Глава 6 (1/1)

Несколько раз он открывал и закрывал чат, натыкаясь на пустоту и белый экран. Ни эмодзи, ничего. Он, впрочем, также не решился ничего написать. Что он мог сказать в свое оправдание? Или она? Он воображал, как ее тошнило от всей ситуации, пока она выбиралась под холодный апрельский ветер и садилась в такси, как ее мокрое лоно и испачканное платье, свидетели позора, касались обивки машины, как она сдвигала ноги и таращилась за окно, в этой своей пассивно-агрессивной манере. Я не хочу оправдываться, - написал он было. И тут же стер. Нет, ему хотелось все объяснить, обвинить ее в чем-нибудь… например, в том, что она сама потребовала от него ответить на звонок. Лицемерная сука. Бесстыжая дрянь. Злость его вскипала и пропадала, уступая место печали и усталости. Он допил виски и лег, не раздеваясь, просто смотрел в потолок, по которому ползали тени от телевизора. Тупая сука, - написал он и стер.Ты сама виновата, - стер.Ты притворяешься, хочешь казаться здесь самой заботливой, ты притворяешься, ты всегда притворяешься, и я, мать твою, ненавижу это, - стер.Несколько недель чат оставался пустым и холодным, как и все в его жизни. Им овладело нехорошее предчувствие, ноющее ожидание, словно под занесенным для удара ножом. И, наконец, все сбылось.Пятого мая весь мир возненавидел его. Он проснулся утром следующего дня, можно сказать, что новым феминистским Антихристом. Твиттер, инстаграм, онлайн-газеты, фейсбук, даже реддит, этот рассадник трахнутых на всю башку инцелей, славных своим женоненавистничеством, распинали его с таким удовольствием, что он испытывал даже некую тайную гордость. Разумеется, не его самого. Но, ему тоже прилетало. Рейтинги шоу устремились вниз со скоростью падения биржевых индексов в черный понедельник. Его дочери умудрились получить парочку сообщений от людей, которых они даже не знали, ну и кучу от тех, кого знали. В них сквозило благоговейное почтение перед тем, кто пытался взлететь столь высоко – и теперь падал так больно. Ну и, немного матерных слов. По этому поводу к ужину он решил приготовить фирменную курицу, заказал пару бутылок самого дорогого вина. Это был приятный семейный ужин, и все они шутили и смеялись, и у него было ощущение человека, который ест свой последний, самый вкусный бифштекс перед электрическим стулом. Но он чувствовал странную свободу, освобождение. Может быть, еще год ему предстоит подергаться в финальной пляске смерти, но затем…Во-первых, он больше не станет видеться с Гвен.Это было печально, это причиняло ему нестерпимую боль, но он наслаждался ею, и открывал себя ей, подобно заматерелому мазохисту, тонул в этой боли, пил ее, глотал и, в конце концов, даже породнился. Он понимал, что это плохой знак. Так некогда начиналась его депрессия, с этого чувства равнодушной и холодной радости от собственного падения. Во-вторых, ему больше не надо притворяться, думать над своими словами, он этого никогда не любил. Отныне он может нести любую ересь, никто не станет его слушать, люди будут смотреть на него и думать: вот человек, который бросил прекрасную деву, который предал всех нас. Кто-то, может, и станет им восхищаться, больных идиотов в мире тоже хватает. Даже у Мэнсона были свои поклонники. Но, так или иначе, он получает относительный карт-бланш для интервью и конвентов, и теперь никому и ничего не обязан. Разумеется, разевать пасть на высшие силы ему по-прежнему не позволено, но на высшие силы ему было слишком плевать, чтобы огорчаться из-за этого маленького неудобства. Они сидели все вместе и смеялись, и он был даже немного счастлив, когда зазвонил телефон.Гвен. Сердце его сжалось, он поставил ее на громкую связь и положил телефон на стол. Это было опасно, но ему не хотелось уходить и говорить с ней тайно, скрываясь от всех. Кроме того, было интересно, до каких глубин лицемерия она дойдет. О, насчет этого в ней он ничуть не сомневался.- Привет. Ты на громкой. - Что? О, привет, Ник. Она поздоровалась со всеми по очереди. Это было мило, немного приторно и… мило.- Как ты?- Нормально.- Ты ведь не читал ничего в интернете?