Бессилие (1/1)

Я склонилась над разбросанными во все стороны бумагами с карандашом в руках, безнадежно перечитывая их и время от времени вычеркивая некоторые помышления, неуместные детали, маловажные фигуры или же просто строки, за которые, как сказала одна моя небезызвестная знакомая, мне могло быть потом стыдно. В этом деле мне пришлось быть крайне осторожной: если бы я строго следовала собственным наставлениям, то мне пришлось бы сжечь всю рукопись целиком?— столько в ней было субъективизма. Поэтому я заботливо старалась щадить бумагу, и к вечеру многие листы были отредактированы и даже сложены в отдельный ящик, приготовленный заранее Зэйном.Почему он так интересовался моей вариацией происходящего?— мне было невдомек, хотя я сама была не прочь поохотиться на его старые записи, да и записи любого другого жителя Брайт Фоллса, для того чтобы понять наконец, что же на самом деле происходит. Те оборванные кадры, о которых я слышала и которые сами промелькнули передо мной прошедшей ночью, едва ли могли представить цельную картину. Я даже не видела их лиц, статуры, поэтому мне сложно было описать существ, с которыми мне довелось так нелюбезно встретиться. Расти также их не видел, а Зэйн продолжал упорно молчать.Я понимала, что у этого молчания могли быть веские причины: они действительно могли контролироваться Тьмой, а все, что так или иначе касалось этой трагической темы, было подернуто дымкой неопределенности. Единственное, чего я никак не могла понять?— так это того, по какой причине Зэйн все еще оставался здесь, живя среди многочисленных воспоминаний о прошлой жизни, к которой ему вряд ли удастся вернуться. Для чего он все еще хранил Птичье Логово, почему не сжег до конца все свои стихотворения, и, если он не смог все это сделать по причине отсутствия на это полных прав, тогда у кого эти самые права были? Неужели весь этот дом, весь этот остров и озеро перешли в подчинение Барбаре Джаггер? Тогда как же она позволила…И вся эта история с пробуждением Тьмы, наполненная чувством неутолимой вины, уничтоженное творение, призванное возродить увядшую любовь, но всего лишь загасившее ее до самой последней капли… Я сомневалась в том, что Томас Зэйн был действительно виновен. Мне всегда казалось, что для пробуждения такой неконтролируемой силы понадобилось бы нечто большее, нежели обычные страницы чьей-то рукописи. Что-то во всей этой истории, рассказанной мне поздней ночью, было не так, слишком много фальшивых нот играло в ней, и был всего лишь один человек, который мог бы подтвердить ее или опровергнуть. Сама Тьма. Или то, что от нее осталось.На Синтию Уивер у меня не было никаких надежд. Она ни была противовесом в данном рассказе, ее чары не усмиряли благодатный поток спасительного Света и она слепо верила любым словам Томаса Зэйна, исполняла все его поручения, совершенно не интересуясь их сутью. Она беззаветно доверяла ему. Вот бы и я когда-нибудь сумела так поверить кому-то…Как бы то ни было, казалось, что сила, утащившая хрупкую девушку на дно глубоководного озера Колдрон, получила мощную подпитку еще до возникновения пресловутого призрачного романа, в котором так сильно корил себя Зэйн, и распространяла свою неоспоримую темную власть еще до того, как последняя точка оного была поставлена. Само исчезновение Барбары Джаггер, странное и необъяснимое, наталкивало меня на размышления подобного рода, и в придачу к своей давней мечте стать писателем я вспомнила о своей не менее взлелеянной детской мечте быть детективом. Мои ранее скрытые наклонности вновь дали о себе знать, и я, как это бывает со всеми потенциальными следователями, не дожидаясь разрешения одной из сторон, порешила приступить к поискам второй.Отложив массивный ящик с отредактированными рукописями в сторону, задвинув его под письменный стол, я погасила в комнате свет и спустилась вниз по лестнице в гостиную. На столе все так же были разложены сложные многочисленные чертежи: никто к ним не прикасался с утра, а значит, Зэйна до сих пор не было дома. Снимок его возлюбленной все так же висел на стене, подле других изображений, и я невольно снова засмотрелась на него. Она была потрясающей девушкой и явно стоила того, чтобы память о ней жила вечно. Но еще больше потускневшего и выцветшего воспоминания далеких времен она стоила того, чтобы просто жить.Я прихватила с собой свою легкую летнюю курточку и вышла наружу. Последние лучи солнца бросали на опаленную черную землю тревожный кровавый след. Яркая бардовая полоска горизонта, тянувшаяся со стороны покрытых вечерним туманом гор до самой высокой точки низменного леса, понемногу тонула в потемневшей небесной синеве. Ветра не было, но редкие золотисто-алые облака продолжали свой медленный ход куда-то на запад. Сливаясь с пылающим горизонтом, они постепенно распадались на более мелкие частицы, с одной стороны охваченные ослепительно-красным жаром вечерних небес, а с другой озаренные нежно-перламутровым светом золотистой дымки, расстелившейся над горизонтом чуть выше. Это были последние остатки дня, догорающие в багровом костре. На смену им вот-вот должны были спуститься сумерки.