечитывал одно только 'ты поступил правильно', не понимая, за что Мэтт так поступает с ним – его добивает один взгляд. Всего один взгляд; когда Тревор стоит перед открытой дверью, Вудроу, словно по привычке, смотрит куда-то за его плечо, так, будто он ожидает увидеть там кого-то еще.– Я же сказал, что я один.И Тревор шагает за порог, чувствуя, как что-то внутри сломалось. Раскрошилось в пыль. Всего мгновение назад.Медленно наступает апатия.И Алекс больше ничего не спрашивает. Позволяет остаться и рассказывает о том, как после десятка массовых драк и нескольких поджогов в городе объявили эвакуацию из-за выдуманных утечек газа… а возвращаться почему-то никто не захотел. 'Словно… мне всегда было незачем возвращаться в Холлис, но я понял это только теперь', – так он сказал. А Тревор поверил, потому что увидел своими глазами. Увидел эту толпу сознательно бездомных людей, пытающихся обжить место, едва ли когда-то не бывшее безлюдным, в самом дешевой и грязной части Статен-Айленда – просто потому, что дни ненормального городка, который даже автостопщики огибают за десяток миль, сочтены.Когда-нибудь все забудут. Будут кварталы с живыми изгородями, яппи и дома из золота. От границы и до северной стороны дождь смоет многолетний слой копоти, и кто-нибудь все-таки снесет эту жуткую психбольницу, потому что не будет людей, которые предпочтут ее тюрьме. Потому что не будет десятков судимых. И тогда все начнется заново и по-другому.Но не сейчас.И в последний свой день здесь Тревор совершенно спокоен. Просыпается засветло и отвечает на сообщения брата – Тревор ведь и вправду все понимает. Пытается представить, каково это – быть посреди шторма и на схождении всех путей. Каково это – от берега к берегу, от недоверия к вере, от отрицания до принятия. И даже если сегодня Мэтт пишет, что хочет вернуть все и просто быть рядом, а завтра так и не приедет, то пусть будет так. Пусть это будет выбор – и неважно, его собственный или его нормальности.Выбор Тревора – ожидание. И его ничто передумать не заставит.И в этом ожидании Тревор просто проводит еще один день; поздно вечером среди четырех обшарпанных стен снова появляется она – все равно, как ее зовут – и все возвращается на привычный круг. Пустые дни под шум голосов и монотонный ход часов, которые никто так и не удосужился повесить на стену – так и стоят на столе – и разговоры с маленькой наркоманкой, которая всегда куда-то исчезает рано утром.Сидит на бутирате и думает, что знает больше, чем остальные. О мире и о нормальности. Может быть, она сходит с ума. Может быть, ей просто нужно внимание.Сегодня, как и всегда, отсвечивает нездоровым блеском в глазах и говорит, что Тревор ей кого-то напоминает. Он… наверное, он мог бы спросить – может быть, она знакома с Мэттом – но, правда, он просто не хочет знать.– Ты бы завязывала… со всем этим.– Зачем? – равнодушным тоном интересуется девушка.– Я объехал полстраны. И ни разу не видел девушки, похожей на тебя. Ты другая. У тебя… судьба есть, неужели тебе все равно, что будет с тобой после?Она смеется. Над Тревором и его словами.– А как ты сбегаешь от реальности? Или она слишком простая, раз ты знаешь, что и кому нужно?..– Что сложного? – Вентворт устало улыбается и пожимает плечами. – Среднестатистический ненормальный из Холлиса, и у меня все авторские права на собственные проблемы.А она хватает его ледяными руками за запястье и начинает что-то торопливо говорить. О том, что Тревор чокнутый. О том, что ни шутить, ни врать о таких вещах нельзя, потому что это не к добру.И Тревор просто не понимает. Чувствует, что должен что-то понять сейчас, но не может – смотрит широко распахнутыми глазами, ждет, что услышит хотя бы еще одно слово.