Глава 9 (1/1)

Она смотрела, как он идет к машине, высокий и ладный, в этой пижонской куртке поверх белой футболки, черные джинсы, всегда чуть-чуть немного более узкие, чем надо, как сказал бы Джайлз, черные кроссовки, русая прядь надо лбом и седые виски. Он показал ей, чтобы открыла окно, и, когда она послушалась, сунул ей стакан и бумажную тарелку. - Вот. Держи сама. А то уроню.Забравшись за руль, он сунул в рот соломинку и начал пить колу с ужасными булькающими звуками, и пришлось ей присоединиться, чтобы не портить человеку праздник. Она положила тарелку на колени и подняла кусок пиццы. Сыр с нее прямо стекал такими длинными и довольно мерзкими струнами. - Преломим хлеб? Я ужасно хочу есть, - сказал он. – Если не будешь, отдай мне. Он набросился на свою порцию, и ей оставалось лишь разглядывать унылый пейзаж вокруг – кройдонские пустынные улочки, серые домишки, мусорные баки, пиццерии, в которых окна были забраны железными решетками. Ник привез ее сюда и предложил перекусить, и, разумеется, у него хватило нервов сходить за пиццей в кафешку, которая выглядела как притон наркоторговцев даже при свете дня, не говоря уже о мрачной, полной каких-то криков на задворках, ночи. Где-то невдалеке выла полицейская сирена, бездомные копались в баках под фонарем. Парни в спортивных костюмах выгуливали своих питбулей. И посреди этого Ник, один из самых красивых и высокооплачиваемых актеров, сидел в салоне машины и уплетал отвратительную пиццу. В конце концов, она тоже решилась: от длинной поездки, кружения по городу, от утомительных разговоров и слез она почувствовала усталость и голод. Они закончили и обменялись понимающими взглядами. Ник протянул руку и вытер какую-то крошку с ее подбородка. Потом коснулся ее стакана своим: чин-чин.- Не могу поверить, что мы делаем это все на трезвую голову, - вздохнула она. – Даже без травы. - На трезвую еще веселее, - безмятежно отозвался он и забулькал своим сладким пойлом. Она нашла в бардачке пачку влажных салфеток, перебросила Нику, потом включила радио, поймала какую-то поп-волну и убавила звук, когда Ник поморщился. Он смял свой стакан, бросил, прицелившись, в мусорный бак, прямо из окна машины. - Как тебе бросок?- Твоя меткость войдет в легенды, - она откинула голову на сиденье и просто смотрела на него. Ты ужасно, ужасно красивый, Ник, подумала она без всякого удивления. Он повернул к ней голову, прищурился, потом коснулся ее лица костяшками пальцев. - Хорошо вот так побыть, правда? Побыть вдвоем.Она слабо усмехнулась.- Когда мы увидимся еще раз, Гвен?Разве это мне решать. Разве я вообще могу о чем-то просить? Что-то планировать?- Я не знаю.- Я… Он отвернулся, отдернув пальцы, словно от огня. Сел, положив руки на руль, ссутулившись и низко опустив голову:- Я все время думаю, как и когда мы увидимся, как это будет, как ты… Как сильно ты отличаешься от всех, Гвен. Ты словно… ты все делаешь ярче, светлее. Как будто все обретает вкус, цвет, форму. Я… меня так сильно тянет сюда, и я не знаю, что это, возможно, просто в этот город, Лондон мне всегда нравился. Или ты. Я дошел до того, что становится все равно, что ты говоришь с ним, ешь с ним за одним столом и спишь с ним, не знаю, под одной крышей или по-настоящему, в одной постели. Это как будто… раздавить в себе все, всю гордость, и просто жить, дышать рядом с тобой. Это унизительно. Гвен, это пиздец, как унизительно. И это прекрасно.Довольно сбивчивая речь, подумалось ей, и она устало зажмурилась. Протянула руку и прибавила громкости. Начала подпевать, покачиваясь в кресле и не открывая глаз.Люблю, как называешь ?синьорита?,Хотела б притвориться, что закрыта,Но все прикосновенья ла ла,Так сводят с ума, О-о, я бы сбежала…Ник несколько секунд огорошенно молчал, а потом откровенно заржал:- Господи, боже мой. Ты меня даже и не слушала! Что это играет? Кровь из ушей.