Я повернула включатель радиоприемника и услышала всем давно знакомый голос Пата Мэйна, приободрившийся после дневного отдыха. ?— Дорогие друзья, я только что вернулся с улицы. Посмотрите на этот ярко-красный обжигающий закат. Даже через окна студии ко мне врываются эти горячие лучи садящегося за горизонт солнца. Это невероятное ощущение?— стоять здесь и чувствовать, как по твоей коже пробегает свет. Вчерашний закат не был таким. Он был холодным и принес бурю. Сегодняшний принесет спокойную мирную ночь. Я верю в это. Ну, а теперь поприветствуйте в нашей студии нечастых, но долгожданных гостей, которые были приглашены на разное время, но по иронии судьбы пришли в одно и то же. Честно, я не знаю, как буду совмещать эти две совершенно разные темы?— гражданскую и общечеловеческую со столь тонкой и запутанной… Но надеюсь, что разговор получится плодотворным и насыщенным. Нам всем не помешает чуточку разнообразия и волшебства в этой жизни. Поприветствуйте, шериф Кристиан Эвансон и доктор Эмиль Хартман! ?— Добрый вечер, Пат. ?— Добрый вечер. ?— Что же, раз так сложилось, что у нас сегодня двое гостей, специализирующихся на разных вопросах… Давайте начнем с темы, которая будет близка всем жителям Брайт Фоллса и волнует их на данный момент, как ничто другое… Кристиан, что стало известно о происходящем беспорядке прошлой ночью? Что это было? ?— Мы предполагаем, что один очень нехороший человек позарился на достояния природы, охраняемые законом, и попытался этот самый закон нарушить. В его действиях мы видим умышленное злодеяние с полным осознанием вытекающих последствий и предусмотренного наказания. Этот человек не смог предоставить нам внятное алиби, и сейчас им занимаются наши работники. Мы проводим с ним исправительную беседу и полагаем, что лишение свободы на несколько суток за открытое хулиганство здесь будет все же неуместно. Предупреждения хватит. Ну, и, конечно, он будет помогать восстанавливать нарушенный фитоценоз.Я еле сдержала подступивший к горлу смешок. Каким бы грубым и своеобразно упрямым ни был Стакки, он явно не заслуживал такой наглой и безапелляционной клеветы. Едва ли сам Эвансон верил в то, что говорит. ?— То есть вы считаете, что здесь все-таки имело место правонарушение? Я имею в виду, за день многие смирились с тем, что деревья были повалены сильным ветром. ?— Не я полагаю, у нас есть все основания так считать, Пат. Пока идет расследование, я не могу сообщать вам все детали. Но будьте уверены: мы держим все под контролем. Больше никаких беспорядков в городе не будет. Мы честно выполняем свою работу.Ложь во имя спокойствия срабатывает, словно чудодейственный эликсир: она утешает неведение, возвращает утраченный покой и, подобно магнетическим свойствам любимой музыкальной композиции, исцеляет души встревоженных людей, нашептывая им сладкие слова забытья и эфемерной надежды, что все будет так, как прежде, что новый день не принесет совершенно никаких изменений и не посмеет нарушить состоявшуюся идиллию. Но как быть тем, чья призрачная идиллия уже успела распасться, подобно хрупкому карточному домику, по воле хозяйки-судьбы, и они уже не могут, попросту не могут смотреть на вещи так, как это было раньше?Я вздохнула и выключила радиоприемник. Безмятежная синяя гладь темнеющего неба выглядела куда более спокойней, не сокрушаемая жалкими обещаниями и пустыми словами. Так в ней чувствовалась истинная вечерняя магия. ?— Может, стоило хотя бы дождаться монолога Эмиля Хартмана? —?донесся мягкий голос в нескольких шагах от меня.Я мысленно прочертила невидимую линию по завядшей, иссушенной безжалостным солнцем темно-болотной траве, пока мой взгляд не уперся в белоснежную ткань, мерцающую розовыми отблесками в последних лучах догорающего дня. Я не могла видеть его лица, но взгляд, которым он одаривал меня при каждой нашей встрече, просачивался сквозь толстый слой замутненного стекла, выражая священное смирение и безоговорочное принятие. Тепло, исходившее от его нежной, по-детски преданной и душевной улыбки, могло сравниться только с родительским теплом, не знающим ни начала, ни конца, ни расцвета, ни упадка, поскольку было безгранично, как этот самый мир, и не сгорающим, как это самое солнце, в лучах которого сверкали ярко-красные блики…Я грозила навсегда провалиться в это сладостное забытье, в эту химерную, неосуществимую мечту и больше никогда не выбраться наружу, не спастись. ?— Я слушаю мелодичные созвучия тишины. Это помогает медитировать. ?— Когда взойдет луна, и небосвод озарится сияньем далеких звезд, тишина станет невыносимой, я знаю. ?— В таком случае, нужно вдоволь насладиться коротким предоставленным моментом. ?— Пойдем в дом. Тени падают на город. ?— Я их не боюсь.Томас Зэйн удивленно посмотрел на меня, желая что-то спросить, а потом грустно опустил глаза. ?