Ван Ибо IV (1/1)

Чувствовать под собой мотоцикл, ехать по дороге, когда встречные огни практически сливаются друг с другом — это ощущение мало чем можно было заменить. А еще он снова вез с собой Сяо Чжаня — тот сказал, что сегодня никаких выступлений, только отдых.Возможно, это было немного нечестно по отношению к гэгэ, ведь тот ничего не подозревал о желаниях Ибо, но когда он прижимался к спине обхватив руками талию, хотелось гнать вперед до самого рассвета. Или же остановиться где-нибудь, где вечерние тени скрыли бы от чужих взглядов, стянуть шлем с себя и Сяо Чжаня, обхватить лицо руками и поцеловать. Даже несмотря на то, что Сяо Чжань был, судя по всему, на что-то очень зол.О, если бы Ибо был более смелым, он смог бы разгладить эту морщинку между нахмуренных бровей губами. Но он все еще трусил, поэтому стоял и пялился на Сяо Чжаня, не решаясь влезть на мотоцикл обратно, пока гэгэ не зайдет в дом.— Ван Ибо, — хватка у Сяо Чжаня была крепкой до боли. — Нам нужно поговорить.Его вели, как послушного бычка за собой, он сам подчинился. Ибо редко удавалось увидеть гэгэ настолько по-злому серьезным. И если бы сам факт предстоящего разговора так не пугал, то можно было бы сказать, что такой Сяо Чжань был очень… горячим.За захлопнувшейся дверью квартиры он еще больше почувствовал себя неуютно. Тесное помещение, воздух, словно разогревшийся до невыносимой духоты, и глаза Сяо Чжаня, светившиеся в сумраке коридора двумя желтыми огоньками — все это давило. Ибо впервые чувствовал себя загнанной охотником жертвой.— Скажи мне, Ван Ибо, — возможно показалось, что за спиной Сяо Чжаня мелькнуло что-то призрачное. — Ты совсем себе мозги отбил?— Гэгэ?— Мотоцикл, серьезно? Когда у тебя только более-менее зажили твои ушибы ребер и трещина в ноге? У тебя конечности лишние или есть запасные? Я чего-то такого не знаю о драконах?Наверное Ибо слишком перенервничал, а еще отсутствие света вызывало тревогу — он всегда немного боялся темноты, но колени чуть подрагивали от переизбытка ощущений. Или же они дрожали от близости Сяо Чжаня? Ибо вполне мог различить рисунок на чужой радужке. Его даже немного разочаровало, что этот разговор — всего лишь беспокойство о здоровье. Где-то в глубине души Ибо надеялся, что Сяо Чжань что-то заметил. Понял по взглядам или мимолетным прикосновениям, или еще по какому-то признаку, что Ибо увяз в нем. Что стоило только Сяо Чжаню появиться в поле зрения, то взгляд от него уже нельзя было отвести.— Ты слушаешь меня, Ван Ибо?— Прости, гэгэ.То, как резко Сяо Чжань поддался вперед, навис над ним — и как раньше Ибо не замечал, что тот выше на добрые пять, а то и больше, сантиметров — и уперся ладонью в стену у его лица, вызвало желание опуститься перед ним на колени. Молить, извиняться, в чем бы там сам Ибо не был виноват. Возможно, за то, что сейчас пропускал слова мимо ушей, залипнув на родинке под нижней губой Сяо Чжаня.— Прости? За что именно? Снова за твою глупую шутку со спором, когда я думал, что ты специально издеваешься, потому что я лис? Или за твое внезапное исчезновение, когда я не знал кому писать и что делать?Ибо сглотнул и облизал пересохшие губы. Их жгло невыносимым огнем, дыхание Сяо Чжаня ощущалось на лице теплом, оседало на языке вкусом магии огня: металл и пепел. Теперь он ясно видел за спиной гэгэ очертание трех рыжих хвостов.— Или, быть может, ты извиняешься за свою безалаберность, за язык без костей? Ты вообще думаешь о том, что и когда ты им мелешь? Ван Ибо, ты мне сердце разрываешь.