Часть 15 (1/1)

Я проснулся от головной боли, смутного эха голосов где-то за дверью и нещадной сухости во рту. Я со стоном приподнял голову, обнаружив вместо подушки бескомпромиссно твёрдую поверхность стола. Мне понадобилась где-то минута, чтобы сообразить, что я у себя в кабинете. Вслед за этим осознанием, во всех подробностях меня настигли воспоминания о вчерашнем дне. Это худший день в моей жизни. Самое противное, что это даже не преувеличение. Я, конечно, делал вещи, за которые мне бывало стыдно, но никогда ещё не было такой жгучей ненависти к себе. Я просто ушёл. Я развернулся и ушёл...Из груди сам собой вырвался стон отчаяния, и я провёл рукой по лицу, будто пытаясь оттереться от этих мыслей. На экране всё ещё горели те же самые строчки, и я с раздражением свернул это окно. Сейчас передо мной стоял главный вопрос: а что, собственно, теперь делать? Если я не приду совсем, то сделаю всё ещё хуже. Очень тихий голос разума подсказывал, однако, что в принципе, надо бы к нему больше не ходить вообще. Он будет меня ненавидеть, я со временем свыкнусь с этой мыслью, и можно будет продолжать жить дальше. Так же будет куда проще, верно? Правда этот вариант я сразу отмёл в сторону. Во мне кипело совершенно эгоистичное желание, чтобы он не испытывал ко мне ненависти. Мне придётся как-то оправдаться перед ним. Не знаю как. Я бы себя не простил. В дверь раздался до ужаса противный стук. Такой громкий, будто кто-то постучал молотом прямо по мозгам. Чёртово похмелье, что б его! Я, кряхтя, поднялся и медленно подошёл к двери, без энтузиазма открывая замок. Какого хрена Ньюстед с утра пораньше припёрся?Я чуть было не отшатнулся, когда встретился нос к носу с Эллефсоном.— Здравствуй, Джеймс... — неуверенно начал он, казалось, что он с каждой секундой всё больше сомневался в том, что прийти сюда было верным решением.— Эллефсон? — хрипло переспросил я, проигнорировав его приветствие. Я отстранённо заметил, как шевельнулись крылья его носа, когда я дыхнул на него перегаром. — Ты что, бессмертный? Как тебе пришло в голову прийти ко мне? — Не злись, пожалуйста, я просто хочу поговорить, — очень серьёзно и спокойно попросил он.— А я не хочу. Неудачное ты выбрал для этого время, чувак. Особенно если учесть, что у меня кулаки чешутся врезать каждому из вас по морде, — глаза всё ещё слипались ото сна, и у меня был крайне хмурый вид.— Дашь зайти, или так и будем у порога общаться? Меня чуть удивила его настойчивость. Я пожал плечами и открыл дверь шире, пропуская его. Пусть заходит. Что теперь толку махать кулаками, когда это нужно было делать вчера?— Ну? — я скрестил руки на груди и без интересна уставился на него, прижавшись спиной к шкафу.Эллефсон быстро огляделся вокруг. Судя по всему, он ещё ни разу не был ни в Сером Крыле, ни тем более в моём кабинете. Тем временем, его присутствие всё больше выводило меня из себя. Особенно когда его взгляд скользнул по почти пустой бутылке виски на столе. Осуждает меня, ну и хер с ним! Кто он такой? — Можешь сесть в моё кресло. У меня не так много времени, так что переходи к делу и проваливай, — рыкнул я.— Я проигнорирую твою грубость, потому что понимаю её причины, но как раз об этом я и пришёл поговорить... — удивительно, как ему удавалось сдерживать себя в руках. Наверно такие и должны работать в Департаменте исследований. Поняв, что возражений от меня не последует он продолжил. — Я... заметил тебя вчера... ну, в коридоре у лаборатории.— Дальше что? — мои кулаки сжались против воли. Вот сейчас он подожжёт фитиль этими фразами, и я взорвусь очень скоро.— Джеймс, не воспринимай меня как врага. Я знаю, что у вас недопонимание с Дэвидом, — я фыркнул на слове "недопонимание". — Но с тобой мы никогда не ругались, я уважаю тебя как специалиста и... и как человека.