Часть 4 (1/1)

— Ты даже не представляешь, сколько сердец ты разбил своими выдуманными отношениями, — Блу посмеивается, неторопливо потягивая сок через соломинку. В университетском кафетерии в это время дня особенно шумно и людно, потому Марк и без беззлобных поддразниваний Блу чувствует себя некомфортно. Бывать на публике он привык, но во время посещения университета предпочитает держаться в тени и особо не привлекать к себе внимания. Сегодня не повезло — занятия стояли неудобно, захватывая обеденное время, и Марк теперь с тоской прячет лицо под широким козырьком кепки. Недовольные взгляды в сторону откровенно веселившегося Блу он кидает из-под него же. — Или не такие уж они и выдуманные? — Блу подставляет ладонь под подбородок и подмигивает. — Я видел те стори, что ты публикуешь. Выглядит очень натурально. Я бы даже сказал — образцово-показательно, — он становится серьёзнее и смотрит на Марка без былого веселья — Не боишься заиграться?— Я просто делаю то, что должен, — Марк жмёт плечами. — Ты делаешь то, что хочешь, — осторожно поправляет Блу. — Но разве не ты всегда твердишь о том, что сто раз подумаешь перед тем, как сделать? Марк вновь награждает его хмурым взглядом и ничего не отвечает. Ему кажется, что и так всё слишком очевидно, чтобы объяснять. Он оказывается прав, потому что Блу приходит к верным выводам. Он скрещивает руки на груди и заглядывает прямо в лицо Марка с недоверчивым прищуром.— Или ты уже сто раз подумал?— Даже больше, — Марк криво улыбается. — Поэтому не стоит беспокоиться на этот счёт. Мне хватает осуждающих взглядов брата и Пи’Кванг.— Так вот, что это означает, — тянет Блу, возвращаюсь к соку. Но оценивающего взгляда с лица Марка не сводит. Будто прикидывает, насколько Марк серьёзен и не говорит ли просто, чтобы сейчас отвязаться. — Что ?это?? — Фраза ?расслабься и получай удовольствие?. Расслабиться у тебя получилось, а что насчёт удовольствия? — недвусмысленно намекает Блу, и Марк снова кривится, оставляя вопрос без ответа. Он знает, что в словах и Блу, и Мавина с Кванг есть смысл. Он знает, что то, что он делает — последнее, что значится в его списке ?как сделать правильно и не остаться в дураках?. Но остановиться уже не может и действительно создаёт иллюзию для себя и Гана того, что они находятся в самых настоящих отношениях. Он таскает его в кафе, чтобы перекусить, в парк развлечений, где Ган силком заставляет его прокатиться на всех экстремальных аттракционах, и Марк с самого первого уже не в восторге от своей идеи — в отличие от Гана, он не любитель неоправданного риска и никакого удовольствия от скорости, высоты и мёртвых петель не получает. Ган неожиданно включается и поддерживает эту иллюзию, уже самостоятельно придумывая развлечения для них обоих и не меньше Марка постит в соцсетях отчёты об их времяпрепровождении. Марк не заводит разговор, зачем он это делает — не знает: потому что не хочет слышать ответ, или потому что уверен, что Ган не сможет ответить ничего вразумительного. В какой-то момент это становится негласным соревнованием, и Марк готов признать, что Ган с его умением в красивые и меткие фразы, вырывается вперёд, то и дело прикрепляя к фотографиям подписи, разлетающиеся по твиттеру цитатами. Марк здесь на победу не претендует, а только в очередной раз наблюдает, как сосредоточенный Ган, прикусив кончик языка, старательно печатает описание очередной фотографии, на которой Марк задумчиво крутит мягкую игрушку Стича, выигранную с мстительной ухмылкой Ганом в тире на побережье Паттайи, куда они отправились на совместные выходные. Точнее, на полтора дня, потому что больше выкроить в расписании Марку не удаётся.— Почему именно Стич? — спрашивает он, ставя игрушку на стол прибрежного кафе, где они обосновались, чтобы поужинать. — А почему именно Пикачу? — сразу же откликается Ган, откладывая телефон и пододвигая к себе яркий фруктовой коктейль, увенчанный шапкой из взбитых сливок. Марк со скепсисом сначала смотрит на эту сахарную бомбу, припоминая, как Ган всегда настаивает на том, что более, чем равнодушен к сладкому, если исключить мороженое, а после переводит взгляд на самого Гана, слизывающего сливки с верхней губы с лицом, говорящем о чём угодно, но только не о равнодушии к сладкому. ?