Глава 7 (1/1)

Раскрась все чернымЖена закатывает ему несколько мелких, но яростных сцен. Он пытается объясниться, дескать, Гвен - всего лишь замена тех партнерш из клубов, еще одна извращенка, жаждущая, чтобы ее отходили ремнем по жопе, вот и все. В пылу споров он предлагает жене посмотреть записи с камер.Это блеф, камеры в доме он давно и заранее отключил, но дело-то в том, что, словно предвидя эти семейные разборки, он даже в рот ей не спустил – и это могло бы считаться доказательством невиновности. Наверное?Хотя и без того порнушка вышла бы ядреная...- Не буду я ничего смотреть, - злится жена. – Ты! Ты - посмотри себе в глаза, подойди к зеркалу и скажи честно: я ничего плохого не сделал.Она предпринимает еще несколько попыток достать его, или, как это у женщин называется, достучаться до его совести, и, в конце концов, приходится пообещать: с Гвен будет покончено, как только ему наскучит.- А если не наскучит? – она прямо кипит от негодования.Чувствует какой-то подвох во всем этом.Помимо прочего, с какого-то момента (Эмми? или тот ужин в Бореалисе с устрицами и сексом на десерт? Он точно не знает) она откровенно ненавидит Гвен. В чем уж там дело, он не понимает - но, видимо, нечто глубоко личное. Называет ее и шлюхой, и лгуньей, и тварью, которая лезет в чужую семью.Упоминаются также безмозглый, безвольный осел Дикон, похотливый мерзавец Николай… Да, в общем, стандартно, как у всех женщин: весь мир состоит из шлюх и негодяев. Одни объединяются с другими, чтобы испортить жизнь - ей, такой единственной на свете, святой женщине, чудесной матери и преданной жене.- Ну, перестань, солнышко, сама подумай.- А если не наскучит, а захочется большего? – не успокаивается она. – Думаешь, я не видела, как ты на нее пялишься? Прямо при мне. Что будешь делать со всем этим? Господи! Какая же я дура! О чем я, вообще. Тебе так удобно, правда? Все эти годы, все эти годы было удобно…В общем, она без оглядки вываливает на него свои опасения. Глас разума совершенно бессилен перед лицом бурлящей иррациональной ненависти.- Все эти годы ничего не происходило, - замечает он. – Мы все прекрасно решили, со всем отлично справлялись. И, если уж так боишься, можем начать какую-нибудь углубленную семейную терапию, чтобы этот вопрос не засел метафизической пулей у тебя в голове и не испортил бы все, что мы создали…Она отступает, и через несколько часов опять возвращается к теме, и так несколько раз: пока он не начинает надеяться, что ее гнев несколько поутих. Он осторожно спрашивает, что она решила насчет премии Гильдии Киноактеров, ведь ее приглашение плюс один он не аннулировал… Да и не думал аннулировать, хоть она в последние недели и ничего толком не отвечала на эти его вопросы.И тут она опять вспыхивает бенгальским огнем. Какой же он эгоцентричный мудак. И хер ему, а не ее присутствие, пусть выкручивается как хочет, и терпеть унижения она не намерена, и у нее свои планы, и у нее свой творческий путь, и мечты, и награды, и дела, и обязанности. И она может в красках обрисовать ему, куда он может засунуть свою премию, сраный свой ЭлЭй, вечеринку со шлюхами и особенно свою драгоценную прости-господи Кристи.Она боится: это он хорошо понимает. Боится опять застукать его за бесстыдным разглядыванием Гвен, за этим его флиртом на грани допустимого. Боится вновь истрепать себе нервы, измучить себя - и на сей раз уже не подозрениями, а правдой.Но, решает он, скрывать ему нечего.Гвен – мазохистка без личной жизни, которая в итоге сама напросилась. Он, будучи женат, ничего ей не обещал и ничего сверх игры предложить ей не может. И не будет…Вот только она не настоящая мазохистка.Вот только она любила тебя.И, пользуясь моментом растерянности, минутой слабости, ты сам втянул ее в игру.