Часть 6 (1/1)

Сначала Марк даже не замечает, что что-то не так. На него наваливается куча работы, а в университете начинается предэкзаменационный период, поэтому ему банально не до анализа происходящего. Сначала поспать бы дольше четырёх-пяти часов, а потом уже начать думать о чём-то, кроме тонны методических материалов, лежащих на его письменном столе, при взгляде на который настроение падает сразу ниже нуля. Только через пару недель после их последнего разговора, едва не переросшего в конфликт, той ночью в доме у Марка, он осознаёт, что в то время, пока он метался между работой и учёбой, они с Ганом не виделись. В этом нет ничего странного — бывали периоды и дольше, но тогда между ними не было никаких отношений, и, несмотря на это, они всё равно перебрасывались сообщениями в лайне — лично или в общем чате. Сейчас же две недели глухого молчания становятся для Марка открытием. Он на всякий случай проверяет телефон и обнаруживает, что в общем чате Ган тоже появляется редко — буквально несколько раз, отшучиваясь смайликами и короткими фразами, в их же личной переписке последним сообщением горит только договорённость провести вечер у Марка.— Что? — Мавин, сидевший напротив него за столом во время завтрака, замечает его сведённые к переносице брови.Марк медленно качает головой:— Пока не знаю, — говорит он. — Но мне это не нравится. — Что не нравится?Очнувшись от мыслей, Марк вскидывается и трясёт головой, успокаивающе пробормотав:— Ничего. Я задумался, — он вскакивает из-за стола, делая последний глоток кофе и хватая с тарелки оставшийся сэндвич, чтобы съесть его по дороге в студию. — Я поехал, опаздываю уже. Вернусь поздно. Он чувствует на себе непонимающий взгляд Мавина, когда наспех завязывает шнурки на кроссовках, и, подняв голову, успокаивает:— Ничего серьёзного. Правда. Складка между бровями Мавина разглаживается, но выглядит он слегка озадаченным. Впрочем, вопросов больше не задаёт и лишь желает удачного дня перед тем, как Марк захлопывает дверь.В машину Марк садится, уже пережёвывая кусок сэндвича, пристёгивается и, кивает Кванг в знак приветствия. Она говорит о сегодняшнем расписании, но Марк, набирая свободной от еды рукой сообщение, почти не слушает её. Он пишет Гану, спрашивая о делах и предлагает встретиться, обещая выкроить один вечер в своём графике. Ган не отвечает — ни сразу после того, как сообщение доставлено, ни в течение дня, ни когда Марк уже возвращается домой, вымотавшись и желая только зарыться лицом в подушку, а не в учебники. Мавина дома нет, наверняка отправился поужинать с кем-то из друзей и до сих пор не вернулся, но Марку эту только на руку. Он измеряет шагами гостиную и замирает возле окна, глядя на светящиеся окна дома напротив. Что-то определённо не так. Интуиция вопит об этом, и Марк предпочитает к ней прислушиваться, именно поэтому он звонит Гану, ожидая, что не ответят и на звонок, но тот внезапно берёт трубку, едва проходит сигнал.— Привет, — Марк так удивлён, что говорит с хрипотцой. Быстро прочистив горло, он добавляет: — Я тебе писал сегодня.— Что?.. А, это ты, — голос у Гана тоже изумлённый, будто бы он даже не посмотрел на экран телефона перед тем, как взять трубку. — Прости, я жду звонка от кое-кого. У тебя что-то срочное?— Я не могу тебе позвонить без срочной причины? Я думал, что мы встречаемся, — Марк усмехается, но на самом деле внутри он напрягается. Ган ведёт себя странно — это ясно даже по тем нескольким фразам, которые он сказал. Слишком нервно, быстро и дергано. Ган несколько секунд молчит — тишина настолько гробовая, что можно подумать о помехах на линии. Марк на всякий случай проверяет, не сбросился ли звонок, но когда отодвигает телефон от уха, Ган наконец отмирает и торопливо говорит:— Прости, мне правда сейчас некогда. Поговорим позже. Он отключается раньше, чем Марк отвечает, и это снова заставляет интуицию предупреждающе уколоть подозрениями. Марк старается не накручивать себя, но ещё через неделю безуспешных звонков и сообщений, которые Ган игнорирует или продолжает отвечать, что занят, он понимает, что его попросту избегают. Не очень умело и как-то слишком в лоб, не придумывая хоть немного убедительные причины для того, чтобы не разговаривать и не встречаться.