Глава 10 (1/1)

who can relate?Солнце нещадно стучало в окно душного кабинета на втором этаже — и вмиг опалило все, что за ним; Тревор сдвинул руки обратно в тень и торопливо писал. Правой — пояснительную записку к решению. Левой Тревор проставлял обозначения на схеме.Он торопился. Планировал выйти с экзамена через полчаса после начала. Минут десять уже прошло.Тревор... старался на всем этом не палиться лишний раз. В основном ему приходилось тянуть время, чтобы всем казалось, что ему вообще нужно время, чтобы думать. Но тогда времени не было. Тем более, чтобы притворяться.— Я вас этому не учил, — вот, что сказал ему мистер Уайт, его преподаватель по химии. Звучало это скорее настороженно, чем с недоверием.?Знаю, сэр??Но при тех допущениях, которые были обозначены в алгоритме решения, который нам объясняли, погрешность в тепловом эффекте более 10%, это неадекватно.?Так Тревор дописал на самом краю листа. Скорее в оправдание.Глупое и очевидное решение этой задачи он забыл.Казалось, мистер Уайт что-то и хотел возразить, но передумал. Просто сказал, чтобы Тревор шел домой.Прошло двадцать семь минут. В принципе, как Тревор и рассчитывал.Как Тревор и рассчитывал, он прошел мимо автобусной остановки рядом с домом ровно тогда, когда брат приехал.Меньше всего Тревору хотелось бы следить за ним. Но приходилось иногда.Если бы в тот момент Тревор стоял на противоположной стороне улицы, он мог бы наблюдать, как Мэтт поворачивает в сторону моста, к той аптеке, где он всегда покупает колеса.Одному Богу известно, где он берет эти чертовы рецепты и как продлевает.На перекрестке кто-то затупил на повороте, и пока в образовавшейся пробке все сигналили наперебой, Тревор успел спросить:— Домой?— Куда же еще, Треви?Конечно, куда же еще. Если бы кто-то сказал Тревору раньше, что однажды наступит время, когда придется изо всех сил притворяться глупым для всего мира — даже для своего старшего брата — Тревор бы ни за что не поверил.Наверное, он просто слишком много понял однажды. Понял всё, чего не стоило бы.С ним такое уже происходило раньше. Один раз.Когда Тревор был маленьким — глупым, беспечным, очень похожим на своего старшего брата (по крайне мере, внешне... каждый раз, когда кто-то говорил об этом Тревору, он был страшно горд) — он как-то раз невовремя зашел домой и услышал, как его родители обсуждают развод. И тогда мама взяла с него слово, что Тревор никому не скажет, пока не придет время. И Тревор пообещал.Он... тогда долго мучился, но даже не от того, что ни с кем не может об этом поговорить. Тревор себе-то признаться не мог в том, насколько страшна правда, которую он знает. Просыпался посреди ночи и говорил себе, что это не так, может, он не понял, может, этого никогда не случится.Это случилось, и Тревор продолжил молчать, потому что он пообещал.Теперь страшная правда была совсем не о том, только легче от этого не становилось.Сначала он стал замечать, что Мэтт никогда не спит. Если и дремлет — то так, словно что-то охраняет. От кого или чего, Тревор не понимал.Наверное, все остальное Тревор успел понять, начиная от того, когда Мэтт всё это начал и к чему это приведет — заканчивая тем, что он прекрасно справится без Тревора. Только вот брат безотчетно создает себе проблемы. Такие, что только Тревор и может помочь. И так каждый раз — на новом противоречии они бесконечно сталкиваются, и так будет продолжаться, пока они оба не расшибутся вдребезги.И один шанс на миллион — что есть маневр, которых их обоих спасет.В один из таких дней, когда голова была полна тяжелых, оглушительно-громких мыслей, Тревор вечером вышел на улицу минут на двадцать и потерялся на другом берегу Мерримак, пару раз повернув не туда.Он вернулся домой поздно вечером, когда Мэтт уже спал. И тогда Тревор услышал то, чего не должен был.Несложно было понять, что Мэтту снится и почему он не хочет видеть сны больше.