— Повторяла ли я, что я тебя никогда не покину, невзирая на разность мечт и несхожесть дорог? Есть что-то высшее, что связывает нас, из-за чего мы так или иначе будем еще не раз пересекаться. И отношение к Свету или Тьме ничего не меняет. Думаешь, если бы ты был Тьмой и не сиял, я бы никогда не выбрала тебя? Это сладостное заблуждение, Том. На самом деле от нас мало что зависит. Все в руках небес. Даже в Темной Обители. Я бы хотела, чтобы ты это понял и перестал мучиться. С тобой все в порядке. Ты такой, каким должен быть. ?— Эмили, что ты имеешь в виду? ?— То самое, о чем ты думаешь, но чего никогда не говоришь. Я тоже умею сиять. Я слышу, о чем плачут человеческие души. Эта способность проявилась у меня уже после нашей первой встречи. Я все слышу. Но в конечном счете… это мало что значит тоже. Извини. ?— Свету тоже нужен Свет? ?— Какая разница, что это будет, если это будет твое? Неужели после всего, что произошло, это будет так важно? Барбара хотела быть Светом, а стала Тьмой… Но изменилась ли ее суть после этого? Для тебя, например? Ты знаешь, я очень сильно хочу ее найти… Просто прикоснуться, просто прочувствовать… Мне кажется, у нас могло бы быть очень много общего… Порой я вижу ее отражение в зеркалах… Она не против… А против ли ты?Внезапно в кармане моей куртки зазвонил сотовый телефон. ?— Нет. Если я должен тебя отпустить, то я это сделаю. ?— Кто сказал, что тебе придется меня отпускать, что кто-то сумеет отнять меня у тебя? Кто сказал, что я захочу уйти? ?— Десятки тех, кто поступил подобным образом. ?— Их имена для меня?— всего лишь пыль. Я не разделяю их точек зрения. Я не считаю, что там, где Тьма, нет места Свету. Том, как мне встретиться с Барбарой? ?— Просто впусти ее в душу. Дальше она все расскажет тебе сама. ?— Но как?Дрожащей рукой я вынула разрывающийся от входящего звонка телефон и ответила тихим голосом: ?— Алло? ?— Эмили, это Роуз. Я тут подумала… Почему бы нам не устроить ночные посиделки? Мы могли бы поговорить на различные темы, выпить чаю, послушать музыку… Я покажу тебе коллекцию книг Алана Уэйка. Тебе действительно следует его почитать. Извини, если так навязчиво, просто у нас тут правда редко появляются такие девушки, как ты… С которыми можно поговорить… Ну, в смысле…Я затаила дыхание от неожиданности, но потом тут же ответила: ?— Конечно, да, я появлюсь в Трейлерном Парке в течение часа, спасибо! Ожидай меня. Я положила трубку и взглянула на Томаса Зэйна. Я видела, что он чувствует боль, которую больше не в силах скрывать. ?— Я вернусь к тебе. Обещаю. Даже сторонам Света не разлучить нас. Ожидай меня с восходом солнца. Я приду, когда наступит время гасить свечу. Помнишь?Барбаре Джаггер было жаль Роуз. Это было то, чего у нее никто не мог отнять, то, чего ей самой недоставало, когда она ?…тонула; во тьме, похожей на облако от укуса акулы?. Перед ее глазами невольно мелькали сгорбленные силуэты ушедших дней, а в ее ушах все еще стоял громкий перезвон упущенных мелодий, которые неизменно посвящались ей. И в каждой такой мелодии звучала Скорбь. Куда бы она ни пошла, ее тяжелая хлипкая тень всегда настигала ее, сливаясь с ее собственной тенью, заполняя собой каждый контур разлитой черной краски и рисуя на земле все новые и новые узоры, так не похожие на привычный грозный облик Тьмы…?Будь ты проклят, Томас Зэйн!??— хотелось крикнуть ей, но слова по привычке застывали на губах, не в силах взлететь, она не могла дышать, и в ее голове беспрестанно вихрем проносились беспорядочные мысли, которые и вовсе не принадлежали ей, но она не могла вспомнить, не могла забыть, где она слышала их впервые. Те чувства, которые она навсегда сохранила в своем сердце, были упрятаны надежно за семью замками, и никто?— даже Томас Зэйн?— не имел понятия о том, через что ей на самом деле пришлось пройти. Короткий набросок, невольно вырвавшаяся строчка?— вот все, что он ей посвятил. А за этой ломкой оболочкой, за этими потекшими от воздействия воды и времени чернилами скрывалась совсем иная глубина, неисследованная и навсегда похороненная среди непостижимых, чрезвычайно тонких метафор, заплыть за броскую, блестящую мишуру которых было практически невозможно. Он упрятал ее глубоко-глубоко, под слоем пыльных долговечных поворотов сюжета, в самой толще непроходимой воды, на самом дне озера Колдрон. И ее мог бы никто не найти. Ее мог бы никто не услышать. Если бы она вовремя не проснулась, если бы она вовремя не всплыла на поверхность.И теперь в этой истории вновь было две стороны, два совершенно непохожих друг на друга полюса, тем не менее, преследовавших одни и те же цели. Барбара Джаггер тоже хотела бы знать, что происходит, и почему до сих пор идет дождь. Она не вызывала его. И она не была причиной. Точно так же, как и Зэйн, она пораженно следила за опускавшимися на город тенями, совершенно не зная, что сказать. Они не подчинялись ей, совсем наоборот?— перечили. И в чем же была правда, в чем же была истина? Порой она была настолько же бессильной, как и Зэйн. И Темная Обитель непокорно проплывала мимо них.?Да, это не озеро, это океан?.