Часть 5 (1/1)

— Думаю, нам стоит поговорить.Марк, только закончивший снимать с себя остатки макияжа, нанесённого для съёмок, вздёргивает брови, глядя на сосредоточенную Кванг, чьё лицо отражается в зеркале.— Сейчас? — он бросает взгляд на часы. — Я опаздываю. У меня назначена встреча. — С Ганом?— Да, — Марк бездумно кивает и прикидывает, не лучше ли предупредить Гана, что он может задержаться. Даже без разговоров с Кванг он всё равно может опоздать. Съёмки для рекламы, которые должны были занять всего полдня, затянулись почти на весь день, и Марк последние пару часов откровенно нервничал, потому что переносить встречу не хотелось, а заставлять Гана ждать себе дороже. Впрочем, только в том случае, если тот сам не опаздывал, что случалось гораздо чаще — почти всегда, — и тогда уже Марк с особенным удовольствием высказывал пусть несерьёзные, но вполне конкретные упрёки. — Именно об этом я и хочу поговорить, — Кванг смотрит на дверь, убеждаясь, что она плотно закрыта, и трёт переносицу. Марк это не нравится, но он молча ждёт, догадываясь, о чём пойдёт разговор. Кванг садится на низкий диван, поставленный в гримёрной, и указывает Марку сесть на стул напротив. Марк вздыхает, понимая, что от разговора не отвертеться. — Вы оба понимаете, что скоро это закончится? — спрашивает Кванг.— Что именно? — Марк прекрасно знает, что она имеет в виду, но так проще выиграть себе ещё пару секунд для того, чтобы придумать более вменяемый ответ. Кванг в курсе о его уловках, поэтому только осуждающе поджимает губы, а после поворачивает к Марку свой телефон экраном к нему, показывая последние публикации в его твиттере.Там его же собственное фото, только в комнате Гана — об этом легко догадаться по нескольким ярко-жёлтым пятнам Пикачу на заднем фоне. Да и сам Ган, отражающийся в незанавешенном окне тоже прекрасно виден. Марк и не скрывал своего местонахождения, подписав фото, что спать в окружении такого количества игрушек — то ещё испытание. И не солгал. Постоянное ощущение, что полчище жёлтых разнокалиберных покемонов за тобой наблюдает, не исчезло даже с утра. Ган только рассмеялся, ретвитнул фото себе и приписал, что Марк в количестве игрушек тоже виноват, поэтому пусть расплачивается и приходит ночевать почаще. — Что с этим не так? — Марк, глянув на снимок, усиленно делает вид, что не понимает, к чему ведёт Кванг. Та ему продолжает не верить, и это легко отображается на её лице.Убрав телефон, она смотрит на Марка уже серьёзнее:— Вы заигрываетесь. Скоро вам надо будет объявить о разрыве, и вернуться в реальность вам будет сложнее. — Так, может, нам в таком случае стоит использовать это время с толком? — Марк откидывается на спинку стула и прекращает изображать непонимание. Одним движением он отбрасывает волосы с лица, задерживая ладонь на затылке, а потом резко качает головой: — Вряд ли мне или ему очень скоро представится возможность говорить об отношениях открыто. Когда отношения будут реальными. Так почему мы не может использовать шанс делать то, что хочется, пока мы можем?— Потому что вы не в отношениях, и то, что вы делаете, запутает вас ещё больше.— Это был риторический вопрос, Пи’ Кванг, — Марк старается, чтобы его голос звучал мягко, но раздражённые нотки в него всё равно прокрадываются. За эти недели он порядком устал от того, что все вокруг него твердят о том, что он поступает неверно. Марк знает и без них, ему не нужны постоянные напоминания, но заканчивать раньше, чем придётся, он не собирается.Марк поднимается, но Кванг, вставшая следом, кладёт ладонь ему на плечо, останавливая. — Я волнуюсь за тебя, — негромко говорит она. — Ты роешь себе яму, в которую собираешься радостно прыгнуть. Только выбраться из неё будет гораздо труднее, чем ты думаешь.