Глава 5 (1/1)

Поцелуй закончился лишь когда кислорода в ее легких совсем не осталось. Она прижалась лбом к его лбу, ловила ртом воздух, он обнял ее за шею, прижимая крепче, заходя все дальше и дальше. Пальцы в ее волосах, его дыхание, этот его ветивер в одеколоне, его крепкая грудь, живот, мускулы на его руках – все было каким-то неясным, спутанным, расфокусированным - но узнаваемым, как повторяющийся сон. Она почувствовала, как в ней поднялась волна изумления, она словно смотрела на все это со стороны. Ее начала бить дрожь, и вдруг она поняла, что соскальзывает в сон, в грезу, где и существует этот Ник, ее Ник, а на самом деле он давно ушел, он уехал к себе – и заморгала, чтобы проснуться. Ник шевельнулся и обнял ее крепче, рука сдвинулась с ее лопаток на талию.- Прости, - полушепотом в ее висок. – Прости, прости, прости. Она обхватила его талию, провела пальцами по гладкому хлопку рубашки. Прижалась лицом к его плечу.- Нет.- Я уйду. Обещаю, я сейчас уйду…- Пожалуйста, нет. Не уходи, она могла бы закричать или зашептать – эффект был бы тот же. Его рука прижалась к ее бедру, твердые горячие пальцы начали собирать податливую синюю ткань, они перебирали ее, одновременно торопливо и неспешно, и она чувствовала, как ее кожа открывается в прохладу, как обнажается снизу вверх этим плавным, словно поднятие занавеса, движением – щиколотка, голень, колено, бедро. С беспомощным восторгом она ощутила, как он открывает ее, поднимает платье, и вот его пальцы скользнули по ягодицам, сжали-отпустили, это был его любимый жест, жест присвоения, ленивой жадности. Отточенное движение того, кому все принадлежат, а он не принадлежит до конца никому. Ник оттянул край ее трусиков и просунул пальцы глубже, не снимая с нее белья, просто, по-хозяйски и одновременно бережно. Охнув, она почти отстранилась. Он сгреб ее волосы, потянул к себе и вновь начал целовать. Она застыла, насаженная на его пальцы, на его язык, пойманная между двух силков. Она всегда замирала под напором его желания, и дело было не в том, как он пытался взять свое, и не в том, как в нем сочеталась абсолютная нежность со столь же абсолютной властью. Нет, дело было лишь в ней, в том, как много он в ней открывал, и, открываясь ему навстречу, она открывала себе – себя. Секс был совокупностью механических движений, в сущности, делом простым и незамысловатым – но с Ником превращался в какое-то таинство, в живую и сложную магию. Ничего в этом всем не было ей ясно, словно кто-то поднимал шторы на огромном окне, и за ним было так много света, цвета, воздуха, свободы, столько всего – что она не могла ни осмыслить, ни понять, только и оставалось, что восхищенно застыть.Пальцы провели влажную дорожку по ее животу, вверх, к груди. Он оттянул край бюстгальтера и сжал сосок, и по ее нервам, по коже, по всему телу разбегались эти приятные щекочущие вспышки. Подняв руки, разомкнув объятия, она потянула платье вверх, швырнула куда-то в сторону, услышала, как звякнул о зеркало язычок молнии. Ник смотрел на нее сияющими, смеющимися глазами. Потом наклонился и поцеловал ее грудь, упакованную под гладкую поверхность чашечки. - Значит, черное?- Что?- У богинь не спрашивают о цвете белья. Просто смотрят, если будет позволено, - засмеялся он. Она погладила его волосы, густые, русые, с тускло блестящими полосами седины, они и правда были похожи на львиную гриву. Взяла его руку и повела за собой, наверх, в спальню.