I — XVI (2/2)

Глубоко вздыхаю, прежде чем ответить очень корректно, как обычно разговариваю со своим пиар-менеджером, когда он пытается навязать очередную встречу с фанатами: – Потому что ты – не чужая мне. Потому что не могу смотреть, как ты превращаешься в растение. Потому что хочу знать, что с тобой случилось.

Да, я хочу понять, что случилось. И как давно. Если ты, конечно, знаешь. Да что я, мы же всегда знаем, когда. – Ничего, – обрезаешь тоном однородным, как дистиллированная вода. – Лжёшь. – Сдерживаться всё труднее. Мало кто умеет так доводить до кипения, практически до испарения. – Нет. Лжёшь. Вот только зачем? Ведь это я, не Сецуна, не Хотару и даже не Усаги. Я же всё про тебя знаю. А чего не знаю, о том догадываюсь. – Харука. Не ври мне. Хотя бы мне! – О чём ты? – Харука, ты беременна. Поднимаешь голову. На миг в желудке резко понижается температура, а сердце останавливается. Такого взгляда Нехелении я у тебя никогда не видела. Глаза Сецуны, остановившей время, и то казались теплее. Но всё длится лишь мгновение. Из зелёных радужек исчезает холод. На миг зажмуриваешься. Боги волн, почему никто до сих пор ничего не заметил?! И почему я поняла так поздно? – Да, Мичиру, – шевелятся бледные губы. Взгляд вновь буравит стену. – У меня будет ребёнок.IX – У меня будет ребёнок. Всё, я признала очевидное. Слишком долго тянула, всё чего-то ждала. И вот – дождалась. Дождалась, что пришлось сказать тебе. Милая моя, ты ведь страшно сердишься, я знаю. По всей комнате ходят волны ярости. Я боюсь на тебя смотреть. Мне и так известно, как ты сейчас выглядишь. Сейчас ты – фурия, безжалостная, непрощающая Алекто, богиня мести. Синие глаза почернели от ненависти. Зелёные волосы топорщатся бешено шипящими змеями, и по всей комнате распространяется терпкий, режущий запах морской соли. Ты не убила меня до сих пор лишь потому, что не хочешь причинить вред маленькой жизни внутри меня. Наверное, через секунду развернёшься и уйдёшь из дома. Сразу, как только услышишь ответ. Ответ на вопрос, о котором я даже думать не хочу. Не молчи, любимая. Скажи хоть что-нибудь. Пожалуйста. Твоё молчание изводит сильнее грызущей совести, сильнее голода, усталости, беспомощности и даже сильнее того… живого… внутри. – Как давно? – произносишь ты. От неожиданности не понимаю вопроса. Я думала, ты спросишь… – Как давно, Харука-тян? От этого тёплого, домашнего обращения глаза начинают чесаться. Поворачиваю голову.

Ты вдвое бледнее обычного. Почти сливаешься с серым от дождя стеклом. Даже волосы словно бы как-то выцвели. Посерели в тон монохромному миру за окном. Только глаза… Глаза цвета моря кажутся огромными, как у Усаги.

Мичиру, как я могла? Зачем мне вообще понадобилось ждать и думать? Ведь решение могло быть только одним… – Четыре недели. – Когда ты узнала? – Пять дней назад. – Опускаю голову. И вот тут-то тебя прорывает. – Харука, почему ты молчала? Почему не сказала раньше? Чего ты ждала? Что я обо всём догадаюсь? Ну так знай, я поняла ещё раньше, чем ты. Мы тогда чуть не разминулись в аэропорту, потому что ты проспала. Чего никогда не бывало. Но почему, почему ты всё это время… Почему? Мичиру, ты же знаешь. Я ведь женщина самостоятельная, мне помощь нужна редко. И явно не в таких случаях.