Марк смотрит в её растревоженное лицо и чувствует укол совести. Он проводит языком по губам и ободряюще ей улыбается:— Спасибо, Пи’Кванг. Но я взрослый мальчик, я знаю, какие последствия будут потом, — он складывает руки перед собой в поклоне и направляется к двери. Только когда он открывает её и делает шаг в коридор, полный звуков от заканчивающей собирать вещи съёмочной группы, его догоняет вопрос Кванг:— А Ган знает? — в её тоне слышится уже и ответ. Она не предполагает — она гораздо более проницательная, чтобы на полном серьёзе спрашивать об этом.Замерев, Марк стискивает дверную ручку сильнее, прикусывая щёки изнутри. Он затылком чувствует сверлящий взгляд Кванг. Ему нужна только пара секунд, чтобы бесшумно выдохнуть сквозь сжатые зубы и сказать:— Я действительно опаздываю, Пи’Кванг. До завтра. К заказанному такси он идёт размашистым шагом и никак не может расслабить руки, непроизвольно сжимаемые в кулаки в карманах свободных штанов. Кванг смогла разбередить в нём ту мысль, которую он усиленно давил в себе с самого начала. Ещё с Парижа. С того мгновения, когда на его предложение не терять время зря, Ган ответил согласием. Может быть, даже раньше. За секунду до того, как озвучил свой вопрос. Марк всегда помнит о последствиях. Осознаёт их и принимает решения, основываясь на том, готов ли он последствия принять. Ган предпочитает не замечать очевидного и не знать о том, что лежит на поверхности.В такси Марку кажется, что душно, несмотря на работающий кондиционер. Он оттягивает ворот футболки и смотрит в окно, пытаясь избавиться от фантомной руки на горле, которая зажимает его в тиски и мешает кислороду поступать в лёгкие. Марк в лёгкой панике скребёт ногтями кожу на шее и тут же себя одёргивает, не позволяя себе ударяться в излишнюю эмоциональность.У него есть ещё минут двадцать, чтобы привести мысли в порядок, а себя к привычной стабильности. Но ворох мыслей никуда не исчезает, даже когда он переступает порог небольшого суши-ресторана, в котором они с Ганом договорились встретиться. — Опаздываешь, — на удивление, Ган уже на месте. Сидит за столиком и смотрит с шутливым укором. Марк опускается на широкое сиденье напротив него, кивая девушке-хосту, которая провела его на место и положила перед ним меню. — Да, — отвлечённо бормочет Марк, — извини. Ган щурится, разглядывая его, и вместо того, чтобы начать подтрунивать над ним из-за опоздания, потому что обычно Марк очень пунктуален и редко позволяет себе задержку больше пяти-десяти минут, спрашивает:— Что случилось? На тебе лица нет.— Что? — Марк поднимает взгляд от строчек в меню и смаргивает, осознавая вопрос. Сразу же трясёт головой. Обсуждать с Ганом то, о чём он думал, пока ехал сюда, он не планирует. Не сейчас. Может быть, позже, если решится. — Всё в порядке, — Марк приподнимает уголки губ. — Просто устал. Ты уже сделал заказ?Обычно у него неплохо получается отвлечь Гана, переведя тему, но сейчас тот не ведётся и продолжает с подозрительным прищуром его рассматривать. Марк лишь выгибает бровь, намекая, что его ответ исчерпан. Фыркнув, Ган едва заметно закатывает глаза:— Иногда я тебя совсем не понимаю. — А во всё остальное время, выходит, понимаешь? Или понимаешь, но не полностью? — хмыкает Марк, насмешливо глядя на него поверх корочки меню. Ган на мгновение крепко сжимает губы, но лишь дёргает плечом и берёт меню со своей стороны стола. Марк, изначально не рассчитывающий на ответ, только усмехается.