home. 2 (1/1)

Скоро рассвет – под небом из темно-серых туч все равно не видно ничего, кроме сотен огней, и их так много, что кажется, что целый мир там, внизу, а не десяток кварталов одного-единственного города; Тревор бездумно смотрит то ли за окно, то ли в неясное отражение на грязном стекле. Синяки под глазами, синяки на бледных скулах, на запястьях, на шее.Мэтт сразу все понял – и, спустя столько лет, проведенных бок о бок, как это бывает каждый раз, это понимание казалось чем-то запредельным или даже сверхъестественным. Не облаченное в слова, перманентное и не оставляющее сомнений, оно казалось почти осязаемым – в последний раз, когда Тревор видел брата, они, даже не глядя друг на друга, очень долго молчали; Тревору все еще стыдно признаваться в этом себе, но у него никаких слов и не было, кроме пустых оправданий. Он ведь не думал ни о чем плохом, когда открывал Стюарту дверь – даже когда тот сразу же зажал между собой и дверным косяком, опаляя шею проспиртованным дыханием, Тревор все еще умудрялся срываться на жалкие попытки остановить.Дальше – выпавший из кармана стилет, еще пара ударов наотмашь, только от беспомощности принятых, резкий тошнотворный запах крови… Тревор все еще не знает, как это произошло – он чуть не завалил своего несостоявшегося сводного брата.Тревор все еще не знает, мог ли он сделать что-то после – вместо того, чтобы снова поступать только так, как ему было сказано. Знает ли он что-либо вообще или настолько он беспомощный и глупый; он не видел Мэтта больше недели, и... если бы только кто-то мог представить, что расстояние способно причинять боль. Такую острую. Почти реальную.Ни звонка за последние пару дней, ни минуты сна или просто покоя; Тревор ждет, день за днем, в квартире их отца-алкоголика, который здесь иногда почти и не появляется. У Вентворта до безумия много времени, и он, отчаянно сопротивляясь, все-таки проваливается в пропасть из мыслей, полных тревоги и отчаяния. Не о себе. Конечно, не о себе.Ни на мгновение он не переставал думать о Мэтте – это вряд ли чем-то поможет последнему, к сожалению, но… это так глупо и несправедливо – о Мэтте вообще никогда и никто не думает, а он сам и подавно. Мэтт словно уверен в том, что у него еще одна жизнь в запасе, а эту живет, как придется: старший ребенок в семье, не столько беспризорный, сколько беспутный, он словно заранее и за всех совершил каждую возможную ошибку; Тревор всегда знал наперед, как будет проще и правильней, и часть жизни, та самая, худшая ее часть, словно… проходила мимо? Единственное, чего никогда не делал Мэтт, – не сбегал. В тесноте и обиде, но вместе; по улицам маленького, всеми забытого городка, он все равно возвращался домой, под крышу обветшалого дома.И Тревор помнит, что брат был единственным, кто подставил плечо, когда пришло время наконец сказать вслух о том, что Тревор тоже ненормальный. Это было логично – но так хотелось отрицать и в силу тогда еще детской наивности надеяться на лучшее; в Холлисе каждый пятый ненормальный, а вокруг, ровно по статистике, две сестры, мать и пятеро общих друзей. Он знал тогда – если бы должен был увидеть, давно бы увидел, и все же до последнего без интереса, зависти и желания понимать смотрел на тех, у кого все-таки есть судьба, потому что признавать было страшно. Казалось, что это больно. И – он самому себе казался таким жалким и глупым, когда впервые об этом заговорил, но Мэтт просто и совсем грустно улыбнулся и ответил: 'Значит, так и должно быть. Значит, здесь нам и место, Треви'.С того дня прошло много лет, Мэтт – все еще лучший друг, единственный, кто понимает. Единственный, кому никогда не было все равно.Тревор так боялся ненормальности и одиночества – Мэтт убедил его в том, что он никогда не будет один.Все еще не рассветает, время словно замедляется и течет по песчинке в неисправных часах, и все равно – каждая из них, словно горсть земли на крышку гроба. У Тревора в груди горит так, словно он действительно задыхается, похороненный заживо.– Я же просил не курить на балконе?– Почему? – апатично и невнимательно переспрашивает Тревор.– Потому что не надо являться в мой дом и нарушать установленные мной порядки.