Интерлюдия третья, в которой срываются маски и прихотливо сплетаются нити (1/1)

Нацуми пошевелила руками – кисти затекли, сдавленные кольцами наручников. Обычный заказ на фотосъемку оборачивался каким-то кошмаром. Мертвое лицо старушки Мияко, бабушки мужа, уставилось на нее широко раскрытым единственным глазом – второй представлял собой кровавое месиво. У Нацуми не было сил даже чтобы плакать.Она должна вспомнить… должна… Хидеаки... ее муж каким-то образом тоже был связан с ее видениями. Из соседней комнаты – уютной, маленькой гостиной бабушки Мияко, в которой они с Хидеаки так любили сидеть, наслаждаясь новогодними моти* и слушая рассказы старушки, - послышался гортанный голос Роналдсона, того самого иностранца, который сделал заказ на фотосъемку, а потом притащил ее сюда. Он на вполне сносном японском просил позвать к телефону лейтенанта Оэ Хидеаки.Нацуми искала в себе хоть какие-то чувства – страх, ужас, отвращение, горе, скорбь – и не находила. Властное нечто, росшее в ней последние полгода, опустошило ее душу, заглушив все чувства и оставив только мысли. И эти видения, эти назойливые видения, от которых она так мучилась в детстве. Они вернулись полгода назад, а в последнее время стали все чаще. Особенно после того, как она разговаривала с тем странным искусствоведом – Дзотаро. Нацуми вздрогнула, вспомнив его круглое лицо с толстыми щеками, забавно выдававшимися из-под ярко-красной бейсболки, никак не сочетавшейся с корректным серым костюмом. Он позвал ее к себе домой, чтобы показать некоторые артефакты, макросъемку которых хотел заказать ей.Этот человечек, казавшийся нелепым недоразумением, вдруг разом стал страшен, когда посреди невинного разговора схватил ее за руки и потребовал рассказать, где скрывается Золотой Сундук. Но еще более страшным было то, что его слова словно вытолкнули ее из реальности, открывая перед взглядом картины подземелий, залитых нездешним золотистым светом, человека в сиреневом платке и белой одежде, с коротким широким мечом в руке, залитый луной сад и звуки флейты… И горячий пульсирующий шар – точно как в детстве, которое Нацуми старалась не вспоминать, грозился разорвать ее грудь. А когда реальность вернулась к ней – Дзотаро лежал перед ней на ковролине коридора своей квартиры, с горлом, залитым кровью. Самое странное, что она даже не удивилась – находилась в таком оцепенении, что когда Хидеаки следующим вечером рассказал ей о смерти искусствоведа, она отреагировала до странности спокойно. Сквозь открытые сёдзи старенького дома бабушки Мияко Нацуми видела на широкой лужайке сада нескольких человек, которые прибыли вместе с иностранцем. Неожиданно за спиной одного из них – того, что стоял чуть в стороне и наблюдал за домом, - тенью мелькнула фигура в темном. Короткий свист – и человек упал, хватаясь рукой за горло и суча ногами. А фигура в темном словно растворилась в пестрых кустах маленького садика, окружавшего дом.Остальные стерегущие дом заметались, не понимая, откуда пришла опасность. У троих из них были короткие мечи, а остальные вооружились чем-то вроде полицейских дубинок.Вот задвигались, зашелестели кусты справа. И все ринулись туда, рассчитывая взять противника живым. Черная тень мелькнула уже слева, и еще один из пришедших с иностранцем упал с перерезанным горлом. А воин в темном продолжал кружить между противниками, словно в диковинном танце. И с каждым его движением грозно сверкало лезвие его клинка. Однако, и противники были не лыком шиты. Нацуми видела, что мастерство тех, что с мечами, вряд ли уступает воинскому умению нежданно появившегося одиночки в темном. Однако у него было существенное преимущество – почти нереальная для человека обезьянья ловкость и гибкость. Его тело изгибалось, пружиной сжималось в головоломных прыжках, когда трое мечников принялись атаковать его одновременно. Взлетев в воздух так легко, словно сила притяжения на него не действовала, ?черный? сделал сальто и на излете его срезал сразу обе держащие меч руки противника. Страшный вопль боли ударил по ушам и Нацуми увидела, как двумя фонтанами вверх хлестанула кровь. - Что вы смотрите? – услышала она отчаянный вопль иностранца, - Убить его!И снова воин в черном начал свой смертоносный танец среди обступивших его врагов. Вот их уже осталось только двое. Нацуми зажмурилась и снова открыла глаза – эта обезьянья повадка, эти метания черной молнии тренированного человеческого тела… Она уже видела все это! Обезьяна… древесная обезьяна… Нацуми шепотом повторяла неведомо откуда прилетевшие слова:"Сегодня к звезде ТкачихеЯ попрошусь на ночлег".- Кидзару! – вдруг вырвалось на поверхность сознания давно забытое, погребенное под слоем веков прозвище. И вернулся страх. И что-то еще, чему Нацуми не могла дать названия. Лодка... рассветная полумгла, собственное разрывающее душу отчаяние перед неизбежной разлукой. Страх... и любовь.Дальше все происходило словно в замедленной съемке: медленно, страшно медленно потянулась за пазуху рука выскочившего на лужайку иностранца. Нацуми сосредоточилась на движении иностранца, чувствуя разгорающийся в груди огонь.?- Пока что сила владеет тобой, а я помогу тебе овладеть силой?,- вспомнила Нацуми.Огонь жгучей шаровой молнией – теперь она ясно ее видела – вырвался из груди и понесся к иностранцу, наводящему пистолет на мелькающую в гуще боя черную фигуру.Иностранец взмахнул руками, роняя оружие, на его шее словно образовался сияющий меховой ворот. И он завалился назад.Нацуми тяжело дышала, глядя расширившимися глазами на то, как ?черный? расправлялся с последними противниками, как он подошел к иностранцу и осмотрел его. Через секунду человек в черном появился в комнате. Горестно склонился над телом бабушки Мияко и осторожным движением ладони закрыл ее мертвое веко. Многие века воины вот так же закрывали глаза своим павшим, вдруг подумалось Нацуми. И она снова увидела движение этой же узкой ладони над мертвым лицом – но давно, много веков назад…Потом человек встал и повернулся к ней. Одним движением освободил ее из наручников и провел кончиками пальцев по ее щеке.- Кидзару… – еле слышно прошептала Нацуми.Сверкнули искры в вытянутых к вискам глазах с длинными ресницами – глазах феникса, вспомнила Нацуми. Человек сдернул маску и капюшон, обнажая голову с коротко стрижеными волосами и молодое лицо – слишком нежное для мужчины и слишком резкое для женщины, так она всегда думала. - Значит, это ты… Юнь, - в его глазах засияло такое счастье, что Нацуми на секунду зажмурилась, - я нашел тебя!- Он меня спрашивал… о сундуке, - торопливо проговорила Нацуми, - Хидеаки! Значит, мои видения… знаешь, я ведь хотела уже к психиатру идти… Я ездила по съемкам, чтобы отвлечься, но это было сильнее... А ты… ты знал?- Не все, - Хидеаки отвел глаза и поглядел на лежащее на полу тело бабушки Мияко, - я знал, кто я. Но не помнил всего. Бабушка Мияко никогда не рассказывала, но говорила, что если мне суждено – все равно все узнаю. Что-то вырывает нити судьбы из наших рук и ткет по-своему, прихотливо, как ткань синобу* - так она говорила.