Шаг восьмой. Финиш. (1/2)

Гадкий шум, в голове что-то лязгает и разрывается. Не сосуды ли часом? Щелчки порой были так болезненны и четко ощутимы, что это пугало.

Кажется, прошло много времени. Как минимум, уже снова потемнело, и сбитые ноги отзывались болью.

Застонав, альбинос нелепо улегся на какую-то скамейку, пытаясь успокоиться. Нужно было добраться хотя бы до дома брата, ведь Брагинский дал ему понять, что уже не держит. Но что-то уверенно подсказывало, что идти куда-то – пустая и бесполезная затея. Нужно было думать ранее, а не цепляться за какое-то чувство, думать о каких-то принципах.

Чувство? Сколько две страны знали друг друга, сколько в истории было общих страниц? И уже когда-то Пруссия помнил, что почти был пред Иваном на коленях. Тогда его выручило сменившееся в России руководство – но, как оказалось, это решило только время. Все равно случилось так, как случилось, и теперь оставалось только цепляться за воспоминания, осознавая скорый конец.

Ветер совсем холодный, улица безлюдная. Есть шум в голове и время, чтобы все обдумать. Никуда идти он уже не собирался – овладело им какое-то тупое безразличие, и теперь пруссак просто закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям.

Сколько еще осталось? Может, уже скоро все закончится?Жаль, больше нельзя будет дать подзатыльник любимому младшему брату.Невинно подначивать Венгрию, ее бывшего супруга-аристократа. И уже, оттого, что убежал – вряд ли успеет снова заглянуть в такого странного цвета глаза русского. Необыкновенного во всем, сильного. Сейчас можно было бы думать о том же напоследок – но по-другому, спокойней и теплей, в объятиях его, все же сочувствующего и точно любящего. Теперь же хотелось взвыть от сожаления, ненависти к себе за такое глупое решение. Не нужен был шанс на какое-то там спасение – сейчас закрадывалась мысль, что и бояться правда нечего. Сколько он прожил? Чего ждал еще? Зато именно последние дни, пусть и так странно сплетая в своих понятиях настоящие влечение с фактом обязанности повиноваться, мог чувствовать что-то настоящее. Помнил, как выдвигал русскому претензию, что тот никогда не делает ничего искренне – но позже правда стал понимать, что именно он был настоящим. И даже когда он улыбался наигранно и жестоко, в его необыкновенных глазах читалось искреннее чувство. Почему стал понимать так поздно? Когда Гилберту было больно, от русского же разило сожалением, виной – и всем существом он старался искупить, и ведьне всегда Иван был виноват действительно.

?Глупый. Глупый и совсем я уже не гордый? — пруссак грустно усмехнулся, ежась, — ?Он за мной придет? Наверняка придет, он тоже научился меня понимать. Хотя, он понимал меня с самого начала…?Допустил ошибку лишь в последний раз, отпустив. Но ведь в тот миг даже Пруссия не ожидал, что поступит именно так?Холодно. Внезапно пришло осознание, что тело совершенно не чувствуется — Пруссия жалобно застонал, закрыв глаза. Теперь уж наверняка конец, и какого черта последние минуты он грезится исключительно фиолетовыми глазами ублюдка, по вине которого все кончается именно так?Все вокруг уже беспорядочно дрожало, становясь фактически неразличимым для воспаленного сознания альбиноса. Взгляд уже заволокло мутной пеленой, и пруссак искренне старался проверить метафору — можно ли надышаться перед смертью. Пожалуй, оказалось, что можно.Интересно, тело страны останется холодным и безжизненным здесь, на скамейке, или он просто исчезнет? Грустной усмешкой Гилберт отметил, что второй вариант устроил бы его больше. Последнее, о чем успел подумать — в следующий момент шум в голове усилился, оборвавшись оглушающим хлопком и оставив болезненную тихую пустоту.Щеки коснулась теплая ладонь. Пруссия судорожно выдохнул, вцепившись в нее холодными пальцами. Он пришел?! Он все-таки за ним пришел, или это последняя шутка его разума? Горячие пальцы сжали бледную ладонь альбиноса... Слишком слабо. Наташа потрепала его по волосам, наклонившись совсем к его лицу.-Давай же, вставай. Все в порядке, правда.-Где Россия? — безразлично спросил пруссак, приоткрыв мутные глаза.-Он в своем поместье. Тебе не нужно идти к нему, если ты не хочешь, — Наташа ладошками сжала его руку, согревая, — У меня тебе не станет хуже. Ваня сказал мне позаботиться о тебе... Идем, пожалуйста.Пруссия тихо засмеялся, присев на скамейке. Какая насмешка — в который раз он так слаб перед этой девушкой, что впору себя ненавидеть. Он даже не сопротивлялся, когда Беларусь помогла ему подняться, и безразлично глядя куда-то в пустоту, зашагал рядом с ней, изредка опираясь на хрупкое девичье плечо.