Показательно?, — мысленно хмыкает Марк, думая, что у Гана часто так: когда дело доходит до чего-то, что ему нравится, но в этом не хочется признаваться, он прикладывает гигантские усилия для того, чтобы всех убедить, что ничего ему не нравится и отношения он к этому иметь вовсе не хочет.С Пикачу то же самое, поэтому Марк легко отвечает:— Потому что он тебе действительно нравится.— Нравился, пока игрушки не заполонили мою квартиру, — поправляет Ган. — А у тебя было одеяло со Стичем. Зачем тебе одеяло с тем, кто тебе не нравится?— В моей жизни есть много вещей, которые мне не нравятся, — Марк дёргает плечом. Это было старое одеяло. Я его привёз ещё из Чонбури, родители купили мне его ещё в детстве. — Значит, он тебе нравился в детстве. Выходит, что всё равно нравился, — Ган говорит уверенно, но снова приходит к неверным выводам, вызывая у Марка почти снисходительную улыбку, потому что Ган звучит, как ребёнок, которому родители всегда покупали то, что ему нравится и то, что он хочет, а не то, что удаётся достать, не сильно при этом потратившись. — Нет, — Марк продолжает улыбаться, но теперь мягче. — Мама его купила, потому что оно стоило дешевле, а мне всегда было плевать, что изображено на моём одеяле. Поэтому я и продолжал под ним спать, когда переехал в Бангкок. — У вас были проблемы с деньгами? — Ган непонимающе хмурится и возит пальцем по стакану, оставляя на запотевшем стекле следы. — Ты никогда не говорил.— Потому что не было таких проблем. Пи’Ган, честное слово, ты иногда делаешь удивительные умозаключения, — Марк уже смеётся, откидываясь на спинку стула. — Некоторые экономят не только из-за того, что у них проблемы с деньгами, а потому что нет надобности покупать что-то дорогое, если можно купить дешевле и тебе неважно, как это выглядит. А сэкономленные деньги лучше потратить на то, что действительно хочется. Так не только с деньгами работает, — замечает он. — Не понимаю, — Ган надувает щёки и хмурится, становясь действительно похожим на ребёнка.— Тебе и не надо, — Марк протягивает руку и кончиками пальцев поглаживает тыльную сторону ладони Гана. Тот сначала напрягается, оборачиваясь по сторонам, но, увидев, что вокруг почти никого нет, а на них никто не обращает внимания, расслабляется и руку не убирает. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает он.Марк даёт себе несколько секунд на размышления перед ответом. Он, почти полностью изучивший за годы знакомства Гана, сейчас не может сказать с уверенностью, действительно ли сможет предугадать его поведение, когда они вернутся к самой, как оказалось, скользкой теме разговора. Той, в которой Марк практически не ориентируется. Но Ган смотрит требовательно и вопросительно. Поэтому, медленно выдохнув, Марк всё-таки решается, продолжая рисовать пальцами на коже Гана, перебираясь уже на его запястье, невидимые узоры. — Я не знаю, почему ты думаешь, что тебя любят меньше твоего брата, — медленно проговаривает он, глядя Гану в глаза. — Это не моё дело, и ты можешь мне не верить, но то, что я увидел в твоём доме — это явно не то, что ты придумал.Ган хмурится и не отвечает. По нему сразу видно, что тема ему действительно не нравится, и он бы предпочёл её не поднимать. Но, задав вопрос сам, теперь из упрямства не даёт задний ход. Марку одновременно нравится и не нравится в нём это качество, оно восхищает непробиваемостью, но ей же и раздражает. — Я думаю, твои родители не требуют с тебя столько же, сколько с твоего брата, только потому что не хотят нагружать тебя лишней ответственностью. И просьба не попадать в скандал — только беспокойство о том, что не справишься с навалившимися проблемами. То, что они изъявили желание познакомиться со мной — лишнее тому подтверждение. Они хотели убедиться, что я тот человек, который действительно сможет тебе помочь. Что ты сделал правильный выбор. Ты так не считаешь? — Марк скользит указательным пальцем по запястью Гана вниз и оказывается на перевёрнутой кверху ладони, описывая на ней круг. Ган невольно опускает взгляд туда, где Марк его касается, и на его лице до сих пор написаны упрямство пополам с непониманием. — Ты ничего не знаешь о моей семье, с чего ты решил, что можешь делать какие-то выводы, исходя только из одной встречи? — говорит он, поджимая губы. — Дай угадаю, — Марк убирает руку и смотрит на Гана с улыбкой, но всё ещё внимательно отслеживает его реакцию, боясь перегнуть палку и наткнуться на взрыв. Ган — эмоциональная бочка с порохом. И если обычно эмоции, контроль которых тому даётся из рук вон плохо, были положительными, то сейчас всё может оказаться наоборот — слишком болезненная тема. И Марк готов отступить, если ему покажется, что он давит слишком сильно. — Твои родители тебя растили в тепличных условиях вплоть до выпуска из школы. Ты получал всегда, что хотел, понятия не имел, как родители это доставали, даже если это было что-то редкое или очень дорогое, ходил с последней моделью смартфона, ездил на каникулы заграницу и только лишь из любопытства и отчасти из-за того, что твой брат этим занимался, тоже занялся перепродажей обуви. Так?