Часть 9 (1/1)

Боже, какое все-таки благо, что санузел есть прямо в домике – никуда не нужно брести по сугробам. Да Новак и не смог бы – заблевал бы парк и гостиную Большого дома, пока добрался бы хоть куда-то.Что ж так хреново-то? Вроде, алкоголь был дорогой, качественный – Дик Роман не будет пить, что попало! А голова теперь, как колокол. Набат, блин! В который звонят, не переставая.Константин сидел на полу, обнимая унитаз нежно, словно старого друга. Желудок выворачивало наизнанку.Вот, придурок! Может, все же закусывать надо было? Роман что-то ел, а Новак тупил по-черному. Все думал, ну, вот стаканчик еще, и спать! Ну, ладно, еще этот... Или еще один…Идиот! А теперь в голове вертолеты, а во рту – канализация! Городские стоки и крысятник в нагрузку!Встал, опираясь о бачок, включил воду, прополоскал рот – гадость какая! Кажется, он не блевал так со студенческих лет! Вот, нахрена он так вчера нажрался?Надо отлить – может, полегчает? Только постараться не упасть. Опустил расфокусированный взгляд вниз...А… а ЭТО что?! БЛЯДЬ-ТВОЮ-МАТЬ-НЕХАЙ! Новак зашипел – крайняя плоть подпухла и засаднила нестерпимо от соленой мочи, к уздечке вообще нельзя прикоснуться, а на стволе… КРОВЬ?Какого ху…И тут он вспомнил! Ему снился Дин. И запах корицы – странный такой, слишком реальный, от рук Дина и от волос. И Дин что-то пытался говорить про смазку и… И Новак, кажется, трахнул Дженсена. Еб твою мать!!! КАК. ЭТО. МОГЛО. ПРОИЗОЙТИ?!Черт, это все его хваленое воображение! Буйное. Увлекся мечтой, бегал всю ночь за призраком, ловил тень на песке. А поймал реального человека – живого, настоящего, теплого. В объятиях его держал, целовал, ласкал. Таранил своей морковкой с остервенением маньяка. Не привидевшегося, реального – которому больно и страшно! У которого самого есть душа, теперь разорванная им в клочья. Душа, в которую наплевали! Накончали в которую, не спрашивая, хочет ли он! Вообще ни о чем не спрашивая! Просто попользовали, как пользуются кофеваркой или, вон, унитазом. Дженсен, Дженс, мальчик, прости! Если сможешь… И Дин – прости. Константин как будто замызгал и его светлый образ тоже. Сам, своими грязными лапами!О, Господи, как же это случилось с ним? Это наваждение какое-то! Вот тебе и ангел, блин! Не поступают так ангелы! В него словно демон вселился, застилая глаза и затуманивая разум!Да и ситуация до боли знакомая, а? Как дежавю, только наоборот! Может, это испытание такое? Может, это Господь, в которого Константин верил с трудом, испытывал его? Взял, да и поставил на место Дина и Сэма, как это сделал сам Константин с полгодика назад? Помните, да? Подложил братьев, пьяных, потерянных, исстрадавшихся, до умопомрачения влюбленных друг в друга, в одну постель. А теперь – НА, Константин, отведай-ка собственной каши! Наглец, дерзнувший по разумению своему вершить судьбы людей! Жалкий, самоуверенный человечишка, возомнивший себя Богом!Вот только результат-то совсем иной! Тогда у Новака получилось – Дин и Сэм теперь вместе, и, дай Бог, еще на ближайшие лет пятьдесят останутся. У них скоро родится ребенок. Они вполне счастливы.А вот сам Новак… Проснулся один в холодной постели, с дурной головой и тяжелейшим похмельем. Унитаз обрыгал. Обидел мальчишку…Стоп! Кого он дурит? ?Обидел? – это так сейчас называется?Он ИЗНАСИЛОВАЛ мальчика, почти ребенка. Дженсену двадцать всего, а ему тридцать восемь почти, бугаю здоровому! А Константин выебал его, бухой, ночью, трахнул насильно. Кажется, Дженс даже хотел выскользнуть, сопротивлялся, а иначе с чего же Кас уговаривал его не уходить? Не пускал, рыдая, как пьяная белуга, в плечо. Дженс ему про смазку что-то пытался сказать, а Новак отмахнулся. Но Дженсен – не омега, он – мальчик. Человеческий. У него нет влагалища – тупо нет! Но Константин ему все равно вставил – куда смог. А в анусе нет смазки – мальчику было чертовски больно! Но Новак – молодец, справился! Все равно его трахнул – как было, без лубриканта и подготовки, просто взял и отодрал, как шлюху! Потому, что захотелось. Потому что причудилось черт знает что! Какой позор!