Глава 11 (1/1)

Стоя посреди пустой комнаты, она слушала гулкие шаги, кто-то входил и выходил, шуршали коробки, скрипели колесики диванов и кресел, грузчики переговаривались между собой короткими, отрывистыми командами на смеси кокни и хинди. Окна в пол давали много света, и внизу плыла мимо нее темно-зеленая, вечно гибнущая, но, похоже, вполне бессмертная, Темза.Ей стало легко, нестрашно. То, что прежде казалось катастрофой и маленькой смертью, обернулось всего лишь довольно нудным и неожиданно быстрым, как открытие банковского счета или налоговый платеж, процессом. Всего неделю назад она стояла посреди, ставшей отчасти и любимой, отчасти откровенно ненавистной, кухни, среди цветочных горшков и бесполезной посуды, и не знала, что отвечать на многочисленные и довольно хамские вопросы Джайлза. На большую часть вопросов она благородно отмолчалась, но, когда он перешел к теме арабов, навеки сорвавшихся с крючка ее (сомнительной, но вполне монетизируемой) сексуальности, ее просто затрясло от гнева. А когда он исчерпал запасы разумных интонаций и начал орать, ее вдруг обожгло коротким страхом. Он надвинулся на нее, и с губ его полетели капельки слюны, это было уж слишком, она развернулась, чтобы уйти в свою комнату, и тогда он просто схватил ее за плечо, повернул к себе и отвесил такую оплеуху, что у нее под черепом загудело. И тогда ее гнев и страх переросли ее саму, стали больше, стали сильнее, стали выше потолка, выше черепичных крыш, выше самого неба. Она не ударила в ответ, просто отпихнула его с плохо рассчитанной силой, он упал, и горшки с геранями обрушились на него, и, пока он отряхивался от комьев черной земли и отдирал застрявшие в футболке и волосах обрывки цветов, она просто вышла из дома, села в такси и уехала - куда глаза глядят. Потом, после пришло время возвращаться и забирать вещи. Она в ярости даже телефон свой забыла дома, и Джайлз не преминул этим воспользоваться – он разблокировал ее айфон, обзвонил всех общих знакомых и друзей, всю ее родню, даже кого-то из каста набирал. Жалкие, бесполезные попытки починить то, что починке больше не подлежало.В конечном итоге была наскоро слеплена история о временном переезде в свою квартиру, о рабочих трудностях и необходимости готовиться к роли, и им пришлось сделать несколько совместных выходов, в течение которых она избегала даже малейших прикосновений к нему. Затем она очутилась здесь, в квартире с видом на реку, красивой и дорогой, но пустой, как сердце ее бывшего. И вот теперь, дожидаясь, когда грузчики оставят ее наедине с пирамидами коробок и новенькой мебелью, она разглядывала низкое серое небо в тучах, голые ветки деревьев внизу и реку, по которой медленно ползли оранжево-черные баржи. Она услышала шаги, голоса, грузчики протопали по паркетному полу к прихожей, потом со щелчком закрылась дверь. Наверное, оставалось что-то еще, но ей не хотелось их переспрашивать. Вернутся, значит, вернутся. Кто-то прошел в соседней комнате, те же гулкие быстрые шаги - и остановился. Она подошла к двери. Ник стоял у огромного окна предполагаемой гостиной и смотрел вниз, на реку. Он был в теплой куртке с откинутым капюшоном. Руки в карманах, на висках серебрятся пятна седины. Она осталась стоять, прислонившись плечом к дверному косяку, ожидая, что он как-то объяснит свое появление. Он вечно являлся так невозможно не вовремя, так до смешного невпопад, что это стало своего рода фирменным знаком. - А вид красивый, - заметил он, не поворачивая головы.- Откуда ты узнал?- Да вроде бы все уже в курсе. Лена сказала. И она же дала адрес, сморщившись, подумала она. У Лены вода в известном месте не держалась, это стоило бы учесть, но, с другой стороны, ей требовалась любая поддержка, какую она могла найти. К тому же, опыт Лены ее немного вдохновлял. Впрочем, там было безбашенности куда больше, чем смелости, и нервяка куда больше, чем здравого расчета. Это была ее стихия: дети, разрывы, расставания, переживания, нервяк, драмы, одна за одной, и чем сильнее, тем лучше, такой способ самоповреждения, выработанный ее горящими адреналиновыми рецепторами и в целом вечно пылающей натурой. Не совсем то, что подходило бы ленивой и любившей комфорт Шлюшке Гвен, но – наверное, придется и ей распробовать эту стихию. Она сама забросила себя в самую сердцевину вулканической активности, и теперь оставалось полюбить такой образ жизни. Или не выдержать и вернуться в мирное болото имени мистера Дикона.