Глава 9 (1/1)
Удары и шрамыГвен сидит в трейлере с надутым видом, лицо ее осунулось, остатки грима – фингал под глазом и еще какие-то ссадины – стекают по щеке разноцветными потеками.Он ставит перед ней стакан с кофе и кладет пакет с пончиком. - Вот. Как просила. С ванильной начинкой.Она хмуро улыбается, подвигает к себе телефон.- Прости, что так много дублей, - бубнит она. – Сама не знаю, смешинка в рот попала.- Эй, да брось. Все получилось… наверное, неплохо.- А мне кажется, вышло как-то ужасно.Он хмыкает. Да, определенно, сам он не в восторге от того, что они из себя сумели выдавить, но это его работа. Иногда ты делаешь ее хорошо, иногда блестяще, а иногда – просто делаешь. Он садится напротив нее. Гвен бросает на него взгляд исподлобья:- Ты уже ел?- Могу с тобой вместе.- А у меня только один пончик, - ревниво говорит она. - Ну, я знал, что ты не поделишься, поэтому взял себе еще. Она поднимает бровь. Ему хочется протянуть руку и стереть с ее щеки разноцветные потеки. - А знаешь, - вдруг говорит она, - это моя первая сцена с интимом. Вообще.Он почему-то не удивлен.- Ну, и как тебе?- Ужасно. Ужасно. Кошмарно.- Мало кто любит, - говорит он. – Скажу честно, вероятно, вовсе никто.- Ну, это-то понятно. Но у некоторых в итоге все получается, а у меня… Ох. Ник, я просто посмешище.Он отпивает кофе и разворачивает свой пончик. - С чего бы? Ты просто ангел, Гвен. Честно. Не наговаривай на себя. - Настоящая корова, - агрессивно бормочет она. – Тупая, неуклюжая, глупая…Он трогает ее пальцы своими:- Эй. Ну-ка прекрати, ладно? Мне лично все понравилось.- Ну, в каком смысле?!- Во всех. Гвен открывает рот, потом беспомощно закатывает глаза и смеется:- Ты самый добрый человек на свете!- За это ты меня полюбила, - ухмыляется он.Она перестает ржать и несколько секунд хлопает ресницами:- О, я… Ты в смысле… Она? Бриенна?- Нет. В смысле – ты. Гвен пожимает плечами:- Но это было так давно. Теперь кажется, что миллионы лет назад. Ведь мы стали друзьями. И я все равно люблю тебя, Ник. Как друга и как человека, понимаешь?Его поездка во френдзону и не предполагала быть комфортной, но ему становится совершенно муторно и тошно. - Конечно. Конечно, и я тебя люблю, - бормочет он в смятении.Ну, просто самое время для нежных признаний, хмуро думает он. Гвен наклоняет голову к плечу и внимательно изучает его лицо. - Откуда у тебя этот шрам? – спрашивает он, чтобы отвлечь ее. Он дотрагивается до своей губы. - А я все ждала, что кто-нибудь спросит, - ворчит она, но улыбается.- Знаешь, как-то было неловко!- Да уж, - фыркает она. – Ты такой тактичный.- Ну, а все-таки?- О. Это долгая история. - Я весь внимание.Она кусает верхнюю губу и проводит языком по шраму, словно чтобы убедиться, что он все еще на месте.- Видишь ли, если я тебе расскажу, ты очень удивишься. Люди бывают странными.- Мне ли не знать. Я дружу с тобой, Гвен.- Мы с одним другом работали официантами в таком клубе… там… ну, скажем так, там собираются люди, чтобы… в общем, фетишисты. Наручники, плетки, вот всякое такое.Она говорит это с таким видом, будто и не надеется на понимание. Разумеется, ведь она говорит со своим Ником, с этим особым скандинавским мужиком, который ничего слаще морковки не ел и трахается только в миссионерской позе с много лет любимой женой. Если вообще трахается. Иногда ему кажется, она воспринимает его неким бесполым существом, пластиковым Кеном, он совершенно утратил свою принадлежность в этих диковинных отношениях – в этой лживой дружбе, которая между ними возникла, встала, как стена. И он даже не пытался ее разрушить. Он слишком боялся все потерять, а она… вероятно, она даже и не понимала, куда все зайдет. Просто плыла себе по течению, болтливая, милая, нежная Гвен, у которой семь пятниц на неделе и по три влюбленности в месяц. - …Ну и, в общем, этот урод идет прямо на меня, и, прежде чем я сообразила увернуться, он просто взял и ударил меня этой… этой штукой через все лицо. Рассек мне нос, губу, и все это пришлось зашивать. И теперь люди думают, что нос у меня провалился от порошка, а губу зашили при рождении.