А Новак еще и думал, что Дженсен (то есть, Дин) стонет и кричит от удовольствия – так ему казалось в хмельном бреду. А мальчик от боли кричал. От того, что Кас его порвал! Вон сколько крови на члене и… и на простыне тоже! Черт подери! А чуть позже вроде легче стало, влажнее, Кас думал, от смазки. А это не смазка была – конечно, по крови-то легче скользить, чем по сухому! Пьяная скотина!Константин Новак – насильник! Привыкнуть к этой мысли оказалось невозможно. Кас никогда не сделал бы этого с Дженсеном, никогда не сделал бы этого с Дином.Но он сделал. Константин Новак изнасиловал РЕБЕНКА. Представляя бывшего возлюбленного. Но это уже не любовь получается, а одержимость какая-то! Навязчивая идея! Нездоровая зацикленность! Мономания*!Докатился, мать вашу! Как? Когда успел? Как это могло с ним произойти? Хотел взлететь, выбраться из ямы, собрать свою душу по кусочкам. А, вместо этого – упал в самый мрак, в самую глубину, и разбил свою душу окончательно! Погубил ее НАВСЕГДА. Потому что нет такому оправдания – не оправдаешь насилие больными фантазиями. Ему почудилось? Увлекся мечтой? Сам дал победить себя своим же демонам? Так кто в этом виноват? Ответы в самих же вопросах! Он сам – больше никто. А пострадало ни в чем не повинное дитя. Нет такому прощения! Не простит его Дженсен. Вроде только-только мальчишка начал оттаивать, доверять, открываться. А тут вдруг – такое! Никогда не простит!Да что ж это он все о себе?! Что ж он эгоист-то такой? А как же Дженсен? Каково ЕМУ? Он наверняка раздавлен, растоптан, унижен! Возможно даже… в больнице. Крови многовато, разрывы точно есть. Тут и душу латать надо, и тело. Помочь, утешить, прощения попросить, хотя это и невозможно. Нет таких слов, чтобы вымолить прощение за ТАКОЕ!Надо срочно найти Дженсена, где бы он ни был. В больницу мчаться, если он там! Помочь всем, что в его силах. Повиниться. И молить о прощении! Да, Господи, он ноги ему готов целовать, если Дженс позволит! Бедный Дженсен, что ему довелось пережить в эту ночь! Бедный мальчик…Новак поспешно одевался, путаясь в рукавах и не обращая внимания на все еще тяжелую голову и гадкий привкус во рту. Плевать на себя! Главное сейчас – Дженсен.(Примерно в это же время, в спальне Дика Романа)Если хозяин просил Дженса раздеться сразу, значит, будет трахать, значит, он его хочет – без вариантов. Мальчик подчинился – брючки легли на кресло рядом с толстовкой. Утром Дик часто просил не включать свет, чтобы массаж прошел в полутьме и почти в полудреме, поэтому Роман не видел, насколько сильно парень побледнел. Дженсен присел на постели на пятки, массировал опухшие ноги. Не очень приятная для хозяина, кстати, процедура, просто Роман привык к ней с детства, как к чему-то неотвратимому, и научился ее спокойно терпеть. А еще Дик твердо знал, что если избежать ее, порой болезненную, когда суставы особенно сильно наливались за ночь, то потом будет еще хуже – он, скорее всего, вообще не сможет подняться, даже в туалет, и массировать все равно придется, но уже со слезами и зубным скрежетом. Лучше потерпеть сразу, еще не проснувшись толком, прикрыв глаза и отвлекая себя мыслями, образами, составлением плана на день. Да просто таблицей умножения, блин, если башка не придумала ничего получше!Отвлечься и постараться расслабиться, вдыхая эфирные масла. Запах корицы Роману очень нравился! Мама всегда пекла ему по выходным булочки с корицей, поэтому этот запах ассоциировался у него с безопасностью, с домом. К тому же, добавленное в массажное масло вместе с другими компонентами, оно неплохо снимало зуд и боль в суставах*.