Чувствую, принятое решение верно. – Харука. – Садишься рядом, и тёплые руки обхватывают мою шею. – Скажи, мне, чего ты боишься? Почему молчала столько времени? В этом нет ничего плохого. Только хорошее. – Шёпот щекочет ухо. – Ты понимаешь? То, чего мы были лишены всегда. Во всех жизнях, во всех мирах. Здоровая, свободная, прекрасная жизнь. Наша жизнь. Это же прекрасно, разве нет? Это же чудо. Я мечтала об этом с самой нашей встречи. Понимаешь? – П-правда? – выдавливаю я. – А я думал… – … что я спрошу, кто отец? – Ты прижимаешься ко мне. – Скажи, а зачем мне это знать? Самое важное – теперь у нас будет ребёнок. Наш собственный. Твой и мой. И больше меня ничегошеньки не волнует. – Но ведь… – снова протестую я. – Ты думала, я сочту это изменой? – Ты улыбаешься где-то на краю видимости. – Ни в коем случае. Никогда. А если ты всё-таки жаждешь искупления – а я уверена, жаждешь, – считай, что эта маленькая жизнь, – ладонь прижимается к моему животу, и тепло проникает сквозь рубашку, – перевешивает все-все твои проступки. Все-все-все, Харука-тян. Ты прижимаешься щекой к моей щеке, и по лицу бегут мурашки. В комнате постепенно проступают цвета. Стены и покрывало кровати обретают оттенок солнца, подушки вновь снежно белеют. К твоим волосам возвращается нефритовый оттенок. Кажется, даже дождь за окном обретает чуточку бирюзовое свечение.

– Пойдём обрадуем наших девушек. – И ты стаскиваешь меня с кровати.X – Ну вот, Хотару, – слабо улыбается темноволосая женщина в голубом переднике, – теперь у тебя будет братик. Черноволосая девочка качает головой, глядя на сидящего за кухонным столом блондина. – Сестрёнка, – тихо произносит она. – Такая же, как ты, Харука-папа. На лице стоящей за спиной блондина девушки загорается улыбка. В глазах сверкают солнечные зайчики, отразившиеся от невидимой водной глади. Тонкие руки обнимают парня за плечи.

– Слышишь, Харука? Мы назовём её в твою честь. А я… – девушка счастливо жмурится, – а я буду звать её Маленький Уран.

Парень странно кривится. Девушка наклоняется, нефритовые волосы заслоняют лицо парня. Черноволосая девочка вздрагивает, глубокие фиолетовые глаза увеличиваются вдвое. Взгляд останавливается на женщине в голубом переднике. – Сецуна-мама… – разносится по кухне чуть слышный шепоток.

Ни девушка, ни парень не обращают внимания на слабый возглас. Женщина немедленно выходит в прихожую, крепко держа девочку за плечи. – Что, Хотару? – шепчет она, наклоняясь. – Что случилось? Взглянув на плотно закрытую дверь в кухню, черноволосое существо чуть слышно выговаривает: – Ей не суждено вдохнуть.XI Несмотря на активную агитацию со стороны Мичиру, Харука не торопится обзаводиться детскими вещами. Она даже тренировки не прекратила, только ослабила существенно. Мичиру, возвращаясь с репетиций, не отходит от неё. Хотару пообещала, что никому не скажет ни о беременности Харуки, ни о видении. Почему? Во-первых, это дело Уран. Во-вторых, я надеюсь, что Хотару не так поняла явившееся. На вопросы она отвечает только: ?Её не будет? в разных вариациях. Я не отпускаю её от себя. Сатурн не может контролировать свои провидческие способности, и в следующий раз всё может произойти при нежелательных свидетелях. То есть при Уране и Нептун. Мне не дозволено видеть будущее. Это привилегия Сатурна. Я могу предугадывать лишь возможные варианты развития событий. Кое-что я знаю, но лишь то, в чём участвовала сама. Либо то, что доносят ветра времён, несущие отголоски событий. В этом мире и в этой форме мои способности к восприятию посланий времени сильно ограничены. Тем более когда дело касается мелочей вроде жизни нерождённого ребёнка.