Все рассмеялись. Он тоже хихикнул.- А что?- Не читай, - серьезно предупредила она.- Мне что, вообще связь отрубить? Все так плохо?- Не знаю. Ты вроде как… новая знаменитость.- Гвен. Не переживай. Я в курсе. Мы все в курсе. - И что творится у тебя в соцсетях…- Это не мои проблемы. Есть люди, которым платят за то, чтобы разгребать это все.- Точно. Значит, ты в норме?- Полнейшей. Мы ужинаем. Курица, вино, свечи. - Звучит потрясающе.- И на вкус неплохо.- Хотела бы я сейчас курицы и вина, - вздохнула она и рассмеялась. – Но придется заказать пиццу.- Давай к нам.- Не могу, иначе бы с радостью. - Ты в Лондоне? Он налил себе еще вина и поймал взгляд жены.Сегодня он пил уже пятый бокал, а это было негласным правилом – после пятого он всегда останавливался.- Не… нет, не совсем. Но скоро вернусь. Скоро начнутся репетиции. - О. Уверен, все получится.- Значит, у вас там полное… хюгге?- Полнейшее, Гвен.- Я рада это услышать. И все же мой совет, читай в эти дни поменьше интернета.- Я всегда говорю девчонкам, лучше хорошая книга, чем километры лабуды в чатах.- Верно, - приглушенный смешок. – Что ж, хорошего вам всем вечера. - Пока, - сказал он - и нажал отбой.Прошло несколько недель, и несколько медийных бурь, он сидел в коридоре пыльного лондонского театра, ожидая, когда двери его откроются и выпустят на свободу очередных пленников Шекспира. Вокруг стояла обычная для таких дней суматоха, все носились, словно ополоумевшие, кричали друг на друга, хлопали по плечу, искали декоратора, осветителя, электрика и Бог знает, кого еще. Наконец, двери отворились, и молодые актеры вывалились в коридор, хохоча охрипшими голосами, жадно глотая кофе из бумажных стаканчиков. Появилась она – в черных леггинсах и белой футболке, с влажными пятнами под мышками, с красным и мокрым лицом, со слипшимися от пота волосами. И остановилась, заметив его. Он поднял руку: привет. На лице Гвен отразилось замешательство пополам с каким-то детским, наивным ужасом. Ему хотелось обнять ее, встать и обнять, прижаться лицом к ее мокрой горячей шее. Не отпускать. Вместо этого он сказал:- Мне надо было написать? Или позвонить?Она уставилась на него, это ее легкое косоглазие всегда усиливалось, когда она волновалась. Просто скажи, что ты рада меня видеть, умоляюще подумал он. Ну же? Притворись. Притворись, я поверю. Я просто хочу поверить.- Откуда ты узнал?- А это разве секрет?- И как же тебя впустили?- А что, могли не впустить?Она нервно вздохнула:- И долго ты здесь сидел?- Не очень. Любопытно, чем вы там занимались.- Это пока секрет. Приходи на спектакль. Сам увидишь. - Судя по твоей мокрой футболке, работы прилично.- Мне это в радость. Она резко повернула голову, и он посмотрел вслед за ней. Господи, нет. Нет. Ну почему?..К ним на всех порах, раскинув руки, спешил Джайлз. Он подбежал к Гвен, поцеловал ее щеку, потом взял ее лицо обеими ладонями и поцеловал в губы. Слегка отодвинулся, поморщился:- Ты пахнешь, как свинья! Прости, прости, опоздал, пробки. Сегодня примерка, помнишь?- Может быть, мы сначала поужинаем? Я едва на ногах держусь.Она обняла Джайлза в ответ. Лицо ее осветилось радостью, и он почувствовал закипающий гнев. С самого начала идея прийти сюда была весьма сомнительна. Но у него была всего пара дней в Лондоне, и он просто не мог улететь, не увидев ее. Он вел себя, как гребаный сталкер. Вот до чего его довела проклятая шлюшка.- Николай. Как приятно! – Джайлз протянул ему руку, и пришлось пожать. Ему неприятно было трогать эту мягкую безвольную руку римского патриция с наманикюренными ногтями. – Решил поддержать нашу Гвен? - Конечно. Не мог не зайти, ведь это… такой большой проект. Мы все волнуемся. Я волнуюсь. - Это чертовски мило с твоей стороны. Ты настоящий друг. Это правда. Спасибо тебе, что не забываешь ее. Ну а… Как ты? Держишься?Они говорили с ним – не все, но многие – так, словно у него кто-то умер. - Помаленьку, - соврал он, потому что ему, честно говоря, уже давно стало наплевать. – Не то, чтобы мне нужен психотерапевт, ты знаешь.Джайлз тонко улыбнулся:- А, скандинавская невозмутимость. Это хорошо. Это очень, очень хорошо. Гвен немного более… нервно все воспринимает.