Пахнет приятно, и это расслабляет и отвлекает. И трогать Дженсена приятно – когда заняты руки, в голове остается меньше места для мыслей о больных ногах. Особенно, голого Дженсена – у него такая ровная кожа, она так плавно обтягивает мышцы, в частности, на попке, когда он присаживается на корточки рядом. Такой округлый крепенький задок из двух белых половинок – прелесть! Невозможно не трогать – это так возбуждает! И Дженсен тоже пахнет корицей – Роман иногда натирал его почти всего, с головы до ног. Смачивал ладони в том же масле, которым Дженс приводил в божеский вид его многострадальные ноги, скользил по коже – по шее, за ушами, чтобы потом целовать там. По плечам, по спине и груди, по бедрам, по желобку промежности, дальше – по начинающему подниматься члену. Проводил по нему туда-сюда, гладил, хорошенько натирал уздечку. Или охватывал ладонью и начинал надрачивать, чтобы член поднялся и выделил капельку предъэякулянта. Это означало, что Дженсену тоже приятно, что ему нравится и уже хочется. Хочется его – Дика Романа. Хочется почувствовать его внутри, в себе. Жаждет, чтобы его нанизали, чтобы поставили раком и выебали. Или перевернули на спину, вздернули повыше его бедра и вдули по самые шары! И даже если это не так, Дику приятно было так думать.Роман млел, закрыв глаза. Мозг уже настраивался на удовольствие, почти забывая про боль там, внизу, где мальчик растирает его синюшные голени и опухшие стопы, гонит из них застоявшуюся лимфу вверх, к коленям и бедрам, где сосуды получше и лишняя жидкость выведется сама, без посторонней помощи. О боли сейчас не думается, только о предстоящей радости. Какие же у него ягодицы! Сказочные! Уж скольких пацанов Дик отпердолил в жопу за свою жизнь! Стольким слугам вставлял – и своим, и чужим! Стольких проституток перепробовал – обоего пола, разных возрастов и рас, и купленных, и тех, что работали на него. Но нет больше ни у кого такой задницы! Только у Эклза! Так хотелось вдуть ему уже сейчас, незамедлительно! Развернуть задом и натянуть на свой болт. И пусть себе продолжает мучить его проклятые культяпки, сидя на нем сверху, а Дик в это же время будет начинять его прямую кишку своей спермой, убирая утренний застой и из других органов тоже! Но нельзя, Роман знал – Дженсену так будет неудобно работать. А потом самому Дику и страдать от такого ребяческого нетерпения. Еще день не закончится, как он снова отечет, и массаж придется делать по второму кругу. Уж лучше разок потерпеть, но сделать, как положено. А выебать паренька он и так успеет – Дженсен его личный раб, куда он денется!Но как хорош! И не только с тыла. А рот у него какой! Если бы был конкурс на лучший минетный рот, Эклз уничтожил бы всех конкурентов! И по красоте, и по умению! Не было бы равных! Такой ротик – Роману иногда одного минета оказывалось достаточно! Глубоко умеет брать, в самое горло можно спустить. Язык подвижный, мощный, горячий. Если Роман, бывало, чувствовал себя по утрам совсем недобро, Дженсен бережно заканчивал ему массаж, догадывался, что его очко сегодня не тронут, сам возбуждал полусонного хозяина языком или руками, сам насаживался ртом на член. Отсасывал, как надо! Забирал в горло, чувствовал, когда надо ускориться, когда зажать губами головку, когда задержать. Глотал все – Дик только ладонь клал парню на кадык – ему нравилось ощущать, как он старательно глотает, как ему нравится его, Дика, сперма. Роман даже не сомневался, что Дженс балдеет от его вкуса! До капли всегда подчищает, и из уретры все высасывает. Так все делает на совесть и аккуратно, что можно даже не просыпаться и не подмываться – полежать еще. Дела, если честно, всегда могут подождать! Зато, когда Дик просыпался после такого минета через некоторое время, он чувствовал себя бодрым – ноги почти не болели, отечность уменьшалась, ножкам тепло. Стояк не беспокоит – за его отсутствием, и в паху не липко – чисто все. Можно спокойно пить кофе и начинать вершить великие дела.