И... Тревор не сомневался, что все, что происходит в этом доме в последнее время — из-за этого.Тревор день изо дня убеждал себя в том, что ему показалось. Он почти построил теорию, она казалась идеальной для самообмана — и в первом же приближении ее допущения давали огромную погрешность.Но, в конечном счете, это все, что у Тревора было. Тревор возвращался домой позже, чаще прикидывался слепым и заставлял себя не слышать того, что происходит вокруг. Впрочем, это было несложно. Последний альбом Cannibal Corpse, который он слушал на повторе, уже через неделю стал набором едва различимых звуков по сравнению с тем, что происходило в его голове. Может, от этого стало пусть и немного, но легче. Тревор начал говорил чуть громче и чаще, но коротко. И наконец сделал вид, что охладел — казалось, теперь так будет всегда, и не притворяться уже не получится. Знал, что Мэтта ранит эта нарочитая грубость, но был уверен, что это единственный выход.Тем способом, которым Мэтт пытается прогнать монстров из своей головы, он сможет только если уничтожить себя — это Тревор знал наверняка.И он был уверен, что это произошло с Мэттом тогда, в тот день, когда Тревор его поцеловал. Значит, это вина Тревора. И только его ответственность.Тревор готов стать чужаком в этом доме и, наверное, даже ждет, когда Мэтт отправит его в Холлис к матери. Тревор знает, что все, что будет дальше, переедет его поперек, как та тачка, и оставит истекать кровью посреди дороги, но всё лучше, чем то, что с Мэттом сделает его колесо.***Тревор хорошо помнит день, когда он сдался.Он... до последнего старался сохранить лицо, но осознание собственной неправоты посмотрело на него честными прозрачными голубыми глазами, и Тревор раскололся. Как шпион под непредвзятым, проницательным взглядом КГБшника (по крайней мере, в книгах про Советский Союз примерно так и происходит, и Тревор всегда видел в этом какую-то нелогичную и странную, но все же романтику).Тревор задремал, читая новости, и пришел в себя, только когда Мэтт вернулся домой. В квартире было темно, словно поздним вечером — третий день подряд дожди сменялись только грозами. Мэтт вернулся домой насквозь мокрым; матерясь сквозь зубы, скинул куртку, зашел в комнату, резко щелкнул выключателем, заставив Тревора поморщиться от слишком яркого света, ударившего в глаза.— Когда-нибудь я тебя прибью, — так он сказал.— И будешь прав?От Мэтта пахло озоном, парфюмом и немножко — виски.Мэтт передал ему в руки конверт и спросил, знает ли Тревор, что это такое.— ?Puedo explicar?* — Тревор сразу сдался. Конечно, он знал, что это такое.— Te estoy escuchando**, — бросил Мэтт сквозь зубы. Не помогло, значит.Тревор вскрыл конверт — по видимости, Мэтту лично сообщили содержание письма — и внимательно прочел список. Ровный ряд — А. Последняя оценка — F. Это хороший вариант, как Тревор думал. Лучше F по испанскому, чем F в амбулаторной карте***. Об этом сообщать брату он побоялся — тот и так был страшно зол.Страшно, но не смертельно. Покричит - успокоится. Мэтту это было нужно, и Тревор об этом знал. Поэтому слушал.— Даже не пытайся меня дурить. Я знаю, что это по неявке.— И неявка по недопуску. Миссис Хейл сказала, что я могу не приходить на экзамен, пока не сдам все письменные работы. А я не успел.— Ты? Не успел?.. — недоверчиво спросил Мэтт.Конечно, Мэтт знал, что Тревор может успеть сделать все, что угодно, и почти не потратить на это времени.Но Тревор так и не мог догнать, зачем они вообще это обсуждают.Холодная вода капала с мокрой челки Мэтта на пол, и это было охренительно громко.У него всегда волосы вьются, если он под дождь попадет. Тревору хотелось протянуть руку и убрать их с лица Мэтта.Все это время Тревору просто хотелось протянуть руку и коснуться, и это все, о чем он думал.