Глава 2. Окаянные (1/1)

***American Murder Song ?Pretty Lavinia?Лавинья всегда была деятельной барышней. Втайне она мечтала стать леди. Но все мечтания разбивались о грустную реальность?— даже леди на юге посиживали в своих поместьях в окружении детей и любовниц мужа, зашедших на чай, и думать не смели о чём-то большем.Лавинья собой распорядилась иначе. В активе у неё были миловидное личико, цепкие пальчики и смелость. Поэтому она отхватила себе в мужья, коль уж замужества было не избежать, не кого-нибудь из местных каролинских тюфяков, а мрачного северянина, приехавшего на похороны кого-то из дальней родни.Джон Фишер был бледен, заморён, низок и в целом плюгав, но у него водились деньжата и свой собственный отель, и плевал он на всех вокруг. То, что надо.В Массачусетсе новоявленную миссис Фишер ждал, однако, неприятный сюрприз. Да, у мужа был отель, но отель этот был так плох, что походил больше на наказание за грехи, чем на источник дохода. Днями хозяйка крутилась между кухней и стойкой, как юла, успевая и к чёрному ходу?— проследить, что привезли пройдохи-торговцы. Ночами пыталась свести счета. Но всё было зря?— старый придорожный отель пустовал.Очень скоро миссис Фишер потеряла южный лоск, но при ней всё ещё оставались красота и молодость. И жгучее желание вырваться из кабалы к долгожданному достатку.Однажды в отель заехал банкир из Эшли. Осыпаемый самыми смелыми улыбками и самыми участливыми вопросами хозяйки, он и не заметил, как разговорился и начал жалиться очаровательной миссис Фишер, как тяжко ему было устроиться в этот банк, как далеко он от всех, кто ему дорог, как ему одиноко, а ещё эта чёртова зима… Лавинья подала гостю чай, нужно для начала согреться, а потом и остальное решится. Банкир горячо благодарил, грел о чашку озябшие руки.Его быстро сморило, и Лавинья сразу предложила отдохнуть в шестом номере, как раз свободен. Банкир благодарно кивнул почти не прикрытой платьем груди хозяйки и отправился в предложенный номер. Только вот подъём на второй этаж отчего-то дался ему очень тяжело.В номере банкир так и повалился на кровать, сердце бухало так, что видно было через ткань сорочки, как вздымалась грудь. Он хотел позвать на помощь, но не смог. Через какое-то время дверь медленно приоткрылась. Вошёл хозяин, подошёл к кровати, грубо перевернул банкира на спину, поднёс к губам зеркало.—?Жив? —?за Фишером маячило совершенно равнодушное лицо Лавиньи. —?Ну, что застыл?Мистер Фишер без лишних слов опустил на голову банкира подкову. Жёнушка и тут не испугалась, в конце концов, именно она полчаса назад деловито размешивала в чашке гостя яд с сахаром. Тогда она ещё, кажется, неловко обожглась о печку, руку буквально прожгло, даже шрам остался. Странной формы?— какой-то перечёркнутый треугольник. Однако беды большой не было?— он легко маскировался сажей.С тех пор в отеле горячо ждали одиноких проезжих при деньгах. Особенно рада была миссис Фишер, которая успевала насладиться с некоторыми из них не только приятной беседой. Одна часть поцелуев на три рома?— таков был её любимый коктейль. Скляночку с ядом она держала под стойкой, запасная всегда была при себе?— пригодился старый мужнин ремень, получилась отличная подвязка.Не была чужда милой хозяйке и женская злопамятность. Одна из этих мерзких церковных крыс, Энни Коли, вздумала чесать языком. Она пропала, тем самым опровергнув расходящиеся слухи об исчезновении в этих местах одних только мужчин.Да, многие пали жертвами южной ласки северной леди, ох, нет, простите, не леди. Но нашёлся некий подозрительный субъект, перетрусивший настолько, что выпрыгнул в окно, быстрее зайца понёсся к властям и…И всё имеет свой конец, не так ли, леди и джентльмены?Судья оценил остроту миссис Фишер, пришедшей на казнь в свадебном платье. Он слышал, что в Каролине замужних дам не казнят, но ведь она же теперь минуту как вдова. Конечно, в женихи никто не набивался.—?Если у кого есть весточка для Дьявола, можете передать через меня,?