Пока он раздевался, она сидела на постели почти без движения, в том же восторженном, детском оцепенении. Он и она становились объектами, собственное любопытство ее не столько смущало, сколько заводило. Он расстегнул рубашку снизу вверх, стянул с плеч, и она протянула руки, чтобы прикоснуться к его груди. Ей нравилась его твердость, словно под кожей был камень, гладкий и безусловный, надежный. Она чувствовала, что течет, и знала, что он знает, но лишь ерзала на месте. Трусики сбились в сторону, она почти не отдавала себе отчета в том, как мокро и горячо стало между ног. Свет фонарей с улицы лился на его кожу, на темные пятна волос на груди. Она провела кончиками пальцев по его соскам, и он зажмурился от удовольствия. - Делай еще. Повтори. Не просьба и не приказ. Расстегнув ширинку, он слегка надвинулся на нее, и она прижалась к нему губами, лизнула – соль, пот, морской запах, надежность, свобода. Он обнял ее в ответ, поцеловал в губы, в висок, потом запрокинул ей голову и скользнул языком по шее. Несколько минут спустя она лежала под ним, раздвинув ноги, стремительно вкатываясь в один из этих долгих, почти мучительных оргазмов, когда каждое движение может взорваться миллионом нейтронных бомб в голове, но неизбежное все оттягивается и оттягивается, и заряд накапливается, оголяя нервы, заполняя рот какими-то невнятными вдохами и жалобными мяукающими звуками. Какая-то часть ее, еще способная отстраниться от происходящего, с холодным цинизмом отметила – торопясь, он скомкал прелюдию, свел ее до самого минимума, и ты все равно текла и текла и текла, и добралась до оргазма без его помощи, на одном лишь восторге, на своей жалкой радости от того, что Ник рядом.Ей было все равно. Она любила его. Она любила его так давно и привычно, и всегда на грани между ?можно? и ?нельзя?, и теперь, отдаваясь, раскрываясь навстречу, она захлебывалась этой любовью, вдыхала ее и выталкивала из себя – вагинальным секретом, потом из каждой маленькой поры, стонами, криками, почти слезами. Она чувствовала его руки на своей груди, губы на своем лице, затем – прикосновения пальцев к клитору, от которых все стало убыстряться, ритм стал ускользать, она ловила его, подняв бедра и насаживаясь на него.- Погоди, - Ник замер на локте, она открыла глаза.Он смотрел на нее расширенными зрачками, лицо его было искажено, мелькнула полоска нижних зубов – верный признак, что ему некомфортно.- Есть защита? Она потянулась было рукой к прикроватному столику – и уронила ладонь. Уже года четыре, как ничего нет. Может быть, в спальне Джайлза, тупо подумала она. Идти туда, пачкая пол выделениями, пробираясь, словно ночной воришка, стыдясь, упиваясь собственным падением, совсем не хотелось. Ник поднялся, сел на колени, все еще внутри нее, он просто сидел, не вынимая, слегка покачивая бедрами. Провел ладонью по ее животу и ниже.- Ты красивая, - сказал он. – Ты так прекрасна, даже представить невозможно…Она молчала. - Я хочу кончить. Гвен? Поговори со мной. Пожалуйста. Ты решаешь. Только ты. Она повернула голову и прикусила подушку, не зная, плакать или смеяться. Этот короткий перерыв немного ее отрезвил, но лишь до той стадии, когда тело словно бы собирается с силами, чтобы продлить удовольствие. - Сделай все, что хочешь, - хрипло пробормотала она.Она слышала свой голос будто со стороны, но ее изумило, как порочно, непристойно и… да, возбуждающе она звучала даже для собственного уха. Ник замер в секундной растерянности, а затем она почувствовала, как он толкнул ее ногу выше, она подняла ее, и он поцеловал под коленом, и ритм начал нарастать с ужасной скоростью. Он застонал, громко, отчаянно. Выругался по-датски, от души, прикусил кожу на ее ноге, нежный участок с внутренней стороны колена – и в следующий миг все взорвалось, тем более неожиданно, что сама она слегка отрезвела после своего долгого предоргазменного плато. Ее накрыло этими непрерывными волнами тепла и длинных судорог, когда все настолько раскрыто, вывернуто, обращено наружу и вовне. Глаза ее закатились, спина изогнулась навстречу ему. Ноги разошлись в стороны, бедра поднялись еще выше, и то сокровенное, откровенное, вульгарное место, где их тела соединялись окончательно и непобедимо, все пульсировало, билось горячими волнами, рыдало