— Сегодня снова можем поехать ко мне, — предлагает Ган, когда официант оставляет на столе их заказ и удаляется. — Пи’Рун вернётся только завтра, — предупреждая вопрос, заканчивает он.— Как это он оставил тебя одного на целую неделю, — саркастически, но беззлобно кривится Марк. С того дня в доме На Ранонгов они с Руном пересеклись только два раза: первый, когда тот подвозил Гана на совместные с Марком съёмки, и второй, когда они столкнулись в дверях квартиры — Рун уезжал в ?Бим? на очередное выступление, а Марк только заявился к Гану после работы. В оба раза они даже словом не перебросились, но взглядами обменялись настолько выразительными, что Ган после этого предпочёл их не пересекать во избежание если не конфликта, то напряжённой атмосферы и испорченного настроения. — Прекрати, — Ган морщится. — Я же не ребёнок, чтобы бояться оставлять меня одного. Пи’Рун вовсе не такой, каким ты его представляешь.— Да, конечно, — легко соглашается Марк. Не только потому что не хочет в очередной раз спорить, но и потому что признаёт, что утрирует образ Руна. Впрочем, развенчивать его он не собирается. В конце концов, не он один из них двоих видит в другом то, чего может и не быть. Здесь Марк уступать и первым идти на попятную не собирается — не хочет. — Так что, поедешь? — спрашивает Ган, подхватывая палочками сашими. Марк наблюдает за тем, как он окунает край ломтика лосося в соус, и тот исчезает у него во рту. Непроизвольно потянувшись через стол, Марк касается большим пальцем уголка губ Гана, стирая след от соуса. Ган моргает, сразу же отстраняется и с упрёком говорит:— Есть же салфетки. — Есть, — кивает Марк и провокационно скользит языком по пальцу, которым только что касался губ Гана. — И мы на людях, — напоминает Ган, но взгляд от пальца теперь не отводит. Кажется, даже не моргает, и Марк, замечая это, позволяет себе ещё одну шалость — погружает кончик пальца в рот и успевает сделать всего пару недвусмысленных движений перед тем, как Ган не выдерживает и, хватая его за ладонь, силой заставляет остановиться.— Что ты творишь? — шипит он, но в его голосе явственно слышится хрипотца.— Просто развлекаюсь, — Марк подмигивает, взяв палочки, лежащие с его стороны. С абсолютно невинным лицом он прикусывает уже их, наблюдая, как румянец расползается по лицу Гана. И сейчас он точно знает, что краснеет Ган не от смущения. Именно поэтому у того такой возмущённо-требовательный взгляд, которого он не сводит с Марка.— Чем дольше ты на меня так смотришь вместо того, чтобы есть, тем дольше мы не поедем к тебе, чтобы перейти к тем картинкам, которые уже развернулись в твоей голове, — Марк легко толкает его коленом под столом, продолжая улыбаться.Дразнить Гана ему нравится с первого дня их знакомства. Ган всегда реагирует ярко, открыто и искренне: будь то смущение или же отторжение. В какой-то момент для Марка это превратилось в дурную привычку, от который он не может отказаться даже сейчас, но проверять границы Гана и каждый раз продвигаться немного дальше, чем шаг назад, стало почти навязчивой идеей. До сих пор остаётся, хотя кажется, что он продвинулся почти до самого конца, сломав все стены.Почти. Ещё есть последняя, и Марк до сих пор не знает, какую стратегию использовать: осаду, выжидая, когда стена развалится от времени, или же сломать её, выйдя из собственной зоны комфорта. Но сейчас Марк об этом не задумывается. У него есть мысли интереснее — например, Ган, включившийся в игру, стоит им сесть в такси. В машине темно, несмотря на светящийся за окнами город, и водитель совсем не обращает на них внимание. Поэтому Марку до конца пути приходится лишь кусать губы, чтобы не издать ни одного подозрительного звука из-за слишком проворных пальцев, скользящих по его бедру от колена до ширинки.