– Андреа, я сотни раз просил тебя перестать пудрить людям мозги, но ты все равно продолжаешь это делать, – слышит Тревор прямо у себя за спиной.Так впервые за последний год он встречает Джоуи Перрикона.И первое, что делает Тревор, – оглядывается, пытаясь увидеть где-то неподалеку его старшего брата. После – пытается притвориться, что этого не делал. Не понаслышке же знает, как это обидно.– Что бы она тебе ни наговорила, забудь, – уверенно говорит Перрикон и торопливо выдыхает дым себе под ноги. – Спрашивала про Мэтта, наверное?– Она знает Мэтта?– Они учились вместе в старшей школе. И встречались когда-то. Дэн Стюарт… ну, и ее младшая сестра, ты знаешь. Когда суд закончился, она прошла добровольный курс лечения, но я не думаю, что это помогло.– Никогда ее не видел.– Не думаю, что ты видел хоть одну из девушек своего брата. Такой человек. Скрытный. Недоверчивый.Для всех плохой, для кого-то одного – неизменно и с самого первого дня жизни – хороший.Тревор думал когда-то, что если кто-то и разобьет сердце Мэтта, то тот положит его на дно стакана с виски. Думал, что никогда и никто не докажет обратное, – и сам же доказал.Сейчас Тревор думает о брате и о девушке, которая добровольно сдала себя в психушку ради попытки пережить смерть своей младшей сестры. Время. Когда-то они были вместе. Когда-то Лиза была жива. Когда-то… нет ничего непостоянней человеческой жизни, и даже этот момент, когда Тревор говорит с парнем, когда-то бывшим ему приятелем, на пустом грязном балконе, вдруг кажется важным.И больше всего на свете сейчас хотелось бы увидеть Мэтта. Обнять и сказать, что что-нибудь, но все же будет хорошо. Этого вряд ли достаточно, бро, но у тебя есть я – да, это совсем не то, даже не тысячная из того, что есть у меня, когда ты рядом, и все-таки.– Где он?– А где твой брат, Джоуи?– Сбежал, потому что думает, что его ведет нормальность. Может быть, это и вправду так. Я… ищу место, где мне теперь будут рады, в чужих кухнях ем пустые обещания на завтрак, обед и ужин. И я бы сказал, что в чем-то мы похожи, Трев, но…– Но я идиот, который все проебал, и это совсем другая история.– Мэтт – не идиот, который проебывал все, кроме места в вашем доме, по семь раз на неделе? Я думал, что в этом и была гарантия нерушимости вашего тандема.– Значит, мы уже не те идиоты, которыми были прежде, – почти спокойно отвечает Тревор. Голос срывается все равно.Потому что сейчас им всем – всем в этом доме, и за его пределами, и где-то на пути, даже если он все еще нисколько не верный – нужны похороны по реальности, которая им никогда не достанется. Минута молчания – да как угодно; наверное, все они когда-то на секунду забыли, что не имеют права строить планы. Что никто не обещал им этого.– Я слышал, тебя теперь беспокоит вопрос нормальности? Почему ты тогда не поедешь домой? – спрашивает Перрикон, тут же встречая непонимание в ответ. – В Холлисе только и разговоров, что о нормальных.* Тревор смеется, чувствуя, как в горле саднит почти до металлического привкуса на корне языка, – а ведь шутка ни черта не смешная, если это, конечно, вообще было шуткой.– Я уезжаю в Холлис через пару часов. Ненадолго. Можешь поехать со мной.– Мэтт может вернуться вечером.– Мы вернемся раньше. Составь мне компанию.И Тревор понимает, зачем возвращается, уже когда остается один. Когда передает Джоуи право на победу в номинации 'Младший брат года', и тот после пары телефонных звонков срывается за Ником в направлении к Бостону. Тревор решает, что у него есть несколько часов, а после он уедет отсюда один.