Несмотря на попытки Хотару (и, кстати, Мичиру) выяснить, как Урану удалось забеременеть, Харука молчит, как каменная. Я вообще не спрашиваю. В конце концов, нас не касается. Кстати, со здоровьем у неё полный порядок. Никакихтошнот или головокружений. У госпожи гонщицы железный организм, я ею горжусь. Её не взяло даже несварение желудка, свалившее всех после рыбного супа, сваренного Хотару за те полчаса, что я отсутствовала на кухне. На вкус, кстати, суп удался. Пищеварению, правда, не помогло. Гинеколог, к которому Мичиру отволокла Харуку чуть ли не связанную, заявил, что никаких отклонений в развитии плода не обнаружено. Советовал есть побольше фруктов и овощей. Хорошо, что диета спортсменов и не такое включает. Мичиру под моим руководством строгает фруктовые салаты, а Хотару не доверяется ничего более ответственного, чем нарезка огурцов. Всё пытаюсь дознаться, что такое попало в достопамятный суп, но, промучившись животом сутки (вдвое больше, чем мы с Мичиру), девочка поклялась, что больше никогда так не сделает. Не возражаю – как мать всегда знает, чьего ребёнка носит, так и нормальная хозяйка никогда не ошибётся, назвав причину удачи или неудачи в готовке. Макото, кстати, считает так же. – Сецуна-мама… – О Хронос безначальный, она умудряется застать врасплох даже меня. Чуть поворачиваюсь. Фиолетовые глаза расширены, личико бледное, тонкие руки дрожат.

– Сецуна-мама… – Что, Хотару-тян? – Остриё ножа приподнимает оладью на сковородке. В самый раз. – Принцесса… – Дёргаюсь слишком резко, пальцы встречаются с раскалённым металлическим бортиком. – Принцесса… Она в опасности.XII Крик застиг нас на дороге. Машина вильнула, я еле тормознула, а ты уже выхватываешь жезл. Я выпрыгиваю из авто – благословен открытый верх, а вослед несётся голос:

– Харука, не смей!

Ещё чего, Мичиру! Там кого-то убивают, а я должна сидеть на месте, пока ты будешь рисковать здоровьем, выясняя, что и как? Ну уж нет.

Влетаю в парк, расталкивая немногочисленных гуляющих. Вечерняя темнота, испещрённая, изуродованная светом фонарей, нетронута в гуще деревьев. Вот туда и нырнём. Мичиру – следом, нефритовые волосы полощет ветер. Пересечь аллейку – и туда, под кроны особо толстых лип… Это у фонтана? Тогда мы несёмся самой короткой дорогой, правда, попирающей некоторые правила парка, особенно запрет на хождение по газонам… Визг повторяется. Не могу сдержать богохульства. Можно было догадаться сразу. По тембру. – Сила Кристалла Нептуна! Ага, Мичиру тоже сообразила, кто так нас радует. Присоединимся. – Сила Кристалла Урана! – Харука! Побери чума этот сейлорский костюм. Ладно трико и перчатки, развевающийся матросский воротник тоже перетерплю, но кто бы знал, как мешает эта коротенькая юбочка в складочку! Спасибо, хотя бы полусапожки на толстом каблуке словно специально придуманы для бега по пересечённой местности.

Развевающая таким же матросским воротничком и синим бантом на груди Нептун, таки опередив меня, вылетает на песчаную площадку перед большущим фонтаном. Совсем ты расклеилась, Харука, дружище. Скоро по городу будешь ездить на двадцати километрах в час. Два небольших чертовидных демона удачно уронили в фонтан девушку со светлыми хвостами. Удачно потому, что спиной в воду. По скамейкам вокруг фонтана резво скачет некто в смокинге, маске и цилиндре, здоровенная трость охаживает ещё троих не менее активных ?чертей?. Да ладно, откуда у демонов такая форма? Не иначе, какой-нибудь токсикоз, вот в глазах и прыгает неизве… – Глубокое погружение! И чего ты добилась, напарница? Только того, что в фонтане теперь вдвое больше воды. Демоны (чтоб меня разнесло, и впрямь с рогами и хвостами!) отпрыгнули. А Усаги-тян, между прочим, не умеет плавать.

