I — XVI (1/2)

Я знаю, что ты знаешь,Что я знаю, что ты знаешь,И ты скрываешь то,

Что я скрываю, что ты скрываешь.(Flёur. ?Улыбки сфинксов?)I Прошло несколько мучительных ударов сердца, прежде чем я поняла, что именно вижу. Не в силах поверить органам зрения, села на кафельный пол ванной. Совершенно не чувствуя холода. И не думая, что сейчас сидеть так крайне вредно. Невозможно. Ошибка, чудовищная ошибка… Я не могу… не может быть! Так неправильно!

Как это возможно?! Нет, нет, отказываюсь верить. Немыслимо. И в наркотическом кошмаре не могло бы произойти, ведь это же… Бред.

Как холодно. Холодом несёт от кафельных стен, пола, от кранов горячей воды. Холодом разит от меня самой. Ну почему именно я, почему?! По какому признаку? О да, я могу быть безжалостным воином, бесстрашным Хранителем Принцессы (и – заодно – мира в Галактике), могу сочетать в себе несочетаемые, противоположные признаки, могу быть множеством разных людей и даже самой собой. Но такое – не для меня. Я не смогу. Да и не хочу, в конце-то концов!!! Не хочу… Ведь правда же, не хочу? Почему? Почему так? Почему?! Милая моя, как холодно. Без тебя ужасно холодно. А теперь… о нет, нет, нет. Ни за что. В дверь ванной стучат. – Харука-папа, – прорывается в холодный кокон весёлый детский голос, – ты тут? Мичиру-мама хотела с тобой поговорить! – Хорошо, Хотару-тян. – Голос самую чуточку более хриплый, чем положено. – Сейчас иду. Вот только приберусь немного.II В раскрытое окно золотистой гостиной влетает приятный ветерок, колышущий зеленоватые, как морские водоросли, волосы девушки, стоящей на табурете у раскрытого окна. В руках у девушки мокрая тряпка и прозрачный синий пульверизатор. Лицо отражается в стекле распахнутых створок. А ещё в стекле виднеется слабое отражение молодого худощавого блондина, стоящего в дверях как раз за спиной девушки. Пахнет теплом и едва-едва начинающейся осенью. Резкий сладковатый запах средства для мытья окон выносится ветром. – О, Харука. – Девушка оборачивается, чуть улыбаясь. – Что ты столько времени делаешь в ванной? – Изучаю состояние кафеля. – Парень прислоняется к косяку. Тёмные глаза прищурены, бледные губы чуть дёрнулись. – По-моему, надо его менять, видеть эту розовую плитку не могу. – А какую можешь? – Она снова улыбается, нефритовая прядка прилипла к губам. Нетерпеливый взмах точёной головки – и недлинные волнистые волосы разметываются по плечам.

– Пожалуй, бирюзовый сойдёт, – медленно произносит парень, не сводя глаз с девушки на табурете. – И зелёный тоже. – Ремонт – дело мужское. – Красавица отворачивается, бездонные глаза цвета морской волны чуть сужаются. Пульверизатор в руке оживает, на оконное стекло выпрыскивается приличная порция. – А стало быть – моё, – резюмирует блондин. – Тебе помочь? – Нет, спасибо. – Улыбка отражается во влажном стекле. Тонкие пальцы направляют тряпку, мокрая поверхность мелодично взвизгивает. – Ты же знаешь, для меня это – отдых. – Ага. – Парень усаживается в золотистое кресло – аккурат позади окна. И девушки. – А для нормальных людей отдых от этих же домашних забот – твоё творчество.

– От которого я больше всего люблю отдыхать таким образом. – Она продолжает протирать окно. Он задумчиво глядит на пока ещё зелёный и цветущий сад снаружи.

Ветром в гостиную заносится щебет неведомых птиц, шум деревьев, детский смех. И далёкий запах моря. – Харука, – неожиданно начинает девушка, не поворачиваясь, – как думаешь, может, пора завести ребёнка? Блондин с секунду размышляет. Хмыкает: – А разве нас кто-то освобождал от... – Никто. Но разве всё не закончилось? Разве девочки не живут самой обычной жизнью? Просто живут? Харука, пожалуйста, вернись с фронта. Вдохни, Тено-сан, вдохни наконец всеми лёгкими... Парень фыркает: – Аж до диафрагмы? Смотри, весь кислород слопаю. По-моему, нам Хотару по самые жезлы хватает. Или ты не считаешь её… – Он вдруг сощуривается, скулы заметно обострились. – Нет-нет, – поспешно отзывается девушка, видимо, заметив отражение в стекле, – Хотару мне как родная… – она запинается, – племянница, что ли. – А мне – как младшая сестрёнка, – без улыбки отзывается парень. – Я другое имела в виду. – Пульверизатор вернулся на подоконник составить компанию старой газете, сухой тряпке и щётке для мытья стёкол. – Я говорю о нашем ребёнке. Твоём или моём. – Ты ещё скажи – Сецуны, – фыркает парень. – Вот уж кто лучше всего подходит на роль роженицы! Стоящая вполоборота девушка прищуривается. – Ты напрасно смеёшься. Я серьёзно.

