Глава 5 (1/1)

В этом платье она была прекрасна, обворожительна, ни на кого не похожа, королева цветов, королева вечера, королева шестой авеню и всего гребаного Нью-Йорка. Он-то всегда так о ней думал, и был слегка ошарашен тем, как люди вокруг повторяли и повторяли это, и он был горд за нее, но и слегка раздосадован – неужели они никогда не видели, что все к тому идет? Она стала тем, кто есть, рядом с ним, для него, вместе с ним, благодаря ему, пусть и отчасти. В том, как она расцвела сегодня и осветила собой все вокруг, была его заслуга. Не то, чтобы он ждал, конечно, что люди это признают. Гвен обернулась, и он почувствовал, как сердце пропустило пару ударов.Рори окликнул ее. Рори, который никого здесь особенно не любил и сторонился, с болезненной ясностью давая всем понять, как ему некомфортно. Но он окликнул ее, когда она прошла мимо, и она оглянулась, и улыбнулась этой ослепительной улыбкой, забросила на его толстую шею свои белые руки, обняла его, прижавшись щекой к черной, как смоль, бороде.От этого зрелища его почти физически тряхнуло. Он отвернулся и взял еще один бокал с отвратительным теплым шампанским. - Иди сюда, чертова сука, - с нежностью прогудел Рори. – Ты прекрасна, ты знаешь это?Она захохотала в голос. Они сели, почти соприкасаясь лбами, заговорили тише. Гвен провела ладонью по щеке Рори, и ему пришлось взять еще бокал. Нет, серьезно? Из всех мужчин этого вечера она предпочла огромную гориллу без малейших понятий о светской жизни?Он был к ней несправедлив. Она просто скользила от актера к актеру, со всеми чирикая в этом неповторимом лондонском стиле. Когда она поднялась, чтобы перейти к другому столику, он встал и потащился следом, невидимая тень, постыдный свидетель собственной слабости. Она прошла сквозь зал для банкетов и устремилась в коридор. Он догнал ее у двери на крышу. Там устроили курилки, и, должно быть, Кит уже дымил там, как паровоз, как и ее любимый дедуля Лайам.- Гвен? Она посмотрела через плечо. Ее лицо расплылось в довольной улыбке.- О. Ты со мной? Там можно курить.Он молча открыл перед ней дверь. Они вышли в прохладный апрельский вечер. Никого не было, только на столиках с пепельницами стояли вереницы пустых бокалов. Он был удивлен тому, как сильно это его обрадовало. Гвен открыла свой клатч, достала пачку сигарет и зажигалку. Ему хотелось помочь ей, зажечь сигарету, но она прекрасно справлялась без него. Еще одно неприятное напоминание о его месте здесь и сейчас. - Разве ты не собиралась бросить?Она посмотрела на него из-под полуприкрытых век и выпустила дым через ноздри эдаким умелым, разухабистым облачком. - А ты?- А я уже давно, между прочим.- Молодец, - равнодушно и холодно сказала она.Они замолчали, она прошла к ограждению балкона и уставилась на вереницу машин и людей внизу. - Потрясающе выглядишь. - Он коснулся пряди ее волос. - Мне нравится эта прическа.Она самодовольно поправила локоны:- Я же говорила, что не стану больше носить короткую стрижку. Клянусь, хватит с меня.- Ты с ней мне нравилась. Тоже.- О, Ник. Есть хоть что-то, что тебе не нравилось бы в женщинах вообще? Мы живем в другую эпоху, просто дружеское напоминание. Постарайся держать себя в руках. Иначе загремишь в скандал, и сам не заметишь.Он пожал плечами:- Да не такой уж я бабник. И я не Харви, с меня и взять-то нечего.Она затянулась, не глядя на него:- Так вот как ты обо всем этом думаешь.- Разве я не прав, хотя бы и отчасти?- Хотя бы и отчасти мы все в чем-то правы. Но ты предвзят. Ты просто не в состоянии преодолеть мужской эгоцентризм. Это не твоя вина, просто гордиться этим не стоит.- Возможно, - великодушно согласился он. Ему не хотелось ее злить или расстраивать спорами. У нее в голове было полно странных идей. Она бросила окурок в пепельницу, беспечно тряхнула волосами, и сказала, словно прочитала его мысли:- Видишь, мы с тобой очень разные. Ты даже не понимаешь, что у меня в голове.- А ты понимаешь, что у меня? В моей?