Ибо не понял, как оказалось так, что он обнимает Сяо Чжаня за лицо, очерчивая большими пальцами точеные скулы. Он только и мог, что шептать извинения. Признаваться, что да, глупый. Но кто бы не стал глупым рядом с таким красивым, умным, потрясающим и добрым гэгэ как Сяо Чжань? Ибо чуть приподнял подбородок, посмотрел ему в глаза и понял — что если он не осмелится сейчас, то не осмелится уже никогда.— Гэгэ, и за это ты тоже прости. Можешь ударить потом, если захочешь.Он потянулся к губам Сяо Чжаня. Они, как и представлялось, снилось много раз, были мягкими, чуть обветренными и прохладными. Ибо едва-едва прикоснулся к ним языком, не осмеливаясь углубить поцелуй, и практически онемел от собственной смелости. Руки сами по себе с лица Сяо Чжаня съехали на его закаменевшие плечи. Весь Сяо Чжань ощущался статуей, впитавшей тепло солнца. Было невыносимо страшно, но в то же самое время легко. Словно он вновь летал над скалами.Ибо, на мгновение испугавшись, что это слишком, что Сяо Чжань не ответил ему, отстранился немного, позволил своим рукам скользнуть по чужой одежде в легкой ласке. Зажмурился испуганно, чтобы не смотреть в глаза, и совершенно потерялся, когда Сяо Чжань обреченно застонал и резким движением развернул его, всем телом прильнув к спине, вжимая в стену. — Что же ты делаешь, — выдохнул Сяо Чжань, касаясь чуть влажной кожи губами, почти целуя. Шея у Ибо всегда была невероятно чувствительной, поэтому он выгнулся как кот, прошипел что-то сквозь зубы, сам не осознавая что, и вновь затих, когда Сяо Чжань продолжил ее целовать.— Я же… — Сяо Чжань прикусил его за загривок, а потом лизнул, утешая. — За что ты так со мной. У Ибо кружилась голова, в висках шумело и в глазах темнело, потому что всего это было слишком мало. Хотелось сильнее, ближе, хотелось потереться и прижаться, врасти в чужую кожу. Чтобы между ними ничего не осталось — ни глупых слов, ни пустых надежд, чтобы все было сейчас и сразу. А пока у него бегали мурашки по позвоночнику, и пальцы дрожали, когда он царапал пальцами стену в попытке ухватиться. Но стена гладкая, вцепиться не во что, поэтому он извернулся и оказался перед лицом Сяо Чжаня. И поцеловал, прикусывая чужие губы, пытаясь показать всю свою искренность, все свое желание. Запрокинул голову, вжался в чужой пах своим и потерся, дернул за рубашку — жадно, алчно, чтобы еще ближе, еще теснее. А Сяо Чжань вдруг прервал поцелуй, всмотрелся в его лицо так, словно видел в первый раз — может, и в самом деле впервые, кто его знает. Ибо неловко стало, что там гэгэ мог в его лице разглядеть сейчас, застеснялся своей глупой отчаянности, но Сяо Чжань вдруг улыбнулся так, как никогда еще не улыбался ему, поцеловал в лоб, чуть повыше брови. И влажно провел языком.Ибо никогда не горел, но мог бы поклясться, что гореть — это вот так. Чтобы вены сжигало, чтобы кости плавились в зное, чтобы кожа опадала пеплом. Потому что он настолько потерял над собой контроль, что человеческое стало сползать. И сейчас Сяо Чжань лизнул его показавшиеся драконьи рожки, у самого основания, где чешуйки были самые нежные и чувствительные. Никогда, никогда раньше к нему так не прикасались. И не чувствовал он такого тоже никогда. В темноте светлая кожа Сяо Чжаня казалась почти смуглой, а черты лица смазывались тенями, только глаза яркие, светились. Это почему-то показалось Ибо неправильным. — Включи свет, — прошептал он в чужие губы, облизываясь, чтобы не терять вкус поцелуя. — Я