— В последнюю неделю она прислала мне объем работы, как на семестр - просто потому, что у меня нет возможности сдать устную часть. И... я хотел бы сказать, что ella puede irse al infierno****, но не мог. И поэтому ограничился тем, что не пришел, — Тревор попытался объясниться, и, закончив с этим, еще раз продемонстрировал, что он отлично бы справился с устной частью, но, конечно, это были не те выражения, что можно было бы написать в экзаменационном бланке.Всего на мгновение в глазах Мэтта застыла такая растерянность, что невозможно было понять, что он сделает — проигнорирует, продолжит ругать или убьет уже наконец, чтобы никто не мучился.Мэтт так и смотрел на него, прижав пальцы к бледным губам.Тревор запоздало понял, что он пытается не рассмеяться.— Вот же, я даже злиться на тебя не могу, — признался Мэтт. — Ладно, к черту. Если что, пересдача в сентябре, умник.— Прости меня.'Идиот', — тут же одернул себя Тревор. Иногда пустоты так много, что она вытесняет последние слова, что он мог бы сказать. И тогда Тревор говорит прежде, чем успевает подумать... ни черта его извинения не изменят.Тем более сейчас.— Ты не виноват. Просто... — Мэтт посмотрел на потолок — он так часто делает, когда придумывает слова помягче, — мне тяжело постоянно приходить к ним и выслушивать, какой ты плохой. Во-первых, я еще помню, как это дерьмово — учиться в школе. Во-вторых, я когда-нибудь устану и скажу им все то же самое, что ты только что озвучил. Потому что я всегда буду тебя защищать. Даже если ты не прав.— Я могу спросить?— Да?Тревору... было жаль, что он не успел спросить прежде, чем это произошло.Внутри его головы проехал асфальтовый каток, намотавший на колеса каждую извилину. Это было больно. И так громко. Дрожащие руки, прижатые к вискам, Тревор по привычке опустил к шее. В горле скреблось и рвалось наружу отчаянное 'прекрати', которое Тревор не мог сказать.И перестать смотреть тоже не мог.Мэтт снимал мокрую рубашку — ту самую, темно-серую — небрежно скинул с худых плеч, и она повисла на запястьях, пока он расстегивал манжеты. Острые ключицы покрылись неровными красными пятнами.Так всегда бывает, когда Мэтт нервничает.Тревор заставил себя отвернуться.— Так что ты хотел спросить, Тревор?— Тебя часто вызывают в школу?..— Вроде того, — неопределенно ответил Мэтт. Уставшим взглядом посмотрел на брошенную под ноги мокрую одежду. — Знаешь, бро, каждые недели две, и... если бы не так, я бы вот эту хуйню выкинул давно. Но мне каждый раз приходится надевать что-нибудь приличное, вспоминать имена этих людей и затем часа по полтора слушать весь этот бред. У меня иногда даже столько контраргументов нет... так что завязывай, хотя бы немного, Трев.— Понял.— Было бы хорошо, если бы хоть что-то ты понял.И Тревор понял... что-то. Здесь тоже было глупое, очевидное решение, на самой поверхности. Но, как и всегда, Тревор не мог это повторить. Словно что-то вечно ускальзывало от внимания.Под утро — Мэтт, конечно же, опять не спал — Тревор все же пришел к нему, потому что хотел знать. Долго ходил вокруг да около и пытался объяснить, о чем он говорит, но не мог верно уточнить детали — ведь они и ссорились не один, и не один десяток раз, и часто бывало, что Мэтт...Мэтт выключил плиту, погремел посудой еще немного, а затем тихо спросил:— Ты про тот день в начале весны, когда я оставил тебя дома одного, поздно вернулся, и ты со мной еще неделю не общался? — Да.Тревор вспомнил, как его сначала бросило в жар, а затем в смертельный холод, пока он смотрел, как Мэтт выбирает, что надеть. Мэтт ушел, и его так долго не было.Конечно, Тревор вспомнил. Он думал, что сдохнет — ему было так больно от одной только мысли, где он и с кем, и так стыдно за то, что Тревор вообще это чувствует. Хотелось эту боль выкричать, чтобы отпустило хоть немного.Никогда не было так пусто, как в тот день.— Да, тогда я был на родительском собрании... поздно вернулся, потому что меня оттуда забрал Вудроу и повез сразу в бар. Потому что я ни черта ко всему этому не был готов.