Она слегка выпятила нижнюю челюсть:- Отлично понимаю.- И что же?- В основном, голые женщины. И, наверное, что-нибудь такое же мужланское. Рыбалка. Гренландия. Большие машины. Политика. Радиоуправляемые дроны. А! Конечно же, деньги и слава.- Отлично, - рассмеялся он. – Голые женщины! Я даже не возражаю. А у тебя? Голые мужчины? Голый Рори? Буэ.Гвен изумленно вскинула брови:- Серьезно?- Ты как-то уж очень тесно к нему прижималась. - Что?! Да я просто… Боже, я не могу поверить, что вообще поддерживаю этот разговор. Он только развел руками: мол, факты весомее твоих слов. Она села в кресло, слегка поежилась. Он скинул с себя пиджак и набросил на ее плечи. Гвен не шевельнулась и не возражала. - Ты в порядке? – поинтересовалась она с обманчивым спокойствием.- А что? - Не знаю. Пришел без жены, ведешь себя… иногда странно. Говоришь о Рори. - Ты тоже явилась одна. - Ну, мы… У него кое-какие встречи сегодня с партнерами. Мы вообще-то планировали, что он приедет позже. - Жду не дождусь.- Я в курсе, что ты его ненавидишь, - негромко заметила она. – Это так глупо.- Я просто не понимаю, что ты в нем нашла, вот и все.- Можем обсудить и твою личную жизнь, разнообразия ради.- Попробуй, - холодно, предупреждающе отрезал он. И тут же осекся.Вот это было действительно несправедливо. Но Гвен только поморщилась:- Не надейся. В отличие от тебя, я меньше всего интересуюсь… Открылась дверь, и на курительную площадку вывалилась толпа народу. - Вот и наша трагическая влюбленная пара, - сказал Лайам, подходя к Гвен и протягивая ей бокал с вином. – Он погиб, обнимая другую, а она и после этого все ждала, что он оценит ее верность и благородство. История на миллион. Я искал тебя, я хотел с тобой выпить, детка. Эй, это его пиджак? Как благородно. Хочешь, я принесу тебе плед? Они есть в буфетной.Она рассмеялась, но сбросила пиджак - пожалуй, с излишней торопливостью, и вернула ему.- Правда, не стоило, Ник. Но все равно спасибо!- А ты наконец-то становишься джентльменом, - одобрительно, хотя и с нотками яда, заметил Лайам. – Наконец-то научился замечать потребности дамы, а не только свои. - Гвен меня джентльменом не особо-то считала. - Скорее принцессой, - вставил Кит, и вокруг заржали.- Не то, чтобы она была против, а? – он подмигнул ей, и ушел, не оборачиваясь. Подойдя к двери, он услышал позади очередной взрыв ее смеха, рокочущего и громогласного. Когда он искал официанта, чтобы взять себе еще выпивки, телефон приглушенно пискнул. Он прочитал несколько сообщений от жены, какие-то дежурные поздравления о тех, кого он едва знал здесь, в Нью-Йорке. Сообщение от Гвен открыл, заранее приготовившись к худшему. Может, она и не подала виду, но он предполагал, что ее задело то, как резко он оборвал ее, едва она попыталась заговорить о его семье. Одно дело провоцировать и дразнить, это заводило их двоих, и оба это знали. Но совсем другое – поставить на место, словно зарвавшегося подростка. Он и прежде бывал с ней резок, что уж греха таить, скорее всего, он мог… Окей, он мог на нее прикрикнуть пару раз за эти годы. Ладно, может быть, чаще, чем пару раз. Но с некоторых пор ему становилось стыдно и неловко от этих выплесков негатива, от себя самого. А теперь к стыду прибавился страх, какой-то священный ужас, что однажды он перебьет соломинкой спину этому пресловутому верблюду, сломает ее терпение и английскую невозмутимость, и она закончит их дружбу раз и навсегда. Она прислала ему горстку огорченных смайлов. Слова писать, видимо, уже разучилась, подумал он с нежностью. Он написал:Ты еще не забыла, как выглядят буквы, Гвен? Молчание. Он подумал, что опять был слишком резок, но телефон пиликнул, когда он был в туалете, готовясь отлить. Ему пришлось держать телефон в одной руке, что было, в общем-то, довольно неудобно… да и, прямо сказать, совершенно не в его натуре. Череда хохочущих смайлов от нее. Он улыбался, глядя на них, глупо, нежно, очарованно. На случай, если нет: Он напечатал адрес и название отеля. Затем позвонил водителю, а дальше оставалось лишь ждать. Какая разница, подумал он, расхаживая по пустому номеру, какая разница, где ее ждать – там, в толпе, наблюдая, как она виснет на мужиках, съедая себя бессмысленными приступами ревности, или здесь, в полном одиночестве, в стерильной чистоте комнаты с видом на Манхэттен? Этот город был в числе самых любимых и самых ненавистных, как у него, так и у множества других – тех, кто поднялся и тех, кто упал, и тех, кто еще барахтался у подножия лестницы славы. Вот и ему пришла пора сделать свою отчаянную ставку. Он налил себе виски и прижался лбом к стеклу. Мир отделился и отдалился, как всегда в ожидании. Чем он станет утешать себя, если она не придет? КОГДА она не придет? Тем, что явился Джайлз, и теперь они там, вдвоем, весело проводят время. Что она побоялась сбежать с этой вечеринки, побоялась или не сочла нужным опять заходить на этот опасный вираж. В прошлый раз все закончилось так… неудачно. Постыдно и совсем не весело для всех. Он включил телевизор и вырубил звук. Совсем не хотелось слушать, как мир сходит с ума и пожирает сам себя. В чем она была совершенно неправа – в голове у него насчет политики и политиков было всего одно мнение, и укладывалось оно всего в два слова. Отъебитесь нахуй. В десять тридцать, по идее, можно было раздеться и лечь спать, но им овладело беспокойство, усиленное алкоголем и разожженное обидой. Он вытащил телефон. Его сообщение было отмечено как ?прочитано?, и это было еще обиднее, потому что ответа до сих пор не было. Могла бы хотя бы послать его, вежливо или не очень. Или напечатать кучу своих ебучих эмодзи.А теперь он завис в ожидании, разогревая себя виски и мучительно оправдываясь перед самим собой. Уязвленное самолюбие, может ли быть худшая причина, чтобы успокоиться, остановиться и не пить? Очередная порция виски соскользнула в него с отвратительной легкостью. Он посмотрел на часы. Десять сорок. Все разъезжаются, кроме самых упорных тусовщиков. Видят боги, им нужно как следует оторваться после этих тяжелых лет. В дверь постучали. Он подошел с колотящимся от плохого предчувствия сердцем (это, наверняка, горничная-пуэрториканка без всяких представлений об этикете) и открыл. На Гвен было накинуто длинное шерстяное пальто, полы ее воздушного платья обметали ковер и кончики туфелек. Она вошла, не здороваясь и не улыбаясь, он поспешно захлопнул дверь. Она скинула пальто, и платье, казалось, заполнило комнату: облако шифона и радости, и дыхание цветов и корицы, этих ее странных духов, от которых он просто сходил сегодня с ума. - Гвен, - он показал ей на кресло, - присядь.- Все так официально? – с нервным смешком она оглянулась.- Хочешь виски? - Пожалуй. - Как ты сбежала?- Я подумала о тебе. Что ты ждешь и ждешь.- Это правда.Вот только не надо меня жалеть, подумал он угрюмо. Все, что я делаю, я делаю сам и по собственной воле... Она уселась в кресло, закинула ногу на ногу, стряхнула с ноги туфельку. Если бы она была Золушкой, подумал он с улыбкой, то Принц Чарминг без труда бы нашел ее, среди всех девиц королевства. Просто искал бы девушку с самой длинной ступней. - Как там Рори? Как там Джайлз? – он протянул ей стакан. Она закатила глаза на мгновение. Потом взяла виски, сделала глоток и улыбнулась:- Прекрасно. Все прекрасно проводят время!- Кроме меня, - он сел на постель напротив нее. - Ты сегодня играешь Принцессу. Обижен на меня и на все вокруг.- Вовсе нет. Да и с чего бы?- Кто-нибудь говорил тебе, что эти цветы немного… ужасны? – она показала зажатым в руке стаканом на его пиджак. Он широко улыбнулся:- Кто-нибудь говорил тебе, что ЭТИ цветы прекрасны? – он показал тем же жестом на ее платье.- О да. Много раз. Но ты единственный, от кого мне действительно хотелось это услышать. - Как мило. Даже не Джайлз?Она сделала большой глоток. Он поскреб в затылке:- Прости. Я могу быть такой занозой в заднице, да?