хочу видеть. Смотрел, как Сяо Чжань жмурился, тяжело дышал, крепко держа его в объятиях, словно отпустить даже на секунду невозможно. А потом взял за руку и потянул в комнату, освещенную лишь слабым светом уличных фонарей. И это к лучшему, потому что тут было больше места чем в тесном коридоре, а еще тут стоял диван, на который Ибо толкнул Сяо Чжаня, тут же усаживаясь на его бедра — чтобы не сбежал. Ибо сам удивился собственной храбрости, когда расстегнул тесный воротник белой рубашки Сяо Чжаня, прикусил ключицу, дернул за ремень. Внезапно стало как-то очень светло, словно свечи зажглись — над головой пролетел лисий огонек, один из десятка, грациозно кружащих над ними. Сяо Чжань был в их призрачном свете такой красивый, что слов не хватало. И скулы у него были красивые, и губы — влажные, припухшие от его, Ибо, поцелуев, и руки тоже. Ибо наклонился, прижался в легком прикосновении к середине его ладони, где кожа самая нежная и чувствительная. Лизнул, провел языком до самого кончика мизинца, уловив чужую дрожь. Прикусил осторожно, дурея от запаха. Хотелось облизать всего Сяо Чжаня. Чтобы ни сантиметра кожи не осталось без его поцелуев, чтобы он не мог дышать и стонал. И глаза стали не яркие медовые, как сейчас, а цвета темной меди, потемневшие от желания. Хотелось задохнуться от чужого голоса, от своих стонов, хотелось, хотелось так сильно и почти больно.Между ними оставалась только ткань одежды и путающиеся руки, а воздуха не было совершенно. Ибо запустил пальцы в волосы Сяо Чжаня, сжал слабо, но его запястье поймали, отвели в сторону, прижали к обивке дивана. Он почувствовал, как их пальцы переплелись в нежной, почти трепетной сейчас ласке, и непрошенные слезы начали жечь глаза. Потому что это же Сяо Чжань. Его Сяо Чжань, самая заветная мечта, самый прекрасный сон, сидел сейчас с ним на диване, под ним, и это было как будто парить в космосе среди звезд. Сяо Чжань в этом космосе яркий, как солнце, глаза слепит, и Ибо притягивало к нему неумолимо. В его поцелуях Ибо чувствовал такую отчаянную жажду, такое неприкрытое желание, что невозможно было не понять — он не один мучился все это время. Какими глупыми они были, если могли бы уже давно. Так. Нельзя было быть еще ближе, но Сяо Чжаню как-то удалось. Он вжал в себя Ибо, крепко обнял, уткнулся в шею и, кажется, дышал им.А потом Сяо Чжань ладонями скользнул по его спине, выправляя рубашку из штанов, стиснул талию, едва приласкав кончиками пальцев обнаженную поясницу, и двинул бедрами. Ибо в полной мере понял, что означает выражение: ?зажглись звезды в голове?. Из его горла вырвался задушенный всхлип, тяжелое горячее дыхание Сяо Чжаня испариной оседало на коже. Ради него хотелось обнажиться, чтобы почувствовать на себе без преград эту теплую кожу, это биение пульса, все это желание, что сводило с ума. Чтобы нервы плавились от ощущений, настоящих, реальных, а не от грез, что приходили к Ибо раз за разом во снах.Сяо Чжань пах солью, хвоей и теплом. И на вкус тоже был как пряность, острый, непривычный, но приятный очень. Хотелось узнать, везде ли, но как только он попытался сползти с колен ниже и расстегнул пряжку ремня дрожащими руками, Сяо Чжань удержал его.— Не сейчас. Ибо, пожалуйста, — невозможно было отказать, когда его имя произносили таким голосом, хриплым и сорванным. Ибо как-то запоздало осознал, что они даже не успели раздеться — так спешили, а теперь было как-то уже даже поздно. Потому что Сяо Чжань снова приподнял бедра, простонал его имя, провел по ребрам большими пальцами и это было как взрыв.