Этот противный голос совести, до которого ни жена, ни Гвен, никто – даже он сам порой – добраться не может. Кто-то внутри него повторяет, с дьявольским цинизмом и ледяной прямотой: ты слабак. Гребаное ничтожество. Ты вовлек Гвен в эту мерзость, потому что сам влюбился. Помыслить себя без нее не мог. И, поскольку ты состоишь преимущественно из грязи, ты захотел покрыть этой грязью - ее. И ничего другого предложить – ей, единственной бабе на этой планете, которая действительно тебя любила - ты не в силах…Это не так, чтобы далеко от правды, хотя, на его вкус, слегка драматизировано и преувеличено.И все-таки жене удается его зацепить. Он приходит в необъяснимое раздражение от ее попыток свалить все на него, оставить его одного на важном мероприятии - от всей ситуации в целом.Гвен, в отличие от его жены, хотя бы пытается быть лояльной. Ах, эта вечная ее черта, до последнего, бессмысленно и героически, стоять за своих. Она даже пригласила каких-то заштатных папарацци из дешевого норвежского сток-бильда (ну, уж на что денег хватило) и вывалила на свет божий унылые фотографии под руку с Диконом.Правда, у Джайлза на этих фотографиях был такой вид, словно в рот он ебал всю тухлую задумку. Очкастый педик и не потрудился изобразить видимость любви. Скотина, но не совсем уж без яиц, следует признать.Ему нравится идея о том, что, по крайней мере, он в лучшем положении. Он возвращает ее Дикону – каждый раз – использованную и покрытую следами ремня или своих рук и зубов. Или испачканную спермой. А с некоторых пор и с этим девайсом в ее вагине.Мысль о вибраторе приятно щекочет нервы. Он вспоминает, как она приехала к нему, сразу после церемонии (где ей ничего не дали, и это тоже ему было отвратительно приятно, словно бы, получи она хоть кусочек чего-то, помимо того, что давал он – его замучили бы и ревность, и горечь, и подозрения).С порога стащила с себя брюки, но осталась в пиджаке и впрыгнула обратно в туфли на высоченных каблуках. Она двинулась к нему, умоляя закончить, выкрутить вибрацию до упора.Результат невинных игр с мобильным приложением. Пока она туманно лыбилась в камеры и несла чушь посредством коротких бессвязных интервью, он времени даром не терял: сделал несколько заходов, каждый раз откатывая регулятор почти до нуля, и она оказалась, что называется, полностью в его руках. Распалена, и раздосадована, и совершенно растеряна.Он выпорол ее, прежде чем выдать награду. Оставил на ее белоснежной груди длинные следы от ремня, на ее заднице – алые отпечатки своих ладоней. Она кончила, захлебываясь рыданиями и благодарностью. Ползая у него в ногах и причитая, бессвязно лопоча какой-то восхитительный и непристойный бред. Пиджак на ней был распахнут, туфли придавали вид неприличный и чувственный.Как же он все-таки благодарен людям, изобретающим такие незаменимые штуки. Контроль на расстоянии еще более привлекателен, чем лицом к лицу. Мысль о ее безмолвном страдании, подчиняющемся лишь его прихоти, чрезвычайно соблазнительна.Ему становится стыдно, потому что все эти картины из его памяти встают как-то помимо воли, как раз посреди одного из обиженных монологов жены.Он делает вид, что слушает, но он не слышит. Он думает о Гвен, о ее ногах, о замшевых туфлях, о девятидюймовых и тонких, как стилеты, каблуках, о мягкой груди и о том, как она кончала, и кончала, и кончала, застряв в долгожданных оргазмах. Ее едва не вырубило под конец, он всерьез опасался, что она отключится, так ее накрыло. Это вам не халявный кокс с барского плеча, думает он самодовольно. И не жалкая подачка от Гильдии Кинокритиков. Он подарил ей нечто гораздо, гораздо круче…Жена его переходит на повышенные тона, и, подавив вздох, он велит себе возвращаться в реальность. Они препираются по видеосвязи, пока он раскладывает вещи в номере отеля в Альбукерке, и продолжают вечером, после ужина.