Или сдохнуть.- И что еще сказала?- Что вы с ним расстались. - Ну, это не совсем… Окей, ну, примерно так. Он помолчал, нахмурившись. Повернул к ней голову, но глаз от реки не поднимал.- Я так виноват, Гвен.- Да? В чем же?- Я наехал на тебя, видимо, не в подходящий момент. О, в один из самых неподходящих, подумала она.- У вас там все было плохо, дело шло к расставанию, и ты была как будто не в себе, я видел, я понимал: что-то конкретно не так, ты была совершенно убита, и вдруг я со своим этим… всем, с рестораном и попытками объясниться… Это было так… Черт. Это было эгоистично, мелко, подло. Она подошла и обняла его, поцеловала в висок. От его куртки пахло ветром, и морем, и Ником. - Ты все сказал правильно. Ты был совершенно прав. И мне жаль, что так все закончилось. Но ты не виноват, абсолютно, ни в чем. Он посмотрел на нее каким-то безумным и потерянным взглядом. Она отодвинулась, он схватил ее ладонь и сжал двумя руками, просто вцепился в нее:- Не закончилось, Гвен. Неужели не понимаешь? Никогда не закончится. Сколько было попыток? Ты считала?!- Нет.- Хорошо. Допустим, закончилось. Ты счастлива от этого? - Нет, - повторила она, почти механически.- Так почему ты, черт возьми, всегда, всегда пытаешься все остановить? Она посмотрела вниз, на его кроссовки и на собственное отражение в зеркальной глади паркета. Лицо ее было разбито квадратиками и прямоугольниками, казалось чужим и потусторонним. Гвендолин в Зазеркалье.- Потому, что это неправильно, Ник. - Даже теперь? Когда его нет?- Ведь дело не только в нем, - мягко сказала она.И увидела, что его глаза заблестели. Он моргнул - раз, второй. Потом сделал большой и сухой глоток, в вырезе свитера дернулся вверх- вниз его жесткий кадык:- Я хочу развестись. Ее бросило в жар, затем все тело покрылось холодным потом. И без подобных заявлений в ее жизни в последние недели творилась гормональная буря, настоящий девятибалльный шторм. Она потянула руку к себе и вытащила ее из крепких пальцев Ника, и попятилась от него, пока не ткнулась спиной в груду коробок. Что-то звякнуло, тренькнуло – и с тихим шорохом все сооружение накренилось и поехало в сторону. Они начали падать за ее спиной, ей на ноги, под ноги и куда попало - и пришлось ей схватить верхние, а ему – броситься на помощь.Когда они кое-как раскидали опасную пирамиду, превратив ее в плоскую конструкцию, и она проверила содержимое, Ник стянул куртку и закатал рукава джемпера.- Прости, - пробормотала она, оставив коробку в покое. – Прости, не хотела. Даже не ожидала, что у меня столько вещей. Зачем они мне, интересно…- Давай помогу, - хмуро сказал он. – Я могу остаться и разобрать этот срач.- Срач начнется, когда ты разберешь. – Он кисло ухмыльнулся в ответ, и ей стало стыдно. – Нет, я не в том смысле, Ник! Просто будет слишком много всего, и я… я не знаю, куда это все девать. - Ну, - рассудительно заметил он. – Куда-нибудь, где этому всему и место? Он поднял коробку, на которой было написано: ?Ванная?.- Вот это, например? Просто покажи, куда отнести. Она послушно потащилась в ванную комнату, показала ему пустые шкафчики. Принесла нож для скотча, и вдвоем они достали полотенца и расставили все ее любимые бутылочки с уходовыми средствами, зубные щетки и вазочки для ватных дисков. Все это время она молчала, опасаясь, что, если заговорит о том, что действительно важно – начнет рыдать, или выдаст еще что, почище банальной истерики. Сделав вид, что страстно увлечена разбором коробок, она позволила ему помочь еще с одной, и еще. В конце концов они уселись на диване посреди гостиной, со стаканами горячего кофе в руках и коробкой пирожных из соседней кондитерской, и с некотором ужасом обнаружили, что, несмотря на проделанную работу, вокруг них высились горы и горы еще не разобранных коробок.Ник показал стаканом куда-то перед собой:- Ты сняла эту квартиру вот так? Так и было?