Глава 8, в которой белые сражаются с черными и рассказывается про божественный ветер (1/1)

Записки Лим Юнь ХваМы выбрались на поверхность через осыпающуюся земляную нору и огляделись. Совсем рядом шумело море. Был уже вечер. Кидзару подошел к самым заплескам морского прибоя. - Это совсем близко! Там верфь, к ней должен придти сегодня наш корабль, – радостно воскликнул он и пошел по самому урезу моря. Я пошла за ним, еле поспевая за его широким шагом.Я пыталась думать о том, что мне предстоит – возьмет ли Кидзару меня с собой, какова будет жизнь в чужой стране, как примут меня его товарищи. Но думать об этом я совершенно не могла – мысли словно запутывались в пронизывающих меня лучах счастья и свободы. Я чувствовала себя сильной и могущественной, настоящей хозяйкой своей судьбы.Я не заметила, как Кидзару перешел на скорый шаг, а затем на бег. Его тонкий слух, несомненно, уловил звуки, которые только спустя некоторое время стали слышны и мне – звуки жестокого боя.Под сенью могучих мускатных деревьев отряд человек в пятнадцать сражался с двумя. Эти двое были одеты в черные куртки и штаны - точно такие же, какие были на Кидзару. Двое людей в черном бились с умением и упорством, которым было трудно не восхититься. Они опережали противников и разили их короткими узкими мечами одного за другим, несмотря на то, что один из них был ранен. Кидзару что-то прокричал на своем языке и, взлетев, как птица, в невероятном прыжке, бросился на помощь своим товарищам. Я прижалась к толстому стволу, не в силах оторвать взор от боя.Кидзару метался между противниками, словно черный смерч – казалось, он мог быть одновременно в нескольких местах. Его меч сверкал, словно сполохи адского пламени, и те, кого настигал его клинок, падали замертво. Сражавшихся с ним было уже не более семи человек. Но я заметила, что они стараются оттеснить лазутчиков от моря к лесу.Неожиданно послышались звуки флейты и, словно упав откуда-то сверху, посреди сражавшихся возник еще один воин – в белоснежном одеянии и лиловом платке, скрывающем голову. Я не могла не признать в нем господина Гильдона.При его появлении все на несколько мгновений замерли.- Господин! Гильдон! – услышала я радостные возгласы.- Наконец я нашел вас, черные дьяволы, - негромко проговорил Гильдон и ринулся в гущу боя. Силой и умением он не уступал лазутчикам. И вот один из них упал, сраженный его мечом.- Яэмон! – кинулся к нему второй. И они с Гильдоном сцепились в смертельном единоборстве. Сшибались в воздухе клинки, свистели выпущенные метательные стрелки. Я видела, что силы лазутчика уже на исходе, кровь струилась из раны на его бедре. Кидзару, сражавшийся один с пятью оставшимися в живых противниками, заметил отчаянное положение своего товарища и, сделав длинный и высокий прыжок, перекувыркнувшись в воздухе, приземлился между ним и Гильдоном. Внезапным сильным ударом он сбил Гильдона с ног.Раненый лазутчик и Кидзару обменялись парой отрывистых фраз на своем языке. Я услышала, как Кидзару крикнул в ответ ?Хай!? и одним движением сбросил свой заплечный мешок с Золотым Сундуком. Его товарищ тут же подхватил мешок и, хромая, побежал к морю. За ним ринулись трое из соратников Гильдона, но их остановили брошенные убегавшим лазутчиком взрывчатые шарики. Кидзару остался один против пятерых, включая Гильдона. Он был ранен, но всеми оставшимися силами старался задержать врагов, давая своему товарищу возможность уйти. И я вдруг поняла, что он не собирается бежать, что он полон решимости лечь мертвым в песок маленького острова чужой для себя земли. Перед моим внутренним взором промелькнула встреча с Гильдоном, мое пребывание в доме его учителя в горах, наши прогулки у алевшего листьями клена – но все это в один миг было стерто смертельным страхом за Кидзару. Я вдруг увидела его, окровавленного, безжизненно разметавшегося на усыпанной жухлой листвой земле, или живого, закованного в цепи и стонущего под страшной пыткой - и похолодела от ужаса.