Он всерьез обдумывает идею насчет того, чтобы поискать себе профессионалку на ночь и выпороть ее, сбросив напряжение. Останавливает лишь тот факт, что в этих местах высокую белокожую блондинку еще хер найдешь.Остальные девушки его совершенно не привлекают.Как глупо. Как глупо он попадает в собственную ловушку. Он засыпает под отдаленный вой пожарной сирены (еще один знак свыше, что в жизни творится что-то не то), разбитый, недовольный собой и всем вокруг.- Ладно, рад был повидаться, - Энди опрокидывает в себя еще один шот текилы.- Погоди, а как же вечеринка?- Ты серьезно?- Ну, я же сказал – все меня бросили. Хоть ты не бросай…Они ржут, и он наливает еще по одной.- Правда, правда, стоп. Ник, тебе вон уже шмот подвезли. Начинай собираться.- Пфф. Ненавижу эти мероприятия и эту одежду. Что это, вообще?- Костюм сутенера, - жизнерадостно гогочет Энди, разглядывая переносные вешалки посреди гостиной. – А знаешь, тебе такое даже, наверное, идет.- Ну, спасибо. Я похож на сутенера, по-твоему?- Такого, из восьмидесятых. Только усы приклеить.- Стремная идея. Слишком шаблонно.- Погоди, вот послушай. Ты был бы трагичным сутенером. С нотками экзистенциальной горечи.- Думал, экранная трагичность в наше время позволена только женщинам и ДиКаприо.- У тебя что, с женой нелады? – Энди вдруг круто меняет тему.Ему приходится выпить еще.- Не, она просто… у нее свои планы.Он рассказывает, пытаясь представить дело так, будто жена его – человек и занятой, и востребованный, и самостоятельный. Его приятель слушает, скептически подняв бровь. Ему лучше других известно: если ты не в Голливуде – ты никто.В конечном итоге, приведя себя в приподнятое настроение, вознаградив идиотскими (им-то уже кажется, что весьма тонкими и остроумными) шутками приехавшую к нему домой парикмахершу, собравшись с духом и почти уполовинив бутылку текилы, они вместе отправляются в путь. Энди жалуется, что ему нечего надеть. И он вообще не готов к бурной светской жизни, тем более, что он никого там не знает (пиздеж) и даже закадрить там кого-то постесняется (наглый пиздеж).Приходится им заехать к нему домой, где Энди переодевается в вечернее, напяливает свои кошмарные штиблеты, которые он, без преувеличения сказать, обожает (ох, эта аргентинская страсть к драматическим эффектам) - и они опять пытаются выдвинуться в нужном направлении.Они застревают в пробке на шоссе сто один, водитель начинает объезжать ее, они вляпываются в еще одну. Прихваченная бутылка служит неплохим подспорьем в дороге. Поездка кажется ему кафкианским путешествием, бесконечным, как во сне, восхождением к Замку, который, как пора бы понять, недостижим и обессмыслен.Он делится этим соображением с Энди, и разговор плавно перетекает к возвышенным материям, к философии, экзистенционализму, модернизму, Маркесу и Кортасару. Как-то незаметно, как всегда в полупьяной беседе, все сворачивает к бабам.Ему хочется рассказать о Гвен. Не в особой секретности дело, он бы и раньше растрепал, просто… в этой истории он выглядит, мягко говоря, тем еще говнюком. Даже если отбросить все ?но? и возможные промахи с ее стороны – его поступки, очевидно, тоже вызывают до хрена вопросов.Энди рассказывает ему о каких-то своих похождениях, он слушает в пол-уха, мысли о Гвен заполняют его голову океанским приливом. Словно в ответ на них, Энди достает телефон и начинает листать твиттер:- О, - говорит он, лениво откинувшись на спинку сиденья, - гляди. Она тоже там будет? Эта… черт. Гвендолин, кажется? Что она на себя напялила? Пиздец. Она что, беременная?- Нет, - неуверенно говорит он, бросая осторожный взгляд на фотографии. – Вроде не слышал. Да, это та самая Гвендолин.Наша Гвендолин. Единственная и неповторимая, думает он не без горечи.