Но, если были силы, приятнее все же вставить в зад, выебать хорошо, и кончить туда же, а член Дженсен потом и так оближет – такое в этом доме правило. Роман терпеть не мог сперму, размазанную по простыням или по полотенцам. Фу, гадость! Поэтому и Эклзу кончать в своей постели не разрешал – пусть потом справится, не здесь, и как-нибудь сам. Подрочит или трахнет Джо – Роману похуй! А вот липкого в постели не потерпит, поэтому Дженсен все оближет тщательно, до капли. Отсосет последние порции из канала и проглотит и их. Будет лизать и сосать, повыше оттопырив зад с розовой дырочкой, в которую только что кончил его господин, чтобы сперма не вытекла. А если засомневается, то, чуть изогнувшись в пояснице, зажмет анус пальцами – он всегда так делает. А потом – в ванную, подмыться. И, если Роман захочет, второй заход. Не жизнь – сказка! И сказочный Дженсен! Чудо, как хорош!Дженсен скоро закончит – уже оглаживает ладонями колени. Дик мял его белый зад. Подергал немного пенис, чтобы тот не расслаблялся. Поперекатывал в пальцах нежные яички. Снова нанес на руки масло с запахом корицы – свое любимое. Массировал парню анальные складочки – небольшая аккуратная звездочка. Еще и этим Дженсен хорош – мышцы сильные, сколько его не раздалбывай, в следующий раз снова, как новенький – узенький, горячий. Всунул палец в дырку. Дженсен выгнулся, задержал дыхание. Уже приятно, что ли? Обычно на этом этапе Дженс на пальцы Дика в своем заду вообще не реагирует. Вытянул и вставил сразу два, ввел – насколько получилось глубоко. Дженс вдохнул со свистом, напрягся.- Что такое? – нахмурился Дик – на пальцах кровь, темная, как запекшаяся: – Больно?Дженсен, через паузу: - Немного, – отпираться бесполезно, Роман за вранье тоже наказывает, и сильнее даже, чем за сам проступок.- Так Коллинз все-таки тебя выебал?- Да, господин Роман.- Без подготовки?- Да, господин…- И почему я не удивлен, что ты был не готов!- Я думал… – Дженсен осекся, прикусил губу, бездумно водил ладонями по коленям Дика, не поднимая глаз.Роман ответил за него, вытирая измазанные пальцы о светлые волоски на бедре мальчика:- Ты думал, что если он до этого тебя не трогал, то больше и не тронет. А он взял – и вставил, так?- Так, господин Дик. Я с вечера растягивался, но господин Коллинз пришел поздно и…- Мне похуй твои отговорки – ты знаешь! – перебил Дик: – Подай мне скотч и повязку. И нечего на меня пялиться, как на монстра! Я не левиафан и людей не ем! Сам виноват! Бледный Дженсен не двигался – глаза подернулись влагой:- Господин Роман… Простите, я совершил оплошность и…- Твоя работа – удовлетворять своих господ и их гостей. Не так уж много от тебя требуется! А моя работа – превращать твою маленькую оплошность – в важный урок! Давай, не тяни время!- Господин Роман, пожалуйста… Можно я ртом или руками? Роман резко наклонился, размахнулся и ударил Дженсена по лицу! Голова дернулась в сторону от неожиданности. Пощечина прозвучала громко, розовая пятерня расплывалась по щеке.- Командую здесь я! И я трахну тебя так, как посчитаю нужным! Ты достал уже, Эклз! Неси мне еще и ремень… И закрой рот, пока я его не залепил! Попробуй только пикнуть! Я буду драть тебя так, как захочу, и столько, сколько захочу! А не нравится – отсоси у себя сам! Тупой раб! А нет, то пойдешь к охране – заменишь Виктора. Пусть они тебя выебут – и в руки, и в рот, и в твое разорванное очко!.. Что, нет? Тогда давай, ложись, пока я не передумал!Дженсен лег животом вниз. Еще смог молчать, кусая угол одеяла, когда Дик хлестал его ремнем по ягодицам. Но не смог сдержать крика, когда Роман обхватил его за бедра, подтянул рывком вверх, поставив раком, вставил ему в отверстие хрен, и, грубо натянув, вошел сразу – на полную длину…Дженсена нигде не было. Наконец, Новаку ничего не оставалось, как пойти к Эллен, умирая от стыда и с ума сходя от неизвестности.