Я вышла из-за ствола и выпрямилась. Вместе со страхом за жизнь Кидзару в мою душу снизошла беспощадная ясность. В голове было пусто, все тело стало неправдоподобно легким. Я услышала голос горячей багряной силы, рождающейся во мне. Той самой, которая убила захвативших меня разбойников, моего дядю, хотевшего отдать меня монгольскому наместнику, монгольских солдат. Но тогда сила была своевольной стихией. А теперь я своею собственной волей направляла ее на противников Кидзару. И вот четверо соратников Гильдона, один за другим, упали наземь, силясь цепенеющими пальцами разорвать сжимающий их горло невидимый смертоносный ошейник. В пылу сражения Гильдон, должно быть, не заметил, что теперь они с Кидзару остались вдвоем. На белоснежном одеянии Гильдона алели раны. Кидзару же, как мне показалось, еле стоял на ногах. - Гильдон! – крикнула я изо всех сил. Оба противника вздрогнули и замерли на месте. Не помня себя, я побежала вперед, продираясь сквозь высокую траву. Я видела, как радость, вспыхнувшая было на лице Гильдона, сменилась диким изумлением, когда я побежала к Кидзару. Вблизи я увидела, что он был весь изранен. Я сжала его руку и повернулась к Гильдону, закрыв Кидзару собой. - Оставьте нас, господин Гильдон! Дайте нам уйти! – проговорила я и поразилась силе своего голоса. Гильдон застыл, словно пригвожденный к месту. - Юнь Хва, опомнитесь! – наконец с трудом произнес он, все еще не в силах поверить в то, что видел и слышал. - Вы больны, вы сошли с ума, вы…- Господин Гильдон, - сказала я, глядя прямо в его глаза, - вы хотите прославиться, хотите идти путем Мэн-цзы и Конфуция, хотите выдвинуться при дворе государя – зачем вам дочь человека, всей душой ненавидевшего монгольского императора? Зачем вам дочь генерала, убитого монгольскими прихвостнями? Гильдон вздрогнул, словно от пощечины, и, показалось, даже втянул голову в плечи. - А зачем вам, девушке из знатного рода, безродный чужеземный оборванец? – громким шепотом проговорил Гильдон, двинувшись на нас и сжав в руке меч.Рука Кидзару дрогнула в моей, я взглянула в его лицо и поразилась тому, каким гордым и прекрасным оно сейчас было. - Ты напрасно называешь меня безродным, - голос Кидзару был тверд и ясен, - я самурай из рода Оэ, мое имя Хидеаки. И я готов биться с тобой до смерти… - Довольно! – крикнула я. - Посмотри на своих товарищей, Гильдон, посмотри, что стало с ними. Их убила я. Только сейчас Гильдон обратил внимание на то, что его соратники лежат на земле с лицами, залитыми кровью. - Нам не нужен бесчестный бой, - мне казалось, моим голосом сейчас говорит кто-то или что-то другое, могучее и мудрое, - нас двое против тебя одного. Уходи. И я повернулась к Кидзару. Мы не заметили, когда ушел Гильдон - не знаю, смотрел ли он, как обессиленный Кидзару обнял меня, как я отирала кровь с его измученного лица. Как он шептал мне на своем языке то, что я смогла уразуметь только через некоторое время, уже живя в его стране. Впрочем, я понимала, и не зная его языка. Как Кидзару закрывал глаза своему погибшему товарищу и, сам еле держась на ногах, копал ему в песчаном мягком грунте неглубокую могилу.А потом был корабль…(здесь текст обрывается) Историческая справкаВ 1274 году огромный монгольский флот двинулся с острова Чеджу на Японию. Однако, встретив упорное сопротивление, монголы подожгли храм Хакодзаки и несколько близлежащих селений. Пожар был недолгим, так как внезапно поднялась сильная буря и принесла ливень. Шторм застиг монгольский флот в бухте Хаката, и разметал корабли. Огромные волны разбили те из судов, что успели выйти в открытое море. Монголы в этой экспедиции потеряли 13000 человек, большинство из них утонуло. Так закончилось первое вторжение. 22 мая 1281 г началось второе вторжение. 900 кораблей, 10 000 корейских солдат и 17 000 моряков, 15000 китайских и монгольских солдат составляли авангард, за которым должно было последовать огромное китайское войско в 100 000 человек и 60 000 моряков на 3 500 судах. 12 августа два прибывших флота объединились для последней решающей атаки на Японию.15 августа 1281 г., в небе появилось маленькое облачко, величиной примерно с руку. Облако росло, и вскоре, еще до захода солнца, плотная мгла опустилась на море Гэнкай, где дрейфовала монгольская армада. Затем поднялся ветер. Его дикий вой стал слышен еще до того, как он взбудоражил поверхность моря. Волны росли, монгольские суда бешено раскачивались, а ветер превратился в тайфун, который обрушивал на корабли столбы воды, бросал их на рифы, сталкивал между собой или просто переворачивал. Силой ветра и волн огромный флот разнесло в щепки.