Пьяные люди у паба – и плевать, что еще даже полудня нет, – и здание средней школы, и отворот на Норт-Сайд. Туда и дорога – и чуть дальше, на возвышении, можно разглядеть здание психлечебницы; боялись, когда кто-то им, еще совсем маленьким, сказал однажды, что все ненормальные однажды оказываются или там, или за решеткой, звали это место Аркхемом в шутку и обходили стороной. Ну, а что теперь – каждому Готему свой Аркхем. Только вот оказалось, что если человек хочет оставаться человеком, то ненормальность его не определит.Тревор нуждается в напоминании об этом прямо сейчас. В том, чтобы кто-то сказал ему, что понимает его чувства и позволил просто прикоснуться к руке и ощутить тепло, такое знакомое и необходимое сейчас. И следы от струн на кончиках пальцев.Поэтому тебя всегда тянуло домой, Мэтт?Это проще, чем когда-либо – пройти через задний двор, словно и вправду желая быть незамеченным кем-то (кого здесь все равно нет) и долго смотреть в окна гостиной. Словно этот дом и не пустует почти год. Словно это обычный будний день, и, когда он кончится, каждый снова найдет здесь свое место. Одна из створок поддается совсем просто – Тревор знает об этом – и он, постоянно оглядываясь, будто воришка какой-то, пробирается внутрь через окно.Здесь холодно и пыльно. Неужели никто, кроме него, ни разу так не делал? Из другого окна можно увидеть табличку с надписью о продаже – и номер, по которому вряд ли кто-то вообще звонил. Может быть, люди думают, что этот дом проклят?.. Закрытые двери, ровный слой пыли на лестнице; Тревор внимательно смотрит на все вокруг – отчего-то ему кажется, что больше он никогда не вернется сюда. Находит запасной ключ в прихожей, отпирает дверь – в его жизни были времена, когда этот звук значил больше, чем что-либо. Когда он, проводя очередную ночь без сна, мгновенно отключался, услышав, как Мэтт возвращается домой. Значит, не бросает. Значит, все снова хорошо. И всегда будет.Так думалось.Тревор смотрит еще внимательней, считывая взглядом каждую деталь. Да, слишком много пыли, слишком мало вещей – мать и Алексис определенно возвращались сюда, но ненадолго. А на полу все еще остались бледно-розовые разводы.Брат однажды сказал, что, когда он остался один в свой последний день в этом доме, он пытался отмыть окровавленный пол растворителем. Сейчас Тревор хочет сказать, что в их жизни все пошло не так именно с того момента. Не попытка оправдаться, не перекладывание ответственности, всего лишь правда – в городе, полном ненормальных, может быть, они бы и справились. Может быть, Мэтт никогда не сказал бы ему, что быть порознь – лучшее решение.Вот, зачем человеку нужна память. Чтобы найти силы чувствовать самое важное. Чтобы воспоминание о призрачном счастье, оставшемся далеко в прошлом, заставило поверить, что когда-нибудь оно вернется.Память ведет дальше, по скрипучей лестнице, в которой пара ступеней вот-вот провалятся, на второй этаж. Здесь, в небольшой комнате в конце коридора, вряд ли бывал кто-то еще – и не только после того, как Мэтт решил, что они сбегут и больше никогда не вернутся. Словно… это место всегда принадлежало им и никому больше. 'Держать волка за дверью** и пса в дверях', – так говорил брат. Всегда говорил.Тревор отвечал, что ему не стоит говорить такое о себе; и вот сейчас приходит осознание – если бы хоть на мгновение, в любой из моментов их жизни, которую было так просто делить на двоих, проводя день за днем в этом ветхом, слишком маленьком для такой большой семьи доме… если бы хоть раз Мэтту было все равно, то, наверное, ничего бы и не осталось. Потому что это всегда был он. Он не позволял всему вокруг исчезнуть.Именно поэтому сейчас здесь ничего нет.Холодный пол и четыре стены – и один окончательно запутавшийся парень, который чувствует себя так, словно пытается найти здесь что-то, но сам не знает, что именно.