- Еще какой. Но ты гордишься этим. Я знаю. Я вижу. Почему ты всегда выключаешь звук в телевизоре?- А что? Я могу что-то пропустить? Что-то важное? - Нет, - она смахнула локон с лица, - ты прав. Конечно, нет. - Подними подол. Раздвинь ноги.Секунду она смотрела на него, хлопая накладными ресницами и слегка округлив рот. Стакан виски в ее руке застыл, не донесенный до губ. Она так и не отпила, просто протянула руку и поставила виски на столик. - Послушай, ведь было все хорошо. Мы ведь друзья…Он терпеливо слушал, когда она закончит начатую мысль. Помогать ей выпутываться из этой ситуации в его планы не входило. Да и не хотелось. - Так? Ведь так? У нас все было так хорошо. Мы не… мы едва не… но мы смогли все это преодолеть, и вот теперь ты опять начинаешь, и это…Гвен замолчала. Было видно, что она в полнейшем смятении. - Позволь мне напомнить, - сказал он холодно, поставив локти на колени и наклонившись вперед. – Мы поцеловались. Это для начала. И едва не трахнулись, ты была голая, как только что из материнской утробы. Черт, я даже не помню, чтобы на тебе было хоть одно кольцо. На тебе не было буквально ни одного куска гребаной одежды! Ты стояла раком и практически умоляла тебя трахнуть.- Нет, - она отвернулась и сделала вид, что очень заинтересована тем, что за окном. – Нет, мы не сделали этого, потому что у нас есть обязательства, и мы друзья, и мы не должны были…- Когда в следующий раз мне остановиться, чтобы ты продолжала утешать себя этими жалкими отмазками, Гвен? Хорошо, просто скажи мне, где та грань, за которой ты перестанешь считать наши чувства чисто платоническими? Мне сунуть член тебе в горло, но не кончать? Мне сунуть пальцы в твою киску, но не доводить до оргазма? Кончить тебе на живот? Кончить в тебя, но с резинкой? Она закусила верхнюю губу в обычной манере, выпятила челюсть, лица к нему не поворачивала. Локоны ее сияли в свете тусклых прикроватных ламп и в мельтешении огней телевизора. - Я не знала, что ты так это видишь. Я думала, мы должны…- Мы много чего должны. Но есть одна простая вещь, Гвендолин Трейси Филиппа. Я хочу, чтобы ты знала. Для протокола. Каждый раз, как я оказываюсь в одном помещении с тобой, я готов тебя трахнуть. Что дальше? Решать лишь тебе. Она смятенно хихикнула:- Я еще никогда не получала настолько странных предложений заняться сексом. Таких… Настолько эгоцентрично, что даже довольно мило. - Этим я тебя и зацепил? Правда? Эгоцентричный, но милый.Она захохотала с явным облегчением. Бедная девочка решила, что тема закрыта. Он усмехался, глядя на ее алую помаду. Ему хотелось попробовать ее на вкус. - Хочу тебя разочаровать, - сказала она, отсмеявшись. – Это платье на скотче. - И? - Снять его сегодня не получится. По крайней мере, с первой попытки и без воды. Вся моя грудь заклеена слоями чертового одежного скотча.- Поэтому я и сказал – подними подол. Улыбка пропала с ее лица:- Что, серьезно?- Что заставляет тебя думать, будто я шучу? Это была бы довольно злая шутка.Она поежилась, и он увидел, что пальцы ее слегка дрожат. Затем слегка сползла с кресла, выгнув спину, раздвинула ноги. Они все еще были укутаны слоями гламурного шифона, но вот Гвен положила пальцы на край подола - и потянула наверх. Он смотрел, не отрываясь, как платье собирается в плотное облако золотых цветов, сминается и скользит вверх по алебастровой коже ее длиннющей ноги. Открылось точеное, упругое, идеальной формы колено, затем краешек бедра. Она подхватила другую сторону, и опять скольжение – вверх и вверх. Открывшись ему, она сидела, слегка наклонив голову к плечу. Ноги раздвинуты, платье над косточками бедра, под ним ничего нет. Он положил ладонь на свой рот, не в силах что-то произнести. Он лишь надеялся, что выражение его лица в достаточной мере передает все его чувства – смятение, восторг и ошеломленную радость. И капельку негодования. - Весь, - начал он охрипшим голосом, и пришлось откашляться. – Весь вечер вот так?