Тревор знал — сейчас самое время помолчать немного.Старший терпеть не мог извинений. Наверное, больше его бесила только недосказанность... впрочем, заданным только что вопросом Тревор все недосказанности разрешил.Тишины не было — ни там, где Тревор теперь чувствовал свой голос, пусть еще слабый и неуверенный, ни в этом доме. Молчание, конечно, осталось... и он хотел бы заговорить, но знал, что это того не стоит.— Если ты об этом беспокоишься... у меня никого нет. И не было. И ты понимаешь, что, будь иначе, ты бы уже об этом знал, — будничным тоном сообщил Мэтт — так, только обернулся, чтобы в лицо посмотреть. — Ты бы знал.У Тревора бы на такое смелости не хватило.Он запрокинул голову, ожидая, что так боль утихнет — может, хоть одним отбойным молотком, стучащим по виску, станет меньше. Тревор чувствовал себя так, словно он снова оказался в реабилитационном центре на одном из приемов, и ему сообщают, что он сможет заговорить.Было ли легче? Нет, конечно.Во-первых, чаще всего хотелось, чтобы ему наконец отказали. Один раз подавиться беззвучными рыданиями, ради приличия вполне ожидаемо удариться в отрицание, а затем начать заново. Просто молча.Во-вторых, при таком прогнозе не было понятно, через что придется пройти, чтобы заговорить — и сам Тревор тоже представить не мог, как это произойдет. Хотел бы, но в голове не было ни одной мысли — только бесперебойный шум.Тревор понял, почему это вспомнил. Чувство было то же самое.Самое стремное чувство из всех, что человек может испытывать.Надежда.— Ты никогда не думал выгнать меня из этого дома?— Почему ты так говоришь?— Серьезно, Мэтт, это ведь... — Тревор успел сказать прежде, чем тишина забрала его слова, — твоя жизнь и лучшие ее годы. И я того не стою. И, кажется, мне в этом места нет.У Мэтта были теплые руки. И губы, наверное, тоже были теплые — Тревор не почувствовал. После легкого, невесомого прикосновения к раскаленному лбу стало чуть легче. Совсем немного — тише.Глаза у него были ясные. Чистые и невинные.Не было в них той дурости, которую Тревор видел, когда заставлял себя задержать взгляд на отражении в зеркале.— Не смей так говорить. Никогда, слышишь?Но кое-что — так Тревор думал — он мог сказать: — Ты самый лучший старший брат на свете.Мэтт все равно ответил, что этот экзамен он завалил давно и без права на пересдачу.***— Тебе никогда не казалось, что тебе опасно здесь ходить одному?— Нет, а что? — отвлеченно поинтересовался Тревор. — Переживаешь за меня, что ли?— Вроде того.Тревор едва удержался от того, чтобы насмешливо фыркнуть — брат иногда разговаривает так же, как он сам. Не замечает за собой, наверное.Впрочем, было неудивительно. Они провели много времени вместе в последние несколько недель, и вот, Мэтт впервые сам попросил выбраться куда-то вместе.Это был один из первых дней лета — оно настигло их внезапно, и для Тревора это было, пожалуй, даже странно. Не так давно он был уверен, что до лета не доживет. А если и протянет все же — ему будет уже все равно.Они шли вдоль берега Мерримак-ривер к ее устью. Там есть остров. Маленький и одинокий.Иногда Тревор приходит к этому месту. Обычно он тоже чувствует себя маленьким и одиноким.Путь до этого острова и обратно до дома занимает ровно столько времени, чтобы Тревор успел понять хоть что-то, что может помочь ему. Да, раньше Тревор приходил один, но он решил, что теперь Мэтт должен пойти с ним.Было слышно, как ускоряется течение по приближению к Амоскиг, и рев моторов, который никогда не смолкает в этом месте — и от этого Тревору было очень спокойно. В тот день он мог говорить, но разговор был совсем непростой.Может быть, поэтому они вдвоем и оказались здесь.