Ган вскидывает голову, смотря в глаза, но снова отмалчивается, лишь только буравит взглядом. Марк понимает, что если он не прав во всех пунктах, то в большинстве — точно. — А твой брат, — продолжает он, — никогда не одобрял ни твоих девушек, ни друзей. И, если честно, думаю, никогда не одобрит. Потому что у него очевидный комплекс старшего брата. — Давно ты стал психологом? — мрачно спрашивает Ган. — Это домыслы.— Вероятно. Но они не лишены оснований. Иначе бы ты сейчас не смотрел на меня так, будто я совершил самое страшное предательство и не получил за это наказания.— Хочешь сказать, — на мгновение голос Гана срывается на тон выше, и Марк, улавливая это, хмурится, но Ган берёт себя в руки и продолжает тише, сжимая ладони в кулаки. — Хочешь сказать, что я избалованный ребёнок, который просто от скуки придумывает себе проблемы, потому что никогда с проблемами не сталкивался, и захотелось пощекотать себе нервы?Марк качает головой. Он уже видит, что действительно завёл разговор не туда, и Гана слегка потряхивает то ли от злости, то ли от возмущения, то ли от всего сразу. Он снова тянется вперёд, чтобы взять руки Гана в свои, несмотря на крепко сжатые кулаки, и пытается расслабить его пальцы, аккуратно проведя по побелевшим костяшкам. — Ты снова делаешь неверные выводы, Пи’Ган, — говорит он. — Я ничего из этого не имел в виду. Всё снова в твоей голове. В твоей голове, которая любит всё слишком усложнять, — Марк тянется одной рукой уже к щеке Гана, но его перехватывают за запястье и крепко удерживают в практически железобетонной хватке. — Что ?все?? — спрашивает Ган с едва уловимыми скрежущими нотками в голосе.— Ты знаешь ответ, — Марк мрачнеет, но взгляд от чужого лица тоже не отводит. Они внезапно переходят на ту тему, которую не хочет продолжать уже Марк. По крайней мере, не сейчас. Не в такой обстановке, не в таком тоне, не на грани конфликта — возможно, чуть ли не первого со дня их знакомства, если исключить пару мелких и несерьёзных недопониманий.В полном молчании Ган смотрит на него ещё несколько долгих секунд. Кажется, что даже звук волн, бьющихся о пляж, и негромкая музыка, доносящаяся из колонок под потолком, исчезают в этом всепоглощающим напряжении, повисшим между ними. — Я хочу прогуляться, — Ган первым нарушает тишину и резко поднимается. — Один, — сразу же отбривает он, когда видит, что Марк уже открыл рот.Марк не протестует. Только провожает его стремительно удаляющуюся фигуру взглядом и думает, что если палку он не сломал, то перегнул. Его никогда не сбоящие инстинкты не вовремя подводят. Но почему-то он не сожалеет. Интуиция, которая в отличие от инстинктов остаётся на своём посту, подсказывает, что если бы он не сказал всего того, что сказал сегодня, то сказал бы потом — и, возможно, момент был бы ещё более неудачным. Марк знает, что Ган перебесится. Сам не понимает, откуда знает, потому что с такой вспышкой негативной реакции у Гана он столкнулся впервые, но почему-то уверен в своей догадке. Поэтому он не торопится в номер, заставляет себя съесть свою порцию ужина, хотя уже не чувствует голода, и просит запаковать с собой порцию Гана. Он даже допивает его коктейль, в котором давно растворились сливки, и морщится от того, насколько он сладкий. Бредя по пляжу по направлению к отелю, где они остановились, и держа в одной руке пакет с едой, а во второй — обувь, Марк, чувствуя, как прохладные волны омывают его щиколотки, неожиданно очень хочет оказаться дома. Не в Бангкоке, в Чонбури. Желательно, чтобы ему снова было лет тринадцать, и он, с незамутнённым восторгом, бежал после школы к морю, бросая школьный рюкзак на песок, и прыгал в воду прямо в школьной форме, потому что день выдался невыносимо жаркий. Мама ругала его каждый раз за такие выходки, иногда даже заставляла самостоятельно гладить постиранную после соленной воды форму, но Марк не жаловался — ощущение прохладной, липнущей к разгорячённой на солнце и после бега ткани к коже и привкуса соли на губах, из-за ударившей прямо в лицо прибрежной волны, стоили любой глажки после.