У Роуз Мэриголд никогда не было близкой подруги. Сколько она себя помнила, маленькая, щупленькая, растерянная, она всегда стояла в стороне от шумных сборищ, и эхо переливавшихся восторженных голосов доносилось до ее настороженного слуха издалека, почти невнятное и смутное, неразборчивое, задевая своими милозвучными переливами самые затаенные струны ее души, раздразнивая ее, заставляя кровоточить…Куда бы она ни пошла, она в конечном счете всегда оказывалась лишней. К какому бы обществу она ни пыталась примкнуть, все места обязательно были уже заняты. К кому бы она ни пыталась податься, этот человек не был заинтересован в ее обществе.Мир просачивался сквозь нее, как сквозь неосязаемый барьер, бездушный, не умеющий чувствовать, лишенный всяких граней. В этом безликом пустом маскараде она чувствовала себя чужой, и временами ее посещали мысли о настоящем уходе.Никто не понимал ее. Расти, незабвенный Расти, храбрый и преданный друг, едва ли мог себе представить всю ту палитру чувств, одолевающую ее с наступлением ночи. В его глазах сияла неподдельная искренность и неудержимая готовность в любой момент прийти на помощь, но это все было не то. Она боялась раскрыться перед ним, боялась впустить его в свой маленький воображаемый мир, провести по его уютным и затемненным аллеям, показать его удивительные уголки, где сокрыты наибольшие секреты, и потянуть в его бескрайние широкие высоты. Она знала, что он может упасть. Она знала, что он может не обратить внимания на то, что действительно важно. Она знала, что он может попросту не понять. И тогда она может провалиться в ту бездну, на краю которой так успешно балансировала все это время. И он ее не подхватит. Вот что значит?— не твой человек.Рядом с Эмили ей все казалось иначе. Рядом с ней она чувствовала, что может спокойно дышать. Она знала, что может сказать ей все, что угодно. Она знала, что может прийти к ней в любом состоянии. И она выслушает ее. Она ее примет.Эта чисто интуитивная связь, эта короткая неподтвержденная вспышка взаимопонимания промелькнула в их недолгом разговоре, и теперь Роуз все никак не могла отделаться от смутного призрака надежды, от горестного, но пылающего огня предзнаменования… А вдруг? А вдруг это тот человек, это тот надежный друг, которого она искала всю свою жизнь, по которому так нещадно изнывало ее сердце?Теперь у нее будет шанс убедиться в этом или разувериться. Встреча назначена, и, пока сумерки полностью не одолели остаточные проблески прошедшего дня, все еще есть надежда, что не все кончено. В конце концов, впереди их еще ждет один рассвет. А важно ли все остальное?Пока в озаренном яркими языками горячего пламени небе мирно плыли облака, Роуз решила выйти на крыльцо и оставить на время душные тесные стены своего маленького домика, обреченного стать символом тоски и бесполезности. В нем не было ни одного миллиметра света, и сквозь распахнутые окна с неприкрытыми жалюзи и тонкой, практически незаметной прозрачной материей затертых серо-блеклых занавесок из него струилась черная парообразная тьма. В нем не было ни одной капли обнадеживающего света. И Синтия Уивер до сих пор хотела, чтобы весь мрак ушел?Из-за соседней стены послышалась какая-то возня. Местные дети опять не хотели слушаться матерей и бездумно игрались с тенями. Они слепо не понимали всех последствий такого ребячества, ведь, как сказал один местный поэт:?Если ты играешься с тенями, Ты вырастаешь больным и бледным И забываешь все чудеса, Которые раскрывает солнце…?Эти строки жестокой мантрой крутились в ее голове, но она не могла вспомнить имени поэта, которому они принадлежали… Ведь еще десять лет назад эта поэзия была у всех на устах, еще десять лет назад старые люди зачитывали ее, когда горячее солнце садилось… Но имя… Каковым было имя? Она забыла. Да и это было не столь уж и важно, поскольку строчки… они жили, несмотря на расстояния, несмотря на временные пропасти, несмотря на неуловимый и неуязвимый ход событий… Они были живыми. Они были вечны. А все остальное… было не так уж и важно…?За гранью тени, в которой ты ютишься, Сверкает чудо?.Да, все остальное было действительно не важно…Какой прок был в знаниях, если в них не было души? И в чем была бесполезность поэзии, если она эту душу давала? И что было имя по сравнению с этой душой? Всего лишь пепел, унесенный ветром…?И только эта поэзия будет вечной…?И она не умрет, и она будет жить,Сквозь столетья пролетитИ нужную душуСтрелою пронзит.Роуз Мэриголд вскинула голову ввысь, открыла глаза, взглянула на небо?— и пропала. Погасшее небо, спокойное несколько мгновений назад, было напрочь затянуто грозными черными точками, опускавшимися все ниже и ниже, кружившимися в медленном танце и расправлявшими свои большие грациозные крылья в такт беззвучной мелодии, которая была слышна лишь им. Они спускались все ниже и ниже, и по мере того, как их острые клювы и пушистые крылья вырисовывались четким контуром в свете огненного заката, бескрайнее небо становилось беспросветно черным. Резкие движения, звонкий треск когтей, щелканье тысячи голодных клювов и громкие отзвуки разъяренного боевого клича, изданного в один голос, с поразительной синхронностью одной дружной стаи. И чем ниже они спускались, чем отчетливее становились их размытые пернатые очертания, чем яростнее становились их дикие крики, тем большая тревога вселялась в оробевшую душу светловолосой девушки. Чем ближе они к ней подбирались, тем яснее она понимала, что что-то не так, что что-то с этими птицами ненормально. Было в их поведении что-то неестественное, что-то, что отличало их от других мирных стай, посещавших цветущий Брайт Фоллс.