— Какого чёрта происходит? — бормочет Марк, когда видит, что очередное сообщение прочитано, но ответа на него так и не последовало. Он ощущает себя идиотом, которому не объяснили про изменение в правилах, и теперь он пытается разгадать новые условия игры самостоятельно, только безуспешно. От раздумий отрывает вибрация телефона, и Марк принимает звонок машинально, не глядя. Только поднеся трубку к уху, он понимает, что слышит Перта, и думает, что тот как никогда вовремя. — Привет, — частит Перт. — Я по поводу записи трека. Помнишь, обсуждали на прошлой неделе? У меня есть пара идей, могу скинуть. — Нет, стой, — перебивает его Марк, опускаясь на кровать. Мозг работает в ускоренном режиме, ища способ разобраться в возникшей проблеме и при этом не вызвать у Перта лишних вопросов. — Давай лучше встретимся. Так будет удобнее. В вашем агентстве. — В агентстве? — Перт удивляется, но не протестует. — Ладно. Когда?Закусив губу, Марк пытается придумать, как аккуратнее спросить, но приходит к выводу, что вариант у него только один — не юлить и задать вопрос прямо.— Когда в агентстве будет Пи’Ган?— Что? Пи’Ган? — растерянно тянет Перт. — Спроси у него. Я не в курсе его расписания.— Он со мной не хочет разговаривать.— О, — Перт смеётся и даже не скрывает этого. — В раю проблемы?— Замолчи, — морщится Марк. Только шуток на эту тему ему не хватало. — Так что?— Я не знаю, Пи’. Серьёзно, — в противовес последнему слову Перт, кажется, только ещё сильнее веселится. — Он мне не докладывает о своих планах. Он же твой выдуманный парень, а не мой. Марк стискивает телефон в пальцах сильнее и медленно выдыхает, чтобы отогнать приступ раздражения. В нём виноват не Перт, тот как обычно дурачится и ведёт себя оживлённо. Дело в самом Марке, который совсем не понимает, что происходит и как ему себя вести. Ему нужны ответы на вопросы, и их может дать только Ган, упрямо не выходящий на контакт который день.— Перт, я тебя знаю, — Марк вздыхает, потерев переносицу. — Не пытайся мне лгать.— Ладно-ладно, — Перт сдаётся. — Вот вторник мы подписываем контракт в офисе агентства, около пяти вечера. Пи’Ган тоже будет. Но я тебе ничего не говорил, — сразу предупреждает он. — Пи’Ган просил молчать, если ты спросишь.Это даже не удивляет. Только ещё сильнее напрягает. Марк в растерянности, не понимая, что именно послужило катализатором подобного поведения у Гана. Он бы мог подумать о несостоявшейся ссоре, которую они оба свели на нет, а с утра сделали вид, что никакого непонимания между ними накануне не было. Ган в то утро спешил, даже не позавтракал, но Марку казалось, что он был точно таким же, как и всегда. А теперь выходило, что он что-то упустил. — Что у вас произошло? — Перт вдруг действительно становится серьёзнее. — И не надо говорить, что ничего. Я тоже тебя знаю. И Пи’Гана знаю. Он никогда не просил кому-то лгать, пусть даже повод такой пустяковый. — Я… — Марк падает спиной на кровать и зарывается пальцами свободной руки в волосы. — Если бы я знал. У него в голове такой кавардак. И в моей теперь тоже. Перт молчит несколько секунд, и Марк за это время почти уходит обратно в свои мысли, но тут же возвращается в реальность, когда слышит:— Так что, тебе прислать мои предложения? Полагаю, во вторник тебе будет не до обсуждений.— Спасибо, — Марк ловит себя на благодарной улыбке. Перт действительно помог, хотя мог этого не делать. Марк знает, что они сейчас общаются достаточно близко, чтобы Перт принял сторону Гана, но, видимо, даже его беспокоит происходящее, если он не так уж сильно сопротивлялся перед тем, как выдать нужную Марку информацию. — Разберитесь уже с этим, — бормочет Перт перед тем, как попрощаться. — А то он ходит такой наэлектризованный, будто сам превратился в своего Пикачу. Пи’План предложил повесить на него табличку ?