Паттайя — не Чонбури. И почему-то это сейчас ощущается особенно сильно. В Паттайе нет их небольшого, но уютного дома, находящегося недалеко от пляжа, в Паттаей нет его почти крошечной комнаты с тем самым одеялом со Стичем, в которое можно укутаться с головой, оставив снаружи только нос, улавливающий соленный воздух, приносимый ветром с залива. В Паттайе к нему не поднимется мама и не спросит, что произошло на этот раз, а потом не погладит по волосам, успокаивая одними только этими прикосновениями, которые без всяких слов пообещают, что завтра будет лучше. Марк трясёт головой, избавляясь от наваждения, и трёт глаза, в которые попадают последние лучи почти алого закатного солнца. Наверное, он всё-таки переживает из-за конфликта с Ганом, которого так хотел избежать. Потому что не знает, где сейчас Ган и что делает. А ведь должен. В конце концов, они приехали вместе, не говоря уже о том, что Марк сейчас его парень. Идеальный парень, о наличии которого никто бы не пожалел. Никто бы, кроме, судя по всему, сбежавшего Гана.В номере Марк несколько минут сидит, барабанит пальцами по коленям и гипнотизирует взглядом телефон, думая, стоит ли звонить и спрашивать, когда Ган собирается возвращаться, убеждать, что он волнуется, и что им лучше обо всём забыть. В конце концов, если собственные домыслы для Гана настолько важны, то Марк не станет его переубеждать.На шестой минуте — Марк считает — в номер заходит Ган. Замирает на пороге, но только на мгновение. Захлопнув дверь, он тут же направляется к кровати и, заставив Марка удивлённо приоткрыть рот, опускается на его колени, швырнув на покрывало компактный тюбик и несколько блеснувших в свете лампы квадратиков фольги.— Что ж, — объявляет Ган, закидывая руки Марку за шею, — если ты исполняешь обязанности самого настоящего парня, то я решил, что тоже не против. Трахнемся, раз уж мы теперь встречаемся?— Пи’Ган, — Марк щурится. Он кладёт руки на его бёдра, но вовсе не для того, чтобы погладить или обхватить удобнее. — Это так не работает. Секс не решает вопросы и не отвечает на них. Он даже отвлекает ровно на то время, пока ты не кончишь и не вернёшься к реальности. И потом станет только ещё хуже.— А ты знаешь, как это бывает? — Ган едва ли не скалится, тоже сузив глаза, когда смотрит Марку в лицо.— Я знаю, как это бывает, — соглашается тот. Ган наклоняется ближе, трётся носом о его щёку и касается губами его губ, но не целует, а вместо этого продолжает говорить:— У тебя слишком много опыта для твоего возраста.— Или, может быть, слишком много вопросов, решить которые я не смог, какие бы способы ни использовал.Фыркнув где-то возле уха Марка, Ган прижимается теснее. Он действует гораздо увереннее, чем в их первый раз. Будто прошла не пара месяцев с той ночи, а несколько лет, и Ган это время зря не терял. Ёрзает на коленях, ведёт губами по щеке и спускается к шее, залезает прохладными пальцами под футболку. Марк невольно сглатывает, чувствуя, что тело реагирует против его воли. Но он его не винит. Как тут удержаться, когда его так настойчиво провоцируют на однозначные реакции. — Может быть, — шепчет Ган ему на ухо, прикусывая мочку и скользя по ямочке за ней. По коже Марка прокатывается табун обжигающих мурашек, и он, скользнув ладонями от бёдер Гана по его спине к плечам, сильнее обхватывает их и заставляет перевернуться того на спину, вжавшись в кровать, а сам нависает сверху.— Пи’Ган, я повторюсь, это так не работает.— А как же искромётный секс после взрывных ссор? — Ган приподнимает брови, растягивая губы в улыбке. Марк усмехается, наблюдая за сменой выражения его лица: от испуганного, когда он без предупреждения оказался прижатым к кровати, до хитрого и соблазняющего. Марк позволяет себе повестись, но только немного: просто обводит большим пальцем приоткрытые влажные губы, задевая кончиком юркнувший наружу язык, и кладёт ладонь на щёку.— Сколько продолжались твои самые долгие отношения?— Что? — Ган от неожиданности сводит брови к переносице в недоумении. — Ты правда перед сексом предпочитаешь говорить о бывших отношениях?— И всё-таки?