Ибо понял, что уже несколько раз практически бессознательно, как одержимый, прошептал имя Сяо Чжаня. Его невозможно было не шептать, было так хорошо, так жарко, но в то же самое время тяжело, что Ибо вцепился когтями в спинку дивана за плечами гэгэ. О, потом ему наверняка за это влетит, но не сейчас, когда Сяо Чжань до боли сжимал ладонями его задницу, впиваясь пальцами, подаваясь вверх бедрами, притираясь плотнее и резче. Ибо чувствовал, что вот-вот достигнет грани, на глазах выступили слезы, и он впился поцелуем в белую шею Сяо Чжаня, чтобы заглушить собственный то ли вой, то ли стон.Ему не хватало лишь самой малости, чтобы вынесло за грань — и Сяо Чжань помог ему, когда прижал ладонь к члену, прошелся костяшками пальцев легко, почти невесомо. Ибо словно электрическим током прошило, накрыло так полно, что от неожиданно сильного оргазма он невольно прикусил чужую кожу и ощутил на языке капли сладкой крови. Сяо Чжань прижал его к себе так, что стало почти больно, и простонал настолько хрипло, измученно, что Ибо едва не сорвался во второй раз. А потом лежал, распластавшись, не в силах пошевелиться и уверенный, что не сможет сейчас совладать с конечностями.Это было странное и новое ощущение — какой-то непонятной, но приятной опустошенности. Как будто Ибо прямо сейчас плавал в теплом, словно парном, южном море. Когда вода и небо сливаются на горизонте, а воздух сияет так, что можно задохнуться.Ибо неловко перекатился в сторону, стоило Сяо Чжаню под ним едва шевельнуться. Вместе с удовольствием и радостью от пережитой только что близости накатило смущение. Он не знал и не представлял, как себя вести в такой ситуации. Промолчать? Или быть может улыбнуться и поблагодарить? Стоило ли ему первому пойти в душ или предложить это Сяо Чжаню? Ибо почувствовал, как вместе с наливающимися цветом и тянущей болью следами от жесткой хватки и укусов начинают пылать уши и шея. Он зажмурился и едва не задохнулся, почувствовав сухие горячие губы Сяо Чжаня на собственном виске.— Ван Ибо, — шепот обжигал лицо и Ибо то ли с восторгом, то ли с ужасом почувствовал, что у него снова встает. — Ты мне очень и очень нравишься.А потом этот невозможный и дурной лис швырнул в него подушку и сообщил, что как бы он ни любил своего диди, но в душ пойдет первым. Ибо откинул голову на спинку кресла и ошалело улыбнулся все еще пылающим под потолком магическим огонькам.Ибо всегда был мастером дурацких сравнений и неуместных аналогий. Вот Сяо Чжань, например, походил на воду. В хорошие дни лениво накатывал волнами, подтачивал скалу спокойствия Ибо день за днем, пока она наконец не рухнула с громким плеском. А в плохие дни был штормом, который сносил все на своем пути, затягивая в омут и топя корабли. Еще Сяо Чжань мог быть якорем и удерживать его от глупых поступков — таких как прийти к нему на пару, где он в очередной раз заменяет профессора, и просто провоцировать взглядом и улыбкой. Или же поцеловать при всех, показать, что вот он — Сяо Чжань, и он принадлежит Ван Ибо.