-Ты ведь понимаешь...-Да, я все понимаю! — злобно прошипел пруссак, предупредив унизительные попытки над ним сжалиться и успокоить, — Я уже ничего не боюсь. Знаешь, моей истории многие могут позавидовать! И, что бы ты ни думала, я сильный, даже сейчас. Просто жаль, что я не могу уйти достойно — но мне плевать.Наташа ему не ответила, лишь грустно улыбнулась и пропустила вперед, в свой особняк. Теплей, намного теплей. Все же чудесно, что у девушки почти такие же теплые руки, как у русского.-Он правда тебя любит, — внезапно тихо прошептала Наташа, потупив взгляд, — Я знаю... И он пустил тебя только потому, что надеялся, что ты справишься...-А я не справился, — Гилберт пожал плечами, — Он все тебе рассказал?-Откуда мне знать, было ли что-то помимо сказанного?

Пруссия раскинулся на диване, закрыв лицо руками. Наташа сидела с края, положив ладошку ему на плечо и тоскливо вздыхая.-Я посплю немного, ладно? Не волнуйся за меня.Мы поговорим утром.

-Здесь останешься?Девушка поднялась, и пруссак кивнул, повернувшись на диване на бок.

-Я могу приготовить тебе постель, — неуверенно добавила Наташа.

-Без надобности. Я просто хочу немного поспать. Разбуди меня потом…Как будет нужно.

-Обязательно.

Щелкнул выключатель, в гостиной стало совсем темно. Но Пруссия уже и правда спал, мерно и тихо посапывая. Кажется, сегодня его не мучили кошмары.

Утро не бывает добрым, даже если дело уже ближе к часу дня. Пообедал он вместе с Наташей, отметив, что состояние действительно непростительно хорошее. Почти до вечера и он, и девушка, старательно изображали, что ничего не произошло – он смеялся, помогая ей разобрать на кухне, затем просто, как подруге, рассказывал старые и чудесные моменты своей истории, выслушивая девушку. Без особого сожаления в интонации – просто действительно заставив себя забыть о происходящем с ним как государством.

К вечеру лишь напомнила о себе тянущая боль в груди. Наташа отметила перемену настроения Гилберта, после ужина велела тому прилечь в ее комнате, не потерпев со стороны оного никаких возражений.

Гилберт, фырча, тактично отказался от снотворного. По крайней мере, сейчас бы он предпочел еще немного поговорить с девушкой, уже казавшейся ему настолько родной – вряд ли кто еще из стран был осведомлен о его чувствах и переживаниях в той мере, как стала Наташа за это время. Да и она выслушивала его с особым удовольствием – женская натура всегда тяготеет к тем, кто от нее зависит. Как минимум, в случае с Арловской это было особенно ощутимо.

-Я скажу Ване, что с тобой пока все в порядке, — девушка потянулась к телефону, но осеклась под протестующий вскрик альбиноса.

Пруссия откашлялся, проследив, что Наташа положила трубку, тихо добавил:-Успеешь. Он велел тебе оставить меня здесь?-Да, — Беларусь кивнула, — У тебя будет больше времени все обдумать…-Я же говорил тебе, — альбинос вздохнул, — Я устал. И я правда не хотел убегать тогда… Я сам не знаю, что на меня нашло. Ты говоришь – он меня любит…А я схожу с ума, я слышу его голос, я хочу к нему. Тут ведь нет любви – просто скоро мой дух станет его частью.

Девушка грустно улыбнулась, переместив ладошку на грудь альбиноса, слушая ускоренный стук сердца.

-Нет? Ты уверен?-Я не уверен в том, что мне сейчас все не кажется. Я ни в чем не уверен, — пруссак растянул губы внасмешливой улыбке.

-Ты бы не мучился так, если б сам себе признался, — Наташа прикрыла глаза, — Ключевое слово – ты хочешь. То, что тебя принуждает, изведет тебя, но никак не заставит желать чего-то самому.

-Ты говоришь слишком сложно, — Пруссия отмахнулся, присел на кровати, — Это правда мое желание?Наташа хотела что-то ответить, но Гилберт вскочил, неожиданно крепко стоя и уверенно глядя вокруг, потянулся.

-Это мое желание. И терять мне больше нечего, верно?Девушка сама вскочила, когда альбинос уверенным шагом проследовал до двери, вскрикнув, схватила за руку, намереваясь остановить. Вздохнув, Гилберт крепко и благодарно обнял Наташу.

-Все хорошо. Я просто должен сказать ему, пока еще могу. Все равно ничего не изменится, но я ведь могу сказать ему сам?Наташа улыбнулась, отстранившись, провела ладонью по щеке Пруссии. Ласково и заботливо, тихо прошептав:-Ты правда сильный. Не ?даже сейчас?. Сейчас – особенно.

Девушка мягко докоснулась губами его губ – жест совсем не интимный. Дружеский и до боли нежный, как только можно целовать на прощание.

Он бывал ранее в этих краях, разумеется. Многое изменилось, но дорогу в сторону особняка России найти труда не составило. Хотя он и вообще не утруждал себя поиском – просто бежал, интуитивно понимая, что выбирал верное направление.