- Доброе утро, Эллен. А Дженсен… на территории?- Где же ему еще быть, – пожала плечами женщина, не отрываясь от своих кастрюль-сковородок.- Не… не в больнице?Эллен вздохнула, повернула к художнику гневное лицо:- Интересно, с чего это он должен быть в больнице? – смотрела с укором на внезапно онемевшего мужчину, покрасневшего, как гимназистка. Наконец, скомандовала мрачно: – Сядь!Новак присел. Готов был сквозь землю провалиться!- Пей! – протянула чашку с дымящимся пойлом.- Гадость какая! – поморщился Новак, отхлебнув.- Гадость – то, что ты сделал! То, что вы все делаете с этими мальчиками и девочками! С Дженсеном! А это не гадость – это тебя из похмелья выведет!- Я не хотел, – пытался оправдаться Константин, – я.. Рассказывал сбивчиво, только про Дина не сказал – не объяснить это нормальному человеку – в ?дурку? сдадут! Эллен выслушала, строго буравя своими карими глазами, глядела, как на ничтожество. Подытожила:- Вот что, падать в ноги ему не надо – испугаешь еще больше. Просто сделай вывод и будь человеком в дальнейшем. А Дженсен был утром в относительном порядке – я сама его смазала мазью. Бывало и хуже.- Где он может быть, Эллен? Я хотел бы сам…- Приходи… – осеклась, исправилась: – Приходите позже, господин Коллинз – он, скорее всего, все еще у господина Дика, а прерывать утренние процедуры запрещено. Часика через два, пожалуй! И продумайте свою речь, потому что то, что Вы тут нагородили – полный бред! Простите уж тупую кухарку! А Вы Дженсену нравились, между нами, девочками. Ему начало казаться, что вы – человек…- Зачем Вы так, Эллен…- Как заслуживаете… – пожала плечами и повернулась снова к плите – разговор был закончен: – Завтракать будете, господин Коллинз?Есть он не хотел – кусок в горло не лез. Побрел к себе. Пытался работать, но у него ничего не клеилось – ну, не приходит Муза к тому, кто чувствует себя полной скотиной! Негодяем, тварью, животным!Бросил работу, матерясь под нос (и когда это Константин Новак стал нецензурно ругаться – сам не заметил!). Порылся в планшете, наткнулся на портрет Дина – выматерился снова. Порылся в Космонете, не видя букв и не размышляя о цели. Просто бродил по светской хронике. Откопал интервью Квентина Тарантино – режиссер полон энергии и творческих задумок. Ну, хоть кто-то уже пришел в себя после расставания с любимым! Хоть кто-то занимается тем, чем должен, а не насилует безответных мальчишек, которым некуда деться и не к кому обратиться за помощью, кроме такой же, подневольной, кухарки. Хуже, говорит, бывало. Кошмар какой-то! Куда он попал?.. Попал, короче!Вернулся в Большой дом. Тихонько прошел на кухню, заглянул. Эллен посмотрела тоскливо: - У себя, в крыло для слуг ступайте.- Он в порядке?- Сами увидите.Не утешила. Но и не осуждала больше. Возможно, Коллинз перестал для нее существовать. Совесть снова ущипнула немилосердно – Эллен Новаку нравилась, а теперь из-за своего поведения, он потерял и ее доброе отношение. Что ж, заслужил!Мрачно поплелся, куда указали. В этой части дома Константин еще не был. Чисто, полутьма, здесь дорогих предметов искусства и недоискусства – минимум. Проще все, без вычурности, без показухи.Пара дверей – заперты. Еще одна комната – явно не та. Может, жилище девушек? Две двуспальные кровати. Чистенько, кружевные занавесочки, чьи-то трусики сушатся на витом металлическом быльце… Пусто – никого нет. Следующая комната – толкнул дверь – не заперто. Две такие же двуспальные кровати. На одной, судя по глянцевым шоколадным плечам, не укрытым до конца одеялом, Виктор. Скрючился в позе эмбриона, спиной к проходу, лицом к стене. Видимо, спал.