Краем глаза вижу, что наш замаскированный фрачник удачно огрел по башке одного из чертенят (это нокаут, по-моему), но место контуженного быренько занял один из мучителей Принцессы. Второй же… о, не знал, что она умеет пинаться! Каблуком, да в горло, да так прицельно… По-моему, хвостатое блондинистое чудо сломало стервецу позвоночник. Если таковой вообще имелся. – Сотрясение мира! Мир действительно трясётся, только под моими ногами. Один из наседающих на Такседомаска, чуть развернувшись, рыкнул в лицо Нептун, и воительница, сбитая необычной звуковой волной, отлетает в мою сторону. Я не успеваю отпрыгнуть, атака уходит в небо, напарница врезается мне в грудь, и миг спустя мы барахтаемся на земле. То есть барахтаюсь я, а Нептун лежит на мне шестидесятикилограммовой гирей. Вылезши, вскидываю руку: – Сотрясение мира!! Новая атака успевает смести демона, что намылился было вцепиться в хвостатую защитницу мира и справедливости. До сих пор, кстати, не перевоплотившуюся. Мокрая Усаги встаёт в фонтане. Хвосты надо выжимать, зелёное платьице облепило стройную фигурку. Специфическое зрелище, правда, не лишённое определённых приятных деталей.

Подскочив к Такседомаску, развевающему плащом, попадаю одному из ?его? демонов по рёбрам. Неизысканно, ногой с разворота. Нет, зараза, они и впрямь живые, не то что те разномордые, нередко карикатурные монстры странных форм, к каким мы привыкли. Любопытно. Жаль, нет Ами. Анализы – дело её. А моё – рёбра крушить. Хотя этому экземпляру как-то плевать на сломанные кости (нет, точно сломанные и точно кости, этот звук я ни с чем не спутаю!). Верещащий ?чёрт? отступает, а миг спустя меня бьют в спину. Ах ты гнида! А в глаз за нападение со спины?! ?В глаз? случилось, судя по вою, но два других оглоеда уцепились за плащ Такседо. Ростом они со среднего японца, а значит – на голову меня ниже. Что, понятно, не добавляет им очков. Усаги визжит. Вот глупенькая, ничего с твоим Мамо-тяном не случится, я тут не для красоты… Врезаюсь в чертей, оба разлетаются в стороны, Такседомаск успевает огреть одного палкой по животу. И кто-то опять вцепляется мне в спину, к тому же визжа, да сколько ж можно!! Падаю назад, пытаясь раздавить собой поганца. Обнявшись, мы с демоном катаемся по земле. Он пытается меня удушить, а я тщусь раздолбать эту рогатую башку о свой лоб или подворачивающиеся камушки. – Глубокое… Мичиру, да ты с ума сошла, я ж щас захлебнусь!.. – …погружение! Нет, пронесло, демона смыло. Нептун на четвереньках. Похоже, звуковая волна, по временам испускаемая этими паршивцами, доконала её. Неужели музыкальный слух подводит? Успеваю ударить того гада, что подобрался к ней ближе всех, тем не менее напарница встречается лицом с землёй. Перекат – она подсекает мне ноги – падаю. На неё. – Уран… – шепчет Мичиру – её ни разу не смущает, что плиссированная юбочка задралась до последней стадии непристойности, а на ней лежу я, худощавая и мускулистая семидесятикилограммовая туша. – Харука-тян, не делай… Тебе опасно… может случиться… Нельзя… не надо. Не смей… Сожрите меня живьём воины Галаксии! Скатываюсь с Нептун. Не даю себе даже отряхнуться: – Сотрясение мира!!! Два ближних, Такседомаск чудом увернулся. – Сотрясение мира!!! А, лысые сенши, промазал!!! В таком разе я тебя голыми руками… нет, зубами до кучи… щас ты у меня… – Крик… мёртвых.

