Боль (1/1)

Это была ночь, полная беспорядочных сновидений. Не так чтобы я и раньше славилась отчетливыми видениями, проникающими во все открытые двери и, ежели эти двери все-таки заперты, с легкостью взламывающими замки, но в прежние годы, по крайней мере, я знала, куда эти видения ведут, я видела отчетливую тропинку, вырисовывающуюся на грани моего сознания. Теперь же все заросло мхом. Я иду, и не знаю куда.Сказать, что я испытываю боль от невозможности узнать свой тихий и плавный маршрут, подглядеть в лобовое стекло, что же ждет меня впереди, на месте назначения,?— благодарность иль кара,?— я не могу. Я не испытываю ничего, кроме ноющего, а иногда и притупленного ощущения, что я должна идти. Я больше ни о чем не думаю. Мне больше ничего не нужно. Мне нужна дорога и?— пару капель дождя с пасмурного неба. Тогда моя душа будет совершенно спокойна. По крайней мере, на некоторое время, до тех пор, пока я вновь не начну себя спрашивать, куда я иду.Каждую ночь мне снятся будоражащие душу сны, и каждое утро я их смиренно забываю. Порой мне кажется, что мне снится ночь; порой мне кажется, что мне снится день. Порой я нахожу у себя целую стопку печатных рукописей, которую я не могу прочитать; порой я слышу музыку, которую никто не играет. Однажды я слышала голос, которым никто не пел. И это чувство?— чувство утерянного сокровища?— настигает меня.Почему мы не запоминаем то, что нам снится? Однажды во сне по факсу мне пришел целый лирический текст, слова которого я смутно еще помнила спросонья, но потом?— пустота. Кто-то пытается связаться со мной? Кто-то пишет мне стихи? Кто-то поет для меня? Кто-то говорит со мной? Я лишь надеюсь, что он слышит меня в ответ. Что я отвечаю. А больше… мне ничего и не нужно.Забавно, как работает мир сновидений. Ты можешь общаться с тем, кто далеко, и с тем, кого уже нет, и не важно, был ли ты действительно знаком с этим человеком. Ты можешь читать то, что уже сожжено, и то, что только на подходе, и даже то, что уже никогда не будет написано. Ты можешь слушать то, что осталось всего лишь на любительской записи, и то, что поется практически шепотом, только для тебя. Ты можешь связаться с кем угодно, ты можешь коснуться кого угодно, пока ты спишь, но сюда, в реальный мир, ты не можешь забрать и частицы. Так ли это? И каков из этих миров более реальный? Когда душа поет, когда душа откликается…А потом?— чувство потери. Чувство потери настигает тебя. Так было и в этот раз. Могу поклясться, я слышала чертовски правильные слова, я чувствовала, как они эхом отдаются в промерзлом пространстве, отскакивая от гулких стен. Я слышала барабанящий дождь о трубу, и никто не мог мне помочь, пока… пока он не связался со мной… Кто-то надежный и почти дружелюбный, заинтересованный в разговоре, а затем…Конечно, это может быть всего лишь плод моего воображения, проекция воспаленного сознания, но слово, возникавшее каждый раз, когда он начинал говорить…?Брат?.И доныне не отпускает меня. Я потеряла что-то очень важное. Я потеряла возможность вспомнить, кто это был.Неужели эти слова не прольются опять?Я не знаю.Роуз всю ночь была тиха: я могла слышать, как мерно колышется ее дыхание. Я думаю, что воспоминания о черных воронах отступили. Когда наступил рассвет, и его освежающее сине-дымчатое сияние влилось в комнату сквозь распахнутое окно, она все еще спала. Я осторожно оделась и бесшумно покинула комнату. На столе, заготовленном специально для завтраков в холле, поблескивали серебром ключи от закусочной. Я монотонно подобрала их и положила в карман. ?— Ты даже не попробуешь завтрак?