Глава 8 (1/1)

Длинные ногиЕдва он заходит в номер отеля, едва дверь за ним захлопывается, рука его ложится на ширинку. Он расстегивает джинсы и идет к окну, не включая света, не раздеваясь. В комнате темно, прохладный кондиционированный воздух колышет белые шторы. Он встает у окна, закрывает глаза, и под его закрытыми веками тотчас возникают образы, один другого ярче. Ее длинные заголенные бедра, кромка зеленого платья над ними, розовые трусики, спущенные до колен. Ее ошейник, он держит его сзади, заставляя ее наклониться вперед. Ее наручники, соединенные за спиной. Ее длинные ноги, все еще в туфельках, она становится коленями на стул, и он заставляет ее перегнуться через спинку, и ее голая задница в его полном распоряжении. Он мастурбирует быстро и яростно, почти в отчаянии, слышит собственное сбитое дыхание. Разве можно было в тебя не влюбиться? – ее голос, ласковый и растерянный, искристый от выпитого и от смеха, звенит у него в ушах. И он ударяет, и заставляет ее благодарить, и после каждого удара ремнем наотмашь она повторяет: Спасибо тебе, Ник. Я люблю тебя, Ник. И в подтверждение ее слов вспухают алые рубцы, один за одним, крест-накрест.Он кончает через пять минут, слегка ошеломленный собственной, без преувеличения сказать, юношеской прытью. Когда он раздевается и включает горячую воду в душе, он все еще думает о ней, как будто она держит все его мысли и желания в этой своей узкой и неправдоподобно длинной ладони. Он возвращается домой через пару дней, невыспавшийся и на взводе, им овладевает нервное предчувствие, зудящее ощущение пустоты и нехватки чего-то важного, так, может быть, чувствует себя астматик, глядя, как заканчивается раствор в ингаляторе, или эпилептик, поймавший ауру. Он идет в клуб тем же вечером, его глаза скользят по гостьям, перебирая их, как в каталоге, листая одну за другой. И никто ему не подходит, никем он не может ее заменить: не то, не то, не то. Им овладевает отчаяние, тупая злость, он заливает их ледяным виски, берет порцию водки, прекрасно осознавая, что, еще один шот – и придется пропустить сессию, он не играет пьяным. Это опасно, безответственно, неправильно. Он слишком пьян, чтобы контролировать себя. Решает все отпустить и, поворачиваясь, чтобы уйти, замечает высокую блондинку. Она в короткой черной юбке и блузке из зеленого шелка. Туфли на каблуках. Длиннющие ноги без чулок. Точеные колени.Волосы острижены, лежат элегантными волнами над аккуратными ушками. Помада цвета перебродившего вишневого варенья. Он даже не ловит ее взгляд, не ждет ее согласия – он продирается к ней сквозь толпу, трогает за плечо и разворачивает к себе. Потом берет за руку, уводит в комнаты. Она что-то говорит ему, спрашивает, и он отвечает односложно, на автомате. В комнате для игр он поворачивается к ней и дает легкую, но звонкую пощечину. Женщина в шоке, она дрожит и закрывает место удара рукой. Она выше его на пару сантиметров, это все шпильки, заставь их снять – она окажется ниже его, и это будет так… разочаровывающе. Так скучно.- На колени. Ему стыдно за себя, стыдно и страшно, и он странно возбужден, может быть, именно от этого. Потому что, не отводя от него зеленых испуганных глаз, эта стриженная дылда послушно опускается перед ним на колени. - Подними юбку. Сними трусики. Она говорит:- На мне нет белья.Он смеется. Шлюха и шлюха. Чего он ждал? Это совершенно не в духе других его игр. Он всегда элегантен, аккуратен, и девушки всегда носят красивое, парадное бельецо, кружева и шелк, и пахнут духами и покорностью. Эта тоже пахнет духами, но тяжелыми, ядовитыми, а еще она пахнет вином, страхом и похотью.- Покажи.Она медленно подтягивает это подобие юбки выше, оголяя последние сантиметры красивых белых бедер. Он видит ее гладко выбритый лобок, говорит:- Оставь так. Повернись. Вставай на четвереньки. Она поворачивается и застывает, пригнув голову к полу. Теперь, если она не станет поднимать лица, она превратится в анонимную фигуру, которую он волен использовать как ему хочется, которую он превратит в Гвен. Это ему нравится, хотя во всем действе примешано немало горечи и отчаяния. Он выбирает на столике ошейник, самый широкий, самый бесспорный, не тонкий ремешок-украшение, а совершенно отчетливое свидетельство ее унижения. Надевает на ее шею и, когда она крутит головой, пытаясь помочь, пытаясь выпрямиться, он говорит:- Не поднимай лица.Она покорно кивает:- Как тебя называть?- Никак. Я скажу, когда говорить.- Хорошо. Он выбирает цепь и пристегивает к ошейнику. Заставляет ее проползти немного, чтобы цепь натянулась. У него уже стоит к этому времени, а, может, уже давно. С момента, как в этой фантазии вообще появился призрак Гвен.- Ты не против ударов ремнем? Сколько сможешь принять?- Не знаю. Зависит от твоей силы.- Каждый раз ты должна считать и благодарить меня.- Хорошо.- Все понятно? - Да.- Подними задницу выше. Покажи себя. Предложи себя.Тихий смех. Она делает все, как он говорит. Он ударяет сначала ладонью, потом поднимает сложенный ремень и наносит первый хлесткий удар. Она вскрикивает.- Я сказал, считай.- Один!Он молча ждет продолжения.