Дженсен – на другой кровати – лицом к проходу. Лежит на боку, укрытый одеялом по самую шею. Немного бледный. Когда вошел Кас, Дженс дернулся встать. Новак замахал руками, зашептал:- Лежи-лежи! Не вздумай вставать!Виктор даже не шелохнулся. Новак присел на край кровати Дженсена. Молчали. Стыдно было – не передать! Взять бы, и провалиться в Преисподнюю! Но, нет, не выйдет. Придется и эту чашу испить до дна. Придется найти те слова, чтобы выразить… Чтобы донести до парня… Чтобы… Эх, черт!- Прости, – просто сказал Новак, пряча виноватые глаза, – я не знаю, что на меня нашло. Я пьян был… но это не оправдание, я понимаю. Словно демоны вселились… Тебе… очень больно?Дженсен молчал – перед ним еще не извинялись господа. Колин раз извинялся – во время секса случайно прокусил ему губу. До крови. Но это раз. А больше – не было ни разу. За четыре-то года!- Не беспокойтесь, господин Коллинз, – начал. Голос почему-то не послушался, дрогнул. Сдавленным получился, будто Дженсен совсем при смерти.Новак с лица сошел, чуть не плакал. Не знал, куда руки девать – то на колени их положит, то лицо потрогает, то взлохматит и без того всклоченные волосы. Плохо ему – это заметно. Дженсен обязан был отвечать нейтрально, ведь клиент всегда прав – так его учили. Если ты пострадал, значит сделал что-то неправильно и сам виноват. Надо было подготовиться, растянуться, лубрикант держать на подхвате! Если не уверен, насколько поздно может вернуться клиент, то хоть засыпай с пальцами в жопе – твои проблемы! Если тебя захотели, а ты не готов – то порванная задница – твоя бочина! А если еще и недовольство выкажешь, то будешь наказан, и жестоко.Но не только поэтому Дженс вел себя так, что не должен был показывать злость и обиду на клиента, даже если чувствовал их – мальчик и правда не очень сильно злился на Константина. Опасался, скорее, но не ненавидел точно. Потому что Новак знал, что виноват, ему было от этого плохо, он переживал за Дженсена – а это ценно. Другие вообще не переживали. Тот же Дик – еще и добавит! Что, собственно, он утром и сделал. - Я так сожалею, – сокрушался художник: – Я никогда бы… Эх, черт! Мне так хочется как-то загладить… если это возможно, конечно. Если ты позволишь… Дженсен, не молчи, скажи что-нибудь, пожалуйста! Простишь ли ты меня когда-нибудь?- Мне не за что Вас прощать…- Как это не за что, Дженс? – возмутился Кас: – Я же видел кровь, тебе больно, даже сейчас…- Ничего страшного – пройдет…Эх, мальчики!..- Проклятье, фу-х! – Новак вытер ладонью внезапно вспотевший лоб: – Ну, может, тебя к врачу надо отвезти?- Не надо. Меня Эллен осмотрела. У нее мазь есть волшебная, заживляющая, и рука у нее легкая…- Может, лучше в клинику, Дженс? Я все оплачу, что полагается! Может, швы надо наложить…- Я Вас умоляю! – перебил внезапно Виктор с соседней кровати, не поворачиваясь: – Если Вы думаете, что Вы сделали такое с задом Дженсена первый и Вы поэтому особенный – не льстите себе! Вы НЕ первый, и не последний! Дженса Роман еще полдня после Вас драл…- О, господи! – Константину было дурно.- Виктор! – Дженс одернул приятеля укоризненно. – Зачем ты рассказал?- А что, я правду сказал! И пожалуйста, господин Миша, идите лучше к… к себе – не до Вас сейчас!- Виктор! – снова возмутился Дженсен: – Помолчи лучше! Если Дик узнает, что ты много болтаешь, он тебя накажет.- Как, интересно? – хмыкнул Виктор: – Снова отправит к охране? Так я только что оттуда! Ничего нового со мной там уже не случится!- К охране? – ничего не понимал Константин. Дженсен вздохнул обреченно, но лучше было уже объяснить, в чем дело, чем не объяснять:- Мы обслуживаем не только хозяев и их гостей, охрана – тоже работники господина Романа, и тоже время от времени заказывают кого-нибудь из нас – по желанию. Не очень часто, потому что господин Роман не хочет, чтобы они отвлекались от работы. Но зато, когда получают свое, отрываются по полной. Даже те, кто сегодня не на смене, приходят – потрахаться и заменить дежурных, пока те трахаются, в свою очередь. Чтобы работа не останавливалась. Сменяют друг друга – как конвейер. - Конвейер? Ужас какой! И Дик это позволяет?