— Спасибо за комплимент, это всё?— Я хочу пояснить кое-что о нашей работе и о вчерашнем исследовании в принципе, — он снова раздражающе разумно проигнорировал колкость.— Только давай будем честнее и не будем называть пытки приличным словом "исследование", — холодно предложил я.— Я знаю, как некрасиво это выглядело, но...— Некрасиво? Некрасиво?! — у меня слов не находилось. — Это было ужасно! У нас даже преступников не заставляют переживать то, что вчера с ним делали! Мы же живём во Вторую эпоху! Толерантность и гуманность зашкаливают настолько, что правительство всех стран отказалось от смертных казней и добилось того, что из законченных маньяков, при помощи разных технологий, удаётся слепить более-менее нормальных людей! Почему в таком правильном мире есть наш грёбанный научный центр, где до сих пор происходят такие вещи?!— Я понимаю о чём ты, но... тут всё сложнее... — Дэвид примирительно поднял руку, прерывая злобный поток, который рвался из меня. — Вообще, мы обычно таким не занимаемся. Мне, в моей практике, вообще приходится впервые сталкиваться с изучением настолько разумного существа.— Он человек, Эллефсон, он не просто какое-то существо, — чуть тише добавил я.— Как угодно. Дело не в этом. Ты же понимаешь, что он не просто человек... мы уже нашли в нём такие свойства, которые приведут нас к великим открытиям. Вероятно мы сможем помогать сотням, тысячам людей. — Я всё это уже слышал.— Мне жаль, что ты застал нас именно в тот момент, — почти сочувственно проговорил парень. — Вчера был самый сложный этап исследований. Мы к нему долго готовились, поэтому и оставили, можно сказать, напоследок. Для тебя это выглядит так, будто мы команда садистов...— А вы нет?— Господи, Хэтфилд, ты правда думаешь, что нам это нравится? Ты бы видел, как вчера мы почти всем составом торчали в курилке, когда закончили. У нас даже есть особая комната психологической разгрузки, потому что это очень тяжело.— Бедняжки, — горько ухмыльнулся я.— Нам нужно было исследовать не только саму реакцию рисунка на болевые ощущения, нам надо было определить болевой порог и то, как это влияет на состав той самой жидкости, на его жизненные показатели и прочие составляющие, без которых невозможно двигаться дальше. Все наши действия чем-то обусловлены, Джеймс. Особенно такие действия. — Но... но почему надо было именно так? Господи, ты сам представь себя на его месте? Или кого-то из своих друзей... это... это жутко и ненормально! — я никак не мог взять в толк, почему он не хочет признавать очевидные вещи.— Мы очень долго решали какой способ выбрать. Остановились на прямом воздействии на нервные пучки при помощи импульсов, сходных с эффектом электрического тока. Новейшая аппаратура позволяет свести к минимуму все риски повреждений. Таким образом мы избегаем любого травмирования - наружного или внутреннего. Вся процедура длилась не более двадцати минут, ты пришёл уже к концу. Мы постепенно добавляли силу импульсов, чтобы поэтапно отслеживать реакцию организма. — Я всё ещё не понимаю, в каком месте я должен обрадоваться, — мне было противно и неприятно слушать все эти подробности. Так же мерзко, как смотреть как кому-нибудь ампутируют ногу. Сейчас мне казалось, что у меня у самого болят все нервные пучки, что бы это ни было.— Я согласен, ничего радостного или приятного в этом нет. Просто я пытаюсь тебе объяснить, что всё было не так ужасно, как могло показаться. Основная проблема была в том, что мы не могли объяснить ему свои действия, не могли сказать, что будем делать и как. Поверь, если бы мы смогли общаться, наш специалист, скорее всего это был бы я, пришёл бы к нему перед процедурой, сообщил, что и как будет проводиться. Но у нас нет такой возможности. Мы доставили его в лабораторию, и он уже начал проявлять беспокойство. Пришлось зафиксировать его в кресле, как раз чтобы не было необходимости применять силу и как-либо навредить ему. У меня сердце сжималось, когда я молча выслушивал всё это. Как бы мне не хотелось, но я понимал, о чём говорит Эллефсон. Отчасти в этом была и моя вина. Если бы я поторопился с программой, то с ним правда можно было бы хотя бы объясниться. У меня даже весь туман из головы выветрился, когда от рассказа Дэвида по коже поползли мурашки.