- Что? – у нее уже спина гудела, и прозвучало слишком раздраженно для той, кто должна была с благодарностью принять дружескую помощь. – Что еще, Ник?!Он потыкал в розетку, которая повисла, что называется, на соплях, рядом с каминным портиком. - Это может быть небезопасно, знаешь.- Да без разницы.Он забормотал про то, как надо правильно вставлять розетки, потом долго рылся в ящике с инструментами, который оставили грузчики, и что-то бубнил по-датски.- Ник, - сказала она, - не вздумай ее чинить, я не хочу потом объяснять, откуда тут взялось твое мертвое тело. Я вызову электрика, я обещаю.- Женщина, - объявил он, - если ты не знаешь, что такое мужик в доме, то я собираюсь показать.- Обугленный мужик в доме, ну да, - фыркнула она. – Валяй, долбанись об мою розетку, тебя же все равно не переубедить.- Если не будешь мне ворчать под руку… - начал он. Потом обернулся и сверкнул улыбкой, - Эй. А вообще-то, знаешь, можешь ворчать мне под руку. Я как-то привык за эти годы.Годы и годы, подумала она, наблюдая, как он что-то откручивает и прикручивает, ссутулившись у стены. Годы, когда человек ко всему привыкает. Привыкает любить тебя, Ник. Привыкает к тебе. Как к части собственного тела и к части своей души.Пришедшие с новой партией грузчики нисколько не удивились, встретив его в прихожей. Он о чем-то премило с ними поболтал и даже, кажется, кому-то дал автограф. Они похвалили розетку, собрали под его руководством еще один шкаф, и опять отвалили прочь. Ник предложил еще один раунд разбора, и пришлось ей согласиться, так она страшилась продолжения неудобной темы. Он понес коробки на кухню и начал вынимать чашки и кофеварку. - Эй, это аптечное. Это куда сложить? Она наклонилась, чтобы поднять с пола стопку книг. - Да оставь, там нет ничего тако…Ник остановился в дверях кухни, держа в руках банку с витаминами. Выпрямляясь, она уже понимала причину наступившей тишины. Смахнула с лица прядь упавших волос. - Такого, - зачем-то закончила она. Он выпятил губы и, отставив руку, дальнозорко и медленно прочитал название, словно уже не сделал этого прежде. Посмотрел на нее исподлобья, взгляд у него иногда мог быть таким тяжелым, им можно было заменить парочку бетонных плит. Она знала, что там написано. ?Витаминный комплекс для беременных. Кальций плюс?.- Когда ты собиралась сказать? Она заворожено молчала.- Гвен! Вздрогнув, она оглянулась вокруг, будто на пустых стенах надеялась прочесть внезапно проступившую подсказку. ?Ты взвешен на весах, и найден слишком легким…?- Сказать о чем?Он поднял банку с витаминами, словно собирался ударить ею об пол. Потом просто опустил руку, драже внутри звякнули жалобно и глухо - и отвернулся. Она вошла на кухню, где он стоял, уперев руки в поверхность стола, бесцельно глядя вниз. Его короткие густые ресницы отбрасывали на щеки глубокие и печальные тени. - Я собиралась. Рано или поздно пришлось бы, правда? – тихо сказала она.- Какой срок? Это мой ребенок? Господи, Гвен. Можешь не отвечать. - Я не хотела, я не хотела все усложнять, послушай, мы ведь можем не раздувать это, этот, эту… Ник, я бы не стала даже… я все понимаю, я все сделала бы правильно, и я… я не могла все испортить.- Испортить – что?- Твою жизнь, - почти прошептала она. Он прикусил губу, что-то соображая. Наконец, проговорил:- Та ночь после Брайтона. - Я сама не знала. И я не лгала про те дни, я действительно, я… Не понимаю, как это получилось. Мой врач сказал, что календарный метод вообще чрезвычайно… экстремально ненадежен, так он и сказал. И я… мне так жаль, я так тебя подвела, я так подвела… всех, всех, я обгадилась по полной программе. - Ты можешь не обвинять себя в том, что сделали двое? Хоть на минутку прекрати этот безумный поток сознания, Гвен, - раздраженно рявкнул он. Она села на высокий табурет и молча уставилась на чашки с логотипом модного дома Дикон. Так глупо – даже после расставания все, что у нее осталось, это его вещи и его логотипы. Он словно выставил свое клеймо на всем, что ей принадлежало, на всем, чем она была. Но это тебе не принадлежит, подумала она, невольно положив руку на живот, все еще плоский и такой до удивления нормальный. Ее вообще удивляло не то, как она изменилась, а, скорее то, что она вовсе и не менялась, вопреки кумушкиным разговорам и популярным статьям в интернете. Нет, она по-прежнему была Гвен, и ее мир по-прежнему был миром Гвен. Пусть и пришлось немного поменять точку зрения, с усмешкой подумала она. - Значит, ты решила мне вообще не говорить? - Я же объясняю, что, рано или поздно…- И как давно сама узнала? Она скроила слабую улыбочку, но под его свинцовым взглядом улыбка как-то растаяла и раскрошилась.