не влезай — убьёт?, — он нервно хихикает и отключается, оставляя Марка в ещё большем раздрае, чем до этого, из-за последней брошенной Пертом фразы. Значит, действительно происходило что-то из ряда вон, если даже План, обычно не любивший лезть в чужие дела, прокомментировал это. Марк отбрасывает телефон и переворачивается на бок, подтаскивая поближе подушку, чтобы уткнуться в неё лицом. Мысль о том, что он всегда может просто сдаться и перестать уже колотить кулаками в стену, выстроенную Ганом, вновь посещает его. И хоть сдаваться не в правилах Марка, но сейчас он думает, что может позволить себе эту слабость. А может, и не слабость вовсе. Марк мрачно усмехается: в его случае сдаться — это подвиг, на который ему потребуется гораздо больше решительности, чем на всё остальное. Во вторник Марк освобождает себе всю вторую половину дня. На самом деле этого не требуется — достаточно лишь пары часов, но Марк чувствует нервозность с самого утра, поэтому с занятий в университете уходит раньше. Блу вопросов не задаёт. Может, потому что видел, как последний час Марк истязал ручку, безостановочно щёлкая ей, может, потому что выражение лица у Марка такое, что становится сразу ясно — объясняться в своём прогуле он не намерен. Припарковавшись возле агентства Гана в половину пятого, Марк достаёт телефон и открывает лайн, пытаясь себя убедить, что его поведение не смахивает на то, что делают обезумевшие люди, выслеживающие бывших любовников. Во-первых, они не бывшие — и сознание услужливо подсказывает, что и не любовники вовсе, — во-вторых, им действительно надо поговорить — хотя бы потому, что контакт Гана в лайне светится в онлайне, сообщения от Марка помечены, как прочитанные, а отвечать на них никто не собирается. Ган приезжает в офис почти в пять и паркуется прямо напротив Марка, заставив того съехать по сидению вниз, чтобы не привлекать внимания раньше времени. Он совсем не хочет заставить Гана нервничать перед встречей с заказчиками, показавшись на глаза, и не хочет давать ему возможность сбежать сразу после встречи, а в том, что Ган, увидев его сейчас, попытается это сделать, Марк не сомневается. Поэтому он надеется, что полутьма крытой парковки скроет его, а не слишком внимательный Ган просто не заметит знакомую машину. В конце концов, Марк не так часто приезжал на ней, потому что вообще не слишком любит водить. Марк проводит в машине ещё сорок минут, то и дело постукивая по рулю пальцами и косясь на вход в здание. Поймать Гана проще внутри, но найти укромное место для разговора уже гораздо сложнее. Это не ночь, как в прошлый раз, когда комната отдыха оказалась свободной, обычно в агентстве тьма народа — Марк бывал там несколько раз днём, и ни разу не видел, чтобы помещения пустовали.К тому же не хочется привлекать внимания, поэтому Марк остаётся в машине. Он настолько напряжён, что вздрагивает, когда телефон, лежащий на пассажирском сиденье, издаёт звук, уведомляя о пришедшем сообщении. Марк тут же берёт его в руки, и его глаза невольно расширяются, когда он видит короткое от Перта: ?мы освободились?. Следом приходит ещё одно: ?Пи’Ган уже ушёл, не прогляди? и задорный смайлик. Марк едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Для Перта это, конечно, больше развлечение, чем проблема, но Марк всё равно ему благодарен. По крайней мере, у него есть несколько минут, чтобы подготовиться. Он выходит из машины и идёт ко входу, но замирает возле двери, прислушиваясь к шагам внутри. Как только Ган делает шаг наружу, Марк хватает его за руку и резко тянет на себя, вынуждая шагнуть за широкую колонну, которая спрячет их от лишних глаз. От неожиданности Ган коротко вскрикивает, и Марк видит, как откровенный испуг на его лице сменяется на осознание, а потом на злость.