- Блин, - Энди смеется, перебирая теги. – Что она несет, вообще? ?У нее под платьем устрица?? Эта твоя Гвендолин, кажется, ебанута в край… Черт. А я бы не отказался ее устрицу полизать. Интересно, какая она там? Ты бы вот отказался? Все, все, все, т-с-с, не говори ничего. Это единственная бабень, с которой у тебя искрило прям посреди экрана. Если присунул – я пойму. И я не скажу твоей благоверной, честно.Он открывает рот, чтобы возразить. Приятель его покатывается со смеху:- Ладно, Ник, ладно. Верю тебе. Но ты бы… блин, ты бы МОГ. У меня прям крышу рвет, как подумаю, что ты с ней мог сделать. И никто бы не осудил. Это все равно, что трахнуть годзиллу.- Как-то звучит не очень сексуально, - он вынимает телефон из кармана и открывает свое любимое приложение. – У тебя стоит на годзиллу?- На все грандиозное, и, прошу заметить, как у всех нас. Это природа, это заводит, как ничто другое. Мужчина в своем высшем проявлении, видишь ли, должен трахнуть мир. Или, по крайней мере, нечто действительно огромное, как… океан или вулкан, или… Ох, ну и ноги. Ну и платье. Что за puta hermosa!Он проводит пальцем по регулятору, выставляя на половину мощности. Интересно, дрогнет ли она хоть мускулом? Ему приятно воображать ее смущение. Он представляет, как густо-розовый, натуральный румянец пробивается сквозь слои пудры и стекает по длиной шее, по прозрачной коже груди.- Она замужем? – спрашивает Энди, перелистывая фотографии других актрис.- Нет, а что?- Ну, может, мне хоть что-то сегодня светит?- Она на самом деле очень чопорная. К тому же, у нее есть партнер, - он тыкает пальцем в фотографию на экране Энди. – Вот он. Этот. В очках.- Хм. Похож на тайного извращенца.- Может, ей нравятся извращенцы?- Охотно верю. Но ведь они официально не женаты? Попытка не пытка.- Ну, - спокойно говорит он, - конечно. Попробуй. Вдруг улыбнется удача? Потом расскажешь.Трахнешь весь мир, думает он сумрачно. Трахнешь в ее лице целый гребаный мир.Пьяное внимание его приятеля переключается на других гостей, и Энди лениво скользит по грудам фотографий в ленте, смеясь и отпуская скабрезности.Когда они добираются до места назначения, толпа папарацци и гостей уже слегка редеет.Он замечает ее белокурую голову издалека, минуту любуется ею, потом достает телефон и просто выкручивает регулятор до упора. Считает до десяти – и сбрасывает все до, как отмечено в примечаниях на шкале, ?минимальной, легкой, как перышко, вибрации, которая только подготовит вашу партнершу к дальнейшей игре?.- Привет, привет, ты Гвен, и я уже в курсе, - говорит Энди, хватая ее руку и сжимая двумя ладонями. – А я Энди. Его, - он тыкает через плечо пальцем, - пара на сегодняшний вечер.- Как мило, - замечает она. – Ник мог бы найти получше – но, не в твоем случае. Вы с ним и правда самая красивая пара церемонии.- Польщен, как никогда. Шикарное платье. ?Раскрась все черным?, как у Роллинг Стоунз, да? Или – ?Вернусь в черное?, как Эми спела, мир праху ее… И со мной, заметь, как со мной-то гармонирует. И с Ником. Но со мной больше, а?Его тарахтящие заходы на флирт выдают легкое волнение.Он, откашлявшись, представляет Энди всем остальным, тот что-то остроумное говорит Дикону. Гвен смеется, немного напряженно, а затем они все улыбаются и болтают о пустяках, и кажутся очень довольными, рассаживаясь вокруг стола.Когда Гвен поднимается на сцену и начинает толкать свою коротенькую речь, Дикон вдруг наклоняется к нему и доверительно сообщает:- В этом платье, с этими голыми руками, она похожа на огромную раздувшуюся паучиху. Мне одному так кажется?Перехватив его охреневший взгляд, Джайлз разражается коротким, смущенным смехом.