– Считаешь, Хотару не хватает братика? – Неприкрытая ухмылка. – А нашей второй домохозяйке – мокрых пелёнок? Потому как заниматься им некому – ты гастролируешь, я на соревнованиях.

– Харука, ты не любишь детей? – Брови забывшей о тряпке и окне девушки сходятся у переносицы. – Люблю. Одного-двух. – Молодой человек невозмутимо потягивается. – Кого именно? – Это так важно?

– Именно что важно! Ты никогда ничего не говоришь толком, всё вокруг да около. Харука! – Что, Мичиру? По-твоему, Усаги и Хотару – не дети? Она пытается насупиться, но против воли в уголках губ шевелятся крохотные смешинки: – Харука, ты надо мной смеёшься! – И ничуть. – Парень закидывает ноги на подлокотник кресла как бы в знак того, что тема исчерпана.III По случаю августовской духотищи окно спальни распахнуто настежь. Темнота проникла в каждый угол дома, сквозняк теребит занавески. Лунные блики выхватывают твоё лицо, и воздух играет прядями, словно волны – нитями водорослей. Ты такая красивая, Мичиру. Особенно в лунном свете. Впрочем, в этом свете всякий становится лучше, ведь темнота скрывает изъяны, словно вода заполняя всё. А серебристый свет выхватывает только лучшее. Он не обманчив, нет. Но если Солнце безжалостно высвечивает всё, то Луна милосердна. Она позволяет скрыть то, чего мы стыдимся или опасаемся.

Ты прекрасна. Я не могу тебя потерять. Слишком привык к тому, что ты всегда рядом. Слишком сильно хочу, чтобы так было и впредь.

Осторожно провожу пальцами по твоей щеке. Просто жить. Никогда прежде ты не говорила этого. Никогда, хотя, видит Луна, с того дня, как у нас появилась Хотару, я ждал этих слов. Ждал каждую секунду, как эпилептики ждут приступа. Но ты молчала. До той секунды, когда мне самому появилось, что сказать. Родная, ты не сможешь понять этого, если и я не понимаю. Нет, я не хочу причинять тебе боли. Слишком тебя люблю.

Ты очень сильная, однако такое не вынести даже тебе. Вода сворачивает горы, но этот жар испарит целый океан.