– Не надо было уходить из нашего дома и разрушать нашу семью.– Ты вырос точно таким же, как твой брат.Тревор пожимает плечами, снова затягивается и беззвучно смеется, даже не оборачиваясь: попытка обидеть была крайне неудачной, но сообщать об этом отцу он не станет. Тот сегодня рано и не слишком пьян – значит, снова возьмется за исполнение воспитательной функции семьи. Проклятый и неубедительно исполненный фарс; Тревор изо дня в день только сжимает зубы покрепче, старательно замалчивая каждое слово, полное холодного, почти равнодушного презрения – злиться нет ни сил, ни желания.– Молчишь, значит?.. А тебе ведь еще черт знает сколько здесь жить.– Правда? – окончательно раздраженный, Тревор все-таки уходит с балкона и от разговора. Лицо отца, так похожее на собственное, сегодня выглядит особенно хмурым и осунувшимся.– А ты думаешь, что твоему брату будет дело до тебя, когда он встретит?..К тому времени, когда Тревор точно может сказать, что хочет спросить, что это вообще, черт возьми, значило, отца рядом уже нет.Мэтт… ему часто приходится обманывать кого-то. И – если сейчас отец сказал правду, пусть и случайно, то это значит, что Мэтт лгал. Что, если так?.. Что, если Мэтт нормальный?'Что, если Мэтт всегда и всем лжет?'– участливо подсказывает Тревору голос в голове, и голос этот звучит словно и не свой даже; Вентворту хочется ударить себя по лицу за такие мысли, и все же это заставляет чувствовать волнение и страх. Так всегда; страх исходит из неопределенности, неопределенность – из лжи. Только вот Тревор знает, что у брата всегда есть свои причины, – Тревор просто не хочет ставить под сомнение ни одно его слово.И, даже если Мэтт не вернется за ним, Тревор поймет.Стремительно светлеющее небо, никотиновые разводы на потолке, миллион вопросов и ни одного ответа – все как всегда, а Тревору словно становится легче, потому что, если честно, эти вопросы не имеют никакого значения. Важно только одно – будет ли в порядке Мэтт; младший думает об этом и повторяет про себя, как мантру. Он молиться не умеет, а если бы и умел, то вряд ли стал бы – просто просит непонятно кого или что о том, чтобы его вечно беспокоящийся обо всех вокруг старший брат хоть раз в жизни нашел время, чтобы побеспокоиться о себе.Через несколько часов Тревор просыпается, слыша звонок телефона.– Мэтт?*** – Под окнами кто-то ошивается снова. Кажется, те же самые, что в прошлый раз про тебя спрашивали. А мне на работу сейчас идти, между прочим.– А мне нет, – флегматично сообщает Мэтт. – Потерпи, если за мной в ближайшие пару дней копы не явятся, я просто свалю.– А, так мне еще и вторую часть ренты за квартиру искать теперь?..– Или человека, который здесь жить будет.– Не заботишься ты обо мне, Вентворт.– Такой я человек. Незаботливый.– Да пошел ты, а, – беззлобно бросает Перрикон, даже не оборачиваясь, и уходит. Дверь с грохотом ударяется о косяк.Мэтт невесело усмехается про себя. В последнее время и говорить-то сил нет – он всё ждет чего-то, а ничего и не происходит. Он проводит сутки напролет здесь, в квартире, где жил с тех самых пор, как съехал от семьи. И рядом один только Перрикон, вечно паникующий, – Мэтт вроде бы ко всему привык, а характер Ника временами совсем паршивым кажется.Мэтт вроде бы всегда был первым в ряду тех, кто смирился с правилами окружающей действительности – но нет, теперь вынужден скрываться в четырех стенах, зная лишь то, что в Холлисе только и разговоров, что о нем и Дэне Стюарте. Вентворт не выходит на улицу, отключает мобильник и действительно подумывает уехать – даже вещи собрал уже – а в розыске быть совсем не хочется.Быть в розыске – всю жизнь прятаться и оглядываться по сторонам.Когда-то, когда они были младше, Тревор и он мечтали о том, как однажды уедут и никогда не вернутся. А потом год, другой – и врастаешь ногами в землю, на которой стоишь.Тревор просил его вернуться к нему, когда этот ад закончится, – Мэтт обещал, но пока не знает, как это обещание выполнить.Почти срывается с места, слыша стук в дверь.– Ненавижу тебя, – лаконично заявляет Кевин с порога; Кевин – сержант полиции, Мэтт его знает с тех пор, как в первый раз загребли. А сколько лет прошло – уже и не вспомнить.