навзрыд. Ник просто упал на нее, придавил своим весом, она обняла его и поцеловала его мокрый лоб, переносицу, спинку носа. - Спасибо, - пробормотал он, затем откатился в сторону, коснулся костяшками пальцев ее скулы, провел вверх и вниз. Она чувствовала, как между ног стекают его семя и ее влага. - Это было… уф, - сказал Ник через минуту, пока она просто приводила свое дыхание в порядок. – Отвал башки и полный улет. Прости, что так быстро. Честно, я…Она засмеялась:- Быстро или нет, но меня подцепило. Разве не заметил? Ты действуешь, как афродизиак. - Правда? После оргазма ли, или от усталости, но он звучал так обрадовано, искренне и наивно, что она опять расплылась в улыбке до ушей, вглядываясь в темный потолок. - Иди сюда, - он погладил ее плечо, она повернулась к нему, свернулась калачиком и легла головой на бедро. Не сдержавшись, осторожно лизнула его опавший член. Горько-соленый вкус последних капель был ни на что не похож, она могла бы описать его всевозможными словами вроде ?чудесно?, ?великолепно?, но на самом деле это было… уютно и спокойно, да, до странности роднило ее с ним, со всем, чем он был. - Ш-ш, - его пальцы в ее волосах. – Осторожнее там, беби.- Больше не буду, - пообещала она. - Я могу и второй раз, но… - он зевнул, она не видела, но слышала, как он пытается закрыть рот рукой, - но по… позже.Его пальцы лениво, короткими движениями перебирали ее волосы, а затем остановились и расслабились. Ее глаза тоже закрывались, совершенно неудержимо, словно кто-то отпустил в ней все, что было напряжено, что боялось, и дрожало, и волновалось. И она подумала: Ник, должно быть, уже уснул, нужно убрать голову с его бедра, пока я не сплю. Я отлежу ему ногу, я слишком тяжелая. Волоски на его бедре щекотали и царапали ее щеку, еще горячую после оргазма. Нужно убрать голову, нужно дать ему поспать.Когда она открыла глаза, комнату заливал такой яркий свет, что слезы выбивало. Она повернула голову. Ник лежал рядом, на подушке, лицом к ней. Дыхание его было ровным, рот приоткрыт. Его рука - на ее груди, распластав ее, прижимая теплым и земным жестом. Осторожно она приподняла ее и переложила рядом с собой, потом соскочила - и в панике метнулась вниз. Телефон лежал внизу, она увидел несколько пропущенных, в том числе от Джайлза. Но хуже всего дело было со временем. Десять двадцать две. Она той же пугливой рысью побежала наверх, схватила с пола брюки Ника и выудила из кармана его телефон. На экране, поверх блокировки, плавал стикер с напоминанием о времени рейса. Она просто села на постель, держа в руках его телефон. Потом подняла с кресла шелковый халат, кое-как пригладила волосы. Будить его было все равно, что расталкивать спящего льва. Он что-то бормотал по-датски, потом ласковым тоном послал ее нахер, потом открыл глаза, сказал:- А, снова ты, - и опять тихонько захрапел. Все же через десять минут ее усилий, угроз и уговоров он сел в постели, мотая головой, и бессмысленно вперился в телефон. Вытер пальцами уголки глаз:- Блин, а ведь точно. А я забыл поставить будильник…- Это я виновата, - тихо заметила она.- Да брось. Трахались двое, а не ты одна. Иди сюда, - он притянул ее к себе и поцеловал в ключицу. – Было… Гвен, это было просто… охренительно. Твои раздвинутые ноги я буду видеть, когда буду умирать. Это было вообще самым красивым, что я за всю жизнь встречал.Она покраснела. Продуктов в их доме отродясь не бывало, и, пока Ник принимал душ, а она варила кофе, пришлось ей позвонить и сделать заказ. Когда он вышел из ванной, голый и прекрасный, как бог, вытирая голову ее полотенцем, она вынимала из пакета горячие булочки. В кухне пахло корицей и ванилью. - Чудесно, - заметил он, усаживаясь за стол совершенно хозяйским движением. – Ты уже и наготовила столько всего. Она хихикнула. - Стараюсь. Хочешь круассан с шоколадом? Он подмигнул ей и вдруг протянул руку и провел пальцами у нее между ног. Большой палец развел губы ее вагины. Она потекла ровно в ту секунду, как он вообще ее коснулся.