Стопка потрепанных тетрадей в углу, оставленных там намного раньше, чем стоило бы. Заполненные чеки на оплату энергоснабжения, старые струны, книги Ирвина Уэлша – в той, что стоит дальше всего на запыленной полке, наверняка все еще лежит записка, которую Тревор написал брату совсем давно, когда был слишком маленьким и гордым, чтобы заговорить первым. 'Если ты сбежишь из дома, Мэтт, то я тоже сбегу и найду тебя'. Если сбежит – а Мэтт никогда не сбегал от младшего брата.Тревор находит.Самое болезненное, далекое и бьющее на поражение. Много царапин на дверном косяке. Неровных, маленьких, складывающихся в символы.M.W. T.W.Словно прямо сейчас Тревор листает историю собственной жизни, и ее страницы выпадают из ветхого переплета, безнадежно разваливающегося на части. Слишком яркие воспоминания, они пугают, но не настолько сильно, чтобы заставить себя не переживать это заново. Передумать и не прикоснуться.Заново – рука, уверенно придерживающая его собственную, немного дрожащую. Холод металла; крошечный, уже затупившийся перочинный ножик. И надпись... на уровне глаз. Когда-то Тревор был на голову ниже брата. Когда-то давно.Всего на секунду мерещится, что в дверном проеме, прислонившись к косяку, стоит Мэтт. И смотрит. Внимательно и с беспокойством – как будто хочет сказать что-то, но так и не решается, как это бывает с ним, молчаливым и неуверенным в словах. Тревор готов поклясться, что на секунду и вправду ощутил этот взгляд на себе. Это было слишком явственно и почти обнадеживающе.И рядом, около двери, лежат вещи, оставленные в тот злополучный день. Тревор видит бурые пятна на рукавах толстовки – вспоминает, как Мэтт вернулся после того, как отвез Дэна Стюарта в госпиталь. Каково это было – ждать Мэтта здесь, в этой самой комнате, сходя с ума от страха, неизбежно наступающего при одной мысли о том, что старший брат может пострадать, что его попытка защитить Тревора может стать последней.Всего на пару мгновений Тревору начинает казаться, что он слышит, как идут часы… нет, и вправду, он находит их там же, среди этих вещей, в кармане джинсов. Мэтту никогда не нравились эти часы – их, кажется, отец подарил. И, как ни удивительно, они почти не опаздывают – время, чтобы вернуться в дом Вудроу, все еще есть. Тревор не знает, почему скитания по пустому дому вдруг начинают казаться чем-то дельным и имеющим смысл – до одного момента.И все, чего он хочет после того, как этот момент наступает, – получить ответ на вопрос, внезапно пришедший ему в голову.Может ли быть такое, что человек видел, но не помнит этого?Что, если человек просто не успел увидеть?– Что, если я – пара Мэтта? – неожиданно для самого себя Тревор произносит это вслух.Не прожили и дня друг без друга, как итог. Даже не пытались представить, что этот день однажды наступит. Они оба никогда не чувствовали потребности в паре… что, если все это было просто потому, что они оба обрели нормальность задолго до того, как успели понять, что это значит?Тревор собирается сказать Мэтту… прямо сейчас; как бы глупо это ни звучало, даже если он ошибется и окажется полнейшим идиотом в глазах брата, он должен это сделать. Ведь никто, кроме Мэтта, все еще не знает, что именно он видел, – и, возможно, тогда им вправду не нужно встречаться. Ни в Нью-Йорке, ни в Холлисе. Сейчас Тревор как никогда ясно осознает, насколько сильно любит, – если возможность встретить свою пару представляет опасность для брата, Тревор будет сбегать, пока его сердце не остановится.Короткие гудки на том конце провода. Непрекращающийся ход часов.Тревор спускается по лестнице, снова набирает номер, торопливо решая, кому еще сейчас стоило бы позвонить, кто мог бы сказать Мэтту… одна из ступеней проваливается прямо под ногами, и Тревор падает.