— Я не знаю. Два месяца, три, может, немного больше. Не помню, — Ган продолжает смотреть на него с тем же непониманием. — Я так и думал, — кивает Марк и, легко коснувшись губ Гана своими, наконец отстраняется. Продолжать он в любом случае не планировал с самого начала. Он не имеет ничего против секса после ссор, но в отличие от Гана, вряд ли действительно крупно влипающего в ссоры в отношениях, которые длились не больше нескольких месяцев, он понимает, что не каждую ссору нужно урегулировать тем способом, к которому решил прибегнуть Ган.— Я принёс твою порцию еды, поешь, — Марк показывает на пакет, стоящий на тумбочке, и направляется к двери в ванную, оставляя уже севшего на кровати растерянного Гана смотреть вслед уже ему. Закрыв дверь, Марк не спешит раздеваться, но он запускает воду, чтобы наполнить помещение звуком воды. И чтобы его длительное нахождение тут в полной тишине не казалось излишне подозрительным. Хватит с Гана его ухода и отказа. Марк тяжело опускается на бортик ванной и, не обращая внимание на попадающие на голую шею брызги, скатывающие прохладными дорожками за шиворот. На самом деле, единственное, что Марк сейчас по-настоящему хочет — это вернуться и продолжить с того, на чём они закончили. Желательно, без разговоров вовсе. Может быть, резче и жёстче, чем в прошлый раз, чтобы сбросить напряжение, образовавшиеся в нём во время их неудавшегося ужина. Перевернуть Гана лицом в подушку, сжать бёдра до синяков и укусить за загривок побольнее, чтобы тот наконец понял, что не каждый в этом мире будет с ним нежничать, как он привык под крылом родителей, которые до сих пор, несмотря на возраст, укрывают его. Может, тогда до него дойдёт, что Марк в своих предположениях прав. Должно быть, не полностью, но во многом. Марк легко представляет, как это сделает, хотя отдаёт себе отчёт, что на самом деле ничего подобного никогда себе не позволит. По крайней мере, не так и не здесь. Эти полтора дня в Паттайе должны были стать маленьким отпуском, но превратились в сплошную нервотрёпку. Изматывающую, словно душу вытягивающую, заставившую вспомнить даже детство, хотя Марк вовсе не склонен к ностальгии по тому времени, которое никогда не вернуть.Но Марк не жалеет о том, что начал тот разговор. Жалеет лишь о том, что Ган — снова — пришёл к абсолютно неверным выводам. Опять вывернул всё наизнанку и вместо того, чтобы если не продолжить говорить и хотя бы попробовать разобраться, то просто привычно сделать вид, что ничего не произошло, он принял решение залезть на колени и потребовать секса, будто он смог бы решить хоть какие-то проблемы, кроме обычного гормонального и физического притяжения. Душ Марк всё-таки принимает, но не торопится выходить наружу. Он даёт Гану достаточно времени, чтобы тот додумался сделать вид, что спит, и замять этот неловкий вечер, а не делать его ещё более несуразным и запутанным. Когда он выходит в комнату, свет действительно приглушён, и Марк, тщательно вытирая волосы полотенцем, приглядывается к кровати, на которой Ган лежит к нему спиной. И ему кажется, что тот, судя по его ровному и размеренному дыханию, действительно спит. Возможно, Ган слишком хорошо притворяется, но Марк предпочитает верит. Он ложится на соседнюю половину кровати прямо в халате, в который завернулся в ванной, и, размышляя всего секунду, придвигается ближе к Гану, чтобы забросить на него руку. Ган мгновенно напрягается от его прикосновения, возится и разворачивается, встречаясь взглядом с Марком.В полутьме комнаты, освещённой только тусклым ночным бра над их головами, его глаза кажутся совсем тёмными. Марк рассматривает их и думает, что Гану в вопросах притворства совсем нельзя доверять. Он обескураживает там, где не должен, и заставляет напрягаться там, где Марк хочет совсем другого.— Я говорил серьёзно, — полушёпотом сообщает Ган.— О чём?— О том, что не против секса. И не против тоже поиграть в идеального парня. Марк неслышно хмыкает. У него формулировка была совершенно другая, но Ган в своей излюбленной манере вновь вывернул на свой лад всё услышанное.— Что, неужели откажешься? — Я просто пытаюсь понять, чем ты руководствуешься, делая подобные предложения, — честно признаётся Марк.— Ничем, — Ган дёргает плечом, которое не прижато к подушке. — В прошлый раз было неплохо. Мне понравилось. Я подумал, что лучше мы будем заниматься чем-то более приятным, а не разбирать отношения в моей семье. С этим я как-то сам справлюсь.