Пассивная агрессия высшего качества, думает он со смесью изумления, негодования и восхищения. Гвен возвращается за стол, бледная до синевы, с трясущимися от пережитого волнения губами. Он подвигает к ней бокал с водой. Она выпивает залпом. Дикон начинает что-то ей выговаривать, всунув мерзкое ебало прямо в ее, изящную и аккуратную, ушную раковину. Он не слышит, только видит, как Гвен, крепко сжав челюсти, отворачивается и кивает. Потом слегка отшатывается, словно пытаясь прекратить поток диконова красноречия.Может, он и ей объясняет, что она была похожа на паучиху? С него станется, Дикон в выражениях не стесняется, особенно когда дело касается Гвен.Боже, как же она достала тебя, приятель, думает он почти сочувственно. Как ты вообще еще держишься? Дикон опять, с непривычной для его вялого вида, настойчивостью наклоняется к ней, и Гвен робко отодвигается. И тогда он видит, как рука ее бойфренда, пухлая, с омерзительно заостренными, выразительными пальцами, ложится на ее локоть и крепко сжимает. Гвен дергает руку к себе. Дикон отпускает ее, от пальцев - поверх треугольного шрама - остаются следы.Его захлестывают нервное возбуждение: ревность, ярость, все вместе.Какой-то собственнический инстинкт.Гвен, словно почувствовав это, поворачивается всем корпусом к нему и его приятелю, зачем-то заводит светскую беседу с Энди.Разговор не клеится, в основном, потому, что все они видят – Гвен едва слушает. Отвечает невпопад. Лицо у нее очень несчастное, несмотря на прилипшую к губам джокерскую улыбку.Он смотрит на ее красную помаду, в сиреневом свете софитов она кажется темной, словно кровь.Наконец, поднявшись, придерживая свою тяжелую юбку, Гвен уходит в зал. Серия обязательных приветствий и фотографий, жополизательное турне. Дикон тоже какое-то время следит за ней, а затем, словно бы удостоверившись в чем-то, начинает заливать в себя шампанское. Она возвращается в умиротворенном состоянии духа. Весь этот ни к чему не обязывающий щебет вокруг да около – это ее успокаивает.Он решает, что пора немного ее встряхнуть. Достает телефон. Чувствует, как Гвен начинает бить мелкая дрожь, она выпрямляет спину и вздыхает. Еще немного болтовни, расспросов, еще немного вибраций, которые он плавно прибавляет. Гвен начинает ерзать на месте, он смотрит на ее дрожащие пальчики. Это так трогательно и мило, думает он с усмешкой. Она ни разу не поворачивается к нему, вообще перестает его замечать, игнорирует с таким великолепным самообладанием. Он включает вибратор сильнее.Гвен отчетливо выдыхает, он опускает взгляд. В разрезе на ее платье видна светлая кожа ее бедра. Она сводит и разводит ноги, несколько раз, будто сидит на чем-то неудобном. Дикон косится на нее, а потом говорит:- Гвен. Перестань прыгать на стуле, ты его сломаешь. И платье мнется. Будут заломы.Она с виноватым видом берет бокал и подносит к губам. Улыбка поднимает уголки ее рта, и тут же пропадает, и вновь эта мужественные попытки улыбаться – одна за одной, мгновенные, как дуновения ветерка. Он прибавляет мощности, Гвен поворачивает к нему пылающее лицо.- Что? – говорит он с улыбкой. – Что-то не так? Гвен?Испепеляющий взгляд на телефон в его руке. Он отключает экран и сует телефон в карман:- Ладно. Но мы могли бы сделать совместное селфи.- Ты ведь никогда их не делаешь, - выдавливает она.- Надо когда-то начинать. Почему не сегодня? Сегодня ты… Ты потрясающе выглядишь. Как сказал наш друг Энди, - он наклоняется к ее плечу, понижает голос до шепота, - la puta hermosa.Крупная дрожь пробегает по ее телу, он опускает руку на ее открывшееся голое бедро, сжимает, потом проталкивает пальцы – к ее лону.Здесь его ждет сюрприз.Сука. Невинная дрянь. В голове у него начинает звенеть, потому что эта похотливая сучка даже трусы не удосужилась надеть. Пальцы его скользят по влаге, которой она истекает уже… пожалуй, давно. Он не давал ей послаблений, так что, ну, упс. Бедная моя Гвен.