- Да ладно, - она улыбнулась, - конечно, я слушала. Просто расслабься и отдайся ритму. - Думаешь, поможет? Ладно. Хорошо. Я попробую…Она почувствовала, как он пошевелился рядом с ней, отодвинулся и придвинулся, а затем – тепло его тела, и она услышала скрип кожаной куртки.Ник коснулся губами ее шеи.Ладонь его легла на ее грудь и сжала, потом он скользнул пальцами под футболку, нашел сосок и слегка выкрутил. Ей пришлось прикусить губу изнутри, больно, почти до крови. Ее грудь становилась чувствительной по мере приближения месячных. Кажется, в этот раз даже излишне. Его прикосновения, как обычно, прижигали ее нервные окончания белым огнем. Но теперь, в арендованной машине, с булькающей в желудке колой, в шерстяном пальто и трикотажных трениках, с очевидной опасностью быть заснятой на телефон каким-нибудь кройдонским алкашом – она чувствовала неистовое и необъяснимое возбуждение от каждого его касания. Ник отодвинулся опять, и она, открыв глаза, увидела, что он снял и бросил куртку на заднее сиденье. В следующий миг наклонился к ней и поцеловал ее в губы. Это был открытый и долгий французский поцелуй во всей своей безобразной красе, его язык вталкивался в ее рот, требовательно, беспардонно, с силой, и по ее телу бежала дрожь, ее словно било током от малейшего движения мускулов – его или ее собственных. Она обняла его за шею, и, когда поцелуй закончился, беспомощно ткнулась мокрым лбом в его горячее плечо. - Ты меня убиваешь, - прошептал он, ухмыляясь. – Ты… блин, клянусь, чем хочешь, ты самая крышесносная, Гвен.- Много ли других участниц конкурса, - слабо хихикнула она. - Достаточно, - он осмотрел ее, глядя в глаза этим своим пронзительным и до странности безоружным взглядом. Она обхватила его лицо ладонями, провела большими пальцами по скулам, притянула к себе и поцеловала между бровей, а затем – кончик носа. Он был красивым мужчиной, но к красоте, как и к безобразному, привыкаешь. Человеческий глаз натренирован на распознавание новизны, говорил ей Джайлз, а не на бесконечное вычерпывание привычного. Привычное становится невидимым, ты просто слепнешь, любил он повторять. Может быть, она ослепла, время завязало ее глаза темным шарфом, и она больше не могла сказать, что же привлекало ее в Нике? Все, могла она предположить – и ничего по отдельности. Он стал концентрированным объектом для наблюдения, для восхищения, и то, как он говорил, слилось с тем, что он говорил, и то, как он жевал или смеялся, слилось с тем, что он думал или во что верил, и то, как красивы были его скулы – слилось с тем, каким нескончаемо смелым было его сердце, сердце настоящего льва, и то, как безупречно-небезупречно был вылеплен его нос – слилось с тем, как он был упрям, забавен, добр или нежен с ней. И он исчез в этом соединенном образе, исчез вместе со всей своей бесспорной красотой - и появился вновь, на другой стороне – там, где она больше не может сказать ?я влюблена?, но только – ?я люблю тебя?. Он тихо рассмеялся и что-то сказал ей по-датски, приблизив губы к ее уху. Это были какие-то непристойности, возможно. Скорее всего. Голос у него стал низким и мурлычащим, эдакий соблазнительный микс, от которого волоски по всему телу встают дыбом и что-то скребется в позвонках. - Трахни меня, - она ответила негромко и спокойно. – Трахни рукой, языком, чем угодно. Ник послушно, тотчас же, просунул руку под эластичный пояс ее треников. Его пальцы погрузились во влагу, он потрясенно выдохнул. Он втолкнул в нее сразу два пальца, добавил третий. Она слегка сползла в кресле, проклиная конструкторов таких автомобильных салонов, явно не приспособленных для секса с людьми ее комплекции. Она