— Столько лет не справляешься, а тут вдруг справишься? — Марк старается сдержать скепсис в тоне, но, видимо, получается у него плохо, потому что Ган снова хмурится. Потянувшись рукой, до этого до сих пор лежащей на боку Гана, Марк разглаживает едва заметную морщинку между его бровей и возвращает руку на прежнее место. — Хорошо, я понял, — переводит он тему, — ты хочешь использовать меня, чтобы набраться опыта? — с улыбкой предполагает он.— Не передёргивай. — Ты можешь передёргивать, а я нет? Несправедливо. В идеальных отношения с идеальными партнёрами должно быть равноправие, на капризы в том числе, — Марк уже откровенно веселится, потому что слишком уж забавно использовать манеру поведения Гана против него же. — Вероятно, у нас с тобой разное представление об идеальных отношениях, — хмыкает Ган. — Действительно. В моих идеальных отношениях ты должен был делать вид, что спишь, когда я вернулся из душа.— И после этого ещё я сбегаю от конфликтов?— Я этого не говорил.— У тебя по глазам всё видно, — Ган даже в таком положении умудряется закатить глаза.— А ещё что видно? — Марк совсем немного спускает руку, оглаживая изгиб талии Гана, и останавливается там, где оголена тонкая полоска кожи из-за задравшейся футболки. — Видно, что ты меня хочешь, — парирует Ган, обнажив зубы в довольном полуоскале.Марку становится смешно. Самонадеянно, конечно. Но правда, как ни крути. Марк не сильно это скрывает. Особенно сейчас, забираясь ладонью уже полностью под ткань футболки и кладя руку на поясницу Гана, придвигая его ближе.— Больше по моим глазам ничего не видно? — на всякий случай спрашивает он.— Например?— Я не знаю, ты мне расскажи. Ты же у нас, как оказалось, умеешь читать мысли по глазам.Пару мгновений Ган молчит, снова сводит брови к переносице, но только на миг, а потом качает головой настолько, насколько это возможно в его положении:— Никогда не понимал твоих шуток.— Я всё ещё не шучу, Пи’Ган, — Марк усмехается и, не дожидаясь ответа, сползает ниже, чтобы уткнуться лбом в чужое плечо и закрыть глаза. — Спокойной ночи. Это единственное, что я могу пожелать нам сегодня. Спокойствия нам обоим не помешает.Ган не двигается почти с минуту, и Марк, всегда засыпающий быстро, почти моментально, уже практически сквозь сон чувствует, как его ещё влажные волосы аккуратно ерошат на затылке и оставляют тёплую ладонь там же до тех пор, пока он окончательно не отключается. А может быть, даже дольше, но этого сказать наверняка он не может.Зато утром, когда он с трудом спросонья может сообразить, где находится, первое, что он чувствует — это влажное прикосновение к шее. Открыв глаза и сразу щурясь из-за солнца, которое заливает комнату без всяких преград, потому что шторы они вчера забыли закрыть, Марк только не сразу понимает, что его целуют. Осознаёт, только когда Ган, ловко устроившийся сверху, поднимается выше и накрывает его губы своими, сразу же толкаясь языком внутрь, пользуясь сонным и расслабленным состоянием Марка.— Ты такой активный с утра, тебе говорили? — хрипло спрашивает Марк, когда Ган отстраняется. Впрочем, ещё не до конца проснувшееся состояние ему нисколько не мешает провести обеими руками по ногам Гана от колен и выше — под подол халата, в который тот тоже успел переодеться, явно уже успев принять утренний душ. Белья Марк не нащупывает, поэтому сразу обхватывает ладонями обнажённые ягодицы, заставляя Гана сильнее прижаться к полувозбужденному члену, который в отличие от вчера ушедших в отставку инстинктов не спешит сбоить. — Каждый раз, — довольно сообщает Ган и в ответ на вопросительно вздёрнутые брови Марка смеётся: — Не в этом смысле. В этом смысле ты первый. Так тебя больше устраивает?— Более чем, — Марк усмехается и, двинув руками ещё выше, заставляет слабо завязанный узел халата совсем опасть, а полы халата окончательно раздвинуться. В прошлый раз Марк толком ничего не рассмотрел, зато сейчас в ярко освещённой утренним солнцем комнате Гана практически ничего не скрывает от его глаз. Почти — потому что халат всё ещё на нём, и Марк, поддаваясь самому банальному желанию, тащит его с плеч вниз.