- В Нью-Йорке. Там, в туалете. Я купила тесты, на всякий случай, два. Была задержка, и я…- Блядь.Он с таким наслаждением выругался, перешел на датский, что она только хлопала глазами и слушала, и ждала, пока этот крик души остановится. - Значит, я там на тебя наехал, и ты сбежала, и я все это говорил, и ты все это слушала, и все это время…- Ник! Я не заболела и не сошла с ума, я была в полнейшем здравии и абсолютно трезвом уме.- Еще бы. Ты даже не пила, - почти обвинил он. – Мне ведь следовало догадаться, черт, черт тебя возьми. - Так почему ты так терзаешься тем, что сказал? Ты высказал, что было у тебя на душе, и был прав, и я совершенно тебя не виню. И то, что ты сегодня узнал, ничего не меняет. Это моя вина, и мне с этим разбираться…Он подошел к ней и взял двумя руками за плечи:- Не смей. Слышишь? Не смей ТЕПЕРЬ меня выгонять, Гвен. Он что-то заметил в ее лице, и его взгляд смягчился.- Прости. Я не… Просто. Ч-черт. Это такой… это слегка шок, признаю.Она тихо и растерянно засмеялась. Он вдруг притянул ее к себе, и ей пришлось прижаться лицом к его шее, и вдыхать его запах и слушать, как колотится его сердце.- А теперь можно тебя поздравить? И меня, полагаю?Он вдруг отстранился и, совершенно шокированная, она медленно кивнула. - Ну, я… если ты хочешь, то я тебя поздравляю, Ник.- И я поздравляю тебя. И… нас, Гвен, - он засмеялся и поцеловал ее в губы. Ник принес еще кофе и огромную банку мороженого с орехами. Она начала есть прямо из банки, а он просто сидел напротив нее и смотрел, как она поглощает безобразные объемы калорий. Он казался ей спокойным и умиротворенным, словно разрешил для себя давний, болезненный вопрос. - Что-то в тебе изменилось, - заметил Ник, сунув палец в мороженое и лизнув его. – Я это видел, только не мог понять.- Нда? Например?- Я не могу прямо взять и показать, - пожал он плечами. – Но у меня двое детей, я уже немного должен был начать разбираться. - Именно, - пробормотала она. – Двое. - У моего отца было трое. Я всегда полагал, что должен продолжить традицию. Впрочем. Не все его традиции хотелось мне продолжать…- Все так, - кивнула она. – А в моей семье не было детей, кроме меня. И, полагаю, мне-то придется продолжить… тоже. Второго ребенка я точно не хочу. Я и первого не хотела. - Ты просто обязана продолжить род Кристи, - улыбнулся он. – Эти синие, синие глаза. Эти мозги. Эти пропорции, и этот рост, все это - божье благословение. - Или проклятие, как посмотреть, - уныло пробормотала она. – Надеюсь, она унаследует твой рост, Ник. Насчет моего – это уж слишком. - ?Она?? - О. Нет, я не делала скрин, еще рано… я просто подумала, - она смутилась. Говорить отцу двух дочерей, что хотела бы от него третью, вот это было, конечно, феноменальной бестактностью. Он вырос в патриархальном мире, в конце-то концов. – Ну, я подумала, что было бы неплохо, если бы родилась девочка. Он погладил ее щеку. - А вот мне все равно. Не скрою, я немного ошеломлен, но я ни секунды не жалел. О той ночи. И вообще.Она внезапно разревелась, внезапно и совершенно позорно. Слезы закапали в мороженое, и, глотая соленое, она заговорила. - Я влюбилась в тебя еще тогда, еще когда… было нельзя, было совершенно, абсолютно невозможно. Но ты был красивым, ты был добрым, и забавным, и милым, и заботливым, и несносным, ты был… как будто все самое хорошее, самое лучшее, вдруг появилось рядом, и я была в смятении, в ужасе, но я не могла перестать. Это было как… разлюбить солнце, деревья, небо или саму себя. Я была маленькой девочкой, когда это все казалось таким простым, встретить кого-то и полюбить, и потом, когда начала расти, все становилось таким ужасно, ужасно… ужасным. И я решила, что никто мне не нужен, что люди идиоты, что люди жестокие, что люди