На кушетке, разместившейся у самого окна, возле выхода на веранду, лежал Расти, все в той же рабочей форме, с раскрытой газетой в руках. Казалось, будто и этой ночью сон его не коснулся. ?— Я все еще сплю. Я не могу проснуться. В смысле… понимаешь… Такого раньше со мной никогда не было, но я… словно не чувствую себя живой.Он молча кивнул и вновь посмотрел на восход солнца. ?— Ты знаешь, любое место может быть ядом, если тебе не суждено в нем жить…Я вопросительно взглянула на него. ?— В каком-то роде ты была права.И он закрыл глаза, притворяясь, что пытается заснуть. Я толкнула стеклянную дверь и вышла наружу. Со стороны восточных посадок сквозь мелкие листья прорывалось слепящее солнце.Я вынула мелочь, словно четки, и пошла по холодной тропе.Где-то в глубине сознания навязчиво пульсировала одна-единственная мысль, перекрывая все прочие: ?Эмили, немедленно убирайся из этого города! Тебе здесь делать нечего?, но разве я когда-нибудь прислушивалась по-настоящему к голосу своего разума? У меня бывали поразительные вспышки легкомысленного возбуждения, когда я дерзала верить в невозможное и чувствовала внезапный прилив сил, но, стоило этой вспышке пройти, как я тут же доводила себя до новой череды ментального изнурения, разбирая нелогичность своих действий по полочкам и бескомпромиссно коря себя за прошедшую глупость, прекрасно понимая, что, как только повторится это идейное помешательство, этот медлительный и искусный процесс саморазрушения начнется по новой. Для сохранения своего собственного здоровья и чувства собственного достоинства мне следовало немедленно покинуть штат Вашингтон и вернуться в Атланту, но я уже тогда знала, что я так не поступлю. Я уже тогда знала, что мне придется остаться здесь до конца.Когда я отперла дверь и пустила свежее дуновение ветра в закусочную, плакат с грустным оленем слегка покачнулся, и из пустой салфетницы, приставленной к самой стенке, небрежно выпала маленькая записка, казалось бы, не несущая в себе никакого смысла: ?Сожги всю рукопись, так ты пройдешь по огненному мосту, что колышется, разгоняя ночь, над самим обрывом?. Я не была напугана, скорее?— впечатлена, мне было невероятно радостно и обнадеживающе верить, что где-то рядом со мной ходят люди, не лишенные этого пламенного дара, способные чувствовать то, что чувствую я. Конечно, все это выглядело, как очередная несуразица, как очередная вспышка неконтролируемого безумия, но, ссылаясь на то, что видела я в местных краях, я могла предположить, что употребление столь красноречивых метафор было оправдано им свыше. Иного пути держаться на плаву здесь просто не было, и, если так подумать, эти строки мог написать кто угодно: та женщина, запрещающая входить во тьму, Джудит, вдохновленная каким-нибудь новым пейзажем, или даже тот циничный посетитель, притворяющийся, что ему все равно. Мысли о другом меня даже не посещали, и я, впервые за все это время чувствуя какое-то сонливое спокойствие, четко понимая, что в ближайший ранний час в закусочной я буду одна, устало прислонилась к спинке стула и вынула из вяло колеблющегося у меня на плече полупустого рюкзака гладкий журнал с глянцевитой обложкой. Плавно проведя большим пальцем по отчетливо выделявшемуся белыми буквами названию, я приступила?— или, скорее, провалилась, как в забытье,?— к длительному расслабленному чтению без разбора.Там было много неоконченных рассказов, развязку которых, очевидно, следовало бы искать в следующем?— на сей момент затерянном?— номере, и все они дышали на тебя каким-нибудь безмолвным зноем, ты мог бы ощутить на своей коже осадок, который они оставляют на тебе, как только ты к ним прикасаешься, как только твоя рука спокойно проскальзывает по странице, затмевая беспорядочно разбросанные буквы и строчки. Элли Боуэн, девушка из снов многих графоманов, которая, к сожалению, так и не обрела известность?