Глава 15 (1/1)

ТессаЯ приоткрываю глаза, поднимая слипшиеся мокрые ресницы. Через узкую полоску света можно разглядеть две пары согнутых ног в черных джинсах. Чувствую, что лежу на чем-то мягком и понимаю, что мы скорее всего уже в самолете.Мы в самолете и летим в Нью-Йорк. Я не смогла сбежать. Не хватило быстроты ног или сил, потому что я не ела уже целые сутки, но главное — я не смогла.Он, черт его побери, догнал меня и вырубил пистолетом. Настоящий псих. Самый настоящий чертов псих.Поджимаю к себе ноги, сворачиваясь калачиком и обнимаю руками колени. Слышен шум мотора и обрывки фраз двух похитителей. Они наблюдают за мной.— Хардин, она очнулась. — На этой фразе их разговор обрывается и Тревор (это слышно по аромату его парфюма) садится у моей головы.Я схожу с ума, потому что различаю их по запаху парфюма. Меня заражают ненормальностью. Мне нельзя здесь быть. Но ведь это может пригодиться, если меня, например, ослепят? Я просто даже не представляю, что еще можно ждать от этого ублюдка.— Ты как? — русый проводит рукой по моей голове, и я шиплю от резкой боли, когда он прикасается к поврежденной коже. — Мне нужно сменить накладку, — он снимает, по видимому, бинт с раны и вскоре накладывает другой.Они уже успели и рану мне обработать? Вот это я понимаю, забота от похитителей. Когда я теряла сознание, одной из последних мыслей было то, что меня кинут в отсек для багажа и будут морить голодом до смерти, но никак не обрабатывать рану.Так как первый вопрос Тревора остался без ответа, он переспрашивает меня еще раз.— Как себя чувствуешь?— Как заложница конченного психа, который разбил мне голову. — Приходится с усилием перебирать губами, потому что вся мимика лица отдается болью в голове.Этот урод меня покалечил. Ударь он посильнее, я бы не смогла ходить, говорить, жить. Мне становится невыносимо страшно находиться с ним на расстоянии ближе, чем бесконечность.Тревор в ответ лишь вздыхает, а Хардин, услышав меня, выплевывает следующие слова:— Тебя никто не просил бежать.— А что мне оставалось делать, если меня собираются увезти на другой континент земли для неизвестных целей? Ты думаешь, жертва похищения будет просто сидеть и молчать в тряпочку, раздумывая, как долго ее будут расчленять?! — я подрываюсь с места, игнорируя волну боли, и на одном дыхание вдалбливаю в тупую голову зеленоглазого свои слова.— Не волнуйся, никто тебя расчленять не будет, — он хрипло посмеивается, сминая сигарету о пепельницу.Снова табачный дым. Я вижу, как серая дымка поднимается со дна пепельницы и разносится по салону с четким направлением в мою сторону.Я прокашливаюсь, закрывая слезящиеся глаза. Поскорее бы он сдох от своих вонючих сигарет.— Сколько нам еще лететь? — спрашивает Тревор рядом со мной, всполошившийся от моего резкого подъема. — В аптечке нет нужной мази, — мне слышится, или это опять забота обо мне? Тревор у нас медик?— Около трех часов. — Хардин смотрит на электронные наручные часы.Еще три часа мучений. Голова невыносимо болит, а вот мой живот скоро начнет издавать звуки умирающего кита, потому что я голодна, как не евший неделю волк. Для меня его неделя равносильна дню.Я решаю, что лучшим вариантом будет обратиться к Тревору, если сервис в этом самолете через пять минут не предложит нам обед. Или ужин. Я ведь понятия не имею, сколько сейчас времени.Если опираться лишь на вид за иллюминатором самолета на спинкой бежевого дивана, на котором сидит зеленоглазый, то сейчас около восьми-девяти часов вечера. То есть, в сумме, я провела ровно сутки как заложница помешенного на кроссовках психа и его русоволосого помощника, единственного, кого здесь хоть как-то волнует моя жизнь.