Разговор был непростой — скорее не о более или менее конкретном завтрашнем дне, а о необъятном будущем... или о страхе перед будущим. Ведь они оба никогда не знали, чего хотят; и тогда Тревор решил рассказать, что было до того, как в паре кварталов от дома его переехала тачка... и удивился тому, как просто это вышло. Да, была кое-какая работа на местной радиостанции. Да, они были согласны принять Тревора. И оставалось два дня до пробного эфира, если бы Тревор, блядь, налево научился смотреть, прежде чем переходить дорогу.— Я не знал.— Никто не знал, — шепотом ответил Тревор. На большее не способен был — пусть и разозлился на себя всего на мгновение, его пустоте этого хватило.Вечно голодное чудовище, которое оставляет от Тревора только едва различимую, слабую, шелестящую тень.— Это то, что ты хотел рассказать мне, когда я приехал в Холлис?Тревор сбивчиво закивал. В отяжелевшей башке еще раз встряхнуло и перепутало заржавевшие детали сломанного механизма.Так Тревор представляет свой разум.Мэтт, конечно же, его не пожалел. И — на этот раз — уже не стал говорить о том, что было бы, если бы в тот день Мэтт, Тревор — или они оба — что-то сделали бы по-другому.И Тревор был ему за это благодарен.Еще он был уверен — это бы ничего не изменило.— Если ты не получил то, что так хотел, тогда, значит, получишь потом, но с процентами. Это же ты, — так сказал Мэтт, прервав молчание, в котором они возвращались домой.Больше ничего не стал говорить — лишь грустно улыбнулся, когда Тревор проворчал:— А я никогда, черт возьми, не понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь 'Это же ты'.Мэтт всегда это говорил так, словно всем на свете — и больше всех самому Мэтту — очевидно, что Тревор какой-то другой. Не такой как все. Особенный.Да, младший этого не понимал, но в одном Мэтт был прав: Тревор всегда получал то, чего хотел.Хотя в некоторых случаях желаний своих стоило бы опасаться.Еще стоило бы в профилактических целях помолчать недельку или две, потому что, кажется, от этого Тревор думает быстрей и ошибается меньше — в последнее время Тревор чувствовал себя совсем глупым. Со свалкой металлолома вместо башки и беспокойным сердцем, что вот-вот проломит ему ребра из-за лишнего слова или взгляда, которые Тревор опять понял не так, как стоило бы.Он набрался смелости, чтобы спросить: 'Как думаешь, мне стоит остаться здесь на лето?' — и произнес это в тот же момент, когда Мэтт сказал, что хочет узнать, собирается ли Тревор остаться.Конечно, черт возьми. Они же вообще все это затеяли только затем, чтобы обсудить, собирается ли Тревор остаться, и они оба об этом знали.Тревор этот выбор делать не хотел. Он знал, что если предложит оставить Мэтта одного, то Мэтта это заденет, и еще он подумает, что это его вина. Но и соглашаться Тревор не стал бы.— Я хочу, чтобы ты остался со мной, — вот, что Мэтт сказал.Тревор почувствовал, как покрывается неровными красными пятнами (по видимости, это семейное), и торопливо обошел Мэтта, прячась на той стороне дороги, где тень от домов еще закрывала его лицо. И сердце заколотилось часто-часто.Тревор... никогда не позволит себе выбирать сердцем, он знает. Но если и произойдет что-то, Тревор примет удар на себя. Так он решил.В первом приближении всё выглядит так: если каждый выберет свой путь сейчас — они оба будут несчастны. Если они пойдут вместе, но однажды расшибутся друг о друга, как две тачки, одна из которых не смогла сойти со встречки — они все еще будут несчастны, но они хотя бы попытаются... Тревор знает: что бы ни случилось, его старший брат будет обвинять в этом только себя. И Тревор будет обязан его защитить. Поэтому Тревор останется с ним до конца; если в этом столкновении можно пожертвовать кем-то одним, это будет Тревор. Даже если это навсегда лишит его голоса. Даже если это лишит его рассудка.Конечно, есть вероятность, что они справятся. Но она крайне мала.Тревор уже позвонил паре человек, кто был бы рад видеть его этим летом. И он знал обо всем, что придется сделать прежде, чем он покинет Манчестер. Если это будет необходимо.