— свою самую большую рукопись, за которую многие издательства готовы были отдать на то время довольно-таки внушительную сумму, она так никому и не показала, ссылаясь на то, что не может переступить через себя, не может отдать на растерзание все то, что собирала по малейшим крохам, не может предать себя забвению мировой славы (хотя разве все это может быть истинной причиной?), промышляла тем, что печаталась в подобных вот журналах, публикуя в них свои странные… короткие пугающие рассказы. ?Ворон с одним крылом??— чем не трепещущий на крыльях души одинокий романс с завораживающим вступлением и резко прерывающимся концом? О чем эта девушка думала, когда пыталась описать отчаянные страдания ворона-скитальца, исчезающего в конце в серой дымке предрассветного часа? Что хотела донести, прервав свои обыденные дела и жутко кипящую работу над основным романом всей своей жизни? Почему этой сцене не было места среди прочих длинных абзацев одиночества и муки? Очевидно, она должна была быть опубликованной, кто-то должен был ее прочитать…Или же ?Круг, нарисованный мелом?, ранее названный как ?Неистребимое одиночество души?, принадлежавший перу Карен Ламб и повествующий историю брата и сестры, затерявшихся в тумане, каждый?— по отдельности, и не было совершенно никакой надежды на то, что они сумеют встретиться снова. Повествование медленно уходит от ужасной трагедии той ночи, представляя зачарованному взору неискушенного читателя еще более ужасную трагедию целого семейства, лежащую в основе замышляемого ими побега. Смерть матери, диктатура отца, безграничная нежность и любовь, развеянная в конце концов по ветру, нарастающее напряжение, склоки, забытые истины и стремление обрести счастье и покой, но только уже совсем в другом месте. Все еще в трауре, юноша, невзирая на громкие восклицания отца, бросает дом и уезжает в ночь, бежит от навязчивой реальности, не желающей отпустить его из своих железных оков. Сестра бросается за ним, но так и не догоняет?— расстояние меж ними слишком большое, и постепенно они оба утопают в непроглядном тумане. Лишь только оказавшись во все больше и больше сгущающейся и стягивающейся вокруг него ловушке, юноша понимает, какую серьезную связь он потерял, покинув сестру. Он осторожно заглушает мотор и толкает дверцу машины. Совершенно в другом конце молочно-белесой клетки девушка покидает автомобиль и пытается разобрать поплывшую, будто в мареве, хаотично разместившуюся на дорожной табличке надпись, гласящую:?There's no way I can find you?.Круг замыкается.Падает занавес.Продолжение истории пишите по своему усмотрению.Но это было не смешно.Дрожь все еще одолевает меня, когда я переворачиваю несколько страниц кряду и внезапно останавливаюсь на затертом и примятом ?Мальчике на побегушках? Алана Уэйка. В закусочной стоит могильная тишина, и я, все еще не отрываясь от текста, начинаю читать:?Тяжело водить машину с клокочущим от волнения сердцем, сжимающимся все уже и уже с каждой проезженной милей…?И я погружаюсь… нет, стремительно падаю в реальность, которой не знала.Мальчик на побегушках. Ма-ль-чик-на-по-бе-гуш-ках. Версия 2.0. Окончательное местоназначение?— пропасть. Зияющая пропасть океанской пены и затонувших машин. Раньше я никогда не знала, что можно писать так свободно и… чувственно. Да, именно чувственно.На протяжении всего повествования в нос усиленно ударяет насыщенный резкий запах соленой пены и приближающейся грозы, и сложно сказать, что сильнее бьет по сердцу?