- Убери руку, - бормочет она, сжав зубы, почти не разжимая губ. – Пожалуйста, Ник.Он, помедлив, отодвигается. Вытирает пальцы о ее салфетку.- Ну ты и блядь, - в тон ей бормочет он. – Ты меня удивила.Наверное, она и сама себя удивила, потому что весь вечер она проводит в каком-то судорожном и безжизненном веселье, стараясь держаться от него подальше. Кто-то предлагает сделать общую фотографию, или, нет, вот вы, Ник и Гвен – и она чуть не вприпрыжку скрывается в толпе.В темноте над садом Шато Мармон горит множество огней. Многие уже накидались травой и кокаином, в этой атмосфере расслабленной вакханалии Питер унылым голосом предлагает отпраздновать свою награду и наливает всем – от души. Пилу, Энди, Алфи приступают к уничтожению текилы с новыми силами. Гвен сидит на краю диванчика в саду, крепко сжав руки на коленях.Он протягивает ей рюмку, Гвен только испуганно мотает головой.- Давай. За тебя, за мою красавицу Гвен, - Дикон забирает у него текилу и опрокидывает в себя. – Правда, она сегодня потрясающая?- Похожа на огромную паучиху, - вырывается у него.Дикон сдавленно хихикает.Гвен смотрит снизу вверх, словно пощечину получила. Ох, было бы неплохо ей сейчас втащить, думает он с пьяным остервенением.- А ты, моя милая, похожа на японскую куколку, - Дикон поворачивается к Натали и приникает к ее оголенному плечу. Та только отрешенно посмеивается. – Знаешь, те, что в многослойных одеждах. Это так восхитительно, это платье и бант, такая невинность и структурность…Гвен поднимается и отходит от них, и он бредет следом за ней. Она останавливается у бассейна. На расстоянии кажется, что у нее лицо той, упомянутой Диконом, куколки - застывшее, безжизненно-гладкое, словно она больше не может выдавить ни одной гримасы.Он берет с барной стойки бутылку виски и подходит ближе.- Как ты?Испуганная, она косится на бутылку в его руках. Взгляд замирает на его бедре, и до него вдруг доходит – телефон.Она начала всерьез бояться этой штуки. Просто павловский рефлекс выработался, удовлетворенно думает он. Так и должно быть. Так и должно.- Устала. Наверное, просто хочу домой, к себе в номер.- Но мы еще не закончили, - он смотрит на голубые отблески воды, пляшущие вокруг. Они делают происходящее сюрреалистичным, придают всему оттенок какой-то особенной калифорнийской тоски.- Я больше не хочу, - упрямо говорит Гвен. – Я правда очень устала.Она хлюпает носом, с шумом втягивает в себя воздух. И он вдруг понимает – ее уже кто-то порадовал порошком.- Кто угощал?- Какая тебе разница? Ищешь, где бы разжиться? Дэвид и Ден.- Вот же мудаки. И - мне кокс не нужен, ты же знаешь.- Да, - говорит она негромко. – Да, Ник. У тебя другие зависимости.- Чем они хуже остальных? Я бы сказал, даже лучше. Ты – мой любимый наркотик. Эта мокрая щель у тебя между ног.- Так поэтично, - язвительно замечает она.- Я бы не был так груб, если бы ты вела себя достойно. Хотя бы белье надела.- Знаешь, - она поворачивает к нему свое бледное лицо. – Знаешь, я не думаю, что есть какие-то вещи, которые я могла сделать правильно, так, чтобы ты не обращался со мной, как с последней шлюхой.Он улыбается. Глотает виски прямо из горла.Он уже напился, он в курсе, ну и какая разница? Что-то в его сердце пылает, и он заливает этот пожар горючими жидкостями. Разумеется, становится только хуже.- Ты права. Но пойми, у меня просто нет выбора. Ты и есть последняя шлюха.Гвен отворачивается и уходит, разъяренная, и он остается у бассейна, наедине с целой бутылкой жидкой храбрости и с ненавистью к себе. Алкоголь эту ненависть разворачивает, панорамирует и увеличивает, делает выпуклой и ощутимой.Он приступает к следующему алкораунду в компании изрядно охмелевшего Энди и почти совершенно ухрюканного Пилу. Пилу наклоняется к нему в какой-то момент и доверительно сообщает:- Эта… Да, блин, эта сучка Гвендолин похожа… в этом платье… на какую-то бабу из фильмов ужасов. Такая явится, и вся эрекция на хрен пропадет. И все равно у меня на нее привстает. Ненормально, да?