- Неправда, - буркнула она с наигранным возмущением – и тут же уткнулась носом в плечо Джайлза.Она так и стояла, сцепив руки вокруг его пухленькой талии. Он заметил, что пальцы ее, сплетенные в замок, покраснели. На кончиках виднелись полоски содранной кожи, суставы были заклеены пластырем. - Гвен, зайка, попей воды, - велел ей Джайлз, и она послушно потянулась к своей сумке, брошенной тут же, в пыльном бархатном кресле. Вытащила бутылку и начала глотать, оставив мужчин в неловкой тишине.- Да, - сказал он, натянуто улыбаясь. – Надо восполнять баланс электролитов. Гвен хрюкнула в свою бутылку, прыснула и захохотала. Джайлз нежным жестом отвел с ее лба прядь мокрых волос:- Я забронировал столик, поэтому можем выдвигаться. - Идем с нами, - вдруг повернулась она к нему. – Ник, пойдем! Я умираю от голода, поэтому угощаю.- Это, типа, подкуп такой? Думаешь, я на мели?Они рассмеялись все разом: такая милая троица друзей, если смотреть со стороны. Легкие, открытые, общительные, с юмором. Красивая женщина и двое мужчин. Лучший друг (счастливо женат) и жених (отменно влюблен, бесконечно заботлив). Тошнотворная классика. И каждый должен играть свою роль, натянув на лицо подобающую маску. Он придал своему лицу добродушно-глуповатое выражение ?как же я люблю вас, ребята?. Джайлз сердечно улыбался, посверкивая интеллигентными очками без диоптрий – ?как же я рад твоим друзьям, милая?. Гвен дула губки, как маленькая девочка и сопела, как хомячок, и прямо-таки сочилась притворной искренностью – ?нас ждет прекрасный вечер, и мы все здесь лучшие друзья?.С некоторых пор он ненавидел быть ее другом. Он все больше и больше становился королем френдзоны, пусть и невольной, пусть и созданной лишь обстоятельствами. Если и была на свете позиция, в которой бы ему было максимально некомфортно, то он именно в нее и угодил. В сердцевину ебучего дискомфорта. В эпицентр фрустрации и невроза.Она оттянула ворот футболки и принюхалась к себе.- Ты уверен, что меня в таком виде пустят?- Может быть, и нет. Тогда придется нам есть пиццу на улице. - Кебабы. А-а, ты помнишь эти кебабы на Чаринг-Кросс, мы ели их после вечеринки в…- Буэ. Кошачьи кебабы.- Какой же ты мерзкий! - Ладно. Я такой. Я буду твоим мерзким дружком, дорогая. - Совсем не против. Но Нику вряд ли понравится наше общество. Особенно мое в этой футболке. Окей, дайте мне десять минут. Ждите здесь, я хотя бы заскочу в душ в гримерке. - Слушаюсь, госпожа.Ему хотелось перестать улыбаться, от этой игры у него уже челюсть начинало сводить. Джайлз плюхнулся рядом с ним и вытащил свой телефон. Повисла еще одна неловкая пауза. Следовало бы спросить его о чем-нибудь. Черт, о чем его вообще можно спросить, учитывая обстоятельства? Какого черта он вообще возомнил, что вправе трахать Гвен? Видел ли он себя в зеркале? Гребаный урод.- Это платье для нее, - Джайлз показал ему картинку на экране. – Это набросок. Вот так оно выглядит сейчас. Джайлз листал изображения своим заостренным пухлым пальцем. - Очень красиво, - сказал он с тупым и покорно-восторженным выражением. – Ничего в этом не понимаю, но выглядит потрясающе.- Посмотри там, дальше. На ней все выглядит потрясающе, - серьезно сказал Джайлз. – Все. Абсолютно все. Она – совершенство. Спорить с этим было бы глупо. - ?Столь многие любили твою радость, столь многие любили твою нежность, и сердца светлого живую благодать, любовью ложной или истинной, неважно. Но лишь один любил твоей души мятежность?, - сказал Джайлз, пока он листал картинки, рассеянно разглядывая километры шелков и пестрые букеты вышивок. Он покосился на него с изумлением. - Йейтс, - Джайлз заметил спокойно и даже небрежно. – Ты никогда не слышал? Это классика. Этот один – это я. Мне нравится ее одевать. Это честь для меня. Я одеваю королевских особ, но… Она всегда будет особенной для меня. Королевских особ, ну надо же, подумал он с отвращением. И… Йейтс? Серьезно? Он казался себе самому таким жалким теперь. Человеком, который читает по книге в год, и преимущественно стремноватые бестселлеры… а уж поэзией его можно вогнать лишь в сон. Тем более такой тупой и старомодной. - Ей нравится поэзия?