***В день последнего выпускного экзамена в колледже Мэтт написал ему, что вернется поздно.Под утро Алекс Вудроу привёз его домой.Алекс Вудроу привёз домой его тело, едва ли подающее признаки жизни — Тревор подхватил под руки и почувствовал, как часто сердце бьется. Отнес в комнату, словно не почувствовав тяжести.Вуди стоял у входной двери, словно не мог зайти без приглашения.Он Тревору никогда не нравился.Тревор хотел бы сказать ему это и еще много других вещей; Тревор сделал глубокий вдох — и, всего мгновение назад будучи категорически уверенным, что сейчас скажет — лишь неопределенно покачал головой и сделал шаг назад, позволив Алексу перешагнуть порог.Было совсем пусто. Ни слова, ни звука.?Опять объебался??Алекс кивнул.?А ты??Он отрицательно покачал головой.?У тебя тоже какие-то проблемы с тем, чтобы разговаривать с людьми??— Извини, Тревор... мне нечего сказать.?До того, как я переехал в Манчестер, он так делал??— Да. Но...Всегда есть 'но'. Если он так и делал, то не до такой же степени. И по другим причинам.Дверь в комнату была приоткрыта, и в неясном свете Тревор видел его обездвиженное тело. Бледная рука свисала с кровати, почти касаясь пола — белая кожа, ярко-красные костяшки пальцев.Может, он ударил кого-то. Или что-то.Может, ему настолько сильно холодно на отходах.?Если ему станет хуже, я могу позвонить врачу, не создав дополнительных проблем???Не смотри на меня так, я не хочу, чтобы Мэтт занял мое место в реабилитационном центре.?Его место в реабилитационном центре скоро освободится, Тревор уверен.— Я отправлю тебе номер телефона.?Спасибо.??Ты знаешь, где дверь.?Тревор бесшумно пробрался в комнату.Руки у него и вправду были ледяные. Ослабевшие пальцы сжались на его, Тревора, запястье, когда он протянул руку. Хотелось бы знать, что он чувствует. Что происходит в его голове в такие моменты?..— Мне жаль, — прошептал Мэтт, не открывая глаз. — Я знаю, бро. Мне тоже, — Тревор был рад, что Мэтт не сказал 'прости'. Тревор думал о том, что, будь на его месте кто-то другой, он смог бы помочь. Но не Тревор.Мэтт коснулся его пылающей щеки, и Тревор лишь склонил голову, подставляясь под прикосновение. Ледяные пальцы огладили его губы.Какая разница. Когда наступит утро, все это будет неважно. Все это будет неправдой.— Трев, останься со мной, пожалуйста... Мне так плохо. Очень холодно.Тревору, конечно, холодно не было, но он лег в постель Мэтта полностью одетым, словно это чем-то могло помочь.Обнял брата за дрожащие плечи и позволил обвить дрожащими руками своё тело.И в его постели не было места для двоих, но Тревору не было тяжело от того, что Мэтт лежит сверху — было только до одури жарко и пиздец как страшно.Да, Мэтт казался легким как пушинка; тяжелой была только его дурная башка на груди Тревора.Под наглухо застегнутой рубашкой в клетку из последних сил буйствовало обезумевшее сердце.Когда Мэтт придвинулся ближе, уткнувшись носом в шею Тревора, пустота вдруг — нет, не отступила. Она просто исчезла на несколько мгновений.Красные разводы рассветного солнца на потолке в серую решетку тени от оконной рамы — все это на мгновение стало размытым, едва различимым. В глазах, ближе к переносице, неприятно закололо, словно песок ветром занесло под отяжелевшие веки.Давно не было так плохо.Тревору раньше казалось, что любовь может его исправить. Словно... однажды любовь дает тебе выбор, и, сломав себя, ты станешь лучше во имя этой любви.Как выяснилось, иногда любовь — это ломать себя каждый день. Она будет наступать тебе на горло, просто сдвигая край острого каблука с одного места на другое. И так снова и снова; исхода у этого нет.И Тревор от этого не стал лучше.И Мэтт от этого лучше не стал тоже. Как и его жизнь.И дело не в том, кто из них будет сопротивляться дольше и кому было больнее, нет. Что-то уже случилось, чему-то — только суждено случиться.От нее никуда не деться. И она всегда будет сильней.