- Не слишком нормально, - дипломатично отвечает он. Он слышит, как заплетается его собственный язык, и в то же время он совершенно трезв.- Ш-што, если… Ну, ты пнмаешь. Подойду там, то-се…Пилу переходит на датский – и, странным образом, слова даются ему лучше:- Что если я к ней подкачу? Этот ее… жених… или кто он там, вообще, не понимаю, такой урод, если честно… Этот… он же, ну-у… не будет против?- А сам как думаешь?Пилу смеется.- Да я б его одной левой.- Лучше не надо, - советует он.- Да и хуй с ними, - вдруг осеняет Пилу. – Слуууушай, давай выпьем за… за Данию!За Данию. Они выпивают, обнимаются, поют первый куплет гимна.Выпивают за его семью, за маму Пилу, за Аргентину, поют гимн Аргентины, точнее, пытаются подпевать Энди.Он встает и уходит отлить, и, выходя из туалета, замечает Гвен. Она сидит на террасе и что-то строчит в телефоне. Вид у нее сосредоточенный и милый. Она отводит волосы от низко наклоненного лица, улыбается в ответ на какое-то сообщение. Когда она в безопасности, Гвен выглядит очень хорошенькой и нежной, решает он. Надо будет давать ей больше поводов для такого. Пусть почувствует, что он ее ценит. Что он ее бережет…Он подходит, Гвен поднимает глаза от телефона - и сразу напрягается.- Что у тебя там?- Мама, - быстро и виновато говорит она. – Поздравила с выступлением. Она смотрела трансляцию.Он моргает, ощущая себя подонком - и противясь этому чувству.- Поедем ко мне, Гвен?Она смотрит настороженно, ноздри ее слегка раздуваются. После минутного молчания говорит:- Я не должна…- Почему же?- Джайлз здесь.- Плевать.Гвен как-то жалко, беспомощно улыбается.- Ему на тебя тоже плевать, - на всякий случай добавляет он. – Он и не заметит.- Ник, - вдруг начинает она. – Ник, мне твоя жена позвонила.Он замирает над ней, слегка пошатываясь, вдруг как-то протрезвев.- И? Что сказала?- Что я - несчастная лгунья и бесподобная мразь.Он обводит глазами полосы огней, сверкающие за апельсиновыми деревьями.- Так и сказала?- Ага.- Это как-то жестко, - признает он.- Поэтому я никуда с тобой не поеду, - говорит Гвен. – Больше никогда. Нет. Нет.Он начинает ржать. Не может успокоиться минуту или две. Наконец, говорит, вытаскивая телефон:- Но ты притащилась сегодня, сюда, засунув в себя вибратор. Готовая к любой команде. Трусы вообще забыла надеть.Гвен строптиво молчит.- А, все, понял. Извини. Извини, как-то сразу не доперло, - он разводит руками. – Ты у нас хочешь все и сразу. Такая вся продуманная, я не могу. Ты думаешь, ты будешь продолжать получать свои оргазмы, так сказать, на расстоянии, безопасно, как ты всегда мечтала? Замечательная игра. Прям… прям молодец ты у нас, Гвен. Этот сладкий привкус халявы, а? Только вот я не добрый дилер, Гвен, - он наклоняется и хватает ее лицо свободной рукой. – Я просто так ничего для тебя делать не буду.- Не трогай меня, - шелестит она едва слышно. Он оглядывается и, убедившись, что вокруг никого нет, поворачивается к ней, разжимает пальцы и закатывает ей короткую оплеуху.Гвен хватается ладонью за место удара.- Ты как-то произвольно трактуешь происходящее. Забыла, кто всегда выигрывает?- Но твоя жена…- Закрой рот насчет моей жены. Не произноси ее имени и не трогай ее больше, и уж тем более - не прикрывайся ею, когда собираешься меня наебать.- Да пошел ты, - она вскакивает и отталкивает его, пихает в грудь двумя руками. Будь они поближе к краю бассейна, он мог бы туда свалиться, потому что от ее длинных и сильных рук он едва не теряет равновесие. Телефон почти выскальзывает из его пальцев. – Я больше играть не буду. И я не шлюха, не лгунья, не… как ты меня еще называл? Не твоя сучка и не la puta hermosa. Оставь меня в покое!