Когда он открывает глаза снова, отчаянно пытаясь перетерпеть боль в ушибленном виске, уже совсем темно. И Тревор слышит, что в доме – или где-то совсем рядом – кто-то есть.Распахнув дверь, он осознает, зачем на самом деле он вернулся домой.***– Они уехали рано утром и сказали, что вернутся… я не знаю, Мэтт, я думаю, что они в Холлисе.– Тогда я поеду домой прямо сейчас. Вуд, ты мой лучший друг, ты знаешь об этом? Я… делал много неправильных вещей в последнее время, и я не сказал тебе ни слова, когда решил сбежать из города, но у меня никогда… наверное, у меня вообще не было друзей, кроме тебя.– Эй, чувак, – голос Алекса звучит настороженно. – Я понятия не имею, почему ты говоришь так, но это звучит довольно пугающе, и…– Я тороплюсь. Нет времени. Прости.Мэтт редко говорил 'дом' – еще реже называл город тем именем, которое ему дали люди. Это место, оно изменилось слишком сильно с того дня, когда Мэтт видел его в последний раз. Обесцвеченное, пустое, лишенное признаков жизни. Как затертая фотокарточка. Как кадр из дешевого и бесполезного документального фильма.Казалось, тогда, холодным осенний утром, когда Мэтт жадно считывал каждую деталь взглядом, направленным из приоткрытого окна полицейского авто на грязные серые улицы, – казалось, будет что-то, что заставит скучать. А после временами даже мерещилась потребность вернуться.Сейчас – нет ничего из этого. Мэтт просто идет – торопливо, вытянув руку в надежде, что кто-нибудь остановится и подбросит. И переходит на бег, понимая, что никто этого не сделает. Мэтт чувствует время. Ему кажется… если он обернется сейчас, то он увидит еще одну тень рядом со своей. Ее тень. Размытый силуэт – и ровный полумесяц заточенной косы на плече. Глупо и совсем по-детски, да, но Мэтт представляет себе смерть именно такой. Бомба с обратным отсчетом – вот, кто он.Это Мэтт знает. Не знает, когда все закончится.Просто идет и представляет, как, возможно, всего пару часов назад или чуть раньше этой же дорогой шел его брат. Где ты сейчас, Треви? Ты в порядке? Почему, когда ты так нужен, ты молчишь, Треви?Меньше, чем в квартале от дома, Мэтт все же оборачивается. И ее нет за спиной. Есть двое парней, которые, кажется, идут за Мэттом. 'Только не по имени', – думает он. Потому что… если кто-то знает его имя и ищет его, то этому человеку не нужны его вещи или деньги. Не нужна потасовка, каких на этих улицах было немало и будет еще столько же.– Эй! – совсем близко. У Мэтта есть секунда на то, чтобы решить, что сделать, и он останавливается и оборачивается. Один. Почти на голову ниже. С кривой ухмылкой на разбитых в кровь губах. – Вентворт?Вот черт.Мэтт собирается уйти. Куда угодно – лишь бы не привести по своему следу домой. Он не знает, кто это, так что он просто побежит, потому что…Двое. Их же было двое.И это не парень, стоящий перед ним, ударяет его. И не он говорит.– Дэн просил передать привет.Мэтт падает на колени. Он… не смотрит, крепко жмурится, чтобы попытаться перетерпеть это – все равно слышит, как холодный кусок металла выскальзывает обратно на асфальт сразу после того, как проходится по самой глубине под ребрами.Больно.Неважно, насколько. Неважно, терпимо ли.И, когда он приходит в себя, вокруг никого нет. И дождь идет – моросящий и холодный. Мэтт знает, что это еще не конец. Что он должен идти.И… взгляд выхватывает собственные окровавленные руки, когда Мэтт цепляется ими за решетчатые ограждения. Рядом – калитка и двор.'Я пришел домой, Трев. Я пришел'.Один шаг.– Пока человек боится, он живой, так ты говоришь? Пока человеку больно, он может чувствовать. И… даже если рядом с тобой будет и больно, и страшно, разве это станет тем, что я не смогу вынести? Если без тебя… меня просто нет? – Тревор протягивает руку.