Между нами не должно встать ещё одной преграды. Я этого не допущу. Просто жить... Это безумие поглотит нашу жизнь, как кит заглатывает огромные массы воды. Ночной ветер колышет занавески. Твои волосы пахнут тёплым бризом.IV – Сецуна-мама, а можно мне братика? Темноволосая женщина в голубом переднике улыбается, поливая маслом сковородку: – Хотару-тян, откуда у тебя сёстринские замашки? – Ну, – стоящая в дверях кухни черноволосая девочка важно закладывает руки за спину, – я бы за ним ухаживала, песенки пела, играла, коляску катала… Гранатовые губы женщины дёргаются. – Хотару-тян, – начинает она, – дети, особенно маленькие, много кричат. А спят ещё больше. От них нельзя отходить ни на шаг, следить, воспитывать. Это всё очень непросто. Особенно воспитывать. – Мы бы воспитывали. – Девочка встряхивает короткими волосами. – Я, Харука-папа и Мичиру-мама. – Что, втроём?! – Женщина впервые прямо глядит на девочку. – Э нет, я вам троим ребёнка не доверю. Тем более Харуке. Она в детях понимает меньше, чем Мичиру в готовке. – Почему? – Девочка поднимает брови. – Я бы им помогала. Я же умею, Сецуна-мама! Ты просто объясни, а я всё сделаю! – Знаю, – бурчит женщина. – А откуда, по-твоему, взялся бы братик? – рассеяно спрашивает она, возвращаясь к сковородке. – Это уже к Харуке-папе. И Мичиру-маме, – беззаботно отвечают за спиной.V Сегодня приходила Усаги-тян. Она теперь часто заглядывает. Хотару страшно её любит, я даже ревную иногда. Их обеих. Усаги постоянно с ней возится, что-то рассказывает, попутно поглощая сладости в совершенно немыслимых количествах. Но вообще у нас дома ведёт себя очень тихо. Думаю, если бы у Мамору были родственники, в их присутствии она была бы такой же. Но чего нет, того нет, и хотя с Мамо-тяном она мгновенно становится вежливой и незаметной японской девочкой, я всё равно не понимаю, как он выдерживает. Если уж я давно устала. Правда, сегодня она была совсем смирной. Скорее даже грустной. Смотрела в одну точку, машинально кивая на болтовню Хотару. А обычно слушает раскрыв уши – когда Хотару-тян начинает фантазировать, даже я увлекаюсь. Воображение невероятное. Но нынче вечером голову с оданго наполняли какие-то непонятные мысли. И Мичиру, пока Сецуна запрягала меня точить ножи, успела выведать, в чём дело. Всем известен смысл жизни настоящей японской женщины: семья. Усаги ещё не женщина, но эти типично японские настроения успели пропитать её насквозь. Впрочем, помнится, тогда, на Луне времён Серебряного Тысячелетия, когда до современного homo sapiens (а до японцев – и подавно) дело ещё не дошло, она уже помышляла лишь о том, как станет женой Эндимиона. Не Новой Королевой, не Владычицей Лунного Королевства, а всего-навсего женой. Обычной женщиной, обретшей простое человеческое счастье. А сейчас, хотя всё закончилось больше года назад, единственная её мечта по-прежнему недоступна, как если бы мы всё ещё продолжали воевать. И ведь Мамору никуда не уезжал, весь год провёл с ней. Насколько я понял из того, что удалось вытрясти из Мичиру, Усаги просто устала. Она хочет какой-то определённости. И жизни, самой, самой обычной, простой жизни. А Мамору не говорит о свадьбе, хотя она неуклонно уводит разговор в соответствующие области. Вчера сказал, что она должна для начала сдать экзамены. Значит – ещё восемь месяцев. Хотелось бы знать, это испытание на верность или он действительно ничего не понимает? Надо будет потолковать как-нибудь. Когда наконец утрясу всё, что надо утрясти.

Я погорячилась, сказав, что всё закончилось. Конечно, Хаос изгнан, сильнейший воин Галактики исцелён, певуны (о счастье!) улетели реанимировать родную планету, мы возродились. Тем не менее мелкие стычки то и дело происходят. По временам в городе случаются мелкие происшествия, настолько незаметные, что мы и не узнали бы ничего, если б не Ами. Она регулярно просматривает новости везде, где сможет, и всё необычное немедленно становится достоянием нашего сейлорского синклита. Помогает ей, кто бы мог подумать, Минако, неисправимая теле-маньячка. В основном они отыскивают сообщения о странных тенях, людях, происшествиях типа потери памяти средь бела дня и прочем, что обычно является главной темой псевдонаучно-фантастических телепередач. Добро бы люди пропадали, или, там, объявился особо жестокий маньяк – ну, что-то хоть чуточку серьёзное. Но эти новые противники (если они вообще новые, как выдала недавно Ами) всё как-то по мелочи действуют. Лучшая ученица Японии предполагает, что они не организованы. По её словам, это случайные всплески тёмной энергии людей, преобразующиеся в слабых, но вредных демонов.

Ну что ж, любое действие вызывает противодействие. Пока мы не лишимся сил сенши, будут валиться новые враги. Честно скажу, я не против. К тому же удалось уговорить девчонок по возможности не вмешиваться. В конце концов, последний год школы, надо вообще и обустройством дальнейшей жизни заняться. А у нас одна забота, и та маленькая и незаметная, пока не начнёт пророчествовать. Усаги брыкалась-брыкалась, но в итоге Ами сумела её усмирить.

В общем, девчонки мирно учатся, как самые обыкновенные человеческие существа, а мы развлечения ради раз в месяц общаемся с Ами и узнаём, что где не так. Она всегда успевает раздобыть какую-никакую информацию, так что зачастую остаётся только ехать на место и недолго ждать. Правда, иногда какие-нибудь пакости появляются на пути девушек без предупреждения нашей умницы, но в этих случаях, надо отдать им должное, всё свершается быстро и методично. Может, они и станут настоящими воинами. Со временем.