- Спасибо. Она говорит по-датски, это немного рушит иллюзию. Но нельзя получить все и сразу, правда? В его положении это совершенно невозможно. Увы. Увы. Он наносит второй удар и смотрит, как дрожит ее спина и алеет красная полоса на ягодице.- Скажи, что любишь меня. Каждый раз. - Хорошо.- Давай повторим.Удар. Она охает, и затем:- Спасибо тебе. Я люблю тебя.У него такой болезненный и долгий стояк, что яйца ноют. Он бьет ее несколько раз, почти без паузы, и его пугает собственная жестокость и то, как она даже не пытается отползти. На пятом или шестом ударе она все-таки дергается всем телом и, перебирая руками, делает несколько неуклюжих шажков – даже не прочь, скорее, в сторону. Он хватает цепь и натягивает ее, удерживая жертву на месте.- Нет. Не пытайся бежать. Считай. Благодари. Говори все, что я приказал. И она повторяет за ним, словно в каком-то трансе:- Спасибо тебе. Я люблю тебя. Пока ее задница не становится алой, исполосованной ударами ремня, пока она не кричит, зажимая себе рот и не просит его:- Стоп. Хватит!Он останавливается, рука занесена для удара. Потом отбрасывает ремень и садится на колени позади нее. Она потекла от всего этого, несчастная женщина. Это место, думает он, предназначено для таких, как он и она, потерянных, несчастных. Кого воображает в этот момент она? Точно не его, отстраненного, пьяного, чужого. Может быть, дома ее ждет благополучный и добропорядочный муж, чья единственная вина заключается в том, что он связал свою судьбу с извращенкой. Хотя все это должно их сближать, или, по крайней мере, делать понятнее друг другу, он чувствует стыд, отвращение и жалость. В основном, все эти эмоции он испытывает в свой собственный адрес. Эта женщина вовсе не Гвен, она даже, скажем так… она красивее Гвен, у нее овальное и правильное лицо, и точеный носик, и высокие ровные скулы, и именно несхожесть с Гвен его бесит, приводит в какое-то тупое отчаяние. Если бы она могла поднять лицо, открыть рот, коснуться его члена своими накрашенными губами, но она все испортит, она все, мать ее, просто добьет окончательно.- Можешь уходить.Он помогает ей подняться, она одергивает юбку и вопросительно смотрит на него.- Это все?- Пожалуй, да.- Ты часто здесь бываешь?- Наверное.- Мы можем еще раз увидеться?- Если получится.- Тебе не понравилось? Я делала что-то не то?- Все в порядке.Она расстегивает ошейник быстрым и привычным движением. - Ты странный.- Правда?- Не в плохом смысле. Просто – не такой, как все.- Это в копилку твоего опыта, - холодно говорит он.Женщинам, да и мужчинам здесь, придется встретить многих, и очень многих. Расширить, так сказать, свои горизонты. Его тошнит от расчетливой пустоты, которая кроется за словом ?опыт?. Это не опыт, лишь набор бессмысленных впечатлений.- Да я вроде не жалуюсь.- Мне не хочется разговаривать после сессии.- А чего хочется? – быстрый, жаждущий взгляд ниже, на его ширинку. - Нет. Не этого.Немного обиженная, она уходит.Он приезжает домой на взводе. Время за полночь, все легли спать. Не раздеваясь, он обнимает жену, и, не отвечая на ее вялые расспросы, поворачивает спиной к себе. Он буквально вминает ее лицом в подушку, поднимает ее футболку и стаскивает пижамные шорты. Секс превращается в какое-то торопливое и унизительное действо, но ему уже все равно. Он закрывает глаза и представляет себе большую задницу Гвен и ее длинные ноги, длинные, безупречные, белоснежные. Он представляет, как от напряжения дрожат мышцы на ее бедре, как ее тонкие щиколотки колышутся над ненадежными тонкими шпильками ее туфелек, как по внутренней стороне бедра бежит влажная дорожка. Он представляет, как она потечет от его ударов, и как станет благодарить, и ее благодарности, слова любви смешаются с ее криками и плачем. И тогда он трахнет ее. Поставит раком и заставит стонать от удовольствия. После соития все звери печальны, сказал мудрец, ну а у некоторых на то есть особенные причины. Он стоит под струями горячей воды и надеется, что жена уснула. Обсуждать то, что случилось, смысла нет. Это было гадко, омерзительно и просто странно. Когда он выходит из ванной, его жена сидит, подоткнув под спину подушку, и преспокойно читает журнал. Поднимает на него сияющие глаза, улыбается:- Эй. А тебя там, похоже, сегодня неплохо обслужили.- Ну… - он слегка огорошен ее реакцией, однако быстро берет себя в руки. – Ну, это ведь не бордель. Я тоже кого-то обслуживаю. Это все взаимно.- Значит, надо тебе чаще вот так обслуживать всяких мазохисток. Ты был великолепен. - Я думал, вышло как-то… грубо.- Секс вообще – не какао с зефирками.- Кроме анала.Она смотрит, прикусив губу, потом фыркает и смеется.- Это самая глупая, самая пошлая шутка об анале, которую я слышала. Иди сюда. Некоторое время он позволяет себе раствориться в этой нежности, привычности и уюте, которыми окружено все в их спальне. И лишь лежа в темноте, не пытаясь уснуть, он вновь и вновь проигрывает в голове этот образ, Гвен, которую он накажет и отымеет, которую, собственно уже наказал и отымел, пусть ее роли исполнили две такие разные женщины…Они ни в чем с ней не сравнятся, думает он с внезапной и острой, как сердечный приступ, горечью, с каким-то коротким и болезненным отчаянием. Они ни в чем ее не заменят.И он никогда ее не получит.