Джайлз выпятил губы, раздумывая:- Она обожает читать. Читает ужасно много… Да, стихи тоже. Говорит, ритм помогает запоминать реплики. Помню, говорила мне, что Йейтса она считала любимым поэтом. Правда, в старших классах. И как это получилось, что все вокруг столько про нее знают? Ему она тоже многое рассказывала. Но не так. Не о том. Пару книг она даже рекомендовала ему, но любимые поэты… Это было слишком интимно. И все же, и все же. Несмотря на некоторую неправомерность притязаний, ему мучительно захотелось, чтобы она изливала душу ему, а не этому напыщенному педриле. Мир несправедлив. Он вернул айфон Джайлзу и просто уставился на свои руки. - Это правда, у актера в голове должно быть что-то вроде метронома, - сказал он, чтобы не выглядеть угрюмым и нелюдимым. – Так легче все запоминать. Стихи этому тоже помогают.- Не представляю, как вы, ребята, столько всего запоминаете. Я бы сошел с ума. У меня голова совершенно дырявая.Некоторое время они поддерживали беседу, осторожно, словно бы приглядываясь друг к другу. Раньше он не проводил столько времени с Джайлзом. Тот был безупречно вежлив, отменно образован, хорошо воспитан и весьма благожелателен. Но за всем этим крылось нечто неприятное. Он высоко ставил себя, он был холоден и жесток, и если у Гвен не хватало ума это рассмотреть (или хватало доброты этого не замечать), то человеку постороннему вскоре становилось довольно очевидно. У него была добродушная манера произносить слова, он умел изобразить почти ребяческую застенчивость, но он был мужиком с железной бульдожьей хваткой, и обладал таким же упрямством (пусть даже и выглядел как конкретный пидор). Через полчаса они уселись за столиком мишленовского ресторана со средиземноморской кухней - и с такими высокомерными официантами, что об их рожи можно было морозить лед. Заведение явно выбрал Джайлз. Гвен делала заказ первой, довольно подробно и как-то нервно переспрашивая у официанта о составе того и сего, о спрятанном сахаре (хрен знает, что это такое!) и калориях, и он, наблюдая за нею и Джайлзом, заметил, что тот начал медленно закипать. - Можем мы хоть на вечер забыть о твоей диете, милая? – наконец, сказал он и, протянув руку, вытащил меню из ее пальцев. – Она будет карбонару и салат. Да, вот этот. С песто. Гвен закрыла лицо руками и, смеясь, замотала головой в притворном отчаянии.- Что? Ты не будешь? А что ты хочешь?- Только не карбонару, ты хоть представляешь, сколько там…- У вас хорошая карбонара?- Превосходная, сэр. - Значит, она будет карбонару. Они закончили делать заказ, официант принес вино, воду и хлеб. Еще один раунд светской беседы ни о чем. Чувствуя себя зачем-то обязанным быть в этот вечер особенно любезным, он рассказал им пару забавных историй со съемок в Дании, показал в лицах кое-кого из своих старых друзей. Ее радостный смех сыпался пригоршнями солнечных зайчиков. Принесли заказ. Он заметил, что Гвен почти не притронулась к своей еде. Она выпила два бокала вина, он налил ей еще. Джайлз с аппетитом уминал свою порцию. Наблюдая некоторое время за мучениями Гвен, он, в конце концов, не выдержал:- Хочешь, поменяемся? Они часто менялись едой на съемках, иногда ошибаясь в выборе блюд из скудноватого кейтеринга, смеясь и поддразнивая друг друга за ошибку. - Правда? – она просияла, но тут же осторожно покосилась на своего бойфренда.- Да. Обожаю карбонару. Честно говоря, я, наверное, ошибся, что не взял ее.- Так закажи себе, - великодушно заметил Джайлз.- Ну, тут у меня целый куриный рулет, так что я…Гвен протянула ему свою тарелку. Он отдал ей свою, с надкушенным куском. Джайлз оглядел Гвен брезгливым непониманием. Она начала есть, и ему, в свою очередь пришлось сразиться с остывшей карбонарой, чтобы не выглядеть последним дураком. Она допила вино, он опять взял бутылку, чтобы наполнить ее бокал, но Джайлз мягко положил ладонь на край бокала. - Неа. Хватит на сегодня.- Но это же просто вино, - слабо запротестовала она. Щеки ее заалели. - Я ведь сказал – хватит. - Брось, Джайлз. Это вино такое слабое, его можно наливать старушкам на проповеди, - примирительно сказал он.