Если вчера он не хотел после всего не хотел заканчивать сексом, превращая именно его в спасительную точку вечера, и сделал правильный выбор, потому что точкой, после которое пришло успокоение, стал разговор, то начать новый день с секса он вполне не против. Тем более, противостоять Гану, уже второй раз ёрзающего на его бёдрах и самостоятельно целующегося, он точно не в состоянии. Теперь Марк, окончательно очухиваясь от сна, перехватывает инициативу, целует, но позволяет Гану оставаться сверху, если тот так этого хочет. Он сдвигает его немного выше, чтобы дотянуться до шеи и, не удержавшись, ставит на светлой коже пару пятен — небольших и слабых, которые сойдут всего через несколько часов. Подставлять Гана и заставлять его носить что-то с воротом в воцарившуюся жару Марк не желает. Ган не отстаёт. Всего за несколько секунд ему удаётся справиться с халатом Марка, накрыть его член ладонью и провести по нему пару раз рукой, вызывая приглушённый из-за очередного поцелуя едва слышный стон. Марк не сильно сдерживает себя, толкаясь в тёплую ладонь, неторопливо скользящую от основания к головке и обратно. — В прошлый раз ты сказал, что тебе всё равно, — Ган отстраняется, но ровно настолько, чтобы видеть чужое лицо и одновременно с этим почти касаться носами, оставаясь в интимной близости, не разрывая контакта.— Да, — кивает Марк, сразу понимая, что именно он имеет в виду. — Хочешь попробовать?Медленно проведя языком по губам, Ган кивает. Марк лёгким касанием поглаживает его щёку пальцами, убирая с лица порядком отросшие волосы. Он не против. Ему действительно неважно. И он даже не переживает, что Ган сделает что-то не так, потому что это, в конце концов, Ган — иногда чересчур старательный и пытающийся делать всё настолько правильно, что по его действиям впору писать инструкцию. Марк хочет отметить это, но решает не сбивать настрой, видя мигом ставшее серьёзным и сосредоточенным лицо Гана. — Ты знаешь, что делать, — Марк расслабленно улыбается ему. — Только не тяни. — В прошлый раз ты тянул, — напоминает Ган, снова склоняясь совсем близко для очередного поцелуя. Марк не отвечает, не желая говорить, что для этого ему понадобилось слишком много сил и выдержки, и если бы он не знал наверняка, что это был первый опыт Гана, то сорвался бы гораздо раньше. Он, прикрыв глаза, из-под ресниц наблюдает, как Ган устраивается у него между ног, как выдавливает из купленного вчера тюбика смазку на пальцы, и лишь слегка вздрагивает, когда холодный гель касается его кожи между ягодиц, но тут же расслабляется, позволяя пальцам проникнуть внутрь. Ган целует его в губы, шею, спускается на ключицы и цепляет пальцами сосок. Отчасти он копирует то, что делал Марк, возможно, даже невольно, а, может быть, вполне осознанно. Но в каждом действии чувствуется сам Ган с его лёгкостью, почти незаметной неуверенностью и желанием сделать всё идеально — иногда даже чересчур. Вероятно, именно поэтому Марк в голос стонет не когда Ган надавливает на чувствительные стенки внутри, а когда неосторожно цепляет тонкую кожу члена ногтем, стараясь двигать рукой по нему в такт пальцев, расслабляющих Марка изнутри. — Пи’Ган, — Марк вцепляется в его плечи и зарывается в волосы на затылке, путаясь в них пальцами. — Если ты не поторопишься, мне придётся поменять нас местами, — он опускает одну руку вниз и сжимает чужой член, чувствуя, насколько он твёрдый и влажный от возбуждения. По раскрасневшемуся лицу Гана, теперь не скрываемому темнотой, как в ту ночь, сразу видно, что он едва держится и заведён до предела. Марк не может не хмыкнуть, пусть и сдавленно, от самодовольства, втягивая его в ещё один поцелуй, во время которого действительно переворачивает Гана на спину и сам усаживается на его бёдра.— Ты сказал ?если?, — Ган сглатывает, когда Марк скользящим движением пропускает его член между ягодиц, дразня ещё сильнее. — Но ты и не собирался торопиться, — Марк теперь сам наклоняется к нему и вместе с ещё одним толчком бёдер, заставляющим Гана крупно вздрогнуть, потому что Марк чувствительнее всего прижимается к головке. — Я предупредил события, — низко шепчет тот прямо на ухо и, прикусив мочку, снова возвращается к порядком раскрасневшимся губам, обводя их языком по контуру и только после этого встречаясь с влажной теплотой чужого языка.Он упирается в кровать возле головы Гана одной рукой, когда второй направляет в себя его член, так толком и не приняв более удобное положение. Но Марку не хочется пропустить не единой эмоции, когда его тело принимает в свою тесноту Гана, слабо охнувшего и сразу же сжавшего его бёдра стальной хваткой. Если вчера Марк думал, что сам не против оставить следы от пальцев на Гане, то сейчас совсем не уверен, что следы не оставят на нём.