- С кремом? Не откажусь. Он лизнул палец и отпил кофе из ее кружки с веджвудскими цветочками. - Отвратительно, - сказала она со смесью восторга и ужаса. - Я вообще довольно отвратительный.- Кошмарный тип!- Токсичный, - хохотнул он.- Тошнотворный.- Невоспитанный, - Ник самодовольно кивал каждой ее короткой диатрибе.- Тупой.- Упертый. Иди ко мне. Сядь вот сюда, - он показал на свои слегка разведенные колени. Его член проявлял нескрываемый интерес к происходящему. Она повиновалась, развела ноги, усаживаясь сверху, и он отпил кофе, а потом раздвинул полы ее кимоно. - Иди сюда, маленькая сисечка большой шлюшки, - он поцеловал ее сосок. – Иди, ты соскучилась по ласке, я знаю. Никто тебя не любит, как Ник, никто не жалеет, как Ник…Движения его теплого языка, запах кофе и пряностей, яркий солнечный свет в кухонных окнах, все было таким домашним и простым. Она потекла на его горячие, покрытые жесткими волосками бедра, и он сказал: - Я хочу тебя. Вот прямо тут. - Что значит – ?тут??- На столе. На полу. На кровати, если спина болит. На лестнице. Вообще, в принципе, без разницы. - Мне нужно принять душ.- Значит, в душевой. Я могу потереть тебе спинку. Обожаю твою спину. Голая, белоснежная, вся моя. Ты вся – моя. Он целовал ее в губы, в щеки, целовал ее закрытые веки, а потом слегка отодвинул от себя, встал и наклонил ее, положив грудью на стол, задрав шелковый подол. Звякали чашки, подпрыгивала сахарница с заменителем сахара, ее щека касалась полированной поверхности стола и скользила по ней, когда он толкал слишком сильно. Он кончил через пару фрикций, кончил опять в нее, на сей раз ни о чем не спрашивая. Она услышала собственный стон, слегка разочарованный, полный желания, восторга, огорчения. Ник, тихо смеясь, беззастенчиво поднял ее, сжав плечи, развернул к себе, поцеловал ее груди, прикусил. А затем, без паузы, опустился на колени, раздвинул ее бедра, тем же хозяйским поцелуем припечатал изнывающий, распухший от желания клитор - и отправил ее прямиком за пределы Солнечной системы.Когда она вышла из ванной, ощущая свежесть зубной пасты во рту и разочарованная тем, как в этом вкусе потерялся вкус его поцелуев, Ник, одетый, стоял у кухонного окна. Задумчиво разглядывал деревья и подстриженные цветочные кусты в их маленьком импровизированном палисаднике.Ее ожгло страхом, мгновенным, непрошенным – что, если он УЖЕ жалеет? Его четкий, как у римского легионера, профиль был просвечен солнечными лучами. Прядь влажных волос надо лбом топорщилась, словно птичий хохолок. Он казался обманчиво спокойным, неподвижным. - Значит, - сказал он, когда она вошла в кухню, торопливо затягивая пояс кимоно, - я трахался в вашей с ним спальне? Он посмотрел вокруг, изучая их, обставленную в лучших традициях наплевательской изысканности, кухню. Картины и фотографии на стенах, обманчиво простенький фарфор, медные кастрюльки из родового поместья Джайлза - рыжие ровесницы двадцатого века, горшки с цветами повсюду.- Была нашей. Теперь это… Это моя спальня, - сказала она. – У него есть своя. Джайлз спит чаще всего наверху, в мансарде, там, где его кабинет и мастерские.Ник хмыкнул: дескать, ох уж эти англичане. - Это твои цветы? – спросил он, дотрагиваясь до лепестков бегонии. Она налила себе кофе в чистую чашку.- Строго говоря, нет. Не совсем уж мои. Он любит цветы. Но с некоторых пор приходится мне их поливать и все такое. Вот эта, - она показала чашкой на бегонию рядом с ним, - пыталась умереть, но зацвела.- ?Пыталась умереть, но зацвела?, - повторил он со смешком. – Как это красиво. - Когда следующий рейс? – поинтересовалась она, стараясь звучать так небрежно, равнодушно. - А что? Я не знаю.