только и умеют, что меня обижать, но даже тогда я… Наверное, даже тогда я хотела во все это верить, и я всегда думала, что, вот, ну… если кто-то полюбит меня, мне будет достаточно. Но нет, Ник, это было не так, это было неправильно, и я была неправа. Я не могла перестать любить, и все это было больно, радостно и больно, и это было тайной, а может быть, и не такой уж тайной, я даже перестала различать, что в самом деле происходит. Может быть, я люблю или, может быть, я только воображаю, что люблю. Но просто быть рядом иногда было достаточно. И ты всегда был так предан своей семье, и мне казалось, что это только делает тебя еще более… хорошим, правильным, и я люблю тебя за это, за это, в числе всего остального. Так много всего… И потом, когда ты появился опять, и все… я не могла устоять, я не хотела, мне хотелось хоть что-то оставить на память, оставить себе. Я подумала, что мы переспим и прекратим, но вместо этого становилось больнее, больше, все сильнее, сильнее, и опять, опять мы встречались и я… запуталась, и я все равно любила тебя, и я люблю тебя, и даже если бы ты сейчас встал и ушел, я думаю, я все равно никогда не перестану любить, это просто невозможно, это как руку себе отрезать или вырезать сердце, и я не жалею, не жалею, я только жалею, что все испортила в твоей жизни, причинила столько дискомфорта, сделала все таким… таким неудобным, таким сложным, и я бы хотела просто оставить все как есть, и я собиралась все это убрать, да, честно, я думала много раз, но я… наверное, не смогла, или не хотела, я уже не понимаю, мне стало страшно, и потом мне стало стыдно, и Джайлз… О, черт, это было последней каплей, и все и без того было плохо, просто, ну пиздец, как плохо, и Джайлз, он просто… он говорил и говорил, как я все просрала, как я все испортила, и чем больше он говорил, тем страшнее мне становилось, и… в конце концов, понимаешь, мы просто… мы вроде как… поссорились, очень крупно, подрались, и мне пришлось уйти. И я подумала, что теперь, когда больше никого не осталось, только я и этот ребенок, и мы просто… мы просто будем вместе, вдвоем, и никто не нужен, но только я все равно ошибалась, и, знаешь, я люблю тебя. Я люблю тебя. И, если ты захочешь, ты можешь уйти, вернуться туда, где тебя любят те, кого любишь ты. Ты не обязан обещать мне что-то, говорить о разводе или о чем-то таком, ты не обязан идти вместе со мной ко дну. Возможно, ты был прав, я пустая, внутри ничего не осталось, все как-то сгорело или исчезло, или не было никогда, только иллюзии и страхи. Мне проще было прятаться за роли, прятаться за чужих людей, которые были… такими интересными, живыми, их любовь была настоящей, а моя? Нет, я не знаю. И, честно, теперь я свободна. И ты теперь свободен. Она замолчала, судорожно всхлипывая. Это была самая скомканная и невнятная речь, которую она от себя или кого-то еще слышала. В последний раз так ее несло лишь на похоронах отца, а это что-то да значило.Ник сидел напротив нее, неотрывно глядя в ее мокрое лицо. Потом протянул обе руки и взял ее ладони в свои, поглаживая большими пальцами ее костяшки.- Мне еще никто не признавался в любви таким запутанным и печальным образом, Гвен, - тихо сказал он. Губы его слегка дрожали и раздвинулись, наконец, в грустной улыбке. – Ты, вообще, слушала, что я тебе говорил все это время? - Нет! Да, - надулась она. – Наверное, почему нет?!- Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. И я хочу, чтобы ты любила меня. Ты можешь это сделать? Для меня? Хорошо?Она опустила голову.- Но я же, я совершенно... Не подхожу тебе. - А именно? В чем?Она только пожала плечами: ты сам знаешь. Лишний раз указывать на разницу в росте, семейном положении, возрасте или менталитете было все равно что тыкать палкой в невидимого слона в комнате. - А по мне, так вполне сгодишься. Ну, так. По крайней мере, на первое время.В ответ на ее изумленно вскинутые брови он самым безобразным образом заржал. Она надула щеки и возвела глаза к потолку. Несколько секунд крепилась, а потом начала смеяться. Грузчики вернулись с новой партией коробок – и застали их за поцелуем, и вышло немного неловко. Да что там, вышло просто кошмар как неудобно.