Утро наступает слишком быстро, и Марк неслышно стонет, выключая будильник на телефоне и сразу же натыкаясь на сообщение от Кванг с вопросом, куда ей за ним заехать. Шесть утра — непозволительно рано, но Марк не привык капризничать, когда дело касается работы. Он косится на продолжающего спать Гана, уткнувшегося лицом в подушку, и усмехается — вот кому сегодня везёт с удачно выпавшим выходным. Марк бы тоже с удовольствием провёл день в кровати, потому что тело после ночных развлечений ноет. Впрочем, на загривке и плече Гана, когда Марк спускается взглядом с его лица, обнаруживаются следы от зубов, которые явно перерастут в слабые, но синяки. Марк хмыкает, думая, что не один Ган перестарался. Но не стоило изводить его всю дорогу до дома. На кухню чтобы выпить воды, заполнив желудок до того, как Кванг привезёт ему кофе, Марк даже после душа практически выползает, натянув на себя только штаны. И тут же жалеет об этом, потому что практически возле холодильника сталкивается с Руном. Тот ещё одет, наверняка только вернулся, и смотрит на Марка с мрачной враждебностью.— Доброе утро, Пи’Рун, — Марк перебарывает желание вернуться в комнату Гана, чтобы одеться до конца, кланяется и всё-таки протискивается к холодильнику. В его планах взять бутылку с водой и удалиться, не вступая в разговоры, но Рун перегораживает ему путь, стоит Марку сделать шаг обратно в сторону спальни.— Я не в курсе, что между тобой и Ганом творится на самом деле, но я точно знаю, что до поездки в Париж между вами ничего не было. Иначе я бы заметил, — он говорит негромко, видимо, не желая разбудить Гана. Марк тоже его впутывать не хочет. Да и обсуждать с Руном данный вопрос тем более в его желаниях нет. — Выкладывай, что случилось, — требует Рун, и Марку хочется сардонически расхохотаться — до такой степени, что приходится даже укусить себя за нижнюю губу, но смешок изо рта всё равно вырывается.Вскинувшись, он опирается лопатками на дверцу холодильника и слегка морщится от её прохлады. — Ты хочешь знать мою версию или версию Гана? — уточняет он, не скрывая усмешки. — Потому что они разные.— Я хочу знать правду, — Рун не отрывает от него сосредоточенного мрачного взгляда, от которого у Марка внутри, несмотря на внешнюю уверенность, что-то сжимается. Ему не нравится чувствовать себя загнанным в угол, причём, буквально. — Обе версии сомнительны, — Марк улыбается ещё шире, видя, что лицо Руна на мгновение теряет хмурость и вытягивается в изумлении. Но тот быстро, практически моментально берёт себя в руки, снова глядя на Марка, будто тот ему лжёт. Марк не пытается. Он по-настоящему честен сейчас — и с Руном, и с самим собой.Когда Рун шагает к нему, нагло вторгаясь в личное пространство и едва ли не вжимая его в холодильник ещё сильнее, Марк изо всех сил сдерживается, чтобы не сглотнуть и не выдать свою нервнозность. Он смотрит в чужие глаза и почему-то думает, что Мавин его бы никогда так агрессивно не стал защищать. И Марк ему за это благодарен — он бы рехнулся от такой гиперопеки, а Ган, ничего, держится. Даже толком не замечает. Или снова просто не хочет видеть очевидного?— Ты мне не нравишься, — говорит Рун.— Я знаю, — коротко кивает Марк. Глупо делать вид, что нет. — Из-за тебя у Гана куча неприятностей, — продолжает Рун, и Марку снова хочется рассмеяться — теперь уже ему в лицо. Вновь получается удержаться. Он, может, далеко не пример для подражания, но точно не станет вести себя откровенно по-хамски.