развела ноги шире, и Ник обвел большим пальцем ее клитор. Недовольно зарычал, звук вибрировал в его груди, передавался ей, - и потянул другой рукой ее штаны вниз. Спустил их до колен, толкнул ее бедро в сторону, и она подалась навстречу его ладони, почти насадила себя на нее. Не делая паузы, он пропихнул в нее четыре пальца, почти полностью. Она вскрикнула, он поцеловал ее шею, ее рот, ее волосы, сжал ее грудь. Ее выгнуло дугой, и через несколько быстрых и мокрых движений начало накрывать оргазмом, тем более стыдным и странным, что все происходило ужасно быстро и ужасно неловко, ее колени ударялись о приборную панель, ее груди болели, соски затвердели и распухли, ее живот сокращался короткими спазмами. Она вцепилась зубами в край его рукава, и, когда рот ее заполнился слюной и белым хлопком, безвкусным и пресным, пропахшим кожей и ветивером – она кончила, всхлипывая и задыхаясь. Почти в слезах. Карандаш выскользнул из ее волос, и они упали на ее плечи, и Ник отвел прядь от ее лица. - Ты как? Вместо ответа она обняла его за шею и поцеловала мочку уха. Он издал какой-то звук, удовольствие пополам с разочарованием – и слегка отодвинулся. Его рука все еще оставалась между ее ног, но теперь малейшие движения приносили ей мгновенные, маленькие оргазмы, это было похоже на закоротившие в копчике провода. Скорее болезненные, чем приятные, такие остатки бесконечного счастья, которое, как известно, должно быть недолгим – иначе обращается своей противоположностью.Он, наконец, отодвинулся и, задыхаясь, она сунула руку между ног. Она так протекла, что испачкала сиденье машины, собственные треники и даже сползшее вниз пальто. - Иисус. Там ведь еще остались платки?..Ник молча открыл бардачок и вытащил платок. Развернул, вложил в ее ладонь.Она покосилась на ширинку его джинсов.- Я переживу, - почти виновато сказал он. - Альтруизм не входит в число… твоих достоинств, - она скомкала испачканный платок и бросила его, открыв окно. - Ну, сегодня, видимо, войдет, - Ник принужденно рассмеялся. – Расширяю список, становлюсь лучше с каждым днем. Гвен, это было…- Было? – она изогнула бровь. – ?Было?. Нет, так не пойдет. Толкнув его в грудь, она наклонилась к нему, поцеловала его живот, потом начала расстегивать ?молнию? – зубами, как когда-то он ее попросил. Она услышала: что-то тихо зажужжало, и со смешком поняла, что он опускает спинку кресла. Ну, хотя бы ему сегодня будет удобно кончать. Его пальцы впились в ее волосы, потом вся ладонь накрыла затылок – и придавила, и ей не хотелось вырываться, хотелось делать лишь то, что казалось правильным и понятным лишь двоим. Он кончил ей в рот, и она начала было глотать, но не справилась, и все потекло по подбородку, такая пародия на давешний плавленый сыр в пицце, теплое, густое, человеческое, живое. Ник поднял ее, держа за плечи, и без всякого стеснения поцеловал ее испачканные губы. Потом закрыл глаза ладонями и засмеялся, откинувшись на спинку кресла:- Гвен. Гвен, ты когда-нибудь думала, как ты действуешь на людей? Просто жесть. Я никогда не… то есть, в машине да, но не…Она последовала его примеру и села, подтягивая треники выше. Сунула ему пачку платков. Раз, не поднимай трубку,Он опять пьян или ему скучно,Два, не впускай его в дом,Придется его выгонять потом…Радио надрывалось, и она просто улыбалась, полулежа, прислушиваясь к дыханию Ника рядом. Он пошуршал в бардачке, что-то щелкнуло, запахло табаком.- Вторая за ночь? – пробормотала она.- Прости, - он открыл окно, стало прохладнее, и горьковатый запах бензиновых улиц растворил запах секса, который заполнял теплый салон. – Слишком уж много всего…- Не этого ли ты хотел, когда пришел? Он молчал, потом она услышала, как он выбросил сигарету и открыл бутылку с водой. С тихим звуком застегнул ширинку. - ?