Он засовывает телефон в карман и уходит, потому что всерьез подозревает: еще немного, и она правда спихнет его в бассейн или закатит какую-нибудь некрасивую истерику.Возвращается к друзьям, ему наливают, Энди показывает ему ленты твиттера, инстаграма. Там фотографии, видео, как всегда, просто тонны всего: они читают комментарии и ржут.К его изумлению, кто-то выкладывает только что сделанное фото Гвен: посреди гостиной Шато Мармонт, на щеках – алые пятна, одно из которых оставила его рука… Он замирает над этим фото. Она улыбается с таким аккуратно-безмятежным видом. Руки невинно сцеплены перед собой.Господи. И правда - несчастная лгунья и бесподобная мразь.Он включает ее вибратор на полную мощь, потом отрубает насовсем, и так несколько раз подряд. Потом допивает виски, догоняется текилой, водкой и ромом. Его слегка мутит, когда Энди грузит его в машину, но, в целом – все не так ужасно, он даже еще может стоять на ногах.Отпирает дверь, проходит в тихую, темную гостиную. Воздух пахнет апельсинами, дезинфектором из бассейна - и хвоей. Бодрящий аромат, но с некоторых пор всегда навевает грусть.Сняв пиджак, он садится на диван и смотрит перед собой невидящим взглядом. Он пьян, и мир слегка покачивается вокруг, становясь суммой разрозненных впечатлений и гроздьями приторможенных кадров.Звонок в дверь. Он открывает, даже не глядя, просто понимая каким-то звериным чутьем, что это Гвен. Не оборачиваясь, идет на кухню, включает свет и наливает себе еще текилы.- Пожалуйста, - тихо говорит она, замерев в дверном проеме. Он оглядывается на нее, наконец: и видит, что Гвен переоделась. На ней короткая черная юбка, простенькая белая рубашка навыпуск и пальто. Голые ноги, туфли на каблуках. Губы все еще покрыты алой помадой, волосы все еще уложены. Она выглядит соблазнительно, потрясающе сексуально.- Ты переоделась, - зачем-то бормочет он.- Платье могло измяться, кроме того… оно приметное. Я взяла такси.- Выглядишь, как…Она кивает: ну да, как шлюшка.- Юбка короткая, - грустно говорит она. – Ты говорил, что… В общем. Ты говорил, ноги не прятать.- Хорошо, - говорит он. – Будешь текилу?Она берет у него стакан и опрокидывает в себя. Охнув, машет рукой перед лицом.- Гвен, - говорит он. – Я не играю пьяным, честно. Я могу нанести вред. Причинить боль, но не такую, которая… тебе нужна. Поэтому просто выпей. Потом я позволю тебе кончить. Играть не будем. Трогать тебя я не стану…Она смотрит на него, подняв бровь, прикусив губу. Потом скидывает пальто на пол и начинает расстегивать рубашку.- Пожалуйста, - тихо повторяет она.Он просовывает руку между ее ног, погружается в мягкое и горячее. Вытаскивает ее вибратор, осторожно прихватив двумя пальцами. Потом вталкивает в нее большой палец, она вскрикивает – и вдруг разряжается, прямо на него, он чувствует, как из нее выплескивается густая влага. Все занимает какие-то секунды. По всей видимости, она уже была доведена до обрыва - и вот, короткое прикосновение, такой маленький шажок. Она сгибается, словно от удара в живот, хватается руками за край стола, стонет, голова ее бессильно падает.- Черт, - бормочет она, - о, Господи, Ник. Боже мой.Я не играю пьяным, думает он бессильно, наблюдая за ней. Ее юбка задрана, обнажая ягодицы, бедра блестят от влаги. Он берет ее за плечо и разворачивает к себе. Хватает ее лицо двумя руками - и прижимается ртом к ее губам.Все происходит быстро, яростно, тихо и… Да, быстро. Это как падение в пропасть. До этого мгновения он считал, что держит ее под контролем, ее, себя, весь мир, все, что они делают - но все меняется за полминуты или того меньше.Он целует ее в губы, она раздвигает ноги, сидя на краешке обеденного стола, он расстегивает брюки. И входит в нее, и – все летит под откос.