— Пожалей мое начальство. — смеялся Сяо Чжань. — Отпаивать всю кафедру успокоительным выйдет накладно. Временами Ибо сам себе не верил. Просыпался тревожно ночью, обнимал Сяо Чжаня, упирался лбом между лопаток и снова проваливался в сон. Никак не мог перестать прикасаться и целовать, словно все происходящее с ними могло растаять как пустынный мираж. Сяо Чжань, наверное, испытывал те же чувства, потому что порой замирал и смотрел так пристально, словно хотел запомнить. Ибо однажды не выдержал и затащил гэгэ в магазин, где купил им браслеты — обычные, из переплетенных черных кожаных полосок. Зато теперь, когда накатывало, можно было прикоснуться к запястью и вспомнить, что все было на самом деле. Они порой не виделись по несколько дней — когда Ибо пропадал на треке или Сяо Чжань так уставал на работе, что приходил домой и валился в кровать, даже не поужинав толком. Но тем слаще были встречи, потому что начинали их с долгого поцелуя и тихого шепота о том, что соскучились. Так получилось, что почти все свое время они проводили у Сяо Чжаня — Лиса сняла небольшую квартиру неподалеку и переехала, да и до этого в основном бегала то в студию, то на свидания с Чжоченом, а свое жилье Ибо никогда толком не любил, слишком уж большим и неуютным оно было. Зато в окна гэгэ солнце светило днем, пробиваясь через жалюзи слепящими глаза полосами, были кактус, шерстяной плед, в складках которого вечно терялись фрукты, и тарахтящий старый холодильник. Ван Ибо любил и эту квартиру, и почти засохший кактус, и свою нынешнюю жизнь. И Сяо Чжаня любил. Тем вечером они засиделись допоздна — Ибо готовился к зачету, а Сяо Чжань проверял тесты первокурсников. В какой-то момент, он даже сам не понял, как это случилось, но Ибо отложил учебник и засмотрелся на Сяо Чжаня. В светло-сером, почти белом свитере, с очками в простой оправе и карандашом в руке он уже не казался старшекурсником, а выглядел вполне на свой возраст, что совсем, впрочем, не умаляло его привлекательности. Красивый, красивый гэгэ, особенно сейчас, когда взглянул на него поверх очков и мягко улыбнулся.— Что?Ибо помотал головой и улегся щекой на сложенные руки, смотрел на Сяо Чжаня снизу вверх: на растрепанные черные волосы, мягкий изгиб губ, родинку, которую он так любил целовать — и не знал, как можно было тосковать по человеку, находясь на расстоянии вытянутой руки от него.— Устал, — тихий голос Сяо Чжаня еще больше вводил в прострацию. Ибо чувствовал себя глупым маленьким кроликом, завороженным хитрой сладкоголосой лисой. Он лишь неопределенно хмыкнул и слегка встрепенулся, когда Сяо Чжань отложил бумаги и встал, отодвигая кресло.— Сиди, я сейчас чай сделаю, должен помочь освежиться.— Поцелуй гэгэ больше бы помог, — Ибо снова уткнулся в локоть носом.Сяо Чжань на его ворчание лишь рассмеялся и взъерошил ладонью волосы на макушке.— Знаю я эти поцелуи, диди потом никак не успокоиться, и в итоге мы все дела завтра в университете в спешке доделывать будем, — было слышно, как на кухне включили электрический чайник, зашумела вода в мойке и зазвенела посуда. Все эти звуки были уютными, быть здесь, в этой квартире рядом с Сяо Чжанем — все равно что после холода и ветра зайти в тепло родного дома, где сразу же встретят объятиями. Ибо такого чувства не испытывал уже очень и очень давно.Усталость от беспрерывного чтения и заучивания накатывала все сильнее и сильнее. Он лишь на один миг смежил веки, а в итоге встрепенулся лишь тогда, когда почувствовал поцелуй в нос, и услышал звонкий смешок Сяо Чжаня, едва не опрокинув кружку с уже остывшим чаем.— Ну и сморило же тебя, господин Ван.Ибо смущенно отдернул рукава водолазки и нахмурил брови. Судя по времени на телефоне стояла глубокая ночь, комната погрузилась в темноту и лишь их стол был островком света.— Чжань-гэ должен был меня разбудить, сам же сказал, что всю работу мы должны закончить сегодня.