Глава 3, в которой изменяются личины, а платье снова выворачивается наизнанку (1/1)

Записки Лим Юнь Хва…моего счастливого избавления от похитителей. Но прибытие домой не принесло мне радости. На мой рассказ о том, что меня несла на спине около десяти ли простая девушка, все только рассмеялись. Ни дядя, ни матушка не верили, что я была похищена и потом спасена – они твердили, что я сама сбежала из дома и вернулась опозоренная. Даже служанка Ли Чхо казалась очень удивленной моему возвращению. А у меня из головы не шла моя спасительница, ее глаза с приподнятыми к вискам уголками, с длинными ресницами - глаза феникса - даже виделись мне во сне. И я чувствовала, что в мою безрадостную жизнь вошло нечто необыкновенное. Ночь после спасения была первой со дня смерти отца и отбытия моего любимого, которую я провела без слез. На ум пришло мне, что незнакомка не знала старинного поверья - если девушка носит вывернутое наизнанку платье, она тем самым приваживает к себе своего суженого.И вдруг я подумала, что и ко мне это поверье тоже относится – ведь и я была под тем вывернутым наизнанку платьем. Хоть и было то платье чужим, все же я обрела новую надежду.В десятый день шестой луны в наш дом приехал новый монгольский наместник Еседер. Был он очень худ и страдал жестоким кашлем. Лицо его было желтым и сухим, а нос крючковатый, как у коршуна. Наместник поселился в нашем доме. С ним прибыли монгольские телохранители – свирепые, словно слуги Владыки Ада. Ли Чхо, которой до всего было дело, рассказала мне, что охраняют они не наместника, а его сундуки да тюки. Мол, золота там немеряно. Я только посмеялась.Меня позвали в зал и заставили петь для гостя и играть на каягыме*. Еседер плохо говорил на нашем языке, только все кивал дяде, который подливал ему вина и угощал разными лакомствами. И все время смотрел на меня, так, что я поминутно заливалась краской и не знала, куда себя деть от смущения.- И откуда это у внучки монгольского темника глаза цвета неба? – спросил наместник на ломаном нашем языке. Я до крайности смутилась. Мать окинула меня ненавидящим взглядом.С Еседером прибыли и двое военных – Юй Кын, который слыл самым жестоким человеком в Корё, и Сонг Вобал. При виде последнего мое сердце наполнилось радостью – я узнала в нем старого соратника и друга своего отца.- Господин! Там пришла бродячая танцовщица с обезьянкой, не желаете ли поглядеть? – заглянул в комнату слуга.Все вышли на галерею, я села в уголке, подальше от чужих глаз.Танцовщица, видно, была родом из Южного Сун** - на ней была зеленая кофта и красные шаровары, лицо набелено. На ее плече сидела маленькая обезьянка. Лицо танцовщицы было неподвижным, словно на ней была надета улыбающаяся маска, но я узнала те самые глаза с густыми ресницами, что и у моей спасительницы в лесу. "Что за наваждение", - подумала я? У этой китаянки ничего нет общего с той отважной крестьянской девушкой. Танцовщица принялась играть на бамбуковой флейте, нежно, точно иволга тоскует и стонет. Потом кто-то из служанок подыграл ей на каягыме, а она пошла плясать, рукава ее кофты взлетали плавно, словно крылья дикого гуся. А обезьянка по ее слову перепрыгивала с руки на руку, ходила на задних ногах и кувыркалась. Даже мрачный Еседер стал прихлопывать рукой об руку, а уж остальные веселились вовсю и подбадривали танцовщицу хлопками и криками. В общем шуме и суматохе Сонг Вобал сел рядом со мной и спросил, помню ли я его. Я кивнула.- Я постарел, - вздохнул он, - пережил многих друзей и соратников. Вот и отца твоего не стало. И не увидеть мне, видно, как прогонят чужестранцев, - добавил старик шепотом.