Роуз в недоумении отступила назад. Очарованность аристократической грациозностью птиц вмиг сменилась безграничным страхом.Стая черных воронов, внезапно отделившаяся от суетливой и шумной своры своих собратьев, резко маневрируя, кинулась прямо в ее сторону, растопырив во все стороны зловещие острые когти и раскрыв в оглушающем крике свои яркие оранжевые клювы.Небо внезапно почернело, земля заходила ходуном, и солнца, светлого и радостного солнца, было уже не видно.Роуз закричала.Идти по неровной, потрескавшейся влажной земле было легко, несмотря на то, что тропинка виляла все время, то сужаясь, то расширяясь, наводя изредка на громадные камни, которые нельзя было обойти, поскольку за ними сразу виднелись облогие обрывы, и проталкивая все дальше и дальше в самую гущу высоких зарослей, петлять между которыми совершенно не было смысла. Путеводным лучом для меня, пробиваясь сквозь витиеватые разросшиеся ветви деревьев и кустарников, служили мягкие закатные блики, пламенным маревом ложившиеся на окружавшие меня предметы, испестренную листву и кроны деревьев, и, пока догорающий солнечный свет еще рассеивался в обширном пространстве, ниспадая на землю, я могла различать дорогу и продвигаться к Трейлерному Парку более сокращенным путем, все время теряясь помеж возвышенными холмами. Но когда на небе замерцали первые звезды и дневное светило, устало вздохнув, скрылось за сонным горизонтом, когда по закрученным тропинкам заструилась плотная сумеречная дымка, и путь было не так уж и просто находить, мне пришлось поступиться быстротой и зря сэкономленным временем, чтобы выйти поближе к дороге, освещаемой блеклыми фонарями.Воздух казался кристально чистым, и размеренное дыхание, соприкасаясь с вечерней влагой и свежестью, распадалось на миллионы прозрачных частиц, светлой росой оседающих на мокрую, пропитанную соком траву.Сгущавшаяся синими красками ночь была тиха, а звезды?— а яркие, столь близкие душе мечтателя звезды?— ясны, как и нежно-лазурное небо, расстилающееся на сотни километров куда-то туда, в безбрежную даль.Это было время, специально созданное для неудержимых мечтаний и тонких грез. Только в такую ночь можно было дотронуться до сверкающих звезд и ощутить на себе их чистый, по-ангельски нежный свет. Только в такую ночь можно было затеряться среди льющихся гулким потопом далеких отголосков Вселенной и ощутить долгожданное смирение, долгожданное единство с Землей. Только в такую ночь можно было стать поистине невесомым. Только в такую ночь можно было обрести священную, божественную свободу.Я достала из неглубокого кармана отрывок из своего собственного произведения и попыталась набросать на обратной стороне еще несколько строк, живых и глубоких, но вдохновение не желало стекать на бумагу, оно хотело остаться согревающим пламенем трепета в сердце, и я ничего не могла с этим поделать. Видимо, некоторые вещи не должны быть написанными. Они должны остаться в наших сердцах как незримый луч надежды, как глубокая тайна, известная только нам, как молчаливое признание, которое шепчет только ветер, как бескрайнее тонкое чувство, которое мы так рьяно бережем… Они должны остаться в тайне.Лишь только подойдя к хмурым стенам бензоколонки Карла Стакки, я поняла это. Впереди, с правой стороны, удачно затерявшись среди густых зарослей зелени, дружелюбно маячили ярко-красные огни прелестной радиостанции, а еще дальше, по той же правой стороне от развилки, на которой я стояла, виднелись размытые очертания Трейлерного Парка, объятого тьмой.Это натолкнуло меня на весьма странные ассоциации, которые я не хотела принимать и изо всех сил старалась гнать из своей головы, как временное помутнение рассудка, как неуместное наваждение дождя посреди ясного голубого неба, как раскатистый гром, нежеланный в это время года.Я сделала пару порывистых шагов вперед, потом еще пару, потом еще, еще и еще, и в конечном счете перешла на бег. Я больше не могла терпеть. Я больше не могла мучить себя отравленным неведением, живя в сладких мечтах и дрожа от назойливого страха столкнуться с обличающей реальностью. Я больше не могла жить в собственной лжи, ясно видя истинное положение дел и настойчиво уверяя себя в том, что все это?— бледная эфемерная пелена, которая вот-вот растает. Я просто уже не могла лгать себе, не могла отбрасывать в сторону неопровержимые проблески правды, не могла оставлять истину невостребованной.