– Чай, кофе, что-нибудь покрепче?.. – На службе я, - почти рявкает 'офицер Оуэн'. Одно что язык его так называть не поворачивается.– Ладно, значит, кофе, – Мэтт соглашается, это звучит почти что вежливо.– Сначала домой к тебе приехал. Там, кстати, нет никого, – отвлеченно сообщает Оуэн и выгружает какие-то документы на стол, никак не реагируя на недоумевающего Мэтта. – Что-то не припомню, чтобы ваш дом пустовал. Где твой брат?– У родственников, – уклончиво сообщает последний. – Мама… должна была вернуться. Я не знаю, она, наверное, и видеть меня не хочет.– Я бы тоже тебя видеть не хотел, а все приходится почему-то, - устало вздыхает сержант. – А, к черту. Вот, посмотри.Мэтт смотрит.Ее зовут Лиза. Она младшая сестра девчонки, с которой Мэтт встречался когда-то, пока его не выгнали из школы. Она давно не живет в Холлисе и возвращается сюда только на лето… точнее, так все и было, только Мэтт сейчас читает сводки по делу, и в этих сводках значится, что она мертва. Здесь может произойти что угодно, с кем угодно, когда угодно; к горлу все равно подкатывает тошнота.– Ее убили, да?– Да, только сначала…– Не надо, пожалуйста.– Стюарт – первый подозреваемый, – все так же спокойно сообщает Оуэн. – Я сюда не отчет за неделю приехал читать, Мэтт. У него если и было алиби – ты его уничтожил.– Я-то тут причем?.. – Вентворт окончательно теряется и устало закрывает лицо руками.По спине вдруг неприятный холодок пробегает; ну, ничего, если все еще может бояться – значит, живой.Разговаривал с убийцей. Открывал убийце двери своего дома. Позволял ему оставаться наедине со своим родным братом – впрочем, от одной мысли о том, чем это чуть не закончилось, до сих пор руки дрожат и перед глазами двоится.– Это произошло в квартале от твоего дома. Меньше, чем за час перед тем, как ты позвонил в скорую. Ты понимаешь, о чем я?– Если Вы говорите о том, что я оказываю содействие в поимке преступников, то да, я понимаю, сэр.– Хватит паясничать, Мэттью. Дэна все равно будут судить. Шериф все равно сбежит с поста после такого позора. А вот тебе даже такое не светит.– Я понятия не имею, что мне делать, – впервые за разговор Мэтт абсолютно честен.– Дай показания и езжай. На тебя сейчас плевать всем – а к тому времени, когда тебя начнут искать – если вообще начнут – я что-нибудь придумаю.– И зачем Вам это?– Ты здесь никому не нужен, понимаешь? Ты или продолжишь быть очередной проблемой для всех вокруг, или станешь очередным нераскрытым делом – после того, как тебя кто-нибудь приговорит. И меньше, чем ты, людям здесь нужны только Стюарты. Они – проблема не меньшая, а я просто пытаюсь решить обе и сразу.Мэтту ведь совершенно плевать, в чьих кознях участвовать и кто за этим стоит, – уже через час полицейская машина останавливается на развилке трассы на выезде из Холлиса, и последнее, что он слышит: 'Не смей возвращаться'.Мэтт никогда не думал, что его выгонят из собственного дома.В это время дня попутку поймать не так просто. Еще внезапно холодает; Мэтт старается не оборачиваться, просто стоит на обочине и терпеливо ждет. Включает мобильник, меняет сим-карту.– Мэтт?На него обрушивается бессвязный и слишком быстрый поток слов – Мэтт не в силах сдержать улыбку, не в силах даже сказать что-либо. Он просто слушает, и ему кажется, что он никогда не был так счастлив.Тревор задает с десяток вопросов сразу и бесконечно повторяет 'ты в порядке?', ставшее почти кодовым; так всегда, Тревор – солнечный человек из покрытого тьмой городка, для него любая неприятность, если она касается Мэтта, – целая катастрофа. Он слишком обеспокоенный, слишком зависимый от своих же надежд, слишком открытый для мира вокруг.– Все хорошо, Тревор, я приеду через пару-тройку часов.Мэтту никогда не было одновременно так спокойно и грустно.Слишком многое изменилось сразу, и – Мэтт знает наверняка – это требует множества новых решений. Это так непросто – Мэтт снова должен определить, как быть и что делать, что возможно и что недозволенно. Что ложь во благо и из необходимости, а что его собственная.Это всегда было непросто.Когда перед ним останавливается пикап, Мэтт, не колеблясь ни секунды, называет направление. Он обещал Тревору вернуться к нему – он вернется.И это все, что он знает сейчас.