— Конечно же для него наши действия оставались непонятными и враждебными. Отчасти поэтому ты наблюдал такую реакцию...— Не ври мне, Эллефсон, — я поднял на него каменный взгляд. — Я наблюдал такую реакцию, потому что вы делали ему больно. Для этого не надо быть семи пядей во лбу.— Нет, ты прав, конечно, но тут всё вместе повлияло. К тому же оказалось, что у него довольно чувствительные нервные окончания и болевой порог куда ниже среднего. Это ещё одно отличие от обычного человека, наряду с внешними признаками типа отсутствия волосяного покрова, за исключением головы, бровей и ресниц. Тоже указывает на уязвимость вида...— Прекрати. Пожалуйста, прекрати, — я перебил его. Мозг отказывался воспринимать весь этот поток информации, который ввергал меня в ещё большую депрессию. Но всё-таки я не удержался и задал вопрос, на который боялся услышать ответ. — Когда... когда он увидел меня...— Да, он звал тебя, но прошу, не принимай это так близко к сердцу. Пожалуй, нам всем вчера было не по себе наблюдать эту сцену... Отчасти поэтому я здесь сегодня. — О чём ты? Как иначе я должен это воспринимать? — я неверяще покачал головой.— Знаешь, это как если привести к врачу ребёнка и оставить родителя в кабинете. Ребёнок начинает капризничать в сто раз хуже, ища поддержки у родителя, потому что врач выступает в качестве обидчика. Ребёнок не может отличить в данном случае пользу от вреда. Для него важен сам факт дискомфорта.— Что... что было потом? — я всё ещё смотрел под ноги, обняв себя руками. — Как только ты ушёл, он затих, об этом я тебе и говорю, — чуть грустно улыбнулся парень. Сейчас он тошнотворно излучал доброту. Даже сидя рядом с бутылкой виски и бардаком. Может утренний свет, игравший в его медовых волосах, добавлял ему этой мягкости, не знаю... — Он не поэтому затих, Эллефсон, — еле слышно заметил я. — О, не переживай, с ним всё в порядке. Почти сразу после этого мы дали ему успокоительное и снотворное. Даже обезболивающее не требуется, потому что процесс был совершенно не травматичный. Так что единственные последствия - вялость и сонливость. Скоро он полностью придёт в норму.Он мне столько всего наговорил, что если бы мозг мог блевать, его бы стошнило. Думать было больно, чувствовать и того хуже. Тяжесть в груди, угнездившаяся там ещё вчера, не желала отпускать. Кое-какие моменты для меня прояснились, конечно, но легче от этого не стало. Ну, положим, эти ребята не изверги, но... по отношению к Узор.... к Ларсу это ничего не меняет.— Зачем ты пришёл и рассказал мне всё это? — я впервые за долгое время поднял на него уставший взгляд.— Все заметили, что он запал тебе в душу... кто-то находит это забавным, кому-то пофиг... Меня это восхищает, потому что ты человек с большой буквы, Джеймс. Я видел вчера твоё лицо и за тебя я бы беспокоился куда больше, чем за Образец. Мне не хотелось бы, чтобы ты нас ненавидел за нашу работу. Мы делаем то, что должны, а не то, что нам хотелось бы. К сожалению. — Я тебя понял. Я всё ещё не разделяю твоих взглядов, но я понял, что ты хотел мне сказать, — наконец согласился я. — А теперь, если позволишь...— Да-да! — парень заметил, что я хочу остаться один и поспешил к выходу. Уже у самой двери он на мгновение задержался. — Поверь, я очень надеюсь, что нам никогда не придётся делать ничего подобного. — Да. Я тоже.