— ласково предложила миссис, ой, пардон, вдова Фишер, на которой и петля выглядела как колье, и сама прыгнула в люк.***American Murder Song ?Johnny?Джонни остался в Массачусетсе один. Дедушка умер хмурым утром. Он, как обычно, заговаривал свою боль и мысли мальчишки сказками о своей земле, которую он ещё помнил.Он рассказывал об охоте. В тамошних лесах охотиться очень тяжело?— зверь видит и чует всё, он просачивается сквозь самые густые заросли, а то и над ними, человек против него?— мелкая смешная дрянь. Однако есть секреты и у него. В их племени варили яд, валящий с ног даже самого крупного зверя с одного малюсенького укола.Не всё было так просто, настоящему охотнику мало было смазанных ядом стрел, нужна была ловкость, скорость, знать джунгли нужно было буквально наизусть. А дедушка, чего уж скромничать, был непревзойдённым охотником. Для него не было неуловимых.Он уснул, а Джонни просидел с ним до вечера. Потом, как дедушка и просил, пошёл к церкви.Джонни отвели в приют. Не сказать, чтобы его там любили. Не юг, конечно, но даже трое таких же, как он, черных мальчишек предпочитали держаться в стороне. Никто из них никогда не говорил с Джонни, слишком он был мрачным, угрюмым. Сидел вечно в стороне, играясь с дурацкой игрушкой. Том однажды эту игрушку стащил, просто любопытно стало, что это такое. Оказалось?— металлическая бляшка на двух верёвочках, на одной стороне выгравирован ворон, на другой?— череп, а если покрутить за верёвочки, получалась странная картинка?— будто бы ворон сидел на черепе и клевал его.Том перепугался и игрушку вернул, Джонни, даже если и заметил пропажу, вида не подал. Он вообще был тихий. Потом к нему это и прилепилось?— Тихий.Никто не примечал холодного взгляда охотника у тихого Джонни. Ему снился дедушка, который тихо усмехался, подмигивая: ?Человек ведь?— тоже зверь, Джонни?. Снился он сам, бегущий по лесу. Он очень хорошо знал местный лес. Снились крепкий лук и стрелы, которые он делал по ночам. Снился сторож, старый, горбоносый, втолковывающий директору, что он не портит сад, эту траву здесь держать нельзя, малые потянут в рот?— и поминай, как звали.Джонни уставал от этих снов, просыпался разбитым. Но однажды всё же решился.Первое?— отделить от стада.Они отправились гулять. Оно только так называлось?— гулять, на деле их сгоняли всегда на одну и ту же поляну, где пасли как стадо.Мальчишки любили тайны и сокровища, Джонни неделю подкидывал им страницы ?старинного? дневника с картой, которая вела прямиком на поляну с сокровищами. Стоит ли упоминать, что трое черных, как их ботинки, мальчишек скоренько сбежали с полянки-выпаса? Он ушёл с ними, якобы увязавшись следом, главное, чтобы так думали они.Второе?— обескуражить и загнать.Свистящие рядом стрелы придали им прыти. Бежали они наугад, как думали, но на деле их путь определяли обструганные лучинки. На поляне они свалились в яму.Он рыл её руками, поэтому она получилась совсем неглубокой. Но этого хватило, чтобы они потерялись и заскребли бессмысленно руками по кроваво-красным от глины стенкам. Они застыли на дне, совсем как зверята следя за ним, шагающим по краю ямы с луком.Третье?— стреляй и жди.Действительно, здешний яд был, видно, не хуже дедушкиного. Том бился на дне ямы минут десять, потом затих, а ведь стрела совсем неглубоко вошла, да и выдернул он её сразу. Джонни, его тёзка, получил стрелу в шею и затих почти сразу.Вот с Джимом пришлось повозиться. Он вырвался из ямы и кинулся на Джонни. Охотнику не пристало трусить, и Джонни, конечно, победил, только вот в драке Джим нащупал пару стрел и дотянулся Джонни до подбородка.Охотник стоял над поверженными врагами, оцарапанные губы жгло. По руке тоже разливался какой-то царапающий огонь, может, ему это только казалось. Ворон закричал в чаще. Джонни шёл на грай, пока не свалился, неведомо где в лесу.***American Murder Song ?Unwed Henry?