- Но ты бы мог…- Что я бы мог? Мне уйти? Уже сейчас? - Ник, - почти взмолилась она. – Я не прогоняю тебя! Я вовсе не жалею, не жалею о том, что мы… что я… что мы сделали. Но я не знаю, я не понимаю, что, что…Что теперь делать, подумала она. Он сел напротив нее и сцепил руки перед собой. Его глаза обшаривали ее лицо, волосы, шелковых птиц на халате.- А чего бы ты хотела, Гвен? Она отпила кофе, чтобы выиграть себе немного времени.- Ты, значит, не жалеешь? – тихо осведомился он. – А мне кажется, ты прямо-таки источаешь сожаление. И, если бы я тебе разрешил, ты бы прямо сейчас, с еще мокрой пиздой, побежала бы извиняться перед моей женой и перед этим своим Джайлзом.- Очень жаль, что ты так меня видишь.Он с силой хлопнул ладонью по столу. Она вздрогнула, чашки и сахарница подскочили. Из пакета выпал и покатился по полу апельсин.- А как я должен тебя видеть? Ты прячешься, ты убегаешь. Ты все время бежишь от меня, Гвен. Ты все время… А знаешь, - он беспомощно провел рукой по лицу, - знаешь, может, я и неправ. Никуда ты не бежишь. Ты пустая. Ты пустая внутри, как и все остальные. В тебе ничего нет. Ничего. Ничего. Она лишь моргала, ошеломленная натиском и несправедливыми обвинениями. Ник встал, прошелся вдоль полок с цветами, потом вдруг толкнул к себе стул и сел быстрым, резким движением:- Я знаю тебя уже годы, годы и годы. И у меня всегда такое ощущение, оно всегда было, что ты… Черт. Что ты словно прячешь от меня что-то, и это не то, как ты влюбилась, и не то, как ты меня хотела, и не то, как я тебя хотел, все это проще пареной репы, милая Гвен. Ты словно всегда хотела сказать мне нечто такое… нечто… я не знаю, важное? Что-то о себе? Ты столько о себе говорила, столько трепалась, шутила, смеялась… и всегда я… я словно бы не мог понять, не мог поймать, я не мог найти в этом всем… - Что? – тихо спросила она.- Тебя, - так же негромко отозвался Ник.Она открыла рот, закрыла. А затем в ней что-то оборвалось. Она вновь открыла рот и сказала:- Я живу с человеком, который трахается сразу с двумя разнополыми шлюшками. Иногда это двое юношей. Иногда трансвеститы. Иногда две девушки, едва достигшие возраста согласия. Ему нравятся очень худые модели. Он считает, что худые люди представляют совершенство мира, в то время как толстые его нарушают… Все полилось из нее, как слезы или рвота, она просто не могла остановиться. Она говорила и говорила, и Ник просто сидел напротив нее и слушал, она рассказала ему все – с момента, как все началось и до момента, когда она поняла, что больше не знает, как дальше жить. Она сказала ему: человек ко всему привыкает. Но не я. Рассказала о том, как послушная девочка внутри нее, запуганная словом ?надо?, заставляла смотреть на эти вещи, немыслимые, отвратительные, тошнотворные. И сама она делала много тошнотворных вещей. Снятые трусики, поиск партнера на одну ночь, экзотические или просто откровенно мерзкие виды секса, которые Джайлз предпочитал опробовать на ней прежде, чем предлагать новым любовникам.Фото, видео. Файлы в его компьютере. В его телефоне.И то, как, устав ломать себя, она просто отползла в сторонку, чтобы отлежаться, чтобы ее не трогали, чтобы ее больше не заставляли смотреть на мир широким, свободным, творческим взглядом. Ей всегда было интересно увидеть его лицо, когда она сможет ему все рассказать. Но, закончив излияния, она просто сидела, отвернувшись от Ника, наклонив голову, чтобы волосы спрятали ее, боясь на него взглянуть. - Это было удобно, это было полезно для всех нас. И я сама на это согласилась, - сказала она, когда Ник продолжал молчать. – Я ненавижу давить на жалость, и это все было вовсе не о том, Ник. Ты сказал, я пустая, но… нет, я не пустая, нет, во мне столько всего, все как-то… накопилось, накипело за годы, возможно. Слишком много. Я не справляюсь. И я хочу… я просто хочу заорать. Закричать. Иногда. Но воздуха… Воздуха как будто нет.