Лишь когда дверь захлопнулась, я плюхнулся обратно в своё кресло, страдальчески вздохнув. Я смотрел в потолок, белый и совершенно ровный, чуть отражавший контуры деревьев за окном, и думал о том, как пересилить себя, как подойти и попросить прощения. Если это делать, то делать нужно прямо сейчас, а значит я уже не успею поработать над программой, чтобы она могла перевести мне фразы на его язык. Это будет даже не перевод, а модуляция звуков... типа того. Как бы там ни было, пока я пытался мало-мальски привести себя в порядок, почти засунув лицо под струю холодной воды, в голове эхом проносились обрывки разговора с Эллефсоном. Он ничего не знает. Ларс не успокоился, когда я ушёл. Он сдался... Я единственный давал ему надежду, он рассчитывал на меня, а я его подвёл. Вот с чем связана его реакция. Такому сухарю, как Дэвид этого не понять. И вообще, что он мне там понаговорил? Пытался убедить меня, что всё было не так ужасно, и сам же сказал, что у него низкий болевой порог, что парень перепугался и его пришлось "зафиксировать", а они всего-то смотрели как и насколько ему будет плохо? Грёбанные научные извращенцы. Я решил, что больше нельзя оставаться трусом, надо пойти и попытаться вернуть его расположение...***Я касался кода на двери дважды... никак не мог заставить себя набрать его. Ведь с той самой секунды как я зайду в A-125, дороги назад уже не будет. Придётся встретиться лицом к лицу с последствиями своего худшего поступка. Я волновался так, что у меня язык прилипал к нёбу. Но потом мысленно себя отругал и, затаив дыхание, вошёл в палату.Внутри было тихо и как всегда слишком светло. Я сразу приметил его неподвижную фигуру на кровати. Правда едва дверь за мной с шумом закрылась, как он тут же подпрыгнул и резко развернулся в сторону двери, будто ожидая, что сейчас на него набросится тигр. Мы оба замерли, встретившись глазами. Его испуганное выражение лица сменилось ошеломлённым, будто он и вовсе ожидал увидеть там кого угодно, только не меня. А у меня просто пропал дар речи. Я вдруг понял, что все мои запасные планы действий мгновенно рухнули и забылись. Я остался безоружен под пристальным взглядом зелёных глаз. А в них уже зарождалась жгучая обида, они стекленели с каждой секундой, наполняясь вибрирующей пеленой слёз. Никто и никогда в жизни не награждал меня таким укоряющих взглядом. Хотелось расплавиться и залиться в какую-нибудь щель в полу, если такие здесь имелись. Пришлось попробовать откашляться и начать хоть как-нибудь.— Ларс...Это подействовало на него как сигнал к атаке.— Kom ud herfra, — каменным голосом произнёс он, натянутый словно струна. Он даже отвернулся.— Ларс, я...— Forsvind ud herfra! — звенящим от гнева голосом прокричал он. Его голос звучал оглушающе, словно щелчок кнута.— Прости, пожалуйста, прошу... дай мне шанс... — я сделал несколько шагов навстречу, что оказалось неверным решением. Ни моя интонация, ни умоляющий взгляд не производили на него никакого впечатления. — Jeg sagde komme ud, du hyklerisk lort!Даже если бы он не указывал на дверь, я бы и так додумался, что он хочет, чтобы я убрался оттуда. Я бы тоже хотел на его месте. Но я остался. Теперь я не мог просто уйти оттуда. Не снова.— Не прогоняй меня, пожалуйста... — виновато сказал я, понимая, как глупо звучат мои слова. Наверно даже к лучшему, что он не понимает их смысл.Я никак не ожидал, что он выберется из кровати и буквально набросится на меня. Я никогда не видел его в такой ярости. Даже в тот раз, когда зашёл к нему в куб с бумажкой с примерами. Он со всей силы пихнул меня в грудь, заставив пошатнуться в направлении двери. Наверно это ненависть придала ему сил, потому что я не замечал той самой вялости, про которую говорил Эллефсон. Его хрупкость была почти обманчивой: он с силой впечатывал ладони в мою грудь, так что я невольно отступал на шаг.