- Ну, а для Гвен на сегодня достаточно. Ты знаешь, - Джайлз нацелился вилкой ей в лицо, - ты знаешь, как я ненавижу, когда ты напиваешься. К тому же, это калории, детка. Это хулион чертовых калорий. Все пойдет на твою задницу, и она не влезет в твое прекрасное платье, и мне придется…- Я не напиваюсь, - сердито отрезала она. - Хочешь поговорить об этом? При Нике? При всех? Серьезно?Повисла пауза. Гвен нарочито медленно поставила перед собой бокал, взяла бутылку и налила себе до краев.- Нет, - холодно сказала она. – Я не жду извинений, но просто сделай вид, что тебя занесло куда-то не туда. Она выпила несколькими большими глотками. Джайлз кисло ухмыльнулся. - Как тебе здешняя кухня, Ник?- Очень неплохо.- Это лучший ресторан с пастой во всем Лондоне. Просто поверь.- Без проблем. Доверяю твоему опыту. Гвен? Ты в порядке?Джайлз вскинул брови:- Ей нельзя много пить. Становится чуть-чуть немножко шумной. Гвен расхохоталась, потом встала и подхватила свою сумку:- Мне нужно в дамскую комнату. Если хотите, обсудите между собой, какой дикой и неукротимой я становлюсь после трех бокалов совиньон блан.Ее дерзость его странным образом обрадовала – и огорчила. Он немного послушал, как Джайлз нахваливает другие рестораны и ругает еще какие-то третьи – встал и, извинившись, направился к туалетам. К его изумлению, здесь туалет был универсальным. Он вошел, спугнув какую-то женщину, которая подправляла макияж у зеркала. Прошелся вдоль длинного ряда кабинок, увидел защелкнутый замок. Ударил локтем, и опять, и опять - и замок оторвался от пазов. Дверь распахнулась наружу и повисла с душераздирающим скрипом. - Твою мать! - проорала она.Гвен сидела на унитазе – трусы на коленях, джинсы у лодыжек. Слишком большая для этой кабинки, слишком… всего – слишком. Она вытаращилась на него снизу вверх.- Что ты творишь?! Он надвинулся на нее, навис над ней.- Я вообще-то занята! Я писаю, если не заметил! Закрой дверь, Ник! Что за…Ухватив ее волосы, он сгреб их в горсть, поднял ее лицо, придерживая за подбородок, наклонился и поцеловал в губы. Они были горячими, сухими, пахли вином и пряностями. Остановился лишь почувствовав, что струйка соленой крови из прокушенной губы побежала по ее подбородку и испачкала его пальцы. Оторвал кусок туалетной бумаги, промокнул кровь на своей руке и швырнул бумагу куда-то за ее спину. И, наконец, отступил на шаг. Она сидела, прижимая ко рту развернутую наружу ладонь. Волосы растрепаны, глаза такие огромные, темные от желания и страха. - Можешь закончить, - сказал он, отвернувшись.Он втиснулся в кабинку по соседству и расстегнул ширинку. Член его почти встал, ему было некомфортно мочиться. Он слышал, как она закончила, нажала на спуск, вышла и начала мыть руки. Он вышел, включил воду. Посмотрел на нее в зеркало:- Вытри кровь. Еще идет. Испачкает рубашку.Она послушно провела большим пальцем по губе. - Все в порядке?Гвен зажмурилась, словно надеялась как-то прекратить кошмар или сбежать отсюда подальше – пусть и мысленно. Он видел, что она тяжело дышит, что ее руки дрожат.- Ты в порядке? – повторил он.- А ты как думаешь? Он пожал плечами:- Лично я хочу вывалить ему на голову ебучую карбонару, а в целом, со мной все окей.Она плотно сжала губы, лицо ее было бледным и несчастным, до предела потерянным, усталым и странно беззащитным. Когда она открыла глаза и заговорила, в голосе ему послышалось почти умоляющее отчаяние:- Что с тобой, Ник? Ты ведь почти не пил. - Да и ты не особо. Но твой мудак Джайлз почему-то считает, что…- Оставь его в покое! – рявкнула она. – Дело не в нем, правда? Ты будто с цепи сорвался. Что происходит? Посмотри на себя, в кого ты превращаешься. Тебе нужна помощь. Тебе нужен специалист. Он выключил воду и выдрал целую пачку полотенец. - Пошла ты нахер, Гвен. Просто отвали со своим сочувствием, ладно? Я справлюсь без тебя. А ты лучше…Вошел какой-то мужчина. Он поймал его изумленный взгляд, лучезарно и с сожалением улыбнулся, и показал себе за плечо:- Одна из кабинок тут сломана. Замок не работает.