— тонко очерченные образы чудовищ или коварный отец, вознамерившийся скормить им своего единственного сына. У него есть повод для злости. Будь я на его месте, вполне вероятно, что, после всей открывшейся правды и нахлынувшей боли, после стольких долгих лет молчания и разлуки, ярость настолько бы захватила меня, что я бы не просто попятилась, я бы собственноручно столкнула бы его по хрупкой металлической конструкции, именуемой лестницей. Я никогда не была такой кровожадной, но повесть… сама ситуация… ?— Заставляет вспомнить о многих скрытых чувствах.Журнал с молниеносным грохотом выпал из рук. В какой-то момент мое дыхание так участилось, что я начала задыхаться. В закусочной я была не одна. И отрицать этот факт больше не было смысла.Записка была оставлена кем-то, кто вряд ли успел покинуть помещение до моего прихода, кто целенаправленно дожидался моего прихода…?Но, Эмили, ?Oh, Deer Diner? был закрыт, как такое может быть?? …и прочтения этой записки. Кто-то хотел, чтобы я ее прочитала, кто-то хотел, чтобы ее прочитала именно я.?Ну, вот опять. Эмили, тебе не кажется, что ты на себя слишком много берешь??Возможно, это послание как-то связано с тем, что я должна выполнить…?Ага, ты еще скажи, что оно было придумано для тебя, исключительно для тебя!..? …кто-то знал, что на работу приду сегодня именно я. Кто-то знал, что Роуз отсутствует.?Эм, этот город такой маленький. Мне кажется, уже все знают, что Роуз отсутствует?.Но Роуз для этого… не подходила? В смысле… ей ведь никто таких посланий не писал…?Откуда ты знаешь?? …она бы сказала…?Она обязана говорить обо всем? Пфф, так ты даже ей про Моба не рассказала, думаешь, так поступают настоящие друзья??Это был не мой секрет, чтобы его раскрывать!?Это был не ее секрет, чтобы его раскрывать. Бьюсь об заклад, она чувствовала себя такой особенной, особенно учитывая тот факт, что городок такой маленький, больше здесь заняться нечем…?Роуз легковернее меня…?Именно поэтому ты сейчас сидишь на полу, дав полную волю эмоциям? Красотка, я всего лишь голос в твоей голове, голос твоей совести; не надо воспринимать все так трагично…?Это не мой голос. Я никогда не слышала голосов. Ты принадлежишь другому человеку!?Как скажешь?. ?— Дорогая, тебе чем-нибудь помочь?На меня смотрела сверху вниз все та же женщина, представившаяся в прошлый раз матерью Карла Стакки, только в этот раз она была одета в более плотное хлопковое платье бежевого цвета с легким ненавязчивым узором песчаных цветов. В ее глазах не было осуждения?— скорее, полная уверенность в том, что она найдет меня в таком состоянии. Она будто бы заранее знала, что найдет меня сидящей на полу. Я хотела бы начать оправдываться, кинуться с пламенными извинениями и во второй раз уверить ее, что такого больше не повторится, но, словно предвидя все это, она остановила меня и продолжила: ?— Нет, так не пойдет.И?— Боже правый! —?она уселась рядом со мной. Я хотела бы вскрикнуть: ?Что Вы делаете! Пол холодный!?, но губы не слушались меня, да и вряд ли она одобрила бы мои рвения образумить ее. Вместо этого она грациозно оправила подол своего платья и с нескрываемой задорной улыбкой посмотрела на меня. ?— Ты знаешь, сколько лет этому месту? ?— Этому?— в смысле, закусочной? ?— Нет,?— она глубоко вздохнула. —?Этому городу, этому месту, каждому камню, из которого собраны горы, и каждой капле воды, которая вливается в озеро Колдрон? ?— Без понятия. Эм… миллиарды? ?— Когда я была еще совсем юна, здесь все было по-другому. Город был светлее, и все казалось намного проще. Но потом… что-то резко оборвалось, и он стал соответствовать своему названию. Понимаешь, все пошло кувырком. Когда называешь место подобным образом, не стоит надеяться, что оно будет отплачивать тебе доброй монетой. ?— Но причем здесь имя? Имя?