- Есть, есть удальцы в нашей земле, - продолжал Вобал вполголоса, - мне служанка твоя рассказала о твоих несчастьях. И о том, какой молодец спас тебя в первый раз. Я замерла, сердце забилось, как птица в силках.- Ты только служанке-то особо сердце свое не открывай. Девица она быстрого ума, слишком уж быстрого. Второй раз похитили тебя прямо из опочивальни? И твоя служанка ничего не слышала?- Они… - рыдания подступили к моему горлу, - думают, что я сбежала. Но я…- Шшшш! – Вобал сделал мне знак молчать, - я знаю, что дочь Лим Ёна не могла сделать ничего недостойного. Но если девушка хочет быть с тем, к кому влечет ее сердце, что в том дурного? А еще слышал я, что среди храбрецов самбёльчхо есть один – собой красавец, на флейте играет, да и меч умеет в руках держать. И отец его, говорят, глава палаты чинов…Я едва дышала от волнения и только кивала головой, и глаза мои счастливо сияли.- Дядя тебе не опора, - сказал мне добрый старик,- да и для матери ты только обуза. Я нынче испросил у Его Величества позволения уйти на покой, жить буду неподалеку отсюда. Может, и упрошу твоего дядю отослать тебя ко мне. Старуха моя рада будет. Она всегда тебя как родную любила. А там и решим, что делать.- Может ли это быть? – не смея верить, прошептала я в сильном смятении...Диктофонная запись (Роналдсон) – Так, что же, японские лазутчики узнали о Золотом Сундуке?(Мияко) – А ты не торопись. Они-то терпеливы, небось, были. Золотой Сундук в королевском дворце всегда хранился, пока в Корею не пришли монголы. Они не знали, что сундук обладает могуществом.(Р) – А почему корейцы не использовали мощь сундука? Разве они не хотели прогнать монголов?(М) – А потому, что давно уже утрачено было это знание. Забыто, понимаешь? Так и стоял себе сундук в королевском дворце.Но поскольку сундук-то был все же золотой, новый наместник решил забрать его в пользу своего хана. Как выкуп за убийство Яйлына, и чтоб корейцы слабость свою до конца поняли. И вот послали опять Кидзару на разведку. Уж не знаю, как он узнал, что Сундук наместник с собой возил – про то мне дед не рассказывал. Опять, верно, использовал свое хенсодзюцу, ?искусство смены личин? – он на это великий мастер был. Ну, подлинная обезьяна – они ведь любят чужой личине-то подражать.И вот приехал наместник в дом одного важного корейского чиновника, и решил там остановиться. Чиновник был братом бывшего военного диктатора, но сам верность своему королю твердо соблюдал. Вот наместник и подумал, что в доме этого чиновника ему будет безопасно.Однако синоби решили забраться в тот дом и украсть Сундук. У советника во дворе были огромные злые собаки. Но Яэмон, когда они все влезли на стену, заскулил тихонько по-собачьи, и все собаки умолкли, и синоби беспрепятственно проникли во двор.Они не знали, в какой комнате наместник хранил Золотой Сундук. Поэтому Саджи зажег несколько зловонных дымовых шариков и бросил их в открытые по случаю летней духоты окна. Послышались крики ?Пожар! Пожар! Спасайтесь, горим!? Монгольские телохранители сейчас же вывели своего господина из его опочивальни. А следом за ним и приближенный слуга вынес Сундук. Саджи и Кидзару, обнажив мечи, метнулись к ним. Саджи срубил слугу, а Кидзару схватил Сундук и кинулся к воротам. Да только монголы-то быстро опомнились и окружили дом. Саджи и Яэмон бросились на задний двор и, перемахнув ограду, побежали прочь, думая, что Кидзару бежит за ними следом.