Гвен молча смотрела на него. Глаза полуприкрыты длинными ресницами, на щеках – точки лихорадочного румянца. - Это было рискованно, - опять начал было он. – Неужели никто бы не заметил?- Я не знаю, - медленно и с такой же хрипотцой проговорила она. – Меня это не волнует. Ты хотел посмотреть? Теперь посмотрел. - Чертова эксгибиционистка, - сказал он, все еще не в силах поверить в то, что она ему открыла.- Несчастный вуайерист. Несмотря на эту ремарку, ноги она не свела. Он встал и подошел к ней. Коснулся пальцами щеки, губ, провел в сторону, мазок алой помады протянулся по белой коже. Она смотрела снизу вверх, потом быстрый взгляд на его ширинку, и вновь она уставилась ему в глаза.- Платье испачкается, - заметил он негромко. - Уже. Ему захотелось рассмеяться. Она нравилась ему такой – с раздвинутыми длинными ногами, босиком, с задранным платьем - и ее киска истекает влагой от его прикосновений. Он скользнул пальцами по ее шее, и она закрыла глаза, с тихим и покорным вздохом. Грудь ее, запакованная под прозрачную сетку и слои шифона, поднималась и опадала, и ему так хотелось обнаженности. Но придется довольствоваться тем, что есть. Он наклонился и поцеловал кончик ее носа, прелестный и круглый, потом ее скулу и прикрытое веко. Она вздрогнула, рот ее приоткрылся. Он поцеловал ее губы, легко и осторожно, потом сгреб ее волосы и притянул к себе, и поцелуй стал жестче, настойчивее, он просунул язык ей в рот, затем прикусил мягкую губу. Она отвечала ему, с покорностью, которой он прежде в ней не знал. Это его заводило, как, впрочем и все, что случилось с ними в этой комнате – от перепалки до ее обнажения по команде. Может, в нем было это, совсем немного – садистическое удовольствие от выполнения его приказов. А может, виновата в его возбуждении была она, и только она, всегда только она, Гвен, прекрасная и строптивая, умная и добрая, настолько хорошая, что хотелось смять эту красоту, покорить этот ум, завоевать эту идеальность, разрушить, сломать, взорвать нахрен, к чертям. Нет, определенно садист в нем только дремал до сего момента.Когда поцелуй, головокружительный и горячий, наконец, закончился, ему пришлось слегка отодвинуться, ему не хватало воздуха. Запах виски мешался с ее дыханием и духами. От волос пахло цветами и ветром. Он целовал мочку ее уха, шею, ключицу, потом взял ее руку и поднес ко рту. Коснулся пальцев губами. Она неуверенно улыбнулась, выжидая, настороженно, робко. Он положил ее ладонь на свою ширинку. Алые пятна на ее щеках пролились ниже, до самого выреза платья. Гвен расстегнула его ремень и пуговицу на ширинке. Опять взгляд снизу вверх. Он сказал, почти шепотом:- Расстегни зубами.Секунду казалось, она откажется и отвернется, попытается вырваться. Потом наклонилась, грациозная белая шея и золото волос, все - словно с какого-то немыслимо красивого и возмутительно порнографичного кадра из старого фильма. Она ухватила кончик молнии зубами и повела голову вниз.- Боже мой, Гвен…И он оборвал сам себя, не зная, как продолжить, опасаясь, что, решись он говорить дальше – с его губ польются непристойности почище любой, самой забористой, порнухи. Это было невозможно, невероятно, изумительно – ее горячие губы на его белье, язык, которым она касалась его сквозь ткань, и то, как у нее почти получилось, с первого раза. - Хочешь попробовать?Она хмыкнула и вдруг рассмеялась:- Тебе не обязательно говорить мне, что делать.- Но мне нравится, - сказал он с ангельской улыбкой, погладив ее по щеке таким покровительственным жестом. Он коснулся ее губ большим пальцем и слегка оттянул. - Если бы ты была такой же послушной и мягкой, когда… Она поняла, о чем он, и смущенно поерзала в кресле, словно выискивая пути к отступлению. Не стоит смешивать работу и личное, но в их случае все давно смешалось в один ядовитый, сладкий, горький - и ужасно притягательный коктейль.