Серый вихрь слетает с тёмных небес, на мгновение затмевается свет фонарей. Демон исчезает. Всё очень просто, если знаешь как. Усаги от неожиданности вспискивает, Такседо отчётливо пыхтит.

– Мичиру… – Наклоняюсь над неподвижным воином Нептуна. – Мичиру! – Харука… – Струйка крови на виске испачкала волосы цвета морской глубины. – Со мной всё… За себя волну… за девочку…

Бездонные глаза закрываются. Плутон опережает меня: – Ничего страшного, Уран. Всего лишь нервы. – Лёгкий шлепок по щеке, Нептун дёргает головой. – Она просто вложила слишком много внутренней силы в атаки. Перенервничала. Бывает. Всё в порядке. Не волнуйся, всё будет хорошо. Точно, Мичиру. Слышишь? Всё будет хорошо.

XIII Всё будет хорошо. Это нужно закончить. Хватит. Я и так достаточно подминал всех под себя. Хватит. Из-за моего самолюбия могли пострадать невинные. Могла пострадать ты, родная.

Всё, что с нами связано, имеет второстепенное значение. Мы – лишь функции, введённые в уравнение всеобщей гармонии. Наши жизни не важны. Их можно и нужно принести в жертву ради цели куда более великой, чем можно представить. Если мы уклонимся, позволив самолюбию и страху взять верх, погибнет вся жизнь. Но если один раз найдём мужество пожертвовать собой, будут спасены миллиарды куда более достойных представителей нашего и не нашего вида. После того, что мы сделали, после всего, что хотели сделать, другого пути нет.

В конце концов, какое значение имеем мы? Человек ничтожно мал, а данные нам силы опасны в неразумных руках, как недавно выпал случай убедиться. Если мы погибнем – оставим светлую, хотя и грустную память. Но если предадим, предпочтём тёплое, живое существование чужим жизням, не будет ничего, кроме грязи и презрения. Выбор очень простой. Прожить ещё какое-то время ничтожеством – или умереть достойно, сражаясь до конца. Отказаться от кусочка любимой и вкусной жизни ради вечности. Отказаться от частички себя ради того, чтобы жили те, кого любишь. И те, кого не знаешь, но кто достоин жить не меньше, чем любимые. А то и больше. Выбор очень простой, родная. Ты – или я.

Но ты ведь уже знаешь, что я выберу?XIV – Сецуна, – доносится из прихожей, – а где Харука? У неё сегодня нет тренировки. – Не знаю, – отвечаю, помешивая суп. – Хотару, не выжимай из томатов сок! Аккуратнее. – Странно, – продолжает невидимая Мичиру. – На улице собачья погода, словно у Ами-тян депрессия. С чего Харуку понесло наружу? Ты отправила её в магазин? Ей нельзя носить тяжести, Мейо! – Ну что ты, всё есть. – Облизываю ложку. Недосол. – Хотару, иди сюда. Попробуй. Солёно? У Сатурна весь день траурный вид. Бледная, под глазами круги, уголки губ опущены. Выглядит хуже брошенной Усаги. Вроде ничего не болит, но физиономия невозможно трагическая. Помидоры со страху сами консервируются. – В самый раз. – Черноволосое создание смотрит в сторону. – Хорошо, Сецуна-мама.

– Хотару. – Мичиру входит на кухню. Влажные волосы чуть топорщатся, точно выброшенные на берег водоросли. – Ты не знаешь, где Харука-папа? Фиолетовые глаза Хотару увлажняются. Я незаметно откладываю ложку и уменьшаю газ, дабы иметь возможность свободно действовать. Мичиру обнимает девочку. – Ты чего, Хотару-тян? Вы с Харукой-папой поссорились? Что случилось? Хотару молчит, только плечики едва дрожат. А я понимаю в единый миг.