Записки Лим Юнь ХваПосле возвращения меня переселили в маленькую тесную каморку в левом флигеле. Теперь меня почти не выпускали из-под замка, и даже моя верная Ли Чхо стала служить матушке. Приносившая мне обед кухонная девочка сказала мне шепотом, что это Ли Чхо нашептывает матушке обо мне дурное – дескать, я хотела сбежать к господину Гильдону, да с полдороги вернулась.На шестой день пребывания в нашем доме наместника дядя вошел в мою комнатку. Его лицо было мрачным как грозовая туча.- Завтра вечером ты будешь прислуживать нашему высокому гостю. Помни – женщина должна быть мягкой, податливой, послушно выполнять все, что ей прикажут.Сказав это, он вышел.Словами не передать того горя, которое охватило меня. Заливаясь слезами, я сидела недвижимо. За что мне выпали такие страдания, разве я не знаю пяти вечных добродетелей и трех нравственных начал? Я не страшилась бы и самой смерти, если бы привел меня случай свидеться с моим любимым. К горлу подкатил горячий ком, я ненавидела сейчас дядю и если бы была у меня возможность – разорвала бы его собственными руками. Сейчас даже любовь моя к господину Гильдону, казалось, померкла во мраке беспросветного горя и ненависти.Уже стемнело, весь дом погрузился в сон. Внезапно я услышала крики ?Пожар!?, шум, гам, звон оружия. Со двора доносились гортанные выкрики монгольских стражников.- Лазутчики! Воры! Сундук! Бумажная ставня моего окна с треском разорвалась, и в комнату ввалились двое сражающихся. Один из них был явно монголом из охраны наместника, а другой – в темном неприметном одеянии и скрывающей лицо маске, походил на разбойника. И тут я вспомнила разговор дяди и еще двух сановников, о том, что прежнего наместника убили ?ночные дьяволы? - лазутчики, подосланные из страны Ва*** Говорили, что они могут исчезать и появляться, когда вздумается, не оставляя следов. Я в ужасе прижалась к стене, и вдруг сообразила, что другой возможности выбраться у меня не будет. Когда монгольский воин, не обращавший на меня внимания, повернулся спиной, я схватила маленький кинжал - подарок отца, с которым я не расставалась, - и изо всех сил вонзила в шею монгола. Он захрипел, вскинул руки, и второй воин добил его мечом.- Помоги мне бежать или убей! – вскрикнула я в отчаянии. Лазутчик колебался лишь мгновение, затем выбил ногой запертую дверь, схватил меня за руку и потащил в огромный короб с одеждой.Едва мы успели закрыть крышку короба, как в комнату ворвались слуги и монгольские воины. Я услышала голос старого Сонг Вобала. - Он убил стражника и увел госпожу Юнь!И с криками и топотом все покинули комнату, решив, что злодеи сбежали. Как видно, на это и рассчитывал лазутчик.- Ты знаешь, как выбраться из поместья? – услышала я шепот.- Сначала поклянись, что поможешь мне, - ответила я.- Даю слово, - шепот стал более твердым.Мы вылезли из короба, лазутчик прислушался и велел мне одеть что-нибудь темное. Я вытащила простое зеленое платье на синей подкладке. Лазутчик вывернул его наизнанку, так как подкладка была гораздо темнее. Я вывела его из комнаты, и мы пробрались на задний двор к конюшне. Сюда доносился шум из большого двора. Было видно, что большие ворота открыты – туда только что отправилась конная погоня. На конюшне лазутчик тихо отвязал неказистого с виду вороного жеребчика и бесшумно вывел его. Задние ворота были заперты, но мой спутник извлек из заплечного мешка свернутую бунтом тонкую пилу, сноровисто перепилил деревянный засов и бесшумно распахнул ворота. Оставив меня держать коня в поводу, он пропал в темноте и затем вернулся с небольшим мешком. Приладив мешок себе за спину, лазутчик одним прыжком вскочил на лошадь, а затем втащил меня и посадил перед собой. Ударил коня пятками в бока, и мы во весь опор вылетели со двора прочь.