— это всего лишь имя… ?— Имя имеет гораздо большее значение, чем кажется на первый взгляд. В нем может быть запечатана целая Вселенная. Тебе ли это не знать, Эмили? Если я назову имена людей, которые больше всего повлияли на твое мировоззрение и жизнь в целом, содрогнешься ли ты? ?— Да, но не из-за самого имени, а из-за памяти о том, кому оно принадлежало. Это слишком сокровенная тема. ?— Памяти… А что ты знаешь об этих людях?— твоих наставниках и учителях,?— были ли вы близки?Я промолчала, а она улыбнулась. ?— В большинстве случаев ты даже не видела их в живую. ?— Поразительно, да? Как мы можем быть привязаны к тому, кого не знаем, к тому, кто, возможно, даже не подозревает о нашем существовании. Но у меня есть объяснение: нам просто было не из кого выбирать. ?— Простите? ?— Рядом с нами не было людей, которые могли бы нам помочь, которые могли бы заполнить пустоту в нашем сердце, которая вела в темно-серое царство скорби и горя. У нас не было другого выхода, нам нужно было найти кого-то, за кого мы могли бы держаться. У кого-то из нас не было достойного образа отца, у кого-то из нас не было достойного образа матери, чьи-то родители были так же далеки от тем духовной связи, как Юпитер от Земли, а чьи-то?— банально не могли найти для этого времени. Я никого не виню; я не могу представить свою жизнь без этих изъянов, без этой пустоты, поскольку тогда бы это значило, что я не смогла бы заполнить ее тем, что сейчас я так бережно храню в себе, я бы не смогла встретиться со всеми этими прекрасными людьми, мы бы все остались непонятыми, а так… Когда на одного одиночку становится больше, число общего одиночества уменьшается… ?— Кто тебе это сказал? ?— Поняла сама, путем многочисленных проб и ошибок. ?— Ты знаешь, я знаю одну девушку, у которой похожая проблема… ?— Это не проблема, как же вам не понять, уже это не проблема.Я отстранилась и подняла свой взгляд на стойку: через полчаса должна была прийти Джудит. Господи, как же рано я пришла в это место… Что еще я должна была сделать, чем занять себя? ?— Для нее это проблема. Она все никак не может смириться. Я подумала… может, ты могла бы ей хоть как-то помочь? ?— Если она захочет меня слушать. ?— У нее не будет другого выбора.Последняя фраза была сказана так, что по моему телу пробежали мурашки. Мы почти одновременно поднялись, и в блеске ее глаз я увидела нечто странное, нечто черное, как вязкий деготь ночи. Она еще раз улыбнулась и бережно стряхнула пыль с моего плеча; в какой-то момент мне почудилось, что она меня пытается использовать. ?— Так дело не пойдет,?— я покачала головой. —?Кто я такая, чтобы вмешиваться в чужую жизнь? Я уже и так достаточно вмешалась. Боюсь, как бы не было серьезного разрыва. И… если это все, за чем вы ко мне пришли, мне очень больно, очень больно. Я не кукла, понимаете? Не кукла, страданиями которой будут облегчены страдания других. У меня есть сердце, и?— более того?— оно тоже болит.Я отвернулась, притворяясь, что делаю себе кофе. Кофе, который явно не буду пить. ?— Я не пытаюсь использовать тебя, я пытаюсь провести тебя по тому пути, к которому ты принадлежишь. И, надо бы сказать, у меня это неплохо получается,?— слова Зэйна, наслоенные на померкшие слова давно увядшей женщины. ?— Простите,?— я вздрогнула. —?Что вы сказали? ?— Она любит вас. Почти искренно и беззаветно. Доверяет. Я видела это по ее лицу. ?— Кто? —?я была ошарашена, будучи неспособной уловить потерянную нить разговора. ?— Роуз Мэриголд.В моем сознании все встало на свои места, поблекшая картинка вновь обрела резкость. Как я могла не догадаться раньше, о ком велись все эти насыщенные уговоры? Она знала меня, я знала ее, она работала в закусочной, в которую каждый день заходила эта женщина, они видели друг друга, они понимали друг друга… И Мэри Стакки хотела, чтобы на одного понимающего человека стало больше. ?