Хлопает входная дверь. Гулко падают кроссовки. Шуршит куртка. Всё происходит так быстро, что Мичиру едва успевает потрепать Хотару по волосам и вернуться в коридор. – Харука, ты дома. Что стряслось? Где ты была? На улице ужасно, ты что, гуляла в такую погоду?

Наверху хлопает дверь. С лестницы доносится топоток лёгких босых ног. – Харука! Харука, постой! Я смотрю на Хотару, методично шинкующую помидоры в теперь ненужный салат. – Давно поняла? – Утром, – негромко отвечает девочка. – За три часа.XV Спальня небольшая. Два окна – слева от двери и напротив, справа от кровати. Вся комната – в тёплых золотистых тонах, контрастирующих с серыми тучами за окном. На неразобранной постели поверх жёлтого покрывала лежит светловолосый парень в мокрых джинсах и сырой рубашке. Когда дверь открывается, он продолжает пялиться в потолок, закинув ногу на ногу. Игнорируя стоящую посреди комнаты нефритовласую девушку. В ответ на вопросы молчит. – Харука, что такое? Что с тобой? Почему ты ушла без предупреждения? На улице холодно, ты можешь простыть. Как ты себя чувствуешь? Пойдём обедать, тебе надо как следует поесть. Пойдём, Харука! В комнате холодно. Вероятно, сказывается отсутствие центрального отопления. И ливень, конечно. – Харука? Что-то случилось? Скажи мне. Харука… Всё холоднее. Как будто ливень проник сквозь щели дома и сейчас затопляет первый этаж. – Харука-тян… Девушка садится на кровать. Осторожно протягивает руку. Ладонь прижимается к животу парня. Никакой реакции. Парень по-прежнему лениво пялится в светлую штукатурку потолка.

Неожиданно берёт ладонь девушки. Подносит к щеке с налипшими светлыми волосами.

Температура в комнате падает, кажется, до нуля. Шлёп! Дрожащая девушка вскакивает. Парень таращится, словно не узнавая. На щеке чуть заметен алый след. – Харука!!!XVI Ну вот. Теперь ты кричишь и обвиняешь меня в чём попало. Я и убийца, и лжец, я и предатель, я и демон в людском теле. Всё сразу и в одном флаконе. Второе воплощение Хаоса, проще говоря. Ты ненавидишь меня. Ты не понимаешь, как таких выродков вообще земля носит. Не иначе, от себя добавлю, у них под ногами должен сотрясаться мир. По твоей логике. Ты кричишь так, что затихает булькающая и ворчащая кухня. Видать, Сецуна боится, что их зальёт разразившимся цунами. Ты кричишь. Тонкие пальцы сжаты в кулаки, лицо искажено, влажные волосы топорщатся. Но не в красоте дело. Во всяком разе, не в ней одной. Я всё равно люблю тебя, Мичиру. Всё, что я сделал – на самом деле только ради тебя. Не ради миссии, спасения мира, выполнения долга. Просто я слишком тебя люблю. И не хочу, чтобы однажды меж нами встала пропасть в виде твоей любви к существу, чьей жизнью ты пожертвовать не смогла бы никогда, и моей любви к тебе. С нашей любовью мы ужились. Но третьему звену в этой системе не бывать.

Теперь ты плачешь. И говоришь, говоришь, говоришь. Явно не осознавая смысла слов. Это истерика. Успокойся, любимая. Пожалуйста. Слезаю с кровати. Сейчас я обниму тебя, и всё станет, как в той единственной настоящей жизни, когда не было ничего, кроме нас и миссии. Успокойся, родная. Ничего же не случилось. Отшатываешься. Тебе противно до меня дотрагиваться. Поэтому я ещё жив. Я, насильник, изувер, мучитель и живодёр. Ты не можешь находиться в одном доме с таким ублюдком. Поэтому немедленно уходишь.

Хлопает дверь. Надо спуститься на кухню. Есть особо не хочется, но ты же не войдёшь в спальню при мне. А тебе надо собрать вещи.