Когда я наконец, откинув все свои опасения и мысли, впопыхах добежала до места обитания Роуз, передо мной предстала страшная картина, так внезапно и грубо повергшая меня в неописуемый ужас. Мои наиболее жуткие предположения оправдались. Со всех сторон, разъяренно мечась и гоняя не знающими усталости крыльями затхлый, перемешанный с пылью воздух, на Трейлерный Парк надвигалась голодная орда птиц, и было неясно, что заставило их вести себя подобным образом. Они кружили над хрупкими крышами испуганных людей, побивая ночное пространство, изрывая в клочья найденные листья и небрежно оставленные тряпки, траурным градом осыпаясь на стоптанную землю. Часть птиц с важным видом расхаживала около покинутых принадлежностей для барбеккю и поваленных пластмассовых стульев, начищая мясистые лапы и подтачивая о найденные доски заостренные клювы. Это были обычные птицы, но по их походке, по их воинственным и неутешным повадкам, по странной ухмылке, застывшей на их недружелюбных и переношенных лицах, казалось, что все они?— ничто иное, как черные сгустки тьмы, как жирные, растекшиеся чернильные кляксы, как отравленный дождь, стекающий с рассерженных небес.Если бы я увидела такую сцену в фильме ужасов, я бы засмеялась. Ничего более гротескного и неправдоподобного придумать нельзя было, и, как мне показалось, злобные ухмылявшиеся птицы были отчасти со мной согласны. Словно пристальные стражи, они прогуливались по близлежащей территории, постепенно успокаиваясь и приземляясь на разбросанную гальку маленькой тропы, тянувшейся до самого конца Трейлерного Парка. Мое появление не казалось им непредсказуемым. Они тщательно разглядывали меня, хитро улыбаясь, и в их крошечных головах созревала какая-то новая мысль. Они могли думать.?Боже, какая странная, сверхъестественная ночь!? ?— И все это?— ты называешь странным?Я резко обернулась назад, как указывал мне настойчивый грубый голос, и тут же застыла на месте. Из темноты, кромешной и душной темноты, на меня смотрела чья-то тень, обретшая и плоть, и душу, чей-то нечеткий, струящийся плотной жидкостью силуэт, и глаза его закрывала черная широкополая шляпа. Он ядовито улыбнулся и, ощущая свое главенствующее положение и прекрасно зная, что я не стану кричать, вынул из кармана своей затертой кожаной куртки потрепанный клочок бумаги, который едва ли смел называться полноценной рукописью. Он сделал два уверенных шага вперед и расплылся в еще более довольной улыбке, нежели прежде.Я смиренно молчала. ?— А данная бумага подтверждает, что все абсолютно закономерно. Я бы мог ее зачитать, но боюсь, что открывшаяся информация не вызовет у тебя особого восторга. Хочешь ли ты знать, какие махинации проворачивает Томас Зэйн у всех за спиной? ?— Что?! —?я отступила шаг назад и невольно перешла на повышенный тон. Даже для меня, человека недоверчивого и вечно сомневающегося, все это было слишком.Он опустил голову, перебирая тонкими пальцами скрюченный, измятый лист бумаги, и, казалось, улыбнулся еще шире. Осквернительное обличение доставляло ему немалое удовольствие, и этой темной, внезапно наполнившейся двоякой прохладой ночью его душа порхая пела, поскольку он находился в своей врожденной стихии?— стихии бескомпромиссного разрушителя, жестокого и черствого. Вряд ли его волновало его собственное несовершенство?— сейчас он был зациклен на вещах более очевидных и поверхностных, и для него не представлялось ничего более мелкого и поверхностного, кроме чужой человеческой души. Эта едкая самонадеянность выглядела просто омерзительно на фоне чистого ночного неба. Неужели он действительно думал, что его словам кто-нибудь вот так просто поверит? ?— Я вижу, ты стоишь особняком и притворяешься, что не слышишь меня. Но как долго стала бы ты игнорировать свой внутренний голос? ?— Но ты не имеешь никакого отношения к тому, что думаю я! ?— Пока нет. Но чем дольше ты будешь находиться вблизи Темной Обители, тем больше ты будешь понимать, что в моих словах есть смысл. Я нахожусь здесь дольше, чем ты. Я нахожусь здесь дольше, чем глупая, наивная Роуз. И этой девушке необходима шоковая терапия, по моему мнению. Она нуждается в чем-то, что могло бы вернуть ее в реальность. ?— Но это,?— я указала на мирно сидевших воронов,?— совсем не похоже на реальность. Какую цель ты преследуешь? ?— Обличительную. Я не люблю лжецов. Даже если их ложь во благо. ?— Но единственный здесь лжец?— это ты. Ты лжешь, что лгут другие. ?— В таком случае, мне придется передать тебе найденную мною рукопись, хоть ты и пожалеешь о ее прочтении.Он спокойно протянул ее мне, ожидая моих дальнейших действий. Но я не сдвинулась с места. ?— Ну же, не бойся, подойди ближе. ?— В прошлый раз твои друзья чуть не перерыли весь лес. Я думала, что после такого погрома наступит временное затишье. Но вы не знаете отдыха, да? ?— Возможно, ты права. Мы хотим нести истину в этот мир, а вызываем только отвращение. ?— Какое меткое замечание,?— саркастически похвалила я. —?Я не верю ни единому твоему слову. ?— Я хотел бы предупредить тебя, чтоб ты не полагалась так сильно на Томаса Зэйна. Он не идеален. И ко всему прочему… является причиной всего происходящего. Синтия Уивер верила ему, слепо следовала всем его советам?