Наверное, у него было какое-то прошлое. Наверное. Генри заботился настоящим. А настоящее, что настоящее, к сорока это уже просто набор привычек. Пустела бутылка?— он её разбивал. Пустела женщина рядом?— он её убивал.О себе он говорить не любил. Он говорил о них. До дикости все эти девчонки падки на ласковую дребедень. А самое смешное, что он нёс эту дребедень совершенно искренне. Не нужно было добиваться их любви, не нужно было их заставлять. Всё его оружие?— букетик придорожных цветов и слова. Контрольный выстрел?— он холост.Конечно, холост. Уже давно. Но тошно быть одному.Он выводил женщину из салуна или отеля уже под утро. Обычно к тому времени в крови у обоих уже плескалась изрядная доля виски, но свалить Генри было непросто. Если рядом он успевал заметить хоть самую хилую рощицу, то пройти мимо уже не мог. Его сегодняшняя милая-дорогая большущими глазами смотрела, как её имя появляется на стволе в пошлом сердечке. Ни одна не подумала, что нож что-то очень уж велик, да и нечист. А он, достав нож, начинал вспоминать.Воспоминания отвращали от дорогих-любимых. Они были обычными. С кудрями и косами, светлыми, белёсыми, тёмными, даже чёрными. Но не такими. Они не так целовали, не так говорили. Не так пугались и умоляли не так. Не так отбивались. Некоторые вообще были покорными, как овцы.Дорогие-любимые только и могли, что умирать.Ни одна не могла сравниться с Ней. На Ней он был женат и из-за неё теперь не был. И где-то всё ещё стоял их дом, весь исцарапанный ею изнутри, а на подоконнике, должно быть, остались кровавые отпечатки её босых ног. На ограде вокруг, наверное, сохранились ещё пряди её чёрных волос. Её больше там не было, нигде не было. Их кольца валялись в канаве неподалёку, навсегда вместе. Она отбивалась куском стекла, кажется, изрезала ему руку, во всяком случае, шрам остался при нём.Теперь Генри устало таращился на него, сидя под деревом. Дорогая-любимая расположилась чуть выше, на дереве. Не врут, значит, про крепость настоящего шёлка. Тишина заполнялась воспоминаниями что-то очень быстро сегодня. Они кружили рядом, атаковали запахами, звуками, по коже пробегали мурашки от неожиданных Её прикосновений. Не похоже на обычный пьяный бред.Наконец она подошла совсем близко, склонилась, жарко дыша. Он допил виски, выкинул бутылку:—?Сядь рядом.Она поцеловала, крепко и долго, скрепляя их союз и глуша его сердце.***American Murder Song ?Mary?Коллер****, молодой Клэранс Амри, нетерпеливо переминался с короткой своей ноги на здоровую. Вот, казалось бы, беда какая?— сломал парнишка в детстве ногу, с дерева упал, и не танцор теперь. А как посмотришь?— ну где ещё колера такого сыскать? Он умел так завернуть ?квадраты?, что половицы грозили треснуть.А сегодня знатная пляска готовилась! Как-никак старикан Джонс готовился сбыть с рук свою Мэри. Ну и что, что ей двенадцать? Её матушка уж хозяйничала вовсю в его доме в свои двенадцать. И ничего, трёх девчонок народила. А кузен ждать не будет, и его плантации, свеженькие, только что купленные. Да и за что? За невзрачную Мэри? Божье благословение! И даже думать нечего!Её сёстры, разодетые, в лентах, розовые и белые, гладкие, что телятки твои, топтались в углу, разрываясь от желания поскорей пуститься в пляс и зависти, что не их помолвку нынче отмечают.И кузен, неловкий во фраке, важный, прямо мэр, слоняется по залу. Ему бы невесту наречённую под бок, только где ж она?Но терпеть не было мочи, да и вопросы что-то уже стали неприятно колоть старого Джонса. Он сердито кивнул музыкантам. Скрипка, сорвавшись с места, понеслась вперёд, и все забыли про невесту, да и про помолвку под разудалыми раскатами Амри. Сёстры Мэри пустились вскачь, даже кузен Клэйтон подхватил сухую, как палка, миссис Джонс.Никто не заметил старикана, сердито стучащего палкой по половицам, уже сотрясавшимся от ладного-складного топота.Джонс простучал палкой по коридору, в комнату ?платьев?, как он называл дочерей. Мэри не было, все её платья, ленты, всё, что должно было быть сейчас на ней, всё, что они с сёстрами строчили в приданное, всё валялось по полу решительно уничтоженное.