Но мысль стремительно уплывает из его сознания, когда он начинает двигаться — сначала неторопливо, раскачиваясь и привыкая к размерам и наполненности внутри себя, а позже сильнее и резче, вынуждая Гана подстраиваться под свой ритм и двигать бёдрами чаще и сильнее навстречу его движениям. Марка буквально ведёт, когда Ган возвращает руку на его член и доводит его до разрядки на контрасте с резким ритмом внутри его тела неторопливыми и слишком мягкими движениями. Оргазм получается крышесносный. Буквально до нескольких секунд темноты перед глазами. Марк на это время теряется в пространстве, утыкаясь лбом в грудь Гана и пытаясь привести в норму хотя бы дыхание, потому что разум пока не получается.Он на голых инстинктах сползает вниз, стаскивает с ещё возбуждённого и твёрдого члена Гана ненужную уже резинку и насаживается сразу до упора ртом, заглатывая столько, сколько позволяет его горло. Ган стонет сверху и неразборчиво ругается, мнёт простынь под собой и с силой, до боли вцепляется в волосы Марка, но не отстраняет от себя, а толкается ещё глубже. Марку остаётся только подстроиться в этот раз, лишь немного придерживая Гана от слишком резких движений. Окончательно в себя он приходит, только когда чувствует на языке привкус спермы, а Ган, продолжая глухо ругаться, выгибается на кровати. Марк жадно ловит его высшую точку удовольствия взглядом и впитывает каждый миг в память. И только, когда Ган обмякает, он, облизнувшись и ничуть не смущаясь, снова оказывается сверху и целует, теперь уже сам пользуясь расслабленным и дезориентированным состоянием Гана, прикусывая его губы, наплевав, что когда они опухнут и станут ещё краснее и ярче, Ган его не поблагодарит. — У тебя и правда слишком много опыта, — говорит Ган, когда переводит дыхание. Марк уже лежит рядом, только забросив на него руку, и прикидывает, сколько у них есть времени до отъезда и получится ли у них ещё заглянуть на пляж. — Тебе так кажется, — он переводит взгляд на Гана и снова убирает его волосы с лица. — Я вообще не представляю, чем ты занимался, пока учился в своей школе для мальчиков, если у тебя этого опыта нет совсем.— Я учился, — Ган выразительно смотрит на него и поджимает губы. — Оно и видно, — весело щёлкает его по носу Марк и поднимается. В этот раз его очередь идти в душ первым. Уступать Гану он не собирается. Ну, или в крайнем случае, позволит пойти с собой, но Ган продолжает лежать и только смотреть на него ещё влажными и совсем не спокойными глазами. Марк окидывает его обнажённое тело, не прикрытое даже простынёй, зато освещённое золотистым солнцем, взглядом и думает, что вот это надо фотографировать и выставлять в социальные сети, как предмет хвастовства и гордости. Полностью удовлетворённый, растянувшийся на постели, расслабленный, со взмокшими у корней волосами Ган — это действительно красиво. Даже просто с эстетической точки зрения. Марк любит эстетику, хотя у него на неё свои взгляды. И, вообще-то, Ган с его правильными округлостями в нужных местах, светлой кожей и аккуратной россыпью родинок на рёбрах, совершенно в них не попадает. Но, видимо, это тот самый случай, когда исключения только подтверждают правила. Правда, сказать наверняка, что исключение — собственные вкусы или Ган, — а что правило, Марк не может. — На пляж не успеем уже, — говорит внезапно Ган, сверившись с часами на телефоне. — Если хочешь успеть к своей съёмке, то можем захватить какой-нибудь перекус в кафе рядом и поесть в машине. — Ладно, — кивает Марк, отвлекаясь от мыслей. А потом неожиданно даже для самого себя предлагает: — Давай, как-нибудь съездим в Чонбури. — К тебе домой? — Ган, уже свесивший ноги с кровати, удивлённо смотрит на него. — Мне пляжи там нравятся гораздо больше, — Марк снова кивает, но мысленно уже не рад, что предложил. Поддался, как идиот, сиюминутной эйфории после хорошего секса. В нормальном состоянии он бы никогда не предложил. Ган зависает на несколько секунд, а потом, к удивлению Марка, лишь пожимает плечами и соглашается:— Ладно, давай как-нибудь съездим в Чонбури. А уже зайдя в ванную и прижавшись к её двери лопатками, Марк ловит себя сначала на облегчённом выдохе, а когда поднимает взгляд и упирается им в собственное отражение в зеркале, висящего прямо напротив, на слабой улыбке.