— и посмотри, что с ней стало. Посмотри, что сделал его хваленый свет. ?— Она любила его. ?— Это была не любовь, а слепое обожание! Если бы она любила его, то…Он тяжело вздохнул и замолчал. Видимо, какие-то старые воспоминания нахлынули на него. Прогуливавшиеся по тропинке вороны тревожно забили крыльями. ?— Свет отгоняет Тьму. ?— Которая также имеет право на существование. Ты знаешь, что было бы, если бы не было Тьмы? Этот мир затрещал бы по швам. Свет бы не сумел вынести такой нагрузки, какую выносит Тьма. Никто бы и никогда не нашел бы отрады и успокоения. Запомни: во Тьме есть свое спокойствие тоже. ?— Так значит… Вас мучают междоусобные войны? Одна сторона стремится к Свету, другая?— тянет в сторону Тьмы? И вы не можете помириться? Это делает это место таким неспокойным? ?— Отчасти да. И наглая ложь, которой пропитан каждый миллиметр даже вот этой вот тропинки. Знала ли ты, к примеру, кто создал меня? Чье я творение? ?— Этого никто не может точно сказать. ?— Может. Один человек может. Томас Зэйн. Он автор всего этого мира. Все, что здесь происходит, написал он. ?— Пусть даже все и так?— так что же? ?— Мы все?— лишь марионетки в его руках. Мы делаем все, что попросит его перо. Не факт, что наш разговор не был написан им ранее. Скорее всего, ты попала сюда, поскольку он тебя приписал. ?— Зачем же? Зачем же ему такая, как я? ?— Я до сих пор не понял, зачем ему такие, как мы. Но разве это меняет что-то? Разве это отменяет тот факт, что он играется с нами, как хочет? —?взмахнув рукописью, выпалил он. ?— Не проще ли спросить? Спросить у него самого, напрямую? ?— Если я подойду к нему близко, меня убьет его свет. ?— А если спрошу я? ?— Попробуй, но я не уверен, что он все так вот просто выложит перед тобой. ?— Чего ты хочешь? ?— Мира. ?— Тогда забирай своих птиц и не запугивай больше людей.Он посмотрел на меня внимательным взглядом и ответил: ?— Я постараюсь, но… тебе не кажется сложной та ситуация, в которой мы оказались? Кто я такой, чтоб просить тебя о чем-то, что не могу сделать лично, и кто ты такая, чтоб диктовать мне свои правила, не зная всего? ?— Всего лишь отголоски ушедшего века, как сказал бы один мой знакомый. ?— Вот мы и встретились. А ты задавалась вопросами, с кем беседуешь по ночам и от кого убегаешь. Страшно? ?— Неприятно и в то же время интригующе. Я не считаю инсинуацию хорошим поступком. Я всегда все говорю прямо, вот от этого-то у меня иногда проблемы и возникают. А ты стараешься все сделать незаметно, как бы невзначай. Но ты не можешь бежать вечно. Рано или поздно ты все равно столкнешься с Томасом Зэйном лицом к лицу. Ты должен понимать это. И быть готовым. И… если ты утверждаешь, что к твоей сути причастен Томас Зэйн, тогда какая роль отведена в этой истории Барбаре Джаггер? Ты же не можешь отрицать, что ее образ окутали тени. А тени?— часть тебя самого. Вы оба боитесь света. Он для вас губителен. Так что же ты скажешь на это?Он грустно усмехнулся и натянул свою шляпу еще дальше на лоб, видимо, чтоб я окончательно не смогла разглядеть его взгляда. ?— Странная вещь: когда ты совершенно искренен, тебе никто не верит; когда ты врешь?— за твоей спиной собирается целая армия последователей. Не ирония ли жизни это? ?— Хвала Богу, я не попадала в такие ситуации. ?— Займись девчонкой. Она забилась в угол в своей сладко-розовой комнате с экстравагантными фотками этого Уэйка и плачет. Мне кажется, я ее напугал. А пока… до скорого!Он взмахнул рукой, и его образ вмиг растворился в ночной мгле, оставив по себе лишь пепельный сгусток черного дегтя, осевший на краю тропы.?А в самом начале ты это отрицал?— свою настоящую сущность?.Я повернулась к миниатюрному поселению, состоящего, фактически, из шатких и ненадежных коробок, разбросанных вдоль вьющейся насыпной тропы, и черное облако вмиг взметнулось к небу, с чувством выполненного долга важно каркая и перебирая своими внезапно поредевшими крыльями. Во всех трейлерах резко вспыхнул свет. Многие люди поспешно повыходили на улицу с выражением немого вопроса, застывшего на их пораженных лицах. Многие из них поглядывали на меня то с удивительной и неуместной в данной ситуации заинтересованностью, то с неприкрытым и недружелюбным подозрением. Но мое настроение уже и так было испорчено, так куда же мне было еще обращать внимание на них?Я лишь тяжело вздохнула и, старательно делая вид, что не замечаю их предосудительных взглядов, сцепив от волнения и тревоги кулаки, энергично направилась к самому далекому и крайнему домику, расположившемуся у самой ограды. По обе стороны от него росла еще не выгоревшая сочная майская трава, и где-то в ее роскошном покрове прятались неугомонные беззаботные сверчки.Я аккуратно потянула входную дверцу на себя, и она тут же приотворилась. В коридоре было тихо и темно. Неспешно, стараясь не глядеть на любопытных соседей, я вошла в помещение и прикрыла за собой дверь. Во всем доме стоял насыщенный запах сладких духов. Казалось, еще совсем чуть-чуть, и этим приторным ароматом можно будет задохнуться.