Столь многие любили твою радость, столь многие любили твою нежность, и сердца светлого живую благодать, любовью ложной или истинной, неважно. Но лишь один любил твоей души мятежность. Любил лица изменчивого грусть, любил печали сокровенный след - всегда с тобою рядом, где-то рядом, как свет задумчивой луны над темным садом. И бормоча, как я тебя любил, как ты любила, никогда не зная, тоска тебя терзает или счастье, играя любишь, или же всерьёз, я уходил и прятал свое смятение среди пригоршней звезд?.Она повернула голову, изумленно глядя на него. Ник не пошевелился, он говорил все это, слегка прикрыв глаза ладонью. Она видела свет с улицы на его аккуратных ногтях, на костяшках пальцев и на серебристых прядях в виске. - Откуда ты это…- Йейтс. Мне пришлось погуглить, - произнес он не без гордости. - И выучить.- Это была неплохая тренировка. Какой же самоуверенный, самовлюбленный говнюк, подумала она с нежностью. Она вздохнула:- Мне очень нравилось это стихотворение. Он написал это своей жене, чтобы она прочитала, когда состарится. Мне было лет четырнадцать, и я любила воображать, что когда-нибудь встречу мужчину, который напишет мне что-то в этом роде. Проживет много лет, и все еще будет любить меня. Все еще будет в этом смятении. Это казалось мне романтичным. Правильным. Ник промолчал. Она наклонилась к нему и поцеловала его предплечье, обнаженную кожу под краем рукава. - Что ты ему отправила? Ты ведь отправила ему сообщение? – вдруг спросил он.- Что меня подхватила на поболтать подруга. - ?На поболтать?. Вот как. И во сколько подруга обычно тебя возвращает?- У меня нет комендантского часа. И к тому же, он, наверное, уже давно лег спать. Когда он работает, ложится рано. - Ну, в прошлый раз аж публициста ко мне прислал, так что насчет комендантского часа не соглашусь.Она не стала возражать, тем более, что споры в последнее время приобрели неприятное свойство ходить по кругу, вокруг несказанного и несделанного. Он беззаботно отлил за мусорным баком, вернулся в машину и завел мотор.- Мне тоже надо. И принять душ, - сказала она.- Я знаю, - слегка раздраженно. – Мы едем обратно, хорошо?- Эй, - она дотронулась до его колена. – Ник? Не надо срываться на мне. - Я не срываюсь, - строптиво пробубнил он. – Гвен, ради всего святого. Не изображай гиперчувствительную девочку, которая потеряла девственность после выпускного и не знает, как теперь жить дальше…- Не изображай циничного мудака, - в тон ему буркнула она. Он покосился на нее, хмыкнул и начал осторожно сдавать машину, выезжая на перекресток. Она даже не удивилась тому, как аккуратно он вел на обратном пути, как соблюдал скоростной режим и останавливался буквально на каждом светофоре. Дорога тянулась и тянулась, асфальт ложился им под ноги, запачканный светом витрин и мигающими огнями реклам. Начал накрапывать мелкий дождь, Ник включил ?дворники?, и их мерное тикающее движение ее убаюкивало. Он поменял радиостанцию, нашел какой-то тоскливый блюзовый канал, и оба слушали, как женщина рыдающим голосом объясняет им детали собственной несчастной любви. Это очень депрессивно, подумала она. Настолько, что отдавало гротеском. - Депрессивно, - заметил он, словно прочитал ее мысли, - но даже красиво. - Не надо упиваться страданиями, Ник.- Зачем же еще жить? – резонно возразил он. – Это полезный опыт. Ты так не считаешь?- Нет. Я очень позитивная личность. Он хохотнул.- Это ты-то?! Ты бываешь такая грустная и умеешь так плакать, что хочется всех поубивать, а потом самому совершить сеппуку. Но пойми меня правильно, это часть того, что в тебе есть, часть тебя самой, и я…Он вдруг замолчал и вперился в дорогу, прищурившись, накрепко сжав свои узкие губы.