Но лучше бы всё же никогда.VI Помню, однажды в средней школе всех девочек погнали на какую-то бредовую лекцию. Чего-то о предназначении женщины, о необходимости создания семейного очага, о важности семьи как основной ячейки общества и всё в таком духе. Было бы забавно, если б докладывал не тот пожилой лысоватый господин, заламывавший руки чересчур эффектно и верещавший слишком страстно. К тому же сей фрукт всё время бросал на самых фигуристых учениц такие взоры, что девицы приобретали цвет солнца на отечественном флаге. Правда, пару раз встретившись с моим оценивающим взглядом, господин лектор начал запинаться, а лицо почему-то решило посоревноваться со светофором в цветовой гамме. Тем не менее из путаной и густо приправленной излишними эмоциями речи выловить кое-что удалось. В частности, что необходимых родительских качеств у меня нет. Я нетерпелива, слишком порывиста, мало ценю жизнь и не особо хорошо отношусь к людям, тем более – к посторонним. Тот факт, что я очень люблю Хотару, ничего не меняет. Я не больно-то участвую в воспитательном процессе, роль любящей мамули исполняет Мичиру. Сецуна же больше походит на строгую бабушку. Страж Врат Времени не особенно нежничает с бывшей Мессией – в частности, настаивает на строгом соблюдении режима. Единственный режим, которого придерживаюсь я – регулярные визиты в автосервис и расписание тренировок. Это естественнее и нужнее, чем сон с десяти до семи. Любой ритм жизнедеятельности для меня – страшная нагрузка, даже Мичиру не может призвать мой организм к порядку, а ведь как силилась. Я просто не смогу вырастить детей как следует.

Так что их и не будет.

VII Нырнув в тёплый, уютный дом, вздыхаю. Картинка неутешительная. В прихожей кроссовки, а на вешалке красуется многокарманная спортивная куртка цвета песка. Совершенно сухая.

Чего и следовало ожидать.

Скидываю сырые туфли, влажная сумочка отправляется на тумбочку под вешалкой, зелёный шарфик и плащ, промокший до карманов, пристраиваются рядом с песочной курткой.

На кухне обнаруживается чародействующая у плиты Сецуна. Впрочем, чародейство только началось, в противном случае на запах, источаемый кухней, давно прилетела бы Хотару. Или Усаги. Или Мако, но исключительно ради ознакомления с методами кулинарного соперника. На мой вопрос Мейо отвечает на грани приличия, и приходится поспешно удалиться. Страж Врат Времени – не Юпитер, от кухонных священнодействий её отвлекать небезопасно.

Как и ожидалось, Сецуна слышала, как ты уходила, но не знает о твоём давнем возвращении. Очень давнем, дождь идёт с середины дня. Родная, это второй раз за неделю. Ты что, думала, я не замечу? Ладно Сецуна, за Хотару следить куда сложней, неудивительно, что твои проблемы остаются без внимания. Но уж я-то давно начала кое-что подмечать. Можешь не беспокоиться, я даже догадалась, в чём дело. Вот только… Почему же ты до сих пор молчишь? Раз всё настолько серьёзно? Почему ты считаешь нужным скрывать такие вещи даже от меня? Что такое могло случиться?

Ну хватит. Сейчас всё выяснится.

Ты за дверью. Только я всё не решаюсь нажать на дверную ручку. Не хочу входить. Почему? Я же хочу знать, что происходит. Боюсь ли я? Но чего? Того, что мои подозрения оправдаются? Или что ты меня не поймёшь, а это всегда заканчивается взрывом? Или чего-то другого, худшего, чем я могу придумать? Или... Распни меня Галаксия! В конце концов, я – воин или как?!VIII Ты сидишь на неразобранной постели. Лицом к окну, спиной ко мне. Неподвижная, холодная. Даже не вздрагиваешь, когда я вхожу. Только сейчас, когда ты безмолвно смотришь куда-то мимо окна, я понимаю, как была нужна тебе всё время. Воды всемирного Океана, это давно надо было сделать! Когда подхожу – молчишь. Под моим внимательным, изучающим взглядом – неподвижна. И лишь когда пытаюсь присесть рядом – отодвигаешься. Неагрессивно, без демонстрации. Просто садишься чуть ближе к изголовью. Чуть дальше от меня. И всё – без единого лишнего жеста. Без слов. Почему в комнате так холодно? Окна закрыты. Или я замёрзла под дождём? – Харука. – Ты бледна, спокойна, словно перед финалом гонок. Закаменела, настоящая статуя. Лишь короткие золотистые волосы едва шевелятся, словно по комнате гуляет сквозняк.

По влажным после дождя плечам пробегают мурашки. Ты очень красива. Куда проще смотреть на тебя, чем придумывать, как начать разговор.

– Ты не была на тренировке. – Надо же как-то подступиться. Тёмно-зелёные глаза по-прежнему сверлят неведомую точку золотистой стены.

– С чего ты взяла? – бросаешь ровно. Ну, знаешь ли!.. – В это время ты не дома. Молчишь с секунду. – И что?

– Почему?

– А почему ты спрашиваешь? Подруга, не перегибай палку. Понимаю, тебе нелегко, но и у меня есть пределы терпению.