— У Пи’Гана неприятности не из-за меня одного, — Марк склоняет голову к плечу и несильно толкает Руна в грудь, чтобы тот отступил и дал наконец ему пройти. Разговор нужно заканчивать, иначе он неминуемо перейдёт в открытый конфликт. Марк не хотел растрачиваться ещё на это, когда в голове и так полный бедлам. — Что ты имеешь в виду? Марк, уже успевший сделать несколько шагов от злосчастного холодильника, оборачивается и выгибает одну бровь:— Удивительно, как при всей своей проницательности ты даже не догадываешься, Пи’Рун. Я знаю, почему я тебе не нравлюсь: я похож на тебя. Мне тоже нравится держать всё под контролем и всегда хочу быть первым. Тебе это не нравится, потому что ты считаешь, что такой человек не подойдёт для Пи’Гана, верно? Потому что тогда ты не сможешь его контролировать и оставаться первым. Это вряд ли можно назвать нормальным, но я тебя понимаю, — Марк зависает на секунду, обдумывая следующую фразу, и в комнате воцаряется тишина. Марк медлит всего мгновение, но решается закончить: — Только я своим контролем Пи’Рун не заставляю никого думать, что он недостаточно хорош, чтобы рассказать семье правду. И самому себе тоже. — Что? — Рун непонимающе хмурится, но Марк считает, что и так уже сказал слишком много. — Спроси у Пи’Гана сам. Возможно, тебе он сможет ответить на этот вопрос. Потому что ты всё ещё первый, — он криво усмехается и сразу же морщится, понимая, что ляпнул то, чего не следовало. Но отступать уже нет никакого смысла. Марк вздыхает и смотрит на Руна прямо, вываливая последнюю карту: — И ты мне, кстати, тоже не нравишься. Вероятно, именно по этой причине. Он уходит, оставляя Руна в замешательстве, и вваливается в комнату, тяжело дыша и позволяя на лице наконец проявиться облегчению из-за того, что разговор наконец закончился. Наверное, он хлопает дверью слишком громко, когда устало прижимается к ней спиной, потому что сонный Ган приподнимается с кровати и спросонья непонимающими глазами смотрит на него. — Что случилось? — спрашивает он, потирая лицо и ища взглядом часы, чтобы понять, сколько время.— Твой брат вернулся, и мы с ним задушевно поболтали, — Марк открывает наконец злосчастную бутылку с водой и делает несколько глотков. — Спи, ещё очень рано. Ган моргает и кивает, но голову на подушку обратно не опускает.— Ничего серьёзного ведь не случилось?Не выдержав, Марк, уже влезший в футболку, подходит к кровати и ерошит его волосы, склонившись ниже, чтобы коротко поцеловать в губы и тут же отстраниться:— Как видишь, квартира цела. Я тоже. Твой брат тем более. Но мне пора, — он тихо смеётся, — у меня ощущение, что если я тут задержусь ещё хоть на минуту, то сначала меня убьёт Пи’Рун, а потом Пи’Кванг, она должна уже ждать внизу. — Ладно, — Ган падает на кровать и закутывается в одеяло посильнее. — Я напишу тебе, когда встану. Марк застывает у двери, но позволяет себе только несколько секунд на то, чтобы посмотреть на умиротворённо вновь засыпающего Гана. И он, наверное, сейчас многое бы отдал, чтобы залезть к нему под одеяло, уткнуться носом в плечо и забыться сном ещё на несколько часов. Кванг, приславшая очередное сообщение, которым провибрировал телефон, напоминает, что такой роскоши Марк себе позволить не может. К его радости вчерашнюю тему Кванг не поднимает, но ей и не надо — Марк по её выразительному взгляду, когда он садится в машину, видит, что она думает о месте, куда ей пришлось приехать, чтобы забрать его.— Ничего не говори, — просит Марк, откидываясь на сиденье. — Всё в порядке? — уточняет она, заводя машину и трогаясь с места.— Я… — Марк закусывает губу и, сдавшись, признаётся: — Не знаю. Мне кажется, я совершил глупость.— Только сейчас кажется? — скептически кривится Кванг.