Холодный похмельный вечер после панической атаки; Мэтт торопливо оплетает тонкие пальцы своими. Чтобы чувствовать. Чтобы быть живым.Пора домой.Второй шаг.– Почему ты думаешь, что я однажды не вернусь? Почему ты думаешь, что я брошу тебя… одного?Брат торопливо отворачивается. Что-то бормочет про подарок от отца и уходит; маленький и недоверчивый, он проходит этот путь точно так же, как сам Мэтт когда-то. Шестнадцатый день рождения. Воспоминание об очередной ссоре, сырые гэмпширские улицы, знакомая дорога – через задний двор, словно это и не его дом.Но его младший брат. Все равно ждет, когда он вернется.Поэтому пора.И снова. Один. Два. Маленькие шаги и долгие годы в этих воспоминаниях – единственном, что заставляет идти дальше.Распахивается дверь, и слишком яркий свет бьет прямо в слезящиеся глаза – это становится последним, что Мэтт видит ясно. Он кладет свою руку, дрожащую и окровавленную, поверх руки Тревора. Ирония; с открытой раной под ребрами, точно так же, как Стюарт когда-то, он корчится от боли, не в силах сказать и слова – но нет, не в одиночку. Пусть это так эгоистично и глупо.Умирать на пороге собственного дома. Умирать на руках родного брата. Умирать на руках своей пары.Мэтт слышит этот жуткий, истеричный, хриплый смех – свой собственный. Сейчас бы и смеяться, и плакать. И замолчать наконец.Это всегда были они. Это они были парой.'У меня нет выбора, но я все еще выбираю тебя'.– Мэтти… Мэтт, посмотри на меня. Просто открой глаза. Просто…Он собирается с силами. Делает вдох. И боль снова пронизывает насквозь – но это словно и не его, Мэтта, боль. Он слишком сильно устал, чтобы мучиться. Он знает, что может сказать Тревору. Но зачем? Оставить его наедине с осознанием и чувством вины на всю жизнь? Треви… самый умный на свете; он наверняка догадается, но если есть хоть возможность того, что он никогда не решит, что это они были парой и никого третьего никогда и не было, то Мэтт был бы счастлив знать об этом. Хоть знать и не суждено.– Тревор, – просто зовет по имени. Чувствует, как тот наклоняется к его лицу, чтобы слышать лучше. – Когда… когда все закончится, беги из города.– Когда все закончится, мы побежим вместе.– Нет.– Да. Скоро приедут врачи. Ты сможешь дождаться, Мэтт. Я знаю.Мэтт не видел этого. Мэтт видел темноту и ничего после нее.Не прощается. Его упрямый младший брат никогда не попрощается с ним, потому что думает, что Мэтт может всё. Его Тревор никогда не признает, что они не смогли бы ничего сделать с этим – даже если он сам сказал все, когда впервые заговорил о нормальности.Момент предопределен.И нет… Мэтт вряд ли дождется. Точно не справится. И Тревор это не изменит. Они… люди, всего лишь люди. Есть ли что-то непостоянней человеческой жизни?И все идет по плану. Мэтт просто проживает это время. Видит белые вспышки и черное небо. И чувствует, как совсем рядом бьется сердце его брата – ровно и намного чаще, чем собственное. Чувствует тепло – в этих объятиях, в каждом слове, которое Тревор говорит ему, чтобы он оставался в сознании. И нет ни боли, ни страха. Ничего больше нет. Кажется, что он просто засыпает. Получает свое мгновение покоя. Единственное в жизни, под самый ее конец.'Разве так стоит умирать?' Умирать вообще не стоит – и приходится все же; не так уж и плохо – все-таки вернулся, все-таки принес свое останавливающееся сердце. Положил к ногам. Большего Мэтт не обещал – не мог обещать.Если не суждено выиграть ни войну, ни битву… нужно просто найти того, кто заставит тебя думать, что весь мир оказался в твоих руках.Почти что беззвучно, немеющими губами, Мэтт просто пытается сказать это.'Спасибо, Треви'И темнота наступает.