- Думаешь, сегодня справишься? Сегодня мы, наконец, одни. - Боже, Ник! Она засмеялась в голос, закрыв лицо обеими ладонями. Ему пришлось смеяться вместе с ней, а затем он осторожно отвел ее руки от бледного и сияющего лица. Jeg elsker dig. Я люблю тебя, подумал он отстраненно, почти равнодушно, глядя в ее синие искрящиеся желанием и смехом глаза. Я люблю тебя, неужели ты еще не видишь? Его поразила не столько эта мысль, сколько собственное спокойствие. Он капитулировал перед фактом в тот же момент, как нашел в себе смелость признаться. Он, разумеется, не решился бы сказать вслух. Вместо этого он проговорил:- Давай, возьми меня в рот.Гвен наклонилась, спустила резинку его трусов и взяла в рот его член. У него уже давно стояло. Но от прикосновений ее языка и губ, и от всей ситуации, до абсурдного обыденной (в жизни любого мужчины) и до невозможности фантастической (с этой конкретной женщиной) – от всего этого нервы его полыхнули новым, ослепительным огнем. Сладкая ноющая боль внизу позвоночника – уж слишком явный предвестник, которого он вообще-то не ждал так рано. Спустя несколько минут он осторожно, дрожащими пальцами, оттолкнул ее плечо:- Подожди. Пожалуйста! Гвен! Стоп. Она отодвинулась: губы распухли, помада размазалась по подбородку. От его багровой головки к ее темно-розовому языку протянулись ниточки смазки и слюны. Ее глаза затуманились от желания, ресницы намокли от слез, которые выступили, когда она старалась взять его уж слишком глубоко (и, честно сказать, не слишком преуспела, но ее трогательное неумение только дополнительно заводило). По щеке скользнула темная полоска туши, смешанной со слезинкой. Он вытер ее большим пальцем. - Я быстро кончу, если продолжим в том же духе, - почти извиняющимся тоном сказал он. Он наклонился и поцеловал ее в губы, сладко-соленые, бесконечно нежные, горячие. Встав на колени, он обхватил пальцами ее бедра, сжал крепко - до синяков, должно быть. Он часто видел на ней синяки за эти годы – предплечья и бедра, и она всегда, смеясь, говорила ему, что это кресло, спинка стула, какой-нибудь кусок мебели, которую человечество не озаботилось приспособить под нужды таких высоких людей, как она. Но он видел, что это следы от пальцев, и всегда испытывал ревность и боль, и теперь, когда получил возможность оставить следы своих ладоней на этой нежной коже – просто не мог себе отказать в болезненном, порочном удовольствии. Он раздвинул ее ноги еще шире и наклонился к влажной, манящей, жаркой сердцевине. Гвен почти сползла с кресла, так, что задница ее повисла в воздухе, и он подвинул руки выше, сжал ее ягодицы, развел их, сминая, наслаждаясь плотью и кожей, и всем, что она предлагала. Его язык коснулся ее клитора: несколько быстрых движений, кажется, не произвели особенного впечатления, и тогда он просто поцеловал ее там, взасос, жадно, глубоко. И тогда она вздрогнула, изогнулась, застонала – громко, бессвязно. Вот как. Некоторые любят поцелуи покрепче. Он вполне был к этому готов. Да что там, с радостью продолжил. Чем дальше он заходил на эту территорию, тем сильнее было его возбуждение. Оно нарастало, хотя он и старался не обращать на него внимания. Он не хотел давать себе этой свободы. Не хотел гнаться за собственным удовольствием, пока она раскрывалась для него, доверчиво и безусловно, как цветок раскрывается навстречу солнцу. Он втолкнул в нее палец, лишь когда влага, которой она сочилась, промочила край ее платья насквозь и начала стекать на пол длинными серебристыми нитями. Она текла и текла, словно (или ему просто нравилось это воображать?) ждала только его, ждала всегда, лишь его одного. Палец его тотчас обхватило жаркими и скользкими тисками, он провел вперед и назад, и добавил сразу два. Преодолевая сопротивление, они погрузились в нее. Он резко дернул на себя, и тотчас толкнул дальше, и повторил это несколько раз, ритм его стал ускоряться, он двигался, почти загипнотизированный ее красотой, ее вкусом, запахами, собственным желанием. И, наконец, она закричала. Он выпустил изо рта ее клитор – отпустил