— Какого чёрта, твою мать? — ругается он, отпихивая Марка. — До чёртиков напугал. На одно мгновение Марку кажется, что это тот самый Ган, которого он хорошо знает и понимает, но уже в следующую секунду Ган снова закрывается, хмурится и бросает исподлобья мрачный взгляд. — Надо поговорить, — его руку Марк не отпускает, удерживая в крепком захвате, но стараясь не переборщить и не оставить синяков. — О чём? — Ган выгибает брови. — О том, что ты сказал моему брату, что он меня подавляет и взращивает во мне комплекс неполноценности?Марк тихо стонет. Конечно, тот разговор с Руном не мог пройти без последствий. — И вместо того, чтобы спросить меня, почему я это сделал, ты решил, что тотальный игнор лучший способ выразить недовольство? — он смотрит на Гана прямо. За свои слова он готов ответить. И брать их назад не собирается. — Мне не о чем тебя спрашивать. Я с первого раза понял твою точку зрения, — Ган поджимает губы и отворачивается. Он тянет руку, которую держит Марк, и слегка морщится, когда освободиться не получается. — Отпусти. Мне надо ехать. — Может, наконец придумаешь отговорку поинтереснее? — предлагает Марк, но пальцы всё-таки разжимает. Правда, не отстраняется, оставаясь от Гана меньше, чем в полуметре. — Что случилось? — Ничего.— Ты отвратительно лжёшь. Что случилось, Пи’Ган? — Марк впивается обеими руками в плечи Гана и пригвождает его лопатками к шершавой колонне, не позволяя ни отклониться, ни ускользнуть. — Ты меня избегаешь, и не говори, что это не так.Ган теперь не смотрит на него. Нарочно отводит взгляд и демонстративно изучает выщербленную стену за спиной Марка. — Надо заканчивать, — говорит он наконец совершенно безэмоционально. Марк щурится и внимательнее вглядывается в его лицо.— Что заканчивать? — Всё это, — Ган слегка кривит уголок губ, едва заметно поморщившись. И наконец возвращает взгляд на Марка: — Я слышал твой разговор с матерью.У Марка ощущение, будто его обливают сначала кипятком, а потом ледяной водой. Он ожидал любого, абсолютно любого объяснения странного поведения Гана, но не такого. В горле сразу становится сухо, и пальцы на плечах Гана белеют от сковавшего их напряжения. Взять себя в руки получается только спустя несколько долгих мгновений. Марк сглатывает и прикрывает глаза. Признания в чувствах — не его конёк, но он никогда не думал, что настолько. Настолько, что кто-то вместо того, чтобы услышать признание от него самого, слышит, как он говорит об этом своей матери. — Мы зашли слишком далеко, Марк, — продолжает Ган, снова отведя взгляд. — Это просто игра, никогда и речи не было о настоящих чувствах. И если они появились, то надо заканчивать, пока не стало ещё хуже.Марк начинает понимать, куда он ведёт. Он медленно разжимает пальцы и делает шаг назад, неверяще смотря на Гана. Если у него самого проблемы с признанием в чувствах кому-то, то у Гана явные проблемы с чувствами вообще. — Ты сейчас серьёзно? — спрашивает Марк, протягивая руку и, удерживая Гана за подбородок, заставляет посмотреть на себя. Ган легко откидывает его ладонь, с недовольством цокая языком.— Серьёзнее некуда. — Ты сам-то себе веришь? В этот раз Ган не отвечает, только ещё сильнее хмурится и нервно ведёт плечом. Марк чувствует, как у него начинает раскалываться голова. Он трёт виски быстрым движением пальцев и по привычке до боли закусывает щёки. Слышно, как кто-то на парковке глухо переговаривается, но слова долетают неразборчиво. Марк и не обращает на них внимания — он полностью поглощён этим разговором. И знает только одно: если сейчас он не сделает то, что, наверное, должен был сделать давно, то уже никогда не сделает. Не решится, не захочет, посчитает ненужным и бессмысленным. Потому что это уже кажется ненужным и бессмысленным.— Пи’Ган, — зовёт он, вновь заглядывая в его лицо. — Я не играл. С самого начала. Глаза Гана на секунду расширяются, а зрачок заполняет собой радужку, делая глаза практически чёрными. Или это игра тусклого света? Марк не знает и в данный момент его это мало волнует. Он снова тянется к Гану, берёт его ладонь в свою и, оглаживая её тыльную сторону большим пальцем, скользит выше — к запястью, но теперь не для того, чтобы с силой удержать рядом, а чтобы просто удержать. По крайней мере, до тех пор, пока они всё не выяснят. И сегодня Марк решил не отступать, не использовать двусмысленные фразы, не отшучиваться. Он пойдёт до конца. И, может быть, ему перепадёт приз за смелость. Или за глупость. Одно из двух.