Чтоб с грохотом распахнуть дверь знакомого дома, увидеть его – растерянного, стоящего посреди гостиной – очевидно, только что поднявшегося с дивана, услышавшего, что кто-то бежит.

Едва не сбить с ног, сжав в объятиях и замерев, чувствуя, как тот еще непонимающе развел руки и, мгновениями позже, так же стиснул в объятиях.

-Зачем ?Кажется, Гилберт хотел ему сказать. Но сейчас слов не нашлось, он просто замер в объятиях России, закрыв глаза. Слабо улыбнувшись, выдохнул ему в шинель:-Так нужно. Сколько еще я могу быть с тобой?Россия не успел ответить – Пруссия вскрикнул, сжавшись. Внутри, в груди что-то щелкнуло, ему на миг показалось, что захлебывается кровью. Показалось – боль прошла, облизнув губы, крови он не обнаружил, лишь сам подвел итог:-Мало. Обидно, — грустно ухмыльнулся альбинос, — Пойдем к тебе. Я не хочу стоять у порога.

Не сопротивлялся, даже с каким-то особым удовольствием позволил Брагинскому взять себя на руки. Тому это почти ничего не стоило – так и пруссаку не жалко, зато можно прижиматься так тесно, спокойно закрывая глаза в надежных руках. Чуть выгибаться, невольно шипя, когда возвращалась ноющая боль в груди. Наверное, с момента, когда сам признал себе желание все закончить – лишь сделал хуже. Бороться даже не пытался, лишь раздражала тупая боль. Неужели все не может закончиться проще, без лишних и таких гадких ощущений?Россия позволил ему встать, когда оба были в его комнате. Пруссак присел на кровать, а русский уже развернулся к двери:-Может, голоден? Если что-то нужно, я сейчас принесу…-Нужно. Чтоб ты не уходил, — буркнул Гилберт, глядя на Ивана, как на ничего не смыслящего ребенка, — Я пришел к тебе, а уж буду ли я голоден к концу – ничего не решит.

Слишком спокойно сказал – отметил, как при этом вздрогнул уже Россия. Тихо прикрыл дверь, опустив голову и стоя на месте, даже когда, не выдержав, пруссак вскочил, подходя к нему.

-Давай без лишнего пафоса? Я хочу побыть вместе с тобой. Всего-то. Ты ведь любишь меня?Русский улыбнулся, словно с губ альбиноса сорвалась какая-то насмешка.

-Я могу повторить тебе это столько, сколько ты пожелаешь. Оттого, что ты вернулся, — Россия отвел взгляд, слишком отражающий эмоции, — Не хочу терять тебя. А ты вернулся.

-Глупый, — Пруссия тихо рассмеялся, проводя ладонями по его щекам и заставляя заглянуть в глаза, — Я же навсегда останусь с тобой.

Иван не ответил. Был порыв сейчас обнять Гилберта, но сдержался, оставшись стоять на месте и вопрошающе глядя в его глаза:-Да разве так должно быть?-Конечно. Ты же понимал все лучше меня, куда делась вся твоя решительность, о страна, вселяющая в сердца других ужас? – альбинос расхохотался как-то истерично, — Забудь об этом сейчас, ладно? Будь со мной, пожалуйста.

Слишком недвусмысленно прижался, приподнявшись на мысочках, ласково потерся щекой о подбородок русского.

-Гилберт…-Я так хочу, — сбивчиво прошептал пруссак, вцепляясь холодными пальцами в шинель русского, — Я хочу. Позволь мне последний раз почувствовать тебя.

Брагинский не двинулся, непонимающе глядя на альбиноса, который, рыча от злости сквозь зубы, теребил пальцами грубую ткань.

-Пожалуйста! – Гилберт, не выдержав, тихо всхлипнул,— Сейчас. Я умоляю тебя, сделай это сейчас!В следующие мгновения ему пришлось замолчать, он тихо зашипел от резкой боли в голове. Ноги не удержали – удержал Иван, подхвативший его на руки. Скуля от боли, умоляюще и жалобно повторил, прижимаясь к русскому:-Пожалуйста…Ваня, пожалуйста. Не молчи, не молчи!Россия осторожно уложил невольно изгибающегося и жмурящегося от боли альбиноса на простыни. Лицо того кривила мучительная гримаса, когда он закрывал лицо руками, и следом же силился улыбнуться:-Все в порядке. Мне правда не больно, все хорошо…Сделай это, пожалуйста, сделай.

Пруссак широко распахнул глаза, изумленно вздохнув. О ключицы стукнуло несколько горячих капель. Склонившийся над ним Иван смотрел в его глаза с непониманием, кротко поджав губы – по щекам предательски тонкие дорожки проложили слезы.

?Я тоже люблю тебя? — альбинос протянул руку, чтоб запустить пальцы в русые волосы и притянуть ближе к себе, целуя мокрые щеки.