Она ждала продолжения, подумала, что ему иногда не хватает английских слов, или он притворяется, чтобы ускользнуть в собственные мысли. Скажи по-датски, подумала она. Я ведь все равно пойму… Она закрыла глаза, и мир покачнулся, а, когда открыла, с ужасом увидела, что машина стоит на светофоре в квартале от ее дома. Радио молчало. - Прости, - она выпрямилась, вытирая лицо ладонями. Из ее рта во сне побежала струйка слюны, ей стало стыдно, но Ник только усмехнулся. – Прости, прости, я что, я отрубилась? Почему ты меня не разбудил?- А зачем? Мне нравится, когда ты тихая. - Не смешно, - пробормотала она. – Правда, я прошу прощения, наверное, слишком длинный вечер…- Ночь, - поправил он ее. – Как и все ночи с тобой, недостаточно длинны, чтобы надоесть, чтобы о чем-то извиняться. Тебе не за что просить прощения. Он запарковался около ее дома. Она посмотрела на окна, в которых плескалась темнота. Потянулась к телефону, но Ник поймал ее руку. - Послушай. То, что мы сегодня сделали…- Да ничего такого мы не сделали, хватит терзаться, Ник! И ты не находишь, что это все несколько поздно и неуместно здесь и сейчас?Просто скажи, что все закончилось, подумала она с внезапным раздражением, с гневом. Просто дорежь до конца, располосуй мне сердце, вскрой его уже нахрен, и отпусти назад – зализывать раны.Он поморщился, как от боли:- Да нет же. Я не жалею. Мне было… мне было охуительно хорошо и невозможно мало. Вот и все, что я хотел сказать. Она улыбнулась, поджала губы.- Спасибо и на том. - Ты позвонишь?Она решила отмолчаться.- Гвен?- Я не знаю. Да. Наверное. Я всегда на связи, Ник. Мы же, типа… друзья, все такое. - Хорошо. Ладно. Подожди, - он дотронулся до ее руки. – Еще пару слов. Ей хотелось пописать, и внизу живота дергало как-то уж очень неспокойно – скорее всего, завтра придут месячные, нужно выпить обезболивающее, чтобы с утра не грызть подушку от спазмов. Обернувшись к нему, с пальцами на рычаге двери, она терпеливо ждала, когда Ник закончит прощальные речи. Он что-то сказал по-датски, потом перехватил ее взгляд, отвернулся и проговорил, глядя перед собой:- Может, надо было сказать это раньше. Но раньше все было как-то сложно, запутанно. Теперь, конечно, не лучше, не проще, но теперь мы... бываем вместе. Мы трахаемся, подумала она сумрачно, например, ты кончаешь мне в рот, или засовываешь в меня руку чуть не по локоть. Ее внезапный цинизм ее саму немного удивил. Ник выглядел виноватым и потерянным. Давай, продолжай, подумала она. Просто закончи со мной, я ведь уже показала, что могу вытерпеть так много. Так, мать твою, непростительно много. Я ведь очень позитивная личность.Позитивнее всех, правда? Он опять повернулся и посмотрел ей в лицо таким открытым, беззащитным взглядом. Сказал короткую фразу по-датски и, сглотнув, повторил по-английски:- Я люблю тебя, Гвен. Она тупо уставилась на него, кажется, забыв, как моргать и дышать. Потом медленно подумала: он не сказал ничего из того, что обычно пишут в сценариях, чтобы придать достоверности. Он не сказал: я думаю, что люблю тебя. Не сказал: кажется, я люблю тебя, Гвен. Не сказал: я тут подумал, что уже давно влюблен в тебя, Гвен. Его утверждение было оформлено столь же безапелляционно и столь же твердо, как если бы он сказал: идет дождь. Или: бензин кончается. Молча, накрытая странной темнотой и тишиной, она нащупала свой телефон, нашла ручку двери, нажала и выскочила под холодное моросящее небо. Вдохнула полной грудью, чувствуя, как заныла от долгого сидения спина, отвернулась и почти побежала к крыльцу. На первой ступеньке ее желудок отринул все законы гравитации и совершил немыслимый прыжок с переворотом. Она успела лишь повернуться вправо, и ее - каким-то нереальным фонтаном - вырвало на любовно оформленную Джайлзом клумбу с поздними левкоями.