— Я не о Пи’Гане, — закатывает глаза Марк. — Я о его брате. Я думаю, что сказал ему то, чего не следовало по поводу Пи’Гана. Тогда подумал, что это правильно, но…— Но ?что?? — Кванг мельком смотрит на него, отвлекаясь от дороги.— Неважно, — качает головой Марк, понимая, что обсуждать это не готов. Не готов говорить, что, увидев сонного, мягкого и покладистого Гана, который обещает написать, как проснётся, который слабо, потому что спросонья, шевелит губами в ответ во время поцелуя, не дёргающийся и принимающий все утренние сборы после совместного сна как должное — спокойно и не дёргаясь, он задумался, что, может быть, гиперопека Руна не такой уж и плохой вариант. И Марк, вмешавшийся в чужие семейные дела, просто не имеет права лишать Гана того спокойствия, которым его окружает семья, только ради своих желаний. Он трясёт головой и игнорирует то и дело бросаемый на него внимательный взгляд Кванг. ?Глупо?, — мысленно переубеждает себя Марк, прислоняясь лбом к оконному стеклу. Он думает, что если Ган так и продолжит жить в той реальности, где считает, что семья недостаточно сильно в нём уверена и совсем не надеется на него, то та стена, последняя, так и останется нетронутой святыней, состоящей из придуманных проблем и сложностей, которых не существует.— Приставка — это всё-таки не твоё, — смеётся Марк, когда Ган изо всех сил нажимает на кнопки, будто это поможет ему одержать победу в их игровом поединке. — Просто я не трачу полжизни на видеоигры, — фыркает Ган. — Такое ощущение, что ты только и делал в своём подростковом возрасте, что играл в игры и трахался. Теперь Марк смеётся уже в голос, наваливаясь на Гана, сидящего возле его ног на полу, сверху. Сегодня они остались у него дома — Мавин как раз днём встречался с их мамой, должен был отвезти её обратно в Чонбури и остаться там на ночь. Марк не мог не использовать возможность, чтобы не затащить Гана к себе. И их посиделки почти похожи на те прежние пару раз, когда Ган заезжал ещё до Парижа. Только тогда Ган не сидел вот так вот, опершись спиной на его ноги, не запрокидывал голову, ложась на колени, чтобы сказать что-то и увидеть лицо Марка, не протестовал, когда Марк отвлекал его от игры, щекоча шею лёгкими поцелуями — потому что Марк ничего подобного тогда не делал.Сегодня он позволяет больше. В конце концов, это его дом — значит, его правила. Поэтому он валит Гана на ковёр и с победным видом седлает его бёдра, удерживая руки в захвате, нависнув сверху.— Зато ты тратишь полжизни на игры в телефоне, — продолжает он разговор. — Не слишком большая разница, ты так не думаешь? — ответить он не даёт, наклоняясь совсем низко, чтобы накрыть чужой рот и занять их более приятным делом, чем очередные препирательства. Ган возмущённо мычит, явно недовольный тем, что последнее слово осталось за Марком, но через пару секунд расслабляется и отвечает. Даже руками перестаёт дёргать, и Марк отпускает их, напоследок проведя по внутренним сторонам пальцами. Поцелуй захватывает, потому что есть во всём этом что-то противоестественно очень сильно заводящее Марка: собственная квартира, ковёр, на котором он по вечерам ест чипсы, глядя фильм, привычная обстановка, в которой слабый стон Гана, когда он лезет под его футболку и дотрагивается до соска, становится ошеломительно возбуждающим. Марк уже тянется к чужим джинсам, чтобы вытряхнуть Гана из них, но отвлекается на шум из коридора. Отреагировать он не успевает, даже поднять голову толком не успевает — только взгляд. И натыкается на удивлённо-смущённые лица матери и Мавина. Реакция Гана быстрее. Он мигом вскакивает на ноги, спихивая Марка с такой лёгкостью, будто тот ничего не весил, и, стремительно покраснев, сделал чересчур глубокий поклон, будто пришла делегация монахов из Ват Пхо. — Прошу прощения, — бормочет Ган, пока Марк поднимается вслед за ним и, успокаивающе положив руку на плечо Гана, смотрит на внезапно объявившуюся семью:— Вы же должны были уехать в Чонбури.