и оставил в покое, только на прощание лизнул несколько раз. Эта смена давления и свободы ее добила. Она задергалась, вновь закричала, выгнувшись в первом оргазме. Бедра ее двигались, она сводила и разводила колени, живот сокращался беспомощно, она закрыла глаза рукой, словно свет причинял ей боль. Ее лоно раскрылось прямо у него на глазах, открывая потаенное, и он схватил собственный член и сжал у основания, чтобы не кончить только от этого зрелища. Ему ведь не восемнадцать лет, правда? Но его тело пылало, наполненное гормонами, доза восемнадцатилетнего. Он поднялся, слегка пошатываясь, взял ее мягкую и руку, потянул к себе.- На кровать. Ложись на спину. Гвен послушалась, она ничего не говорила, ее все еще трясло, она плюхнулась на задницу и молча откинулась на спину. Ее дыхание было быстрым и хриплым. Он разделся со скоростью, которая поразила его самого. Так выпрыгивают из одежды только хорошо вышколенные солдаты. Или жиголо, подумал он с безумной ухмылкой. Гвен приподнялась на локте:- Я не могу… не смогу снять платье, - с сожалением сказала она. - Тогда я разрежу его. Возьму ножницы и просто разрежу, - сказал он без улыбки, но, заметив смятение в ее глазах, подмигнул. – Расслабься. Я пошутил. Просто подними его, как только что. Раздвинь ноги. Покажи мне. Покажи, как ты течешь. Ты кончила?Она смущенно кивнула.- Хорошо. Хочешь еще? Будет еще. Ты… Гвен развела ноги и подняла платье, открыв ему себя – до белой полоски живота. У нее был длинный и мягкий, манящий лобок, гладко-белый, нежный, как поверхность какого-то фрукта. Ее нижние губы стали алыми, распухли. Они все еще расходились в стороны, о, этот бесстыдный и прекрасный цветок среди золота других цветов.- Ты прекрасна, - сказал он, становясь на колени между ее ног и лаская себя. – Ты знаешь, как ты хороша? Я схожу с ума, глядя на тебя. Ты просто…Он коснулся указательным пальцем своего виска и сделал вид, что выстрелил. Она громко и нервно хихикнула. - Просто отвал башки, Гвен. Вот ты кто. Потрогай себя. Смотри на меня и коснись себя там. Пожалуйста. Она, не переставая туманно и потерянно улыбаться, коснулась длинным пальцем своего клитора. Осторожно обвела его, а затем два ее пальца скользнули ниже и развели ее лепестки еще шире, так элегантным и легким движением, что у него перехватило дыхание. - Боже, - в тишине между ними повисли эти щелкающие мокрые звуки – его рука ходила по его члену туда-сюда эдаким поршнем. – Боже. Шире. Она развела пальцы сильнее. Он наклонился и поцеловал ее в губы. Его член коснулся раскрытой вагины, почти погрузился в сладкую влагу. Он отодвинулся, чтобы завести ее как следует - перед тем, как войти, вломиться, что называется, по самую рукоять. - Хочешь его? - Да.- Не так односложно. Уж слова-то ты всякие разные знаешь, - с нежной насмешкой поддразнил он. Она закатила на миг глаза, потом вновь уставилась в его лицо. - Я хочу тебя, - просто и как-то обреченно, севшим голосом, сказала она. – Мне правда жаль, что я не могу снять платье.- Ш-ш, - он нащупал ее сосок сквозь тонкую ткань, потянул на себя, сжал и выкрутил. Гвен выгнулась вверх, за его пальцами, вскрикнула. - Видишь? Я могу ласкать тебя даже одетую. Я могу завести тебя в любых обстоятельствах. Правда?Она кивнула. Локоны ее, разметавшиеся по темному покрывалу, казались в полутьме золотой короной. Она коснулась его груди и пробежала мокрыми пальцами по волосам и осторожно коснулась его соска. Она была полной противоположностью того, что предлагал он, и чем он являлся – он был жестким, иногда грубым, она – нежной и осторожной. Он был напористым и прямолинейным, она – пугливой и избегающе-деликатной. И они подходили другу другу, как рука и перчатка, как ключ и замок. Все же в ее движениях было нечто помимо естественной робости, присущей, если можно так выразиться, первому голому свиданию. Какой-то страх, неуверенность… нечто неуловимое, но такое же ясное, как запах ее духов. - В чем дело, детка? Ты меня боишься? Нет?