Он с изумлением слушает ее рассказ. Ему трудно вообразить Гвен в таком месте. Точнее, он столько раз ее там воображал, и всегда он был с ней рядом в этих фантазиях - и это он, черт побери, он наносил удары - что ее история звучит каким-то сюром, пародией на все его влажные мечты. - И ты просто позволила ему выйти сухим из воды?- Дело замяли, видишь ли. Мне нужны были деньги, а ему не нужна была огласка.- Значит, он просто заплатил тебе за молчание?Гвен смущенно ерзает.- Типа того.- И ты правда работала там официанткой? – голос его звучит слегка обвиняюще. – Ты не троллишь меня?!- Эти клубы не для проституции, - недовольно огрызается она. – И да, если уж там кому-то платят, так это за уборку и за то, чтобы вовремя приносили напитки, салфетки и все такое. Но ты можешь думать, что тебе хочется.Он представляет себе Гвен, одетую как хостесс, здоровенную, неуклюжую, и воображает, довольно ярко, как некий абстрактный любитель драть чужие задницы плеткой, по пьяной лавочке пытается раскроить ей лицо.- Это непростительно, - бубнит он, наконец.- Что именно?- Ну… есть же какие-то правила.- В этом мире много людей, которые заходят далеко. Дальше, чем полагается или они сами предполагают. Это… видишь ли, это странное увлечение. Оно иногда заставляет людей делать плохие вещи. По-настоящему ужасные.Она так серьезно ему это объясняет. Ему приходится улыбаться и даже кивать.- Может, и хорошо это, Ник, что ты не очень-то в курсе. Опасная дорожка. Людям хочется все больше и больше.- То есть, ты прям вот все теперь об этом знаешь? – с холодной иронией спрашивает он. - Вовсе не все. Мне лично садомазохизм вообще не нравится.- И все же ты туда устроилась поработать. Не каждая в такое место пойдет…- Да, ну изначально мне было без разницы. Мне надо было платить за комнату, нужны были деньги в принципе. И потом я нашла куда более приятную работу и смогла оплатить целый семестр в актерской школе… В целом, я даже рада, что так случилось, потому что это было вроде как… последней каплей.- В чем же?- В моих попытках приспособиться к этому миру. - К миру извращенцев?- Нет. Вообще. Это был хороший урок. Она качает головой, слабая улыбка бродит по ее губам. Отпивает кофе и смотрит ему в глаза:- Но я поклялась, что больше никто и никогда меня пальцем не тронет, не посмеет на меня руку поднять, будь то незнакомый мужик или… любой. С моими данными это не так сложно, видишь ли. Большинство меня все равно боятся. Они смеются, он глотает остывающий кофе. - Ты сама кого хочешь можешь пальцем тронуть, - говорит он негромко. Гвен хихикает:- Разве что меня очень попросят. Но и то, вряд ли. Я разделяю чувство любви и желание власти. - Для многих в этом есть много общего.- Любовь и власть? Об этом уже так много написано, что, право, даже неловко как-то, Ник.- Но свои мысли никто не отменял.- Ну, тогда вот тебе мои мысли, - зевнув и прикрыв рот ладонью, говорит она, - тот, кто любит, никогда не поднимет руку на того, кого любит. Может, она просто ляпнула это из принципа, думает он, лежа вечером в отеле, ловя взглядом тени на стене. Какой-то феминистский лозунг, в последнее время ее потянуло на лозунги. Неужели она такая благопристойная барышня, это она-то, которая на вечеринку заявилась в платье с такой короткой юбкой и в настоящем ошейнике? И все мужики пускали слюни на ее розовые трусишки…Несчастная лгунья. Она ведь ему даже толком не нравилась. Черт, она вся из одних изъянов. Он даже никогда ее не любил. Я никогда тебя не любил, думает он, и у него стоит, так мучительно, так беспросветно в этой прошитой светом фар полутьме. Я не люблю тебя, повторяет он, и думает о ней, о ее рассеченном ударами лице, о своем ремне, о своих ударах по ее голой беззащитной спине, по ее белоснежной заднице. Я не люблю тебя - и его рука на члене не оставляет сомнений в том, кто же здесь несчастный и кто сейчас врет.