Джонс закипел. Он знал, где искать эту мерзавку, наверняка в амбаре, ну, погоди!Питбуля на привязи не было. Ну, точно, в амбаре, эту животину она всегда с собой таскала.Скрипка в доме задыхалась, когда Джонс, незаметно для себя попадая палкой в такт, вошёл в пахнущий соломой и мышами амбар. Полез, с трудом отдыхиваясь, по приставной лестнице. А вот и ботинок!Мэри завизжала, отбиваясь, питбуль залаял, раз, другой, она толкнулась, где-то скрипка зашлась, и Джонс полетел вниз.Он лежал, уставившись наверх, палка валялась в стороне, в расползающейся луже. Мэри звала его, звала, но не дозвалась. Уронила куклу вниз.Тихонько слезла по остаткам лестницы, кажется, занозила руку, жгла очень. Подобрала куклу. За ней тяжело спрыгнул пёс.Они растворились в тумане, только две кровавые цепочки следов?— человеческих и собачьих, вот что от них осталось. Сёстры плакали, кузен досадовал, отец смотрел вверх.В лесу было не то, чтобы очень страшно, но неприветно. Ферма была уже так далека, казалось, будто и не было её вовсе. Лампа ещё горела, когда пёс, до этого гревший боком, вскинулся и начал лаять на кусты. Волки ещё немного помедлили, но, увидев, что совладают, начали окружать. Мэри бежала, слыша только рык за спиной, да щёлканье челюстей, а потом земля ушла у неё из-под ног.Лампа печально качнулась над обрывом и повисла, зацепившись за ветку.***American Murder Song ?Sweet Rosalie?Если бы Розали спросили, что она любит больше всего на свете, она бы, конечно, ответила, что его. Это безусловно. Только так.Все, все кругом называли её сумасшедшей. Не давали ей играть, запирали, кричали. А он забрал к себе.Поначалу она очень испугалась и залезла от него на дерево, но и он был не промах, сбил её тростью. Она, бедняжка, ударилась и потеряла сознание, зато он смог спокойно отволочь её домой, вычистить, вымыть.Любовь вылечит всё, так он говорил. Ей было так хорошо, он сделал для неё замечательную клетку, большую, можно было целоваться сквозь прутья. Такой лапушка, так бы и съела. Попыталась раз, на ногу ушло много виски.Зачем они её забрали? Их нельзя было целовать. И съесть их не хотелось. Только сделать так, чтобы они не болтали. Всё-таки тишина?— очень здорово, только дыхание слышно.Она успела заставить замолчать папочку. Но т-с-с, кто сказал, что это папочка? Нет лица?— не признать.А он был не такой, как папочка. Он надевал на неё платье и шляпку, а потом срывал. Иногда рвал полосами. Потом затягивал верёвку на её шее, чтобы она не убежала. Им было хорошо, так хорошо.Зачем они её забрали? В лечебнице её остригли и нарядили в бесформенный белый кокон. Но самое гадкое?— ошейник и кандалы. Они натирали, не давали ни до кого дотянуться. И играть было нечем. Один только кубик вонючего жёлтого мыла, на котором она выцарапала знак, который проступил на руке.К ней многие приходили, обещали то повесить, то спасти, у неё совсем подол истрепался от всех этих посетителей.Однажды ночью Розали схватили и куда-то потащили. Замотали тряпками, чтобы цепи не звенели. Привезли в его дом.Она уже не примечала ни свечей, ни еды, ни его слов. Он, наверное, что-то почувствовал, потому что очень позаботился, чтобы ей было удобно в оковах, кормил с ложки. Он был похож на врачей. И вино вытекало из рта Розали, она не хотела его глотать, как не хотела глотать лекарств.Но он-то пил. И начал лизаться. И развязал её. Он действительно был особенный, не орал, когда тарелка разбилась о его лицо, вырвал с мясом ремни, стягивавшие цепи, выпутал её из балахона.В этот раз Розали сама запрыгнула на него. Но только после того, как он упал под ножом. Так хорошо ей давно не было, и правда, лечит любовь.В мягкую белую пустоту Розали отправилась вслед за ним, ведь кто здесь будет любить её хоть вполовину так сильно, как он?***Славная компания, м?_______________**** Коллер (от англ. сall)?— ?руководитель? ?квадратного? танца, называющий фигуры.