- Нет, - сказала она, сдвинув брови. – Я должна? - Ты как будто сдерживаешь себя. Ты думаешь, я стеклянный? Вот. Потрогай. Сожми сильнее. Сделай, что ты хочешь. Что угодно. Я обещаю, если мне не понравится, я скажу. Если понравится, ты сама увидишь. Я думаю, мне понравится. Секс-тренер из него, определенно, вышел бы так себе. Гвен только с рассеянной улыбкой слегка сжала и тут же отпустила его сосок. Он опять наклонился над ней и поцеловал ее висок и бровь.- Ты уже завела меня. Пути назад нет. Думаешь, у меня пропадет эрекция от того, что ты что-то не так потрогаешь? Честно? Ничего глупее и выдумать нельзя, Гвен. Он говорил это, покрывая поцелуями ее лицо, и слышал, как участилось ее дыхание. - Ты течешь, и у меня такой стояк, что можно гвозди заколачивать. Что может пойти не так? Потрогай везде, где хочешь. Играй во что хочешь. Это все для тебя. Это ради того, чтобы…Гвен повернула голову, пытаясь поймать его губы, и он с радостью накрыл ее рот своим. Рука его легла на ее покрытую шелками грудь. Он сжал и отпустил, и вновь поймал пальцами сосок.Телефон затрезвонил, казалось, у него прямо в ухе. Звук был таким резким и неожиданным, и все вокруг было залито светом от экрана, кровать вибрировала, весь мир вибрировал. Он сел, тряся головой, словно его только что ударили. Гвен повернула лицо к телефону. Голубоватый свет лился по ее испуганно округлившимся глазам и приоткрытым, искусанным губам. На экране мотался из стороны в сторону кружок с портретом его старшей дочери. - Ч-черт. Он схватил телефон и потянул к себе, пытаясь закрыть экран от Гвен, но он знал, что она увидела. - Ответь! – сказала она резко и быстро.Он отбросил телефон дальше на кровать. - Ответь! – повторила она, пытаясь сесть. Он молча толкнул ее в грудь. Ему нужно всего несколько минут, черт побери! - Я отвечу. Потом. - Нет!Она вытянула руки, чтобы оттолкнуть его от себя, и он схватил ее тонкие запястья, сжал оба сразу, прижимая их к ее груди. - Не уходи, не уходи. Не надо. Пусть звонит. Я перезвоню, я… Да послушай же, Гвен! - шипел он, разозленный и растерянный, совершенно потеряв способность мыслить рационально. Она крутила запястьями, вырываясь, и, когда он отпустил, изогнулась, выползла из-под него, перекатилась в сторону, словно ей было противно даже прикасаться к нему. Она едва не упала с кровати, но удержалась. Неловко поднялась, ссутулившись, будто у нее болела спина (возможно, так и было, такие упражнения и здоровому позвоночнику могли не понравиться). А потом ухватилась за стену, чтобы не упасть. Телефон все звенел. Он схватил его, сделал несколько глубоких вдохов и свайпнул ?Ответить?.Они поздоровались и заговорили по-датски, а потом ему пришлось позволить дочери выговориться – новости в этом возрасте не терпят отлагательств. Он поднялся и подошел к окну, чтобы не смотреть на Гвен. Слушал и отвечал, и смеялся, и уговаривал, и просил позвать к телефону ее маму. Все это продолжалось довольно долго. В конце концов, почти попрощавшись, он обернулся, решив, что Гвен, наверное (наверняка!), заскучала или отправилась в ванную. А может, и уснула в кресле или на кровати – за спиной у него было тихо. Постель, со сбитым от их финальной борьбы покрывалом, была пуста. Он посмотрел на ковер, на кресло. Ее туфли и пальто исчезли. Он бросился к двери, и остановился, сообразив, что совершенно голый. Пока он прощался с дочерями и женой, раздавал последние наставления, ему пришлось, прыгая на одной ноге, натягивать брюки, затем вталкивать ноги в туфли. Наконец, переложив телефон с плеча на плечо, он надел рубашку. Он выскочил в коридор отеля, все еще с телефоном, прекрасно сознавая, что прошло слишком много времени, и он просто гонится за призраком. Наконец, на том конце положили трубку. Он посмотрел на индикатор звонка. Они говорили двадцать минут. Не так уж много, правда? Не так уж, мать вашу, много!Где-то вдалеке звякнул лифт. Коридор был тихим и пустым.