- Конечно.- Но… это же средневековье какое-то! На это же можно пожаловаться, я не знаю. Сообщить кому-то…- Кому, господин Миша? Это не только у нас происходит – здесь так принято. Все законно – это отражено в наших контрактах. Мы за это получаем свою зарплату. - За это?- В смысле, и за это тоже. А насчет травм – работники господина Дика застрахованы и лечение нам оплатят, если произойдет страховой случай. У многих на Терре и этого нет.- Погоди, Дженсен. Но должна же быть и элементарная человеческая совесть. Тормоза хотя бы! Дежурная охрана, плюс те, что пришли не в смену, это сколько человек получается?- Мы не можем говорить, – буркнул Виктор. Голос хриплый, надтреснутый.- Но обслужить обязаны? Всех? Ты один там был… в смысле, из слуг?- В этот раз – да, – ответил Виктор.- Почему? Нельзя ли хотя бы еще кого-то позвать…- Роман так наказывает за проступки, – перебил Дженсен.- Фу-х, кошмар какой! – ужасался художник: – А тебя… он тоже утром наказал?Дженсен не ответил на вопрос, но его молчание было красноречивее слов. Вздохнул тяжко:- Перестарались хлопцы с Виктором, изголодались. Виктор теперь дня три сидеть не сможет. Ничего, не волнуйтесь, опасных разрывов нет, его Эллен тоже осмотрела – отлежится. А Вы – идите с миром, господин Миша. По сравнению с этим, то, что сделали Вы – мелочи. Переживу. Вы хоть собой не владели, а эти – трезвые, при памяти, специально, так, чтобы… Эх! Только не говорите, что мы тут разоткровенничались – это тайна частной жизни, оберегаемая законом, и разглашать ее запрещено…- Ну, что ты, Дженсен, я никому не скажу. Я же понимаю! Может, я и скотина, но не стукач!.. Господи, куда я попал?- Добро пожаловать на Терру, господин Коллинз! – криво усмехнулся Дженс. Горько ему, обидно. И за себя, и за Виктора. Паршиво, короче!Новак не знал теперь, о чем и думать, скривился досадливо:- И прекращай называть меня господином! Меня от этого перекашивает! Я такой же раб здесь, как и ты… только без интима. Называй просто Миша.- Я говорил, нельзя нам. Вы – не слуга, Вы – гость дома. Есть определенная субординация.- Ну, хотя бы, когда никого нет рядом. Когда мы вдвоем. Ты же придешь еще? – мужчина покосился на спину Виктора: – Приходи вечером, Дженсен, ладно? Ну, пожалуйста, я очень тебя прошу! – Новак умолял со всей убедительностью, на какую был способен. Ему это было ОЧЕНЬ важно!Вечером поговорить можно будет спокойно. А заодно Дженсена ночью не отправят ни к кому – он же будет у Новака! Но мальчик, видимо, боялся повторения, побледнел, хотя и вынужден был согласиться:- Хорошо, – прошептал бескровными губами. Даже если все повторится, он обязан. Он не может отказать гостю. Иначе следующее наказание будет еще более жестоким.- Не бойся меня – я обещаю, что больше к тебе не притронусь. Клянусь! Придешь?- Приду. Только… уходите сейчас, – мальчик едва выдерживал напряжение. Хотелось побыть одному, в носу отчего-то защипало.- Иду. Ты простишь меня, Дженс?- Не сейчас… И забудьте о нашем разговоре, ладно?- Ладно. Конечно. Так, до вечера?- До вечера, – (скорее бы этот человек ушел!)Новак взял Дженсена за руку, сжал ее, потрепал Виктора по плечу сочувственно и удалился, оставив парней отдыхать. Ему немножечко, на самую капельку, но стало легче… Было бы еще легче, если бы не было так жалко мальчиков. Бедные дети – все они! Гребаная планета! Гребаные законы!Легли. Голенькие. Как всегда – зачем нарушать устоявшиеся традиции?