— Прости-прости, — Сяо Чжань с яркой улыбкой на лице сложил руки у груди в молитвенном жесте. — Но Бо-ди так мило спал, что мне жаль было его будить.Ибо посмотрел на Сяо Чжаня, на его преувеличенно виноватый вид, и подумал: и вот об этом человеке он совсем недавно думал, как о взрослом? Серьезно? Он рассмеялся, вскочил со стула и напал на Сяо Чжаня с объятиями. А потом застыл, не решаясь отпустить.— Ну что же ты, — сказал тихо Сяо Чжань, ласково прикасаясь к его щеке. — Ибо, ты…— Все хорошо, правда. Просто ты уютный, мне нравится тебя обнимать. Улыбкой Сяо Чжаня можно было освещать Землю и останавливать войны, Ибо верил в это со всей искренностью влюбленного по уши человека. Поэтому сейчас зажмурился счастливо, мотнул головой под чужой смех и боднул Сяо Чжаня лбом в плечо. — Садись, я хочу тебе кое-что сказать. Пожалуйста. Он метнулся к рюкзаку, куда еще неделю назад кое-что положил да так и таскал с собой, выбирая удобный момент. Сяо Чжань смотрел заинтересованно, но без лишнего волнения, и это очень радовало, потому что значило, что доверяет, знает — неприятных сюрпризов не будет. Но когда Ибо повернулся и отвесил формальный поклон, а потом вложил в его раскрытые ладони аккуратно упакованный бумажный фонарик, алый с золотыми звездами — растерялся. — Господин Сяо, я хотел бы пригласить вас на Фестиваль Фонарей. Надеюсь на ваше согласие. Во взгляде Сяо Чжаня смешались одновременно и восхищение, и ужас, и еще какие-то эмоции, которые Ибо не смог прочитать. Сложный шифр, который не взломать с наскока. Чем больше Сяо Чжань молчал, тем сильнее Ибо накрывало волнением. Вдруг он поспешил? Да, это семейный праздник и может быть не стоило вот так сразу, без подготовки, заявлять, что он хочет в этот день быть только с гэгэ? — А твои родители? Они наверняка будут против. Это не те слова, которых Ибо ждал, но он понимал, что такова натура Сяо Чжаня. Гэгэ всегда больше беспокоился о нем, чем о себе. — Я увижусь с ними позже, но фонарики хочу запускать вместе с Чжанем-гэ. И желание на будущий год загадать. И юаньсяо с финиками угостить, чтобы сладкие были, — Ибо замолчал, не решаясь поднять взгляд Сяо Чжаня. Наверное, скажи он еще хотя бы слово и начал бы умолять, а это было недопустимо, гэгэ должен был сам принять решение, без давления. Было сложно, слова так и рвались наружу, но он упрямо молчал. И Сяо Чжань тоже молчал, только смотрел так, словно вывернуть наизнанку хотел, заглянуть в его душу. — Глупый диди, — скрипнули пружины кресла, когда Сяо Чжань встал. — Конечно же, я пойду с вами, господин Ван. Это большая честь. Ибо моргнул, прогоняя непрошенные слезы. А потом его утянули в тесные объятия, теплые и ласковые, коснулись губами виска и порозовевшей щеки.— Разве могу я тебе отказать хоть в чем-то? В детстве Ибо считал, что счастье — это внимание родителей. Вечно занятые, они почти все время проводили в разъездах или главной резиденции, пока сам Ибо жил в доме семьи Вэньханя. Повзрослев, решил что счастье это одиночество и возможность заниматься мотоспортом и танцами, учиться в самостоятельно выбранном университете и не думать о том, чтобы выглядеть достойным в чьих-то глазах. А сейчас думал, что счастье носит имя Сяо Чжань, который воплощал в себе все то, о чем он мечтал раньше — тепло домашнего очага и свободу быть только собой, не притворяться никем и не быть кому-то должным сверх того, что он сам хочет отдать. Потому что этому человеку он сам готов даже луну с неба снять, лишь бы он улыбнулся.