Тишину в салоне внезапно прерывает урчащий звук, издаваемый моим животом. Все, естественно, обращают взгляды на меня, и я чувствую, как щеки загораются алым цветом, готовясь сгореть от стыда.— Ты не голодна? — прерывает неловкую паузу Тревор.— Двадцать четыре часа.— Что?— Я не ела уже двадцать четыре часа. Теперь ты можешь сам ответить на вопрос? — как бы этот парень не проявлял признаки заботы по отношению ко мне, он все еще является соучастником этого похищения, и я не намерена разговаривать с ними, как с людьми.— Ты не можешь без пререканий? — фыркает Хардин.— А ты не можешь без похищений людей? Или это смысл твоей никчемной жизни? — бросаю я, не прерывая связь наших взглядов.Его глаза впиваются в мои на расстоянии пяти метров этого салона, и я не собираюсь проигрывать этот раунд, сверлю его взглядом.— Сучка, — шепотом срывается с его губ, и он, пораженный, переводит взгляд на Тревора, вернувшегося с подносом еды.Я в предвкушении скромного пиршества устраиваюсь поудобнее на кожаном диване, поправляя бинт на голове. При соприкосновении с открытой раной на моих пальцах отпечатывается кровь, которую я растираю между пальцами, рассматривая, словно инопланетный предмет. Чуть не убил меня. Кровь до сих пор идет, голова слегка начинает кружится — со мной не все в порядке. Это не просто ранка, он разбил мне голову. Нам нужно поскорее в ближайший медпункт, если здесь нет подходящих средств.— Есть обеззараживающее или перекись водорода? — обращаюсь к Тревору, который ставит поднос с едой передо мной на коричневый стол.— Перекись есть, но я уже обрабатывал ею. — Не помогло? — мой вопрос звучит, как дрожащая на ураганном ветру тростинка, или как голос человека, который узнал о кончине своей матери.После его слов мне становится страшно за свою жизнь. Если перекись не свернула кровь, значит рана открыта и, не останавливаясь, кровоточит. Еще один способ умереть: от потери крови.Тревор, видимо, тоже замечает этот ужас в моем голосе, и его глаза выражают такое настоящее человеческое сожаление, что я начинаю сомневаться, что это именно он похищал меня вместе с зеленоглазым.Русый садится рядом со мной, заглядывая мне прямо в глаза.— Мы скоро прилетим. Все будет нормально, — его слова успокаивают, но лишь на подсознательном уровне.Я понимаю, что если кровь не свернется — я умру прямо в этом самолете.— Боже, сюсюкайте где-нибудь в другом месте, меня сейчас стошнит, — мы оба поворачиваемся на Хардина, и я снова прожигаю его взглядом.— Ты просто тронутый умом тупица, если не понимаешь, что это не просто царапина. Я, черт возьми, могу умереть прямо здесь в вашем мерзком присутствии, больной идиот! — силы бороться начинают медленно покидать меня, и первый этому признак — слезы, срывающиеся с моих глаз.Мне становится настолько страшно за свою угробленную жизнь, что я начинаю невольно плакать, поспешно вытирая рукавом мокрые следы на щеках.Идиот. Он просто чертов идиот, не ценящий ничего больше в этом мире, кроме как себя самого. И даже мой крик, десять секунд назад адресованный ему, его не достоин.— Скотт, заткнись, — произносит Тревор и, на удивление, темноволосый замолкает.Хардин Скотт. Теперь мне известно имя того ублюдка, который испортил все на свете одним своим больным мозгом, он испортил мне жизнь.Тревор отрывает свой пронизывающий взгляд от Хардина и обращается ко мне, упрашивая съесть хоть что-нибудь.Опять забота. Меня уже начинает передергивать от разности характеров этих двух парней. Стоит ли думать о том, что только один из них настоящий похититель?