Дженсен чувствовал, что Мишу так и тянет сказать что-то – наверное, снова извиняться будет. Слушать не хотелось. Нет, приятно, когда понимают, что виноваты, и просят прощения, но слишком уж это необычно, еще расчувствуется! Или привыкать начнет, расслабится. И, не дай Бог, почувствует себя человеком! А слуге надо помнить свое место, нельзя распускаться, размякать нельзя, а то – беда! Надо продолжать держать свои чувства и свое мнение под замком. Гордость свою засунуть – куда подальше! Забыть о ней, пока он связан контрактом. Терпеть! Ради малышей – не ради себя. На себя ему давно наплевать!О, точно, начал говорить. Да, Дженсен уже понял – Коллинз не хотел, но так вышло. Изнасилование? Похоже было на то. Это если бы Дженсен был не Дженсен, а обычный мальчишка без рабского контракта. Это если бы.Но это не так. Дженсен правду говорил – Коллинз не первый и не последний. И не такое бывало! И пьяный он был – другие трезвые могут похуже вытворять. И не хотел. И, видимо, причина его временного помешательства есть, видимо, сделал ему этот Дин больно. Очень больно, кто бы он ни был. Но кто такой Дин, Дженсен не спросит – не его это рабское дело – в душу лезть.Хреново мужику! Стыдно, щеки горят. И глаза такие… жалкие, виноватые. И красивые, с синевой. Небесной. Нечеловеческие прямо глаза! Сочувственные, блаженные. Коллинзу и правда жаль, что так вышло – он не лжет.Если бы всем было жаль, то жизнь слуги еще была бы сносной. Если бы хотя бы не добавляли, зная, что Дженсена уже выдрали, как дешевую шалаву с панели. С кровью, без смазки (так получилось, Миша не хотел так, но факт оставался фактом – ночью он выдрал Дженсена по сухому, теперь и у самого, наверное, крайняя плоть воспалена). Но Роману этого показалось мало – он любит наказывать за ошибки – считает это своей обязанностью, своей миссией на земле. Не прощает – никогда. Драл все утро. С маслом, но было больно – по растраханному-то заду! Дженсен сам слизывал с пениса Дика сперму и свою же кровь. Солено-горькую, с неприятным привкусом железа. Старался не плакать. Слизывал, пока Роман не заклеил ему скотчем рот. Любит хозяин наказывать, а когда кричат, не любит. Определился бы уже, что ли!А после третьего захода, когда Дженс уже вовсю скулил в подушку и когда уже казалось, что жопа порвана в лоскуты, еще и ремнем отходил – снова. Это за неподчинение и дерзость. Больно бил – хлестал его со всей дури по натруженному заду!Но больше обидно! Будто школьника, за двойку, отлупил! Отчим несколько раз только порол пасынка, пока Дженсен однажды не выхватил у него ремень из рук и не согнул пальцами пряжку у него на глазах – пополам согнул. Бросил ремень об стену, разбив стекло на какой-то дурацкой картинке из магазина распродаж. Клиф никогда к нему больше не прикасался. И к меньшим тоже – что-то прочел он тогда в глазах Дженсена, чтобы понять, что детей больше обижать не стоит.Коллинз продолжал бормотать – какие-то слова извинений. Но слова – просто звуки. А вот глаза… И руки. Коллинз впервые, наверное, лежал с Дженсеном в постели и при этом не отвернулся стыдливо к нему спиной. В лицо смотрел, в глаза. А руками вдруг взял ладони мальчика, сжал их ободряюще. Да так и не выпускал, пока Дженс ни уснул…*Сноски:?Монома?ния (от др.-греч. Μ?νο? — один, единственный и μαν?α — восторженность, увлечённость, мания) — в психиатрии: навязчивая или чрезмерная увлечённость одной идеей или субъектом; одностороннее однопредметное помешательство. Разновидность паранойи;?Корица (эфирное масло) – производят из листьев коричного дерева и коры. Эфиры, развеянные в воздухе, избавляют от чувства скованности и страха, создают атмосферу доверия, доброжелательности и уюта, дарят энергию и смелость осуществлять свои намерения, повышают силы и умственные способности.Масло корицы в массажном креме хорошо согревает и расслабляет, вместе со скованностью снимает боли в суставах и мышцах. Также оно относится к афродизиакам, которые придают ощущениям яркость и магический вкус, повышают потенцию и чувственность.