— И не лгал тебе ни разу с того самого момента, как мы оказались в одной кровати. На самом деле, наверное, даже дольше, если исключить то, что я тебе не рассказал про свои отношения с парнями, — ему приходится немного наклониться, чтобы снова посмотреть в лицо Гана, опустившего голову. Когда их взгляды пересекаются, Марк безжалостно забивает последний гвоздь в крышку гроба их прошлых самых обыкновенных дружеских отношений, которые теперь точно вернуть не получится: — И ты знал об этом. Тоже с самого начала. — Что? — Ган вскидывается и делает движение назад, чтобы отступить, но сзади только колонна, поэтому он замирает и опять смотрит на Марка округлившимися глазами. — Я не…— Ты знал, — твёрдо говорит Марк. Он в этом не сомневается. — Знал, что ты мне нравишься. Всегда понимал, что я имею в виду, когда говорю о чём-то, что касается тебя или нас. И я тебе тоже нравлюсь…— Ты…Марк быстро прикрывает его рот рукой, заставляя замолкнуть. Сначала закончит он, а потом уже послушает, что ему скажет Ган. — Я в жизни не поверю, что ты начал бы с кем-то спать только от скуки, чтобы убить время, или из любопытства, — говорит он. Щёки Гана моментально покрываются румянцем, который переползает и на его шею. Марк отвлечённо следит за тем, как розовеет кожа, отнимает ладонь от чужого лица и ведёт большим пальцем по губам Гана, чувствуя, какое горячее и прерывистое у него сейчас дыхание. — Если бы это было так, ты бы уже давно нашел, с кем попробовать, а не ждал бы Парижа и когда мы останемся предоставлены сами себе. — Откуда такие выводы? — Ган едва разжимает губы, когда начинает говорить, а Марку хочется рассмеяться в ответ на это неуверенное бормотание. Всё же очевидно. Даже слишком. Наверное, именно поэтому он столько времени тянул и ничего не делал, надеясь, что всё образуется как-то само собой, без объяснений, признаний и разговорах о чувствах, когда и так всё ясно. Но такой вариант просто не мог сработать с Ганом.— Потому что я знаю тебя, Пи’Ган, — вздыхает Марк. — Даже лучше, чем мне хотелось бы. У тебя ведь всегда так: когда тебе что-то нравится, но ты не хочешь в этом признаваться, ты делаешь вид, что никакой симпатии не существует вовсе. Иронично, что я стою в одном ряду со сладким и Пикачу. На самом деле, это вовсе невесело, несмотря на то, что Марк продолжает улыбаться — почти незаметно, едва-едва, следя за тем, как Ган реагирует на каждое его слово. Он выглядит испуганным — опять, — будто его поймали на месте преступления, растерянным и смотрит на Марка, широко раскрыв глаза, и взять себя в руки у него никак не выходит. — Что… — голос Гана срывается, и тот прочищает горло перед тем, как продолжить, но всё равно слегка хрипит: — Что ты несёшь? Ты говоришь, что я придумываю проблемы, но из тебя фантазёр гораздо талантливее. Это полный абсурд!Терпение у Марка иссякает в один момент. Будто кто-то переключает тумблер, и его срывает. Он делает шаг к Гану, чтобы оказаться к нему вплотную, и с силой встряхивает за плечи. Ган, не ожидавший такого изменения в настроении, не успевает отреагировать вовремя, бьётся затылком о бетонную поверхность позади себя и шипит от боли, одновременно пытаясь стряхнуть руки Марка. Но в этот раз Марк не отпускает и впивается лишь сильнее, наплевав на возможные синяки — он вовсе забывает об этом, перестав руководствоваться голосом разума и с головой уходя в нахлынувшие эмоции. — Пи’Ган, — почти шипит он в чужое лицо. — Прекрати так себя вести. Ты похож на ребёнка, который разбил вазу, но пытается всех убедить, что это не он, а соседская кошка, которая умерла ещё в прошлом году. Но ты не ребёнок, — он сильнее сжимает пальцами плечи Гана и, усилием воли заставив себя немного ослабить хватку, перемещает руки к его лицу, кладя ладони на щёки и не давая отвернуться.