— Машина сломалась, — Мавин сам краснеет не меньше Гана, — я отдал в автосервис. Решили вернуться, ты же не предупреждал о… — он теряется и что-то неразборчиво мычит под нос, пока мама машет руками, негромко смеясь:— Всё в порядке. Не волнуйся, — последнее уже адресовано Гану, но тот только ещё больше тушуется. — В конце концов, не в первый раз, — она подмигивает Марку. — Вот в первый раз я удивилась.Ган кидает на Марка ошарашенный взгляд, но вопросы не задаёт, лишь переминается с ноги на ногу. — Я поеду, — говорит он. — Вы наверняка хотите побыть семьёй.Марк теряется, потому что не ожидал, что Ган опять решит сбежать. Он-то, Марк, выдержал экзекуцию в семье На Ранонг, а его мать вовсе не так страшна и требовательно к пассиям сына. На помощь приходит именно она, ловко перегораживая Гану путь к двери и придерживая его за локоть:— Никто не будет против, если ты останешься. Это ведь мы нарушили ваши планы, а я тем более давно хотела с тобой познакомиться получше.— А… — Ган беспомощно смотрит сначала на неё, потом на Марка, с вызовом приподнявшего брови, вынуждая медленно и неуверенно кивнуть, соглашаясь на предложение. Ужинают они купленной в кафе неподалёку едой. Мавин отмалчивается, потому что в принципе не слишком любит болтать, Марк — тоже не спешит часто встревать в разговор, но по другой причине. Он наблюдает и с интересом замечает, как постепенно под тактичными вопросами и незначительными, но забавными историями матери Ган постепенно расслабляется и перестаёт себя неловко чувствовать, хоть и ёрзает периодически на стуле, но уже не смеётся настолько нервно, не сжимает приборы изо всех сил и не говорит так глухо, что кажется, будто он вещает из деревянной коробки. — Так и всё-таки, — спрашивает мама, когда они заканчивают есть, — вы действительно начали встречаться?— Нет, — сразу же отвечает Ган.— Да, — одновременно с ним говорит Марк.Они обмениваются взглядами под кашель Мавина, пытающегося то ли скрыть нервный смешок, то ли просто поперхнувшегося глотком воды. — Это сложно объяснить, — выдавливает Марк, теперь смотря на мать.— Нет, не сложно, — Ган поджимает губы и отворачивается.Марк не отвечает и, ловя на себе обеспокоенный взгляд матери, лишь коротко качает головой. Обсуждать дальше этот вопрос он не видит смысла. По крайней мере, не при всех и не сейчас. Но Марк возвращается к нему, когда они, собираясь спать, заходят в его комнату. — Так, выходит, твоим родителям мы говорим, что встречаемся, а моим нет? — щурится он, глядя на то, как Ган откидывает одеяло с кровати. — Твои родители знают правду, — тот пожимает плечами и стягивает с себя футболку, укладывая её на стуле рядом. — Я не вижу смысла им лгать.— А как же идеальные отношения идеальных партнёров? — Марк не сдерживает желчь в тоне. Как минимум, потому что идеальными партнёрами их назвать даже с натяжкой не получится. Ган садится на кровать и недоумённо сводит брови к переносице, глядя на Марка снизу вверх:— Но это тоже ложь. Это всё ведь не по-настоящему.Внутри Марка обжигает волной то ли горечи, то ли гнева, то ли наконец треснувшего терпения — трещина небольшая, можно замазать, но на это нужно время. Он рассматривает Гана и не может понять, действительно ли он на самом деле верит в то, что говорит. Пальцы невольно скребут по ладоням, впиваясь в них и оставляя на коже следы. Марк до боли прикусывает щёки и, медленно со свистом выдыхая, почти металлическим от напряжения голосом говорит:— Я в душ.