Я подалась чуть вперед и неловко позвала: ?— Роуз?Но в давящей тишине узеньких комнат не последовало ответа, и только скрип качели за стеной прорывал эту непроницаемую пелену убийственного безмолвия. Мне хотелось крикнуть: ?Роуз, я больше не могу, эта тишина разрывает меня на куски!?, но отчаяние застыло в груди, обдав все тело знакомым холодом и не пуская крик мольбы на волю. Как так получилось, что, поспешив на неотложное и скорое спасение другого, я оказалась единственной, кому оно потребовалось безотлагательно? Какой с меня спаситель? Так, еще одна заблудшая душа, утопающая в своих внутренних проблемах… И был ли прок в моих попытках что-то изменить? Скорее всего, я и из этого городка уеду одинокой. ?— Роуз??Но не впадай в отчаяние из-за других людей. И не сжигай себя ради фантомной боли…?Это было первое правило любого путешественника. Нельзя сжигать себя и мучить только из-за того, что ты кому-нибудь не нужен, что кто-то так и не смог тебя полюбить. Зачем? Они тебя не любят, а значит, их не будет волновать, плачешь ты в три часа ночи или смеешься. А ты у себя один. Другого такого союзника?— первого и чуткого?— у тебя никогда не будет. Им этого не понять. Ты должен беречь себя и понимать, что, в конце концов, ты тоже человек, в душе которого цветут особые, неповторимые цветы. Ты ведь не хочешь, чтоб они увяли? Когда-нибудь кто-нибудь обязательно обратит на них свое внимание и сумеет оценить уникальность их оттенков, но до того времени пройдут полчищи тех, кто на это будет не способен. Так зачем, зачем травить себя фантомной болью, не дожидаясь тех, кто может? Ведь ты один, ты лишь один… ?— Эмили?.. Эмили, я здесь, наверху… Я просто немного…Я поднялась по слабой ненадежной конструкции перфорированной лестницы и осторожно потянула дверную ручку от себя. Тонкая дверца насмешливо качнулась вперед и отклонилась до упора. В кромешной комнате, залитой вязким полумраком, все огни были погашены, и пахло сладостью, невыносимо приторной сладостью… ?— Я тут… немного разлила духи… И даже не разлила… они разбились… —?бесцветным от напряжения голосом сказал Роуз и тут же всхлипнула.Я знаю, что она пыталась сделать вид, что все в порядке, что ничего страшного не произошло, что она чувствует себя отлично, но глубоко внутри ее сердце разрывалось от страха. ?— Не включай свет. Он режет глаза. Просто сядь на край кровати, так, чтоб я могла лучше видеть твой силуэт. ?— Роуз, я все видела… ?— Птиц? О да, я просто рада, что их видела не я одна… А то могло бы быть и хуже… ?— О чем ты? ?— Синтия Уивер… Местная чудачка… Ходит с фонарем в руках и философствует о Тьме… Имеет выписку от Хартмана… Я не хочу ей верить… Я не хочу быть такой, как она… Господи, мне всего лишь двадцать!И она разрыдалась еще сильнее. ?— Роуз… ?— Нет, не подходи близко, сядь на кровать, я хочу тебя видеть, хочу… ?— Роуз, чем я могу тебе помочь?.. ?— Расскажи что-нибудь, как тогда, в закусочной, объясни причину такого поведения птиц… Объясни, почему они хотят меня убить… За что они меня так ненавидят…Слезы хлынули из ее глаз с новой силой. ?— Ну, с чего ты взяла, что они тебя хотели убить? Просто… Озлобленная от голода стая решила напасть на ваше поселение, чтобы… чтобы…А действительно, чем я могла ей помочь? Как я могла объяснить столь безбашенный радикализм пролетающих мимо птиц, чем могла оправдать их неконтролируемую агрессию? ?Роуз, ты понимаешь, здесь все так запутано, что тебе лучше даже не влезать во весь этот роковой клубок…? или ?Роуз, милая, отдохни, приляг, а завтра все нормализуется?? Какая наглая, наглая ложь! Я не могла позволить этому терпкому яду коснуться моих губ. ?— Я думаю, в скором времени этим вопросом заинтересуются местные зоологи. Данное из ряда вон выходящее нападение дикой стаи обязательно получит более широкое разглашение. Возможно, подобные случаи уже имели место быть. Возможно, объяснение этому есть. ?— Роуз!Снизу послышались чьи-то посмешные шаги. ?— Роуз! ?— Мы здесь! —?откликнулась я.Дверь резко распахнулась, и в комнату, тяжело дыша и непривычно оглядываясь по сторонам, вошел Расти. Он все еще был одет в свою рабочую форму, и от одного взгляда на него закрадывалась одна-единственная мысль: ?Бедняга?. Он бегло осмотрел нас и с участием, полным дружеской заботы, подался навстречу Роуз. ?— Нет, Расти, не надо!.. —?она наклонила голову чуть вперед и отгородилась от него руками.Он сделал пару шагов назад, неловко потупив взгляд. ?— Расти, у тебя есть свободное место? —?обратилась к нему я. —?Ей нельзя здесь оставаться. Хотя бы эту ночь она должна побыть не в пустом доме. Здесь все напоминает о случившемся, это серьезное давление. ?— Да, конечно, давно пора. ?— Ребята… ?— Роуз, тебе нельзя здесь оставаться…Она устала выдохнула, не смея поднять на нас своего взгляда. Какое-то мгновение она просидела так, облокотившись спиной о стену и бездумно сложа руки на коленях, но потом резко обратила свое внимание на Расти и прошептала: ?— Я больше ничего не хочу.