— Нет, это не так. Она хотела, чтобы этим человеком была именно ты.?Зэйн!? ?— Тсс, не выдавай моего присутствия. В конце концов, я всего лишь призрак.?О Зэйн, как я соскучилась!? ?— Могу представить.Я судорожно выдохнула, вернувшись в реальность. ?— Вы не первый человек, который просит меня об этом.Она нахмурилась. ?— Хартман, доктор Хартман просил меня о том же. Но я не понимаю, зачем меня нужно просить о том, что я и так знаю. Вы думаете, я ничего не вижу?На какое-то мгновение она опустила глаза. ?— Пожалуй, я хотела убедиться. Тревога не давала мне покоя.И она сжала сильнее в руках свою черную сумочку и попятилась в сторону выхода. ?— До следующей встречи. ?— До свидания. И… простите меня, если я была в чем-то груба.Она не ответила.Вместо этого передо мною возникло сверкающее облако света, больше походившее на скопление рассыпчастых золотистых частичек пыли, и я уже было отшатнулась назад, то ли испугавшись видений, которые вижу, то ли замерев в благоговейном трепете, ожидая скорого свершения оптического чуда. Оно тут же исчезло, растаяло, пронеслось, как вагон скоростного поезда в ночи, но заставило меня впервые задуматься о том, что до этого только теплилось неуютным огоньком в заброшенных коридорах моего сознания, о том, о чем мне раньше никогда не приходилось думать.А что, если все, что происходит в этом сумеречном месте,?— чей-то неудачный сон, чья-то мимолетная фантазия, и на самом деле…?В этом храме теней и дымки Есть окно На полу И дверь на потолке, И неизвестно, Стою ли я до сих пор Или бегу, или преклоняюсь на коленях…? Что, если на самом деле Зэйн мертв, и все, что я вижу и слышу… Холодный пот выступил у меня на лице, и, не имея возможности объяснить самой себе логику своих необъяснимо спонтанных желаний, я медленно уселась на стул и набрала единственно, как мне на тот момент казалось, правильный номер?— номер справочной службы Брайт Фоллс.В телефонной трубке послышались долгие утомительные гудки, и, когда я уже, отчаявшись, планировала окончить бессмысленную попытку, на том конце все-таки послышался внимательный женский голос. ?— Справочное бюро города Брайт Фоллс, мы вас слушаем.О чем мне следовало ее спросить? В голове проносилась целая вереница бессвязных мыслей, и каждая из них превосходила своей абсурдностью предыдущую. В какой-то момент ко мне отчетливо привязались столь смешные, нелепые и одновременно странные слова: с моих губ вот-вот готовы были сорваться эти вязкие и тянущиеся ?номер учреждения доктора Хартмана?, но, лишь только приобрёв очертания, они тут же потеряли для меня совершенно любой смысл… Я лишь печально улыбнулась?— и то, не своей фирменной застенчивой улыбкой, а лишь только уставшими глазами, глазами… ?— Эм… Алло? ?— Да-да, я здесь. Подскажите, пожалуйста, каким наиболее быстрым путем я могу вернуться в Атланту, прокладывая маршрут из вашего города?В телефонной трубке послышались стремительные гудки, как будто линия непреднамеренно оборвалась.И они?— эти ужасные опустошающие гудки?— стали для меня последней каплей.Я положила трубку на рычаг и закрыла лицо руками.Больше в этом городе мне было нечего ловить. Радужная мечта детства превратилась в сущий кошмар наяву.Я чувствовала, как постепенно схожу с ума.Я только лишь хотела знать, как мне вернуться.