— Jeg stolede dig! Jeg troede, du bekymrer sig om mig! Og du er bare en af dem!Теперь у него из глаз по щекам катились слёзы, как будто где-то внутри него рухнула плотина, и он был не в силах совладать с собой. Я больше не мог наблюдать за этим просто так. Я обнял его и попытался притянуть к себе. Из-за чего он стал сопротивляться только сильнее, продолжая кричать что-то, ощутимо колотить меня по груди и плечам. Он плакал и кричал так отчаянно, что это уже переросло в настоящую истерику. У него просто сорвало всё, на чём он держался всё это время. И виной тому был я.— Jeg hader dig! Jeg hader dig mere end dem!!!Я пытался успокоить его, пытался вставить слово, но это было бесполезно. Поэтому я сделал то, что должно подействовать безотказно - я затащил его в душевую. Он сопротивлялся, кричал, пытался ударить меня, но я куда выше и куда сильнее, а у него силы были явно на исходе. Так что мне не составило большого труда затащить нас обоих под душ и врубить холодную воду. Он взвизгнул и попытался вырваться, но я каменной хваткой удерживал его на месте. Теперь эта ледяная вода пропитала и мою одежду, заставляя отчётливо почувствовать его разгорячённое тело, прижимавшееся к моему, ткань между нами будто перестала существовать. А его рисунок с огненного поменялся на густо-фиолетовый. Он перестал дергаться и поднял на меня ясный взгляд изумрудных глаз. Глядя в них мне казалось, что любые слова будут лишними, он мог общаться со мной одним лишь взглядом. Волосы намокли и прилипли ко лбу, щекам и шее, он смотрел на меня снизу вверх, и я видел как слёзы смешиваются с водой. Я не знаю, что мной двигало в тот момент, я просто забыл обо всём. Когда я склонился и почти впился в его губы, прижав его к стене, он вскрикнул от неожиданности и даже начал сопротивляться, но я не отпускал. Раз я не мог сказать ему, я хотел дать почувствовать... Не знаю почему именно так, не знаю, что вообще перемкнуло в моей голове, когда я решил поцеловать его. Наверно я тоже сошёл с ума, но вскоре он перестал пытаться отбиться от меня. Целовать его было так правильно, так необходимо и так хорошо, что я застонал от нежелания прекращать это мгновение. Мягкость его губ, запах его тела, неповторимые изгибы... господи, после такого можно смело умереть и сказать,что жизнь прожита не зря. Вот что мне было нужно, вот чего мне не хватало.Я почувствовал, как он дрожит, и потянулся, чтобы выключить воду, не отстраняясь от него. Я прекратил поцелуй и прижался лбом к его лбу, взяв его лицо в ладони. Он прикрыл глаза, и из-под ресниц всё ещё струились слёзы. Я нежно провёл большими пальцами по щекам, стирая их следы. Я всё произносил его имя... вкладывал в него весь тот смысл, который не мог передать другими словами. В конце концов, он сдался и упёрся лбом в моё плечо, будто окончательно сдавшись. Про себя я возблагодарил все высшие силы, если только они есть, за то, что мне удалось хоть немного пробиться к нему. Я не глядя взял огромное белое полотенце и закутал его в него. Он позволил это сделать, всё ещё прижимаясь к моей груди. Я вывел нас обоих из душа и посадил его на кровать, растирая покрытое мурашками тело другим махровым полотенцем. Я делал всё быстро, будто боясь, что он передумает и снова захочет прогнать меня. Я даже смог переодеть его в сухое, а потом закутал в одеяло и сел рядом, снова прислонив к себе. Он прильнул словно кукла, у которой закончился завод. Я гладил его по спине и волосам, нашёптывая что-то на ухо, успокаивая нас обоих. Не думаю, что он меня простил. Но главное, что и не прогонял. Я больше не совершу таких ошибок. Я больше никогда не позволю ему сомневаться, что он для меня очень и очень важен.