— Ты уже был в душе, — Ган хлопает ресницами, и Марку впервые в жизни так сильно хочется кого-то ударить. Не до боли, а отрезвляюще. Но порыв проходит так же быстро, как и появляется.— Именно, — чеканит он. — Поэтому, будь добр, когда я вернусь в этот раз, всё-таки сделай вид, что спишь.Он не хлопает дверью, но выходит резко. В душ так и не идёт. Просто валится на диван в гостиной и крепко жмурится. Ему надо несколько минут, чтобы успокоиться. Злость испарится, Ган уснёт или хотя бы сделает вид, что уснёт, и завтра всё будет по-прежнему. Марк сделает вид — в конце концов, он тоже иногда может себе позволить делать вид, — что никакого неудобного, неловкого, раздражающего разговора не было.От внезапного прикосновения к волосам Марк вздрагивает. Открывая глаза, он надеется, что это не Ган. Слишком рано. Говорить с ним сейчас он не готов. Но на диване рядом с ним сидит мама. Марк медлит немного, но всё же подползает ближе и кладёт голову ей на колени, утыкаясь носом в живот. Как в детстве, когда казалось, что весь мир против него. Или когда просто хотелось умиротворяющего спокойствия от ласковых поглаживаний и негромкого шёпота. Иногда просто так, без причины. Сейчас причин был миллион, но среди них мама нащупывает одну, самую болезненную.— Он ведь тебе действительно нравится.Марк напрягается: его не спрашивают, звучит утверждающе. Отрицать смысла нет. — Да.— А ты ему?— Это… это сложно, — повторяет Марк сказанное за ужином и снова жмурится, но теперь от того, как его волосы пропускают сквозь пальцы, принося то, в чём он так сильно нуждается прямо сейчас. Может быть, ему ещё нужно немного уверенности, чуть больше, чем у него есть, но с этим ему может помочь только он сам. Перевернувшись на спину, Марк щурится от света потолочной лампы, слепящей глаза, но не отворачивается. Перед глазами начинают плясать тёмные и алые пятна, и это тоже напоминает детство. Тогда они с Мавином точно так же смотрели на солнце и считали, у кого больше появилось пятен. — Что мне делать? — задаёт он вопрос, который вслух не задавал много лет. Наверное, с тех пор, как ему было семь и он, упав с велосипеда и разбив колени, в голос ревел и тащил тяжёлый велосипед через половину города, потому что не мог бросить его и было очень больно идти. Рука в его волосах замирает. Следом он чувствует прикосновение к щеке и переводит расплывшийся из-за долго смотрения на лампу взгляд к лицу матери.— Скажи ему правду. — Это не подходит, — усмехается Марк.— Это единственный вариант. Если ты не скажешь правду, ты никогда не узнаешь ответ. Я знаю, — мама щёлкает его по носу, — ты не из тех, кто умеет признаваться в чувствах, но сказать пару слов и узнать, надо ли тебе ставить точку, или можно продолжить предложение, гораздо легче, чем мучиться.— А если ответ будет не тот, который мне понравится?— Тогда нужно смириться, — это звучит так просто и сложно одновременно, что Марк может только невесело хмыкнуть. В спальне Марк ложится на кровать и смотрит на взъерошенный затылок Гана. Тянется к нему и приглаживает волосы. Ган не шевелится, кажется, в этот раз действительно спит, даже не притворяется. И Марк рад этому, на разговоры или желание делать вид, что он верит в чужое притворство, у него не осталось сил. Он двигается ближе, невесомо касается позвонка на задней стороне шеи и ложится обратно на свою подушку, оставляя одну руку лежать на боку Гана. И уже сквозь сон ему чудится, как его ладонь убирают с нагретого тела и кладут на прохладную простыню.