Та комната, в которой находилась Роуз по попечительству двоих своих друзей, была залита закатным маревом, красно-оранжевым, с примесью нежно-голубых оттенков, когда Расти, изнеможденный постоянным нерушимым молчанием, наконец отворил ее дверь и, увидя, что Роуз молча сидит на своем прежнем месте с книгой Алана Уэйка в руках, с закрытой книгой, смотря куда-то в дальний угол, но так ничего и не видя, так же молча ступил на порог и в скорости претворил за собой дверь.Роуз тут же окинула его слабым, почти равнодушным взглядом, сквозь безразличие которого явно проступали печальные нотки, недоступные, однако, взору неискушенного зрителя. Ее глаза были красны. Расти знал, что происходит нечто очень нехорошее. И он знал, что это нечто не имеет ничего общего с заболеванием Синтии Уивер.Как просто сказать: вчера человек был здоров, а сегодня он болен, но принять, но принять это было практически невозможно. Расти не понимал?— нет, не понимал,?— как такая большая перемена могла произойти в такой короткий срок, и?— что самое главное?— как он мог все это упустить из виду, не заметить, ведь эта зараза (предварительно он решил называть эту устойчивую депрессию на фоне явной травматики именно так), эта зараза не могла возникнуть за один час, даже за один день; и он корил себя за это, корил, что не смог ничего предпринять.?А что, если в какой-то мере именно ты послужил ее развитию??Он взял близстоящий стул и сел подле постели Роуз. Девушка еще больше потупила свой взгляд и обхватила руками колени. ?— Роуз,?— Расти посмотрел на книгу в ее руках,?— отложи ее. Ты ведь ее даже не читаешь.Девушка сжала издание в своих руках еще сильнее, прислонив его вплотную к своим ногам. ?— Я знаю, что ты меня слышишь, но я не понимаю, за что ты на меня злишься… ?— Ты предал меня. Ты предал нашу дружбу. Ты не поверил мне. Но суть даже не в том, что ты не поверил; ты не сделал ничего, чтобы создать видимость того, что ты все еще на моей стороне, что ты поддерживаешь меня. Тебе это было не важно. Ты выбрал другой путь?— ты решил стоять особняком. Друзья так не поступают, Расти.Кто бы мог ожидать от ранее столь наивной девушки такой мощной проницательности? ?— Роуз, я… ?— И я не понимаю, почему ты так пренебрежительно относишься к книгам Уэйка. Они?— единственное, что держит меня на плаву. ?— Прости, что? ?— Они исцеляют меня. Я нахожу в них разрядку. ?— Но… Роуз, ты отдаешь себе отчет в том, сколько насилия в последней книге серии?.. Во ?Внезапной остановке?? Кровь на крови. Главный герой… Убит. Роуз… Неужели это все привлекает? ?— Он знает то, чего не знаешь ты. ?— Кто? ?— Уэйк. У всего этого есть… свои причины, своя предрасположенность. ?— Что тебе вчера сказал доктор Хартман? ?— Что я совершенно здорова.Расти промолчал. ?— Почему ты не заходил раньше? Боялся?Расти усмехнулся. ?— Чего?Роуз промолчала. ?— А знаешь, у всего есть свои закономерности и причины. К примеру, я знаю, что Эмили сейчас в тяжелом душевном состоянии, поскольку она хочет уехать из города, а не может. Она хочет все бросить. Она устала. Она боится быть непринятой. Она боится, что ты или я оттолкнем ее. Я видела это по ее глазам, но я ничего не сказала. Я побоялась сказать. ?— Роуз,?— начал Расти тихо,?— здесь нечего бояться. Город безопасен. По крайней мере настолько, насколько безопасен любой другой американский городок. А насчет того, чтобы уехать… что ж, это не сложно. Я знаю один автобус… ?— Я не хочу, чтобы она уезжала. Либо же я хочу уехать вместе с ней. ?— Ты хочешь все бросить? —?удивленно спросил Расти. ?— Я хочу сбежать. Этот город НЕбезопасен.Расти ничего не ответил. Он обвел Роуз внимательным, практически безэмоциональным взглядом и поднялся, отставив стул в сторону. ?— Я зайду чуть позже. Мне нужно позвонить. ?— Как хочешь,?— ответила Роуз и перевела свой взгляд на окно.На Брайт Фоллс надвигались сумерки. Скоро должна была разразиться гроза.