Ган горит — весь. Он тяжело дышит, хватая воздух ртом, но выдавить не может ни одного слова. Марк ему и не даёт. Приближается ещё сильнее, до такой степени, что касается кончиком своего носа чужого. От Гана пахнет его привычным парфюмом и немного ополаскивателем для стирки одежды — тоже знакомым. Марк втягивает аромат, успокаиваясь так же неожиданно быстро, как и взрывается. — Ты не ребёнок, — тише повторяет он. — И ты сам должен отвечать за свои поступки. Не твои родители, не твой брат, не менеджер, а ты сам. Ты же хочешь быть самостоятельным и взрослым, чтобы на тебя надеялись и полагались. Так будь им. Прекрати прятать голову в песок и признайся хотя бы самому себе в том, что я прав. Ты спал со мной не потому что тебе было интересно, а потому что это я. Чёрт, да ты даже в Париж поехал в первую очередь не из-за того, что хотел посмотреть город, а потому что мы могли побыть вдвоём. И не говори, что это не так, Пи’Ган, — Марк слышит, как в его голос прокрадываются незваные умоляющие нотки, но ничего поделать не может. Он слишком долго терпел и так много вкладывался в то, что было между ними и в эти пару месяцев, и задолго до Парижа, что хотел получить хоть немного отдачи, а не заверения в том, что их отношения — только игра, а они сами примеряют роли идеальных партнёров. Репетируют. У Марка всё внутри протестует, стоит ему об этом подумать. — Но это не так, — тихо проговаривает Ган. — Я не знаю, почему ты решил, что нравишься мне, я даже не знаю, почему ты решил, что я тебе нравлюсь. — Это не поддаётся никаким решениям, Пи’Ган! — Марк готов застонать от бессилия. Упрямство Гана не знает границ. А у Марка они есть, и сейчас они трещат по швам вместе с восстановившимся было терпением. — Ты нравишься мне и всё. И я тебе тоже. Мы отлично проводили время, нам хорошо друг с другом, у нас…— Это был всего лишь секс, Марк.— Ты сейчас сам себе лжёшь. — Нет, просто ты принимаешь желаемое за действительное. Нам правда лучше какое-то время не встречаться, чтобы ты остыл и смог разумно посмотреть на происходящее, — Ган отодвигает Марка от себя и делает шаг из закутка, в котором они стояли. Но Марк успевает поймать его за локоть и вновь развернуть к себе:— И что, заявим о разрыве? — Да, — легко кивает Ган.— И ты так просто от всего откажешься?— Не от чего отказываться, Марк. У нас ничего не было.— Иногда я думаю, что ты полный идиот, — не сдерживается Марк. — Нельзя так долго и упорно притворяться. Сузив глаза, Ган пару секунд смотрит на него, но ничего не отвечает. Сбрасывает руку Марка с себя в очередной раз и стремительным шагом возвращается к своей машине, не оборачиваясь. Марк всё-таки стонет, откидываясь на стену уже сам. Он закрывает лицо руками, думая, что хуже разговора он представить не мог. Конечно, он не думал, что идеальная картинка из его головы воплотится в жизнь, и Ган без споров и разъяснений упадёт в его объятия, чтобы жить долго и счастливо. Но Марк действительно надеялся, что сможет достучаться, что пробьёт небольшую брешь в этой последней, но самой стойкой стене Гана, которую он выстроил не для того, чтобы занять оборонительную позицию, а чтобы спрятаться в своём мирке, где не бывает сложных чувств, где просто и понятно. И не нужно пробовать что-то новое, неизвестное и оттого пугающее. — Всё в порядке? — слышит Марк, отнимает ладони от лица и снова стонет. Только встречи с Тёрдом, видимо, тоже приехавшим по рабочим вопросам в агентство, ему не хватает для полного счастья. — Лучше тебе этот вопрос задать не мне.— Ган бежал отсюда, как с войны. Вряд ли я его догоню, чтобы задать вопросы, — Тёрд улыбается, пожал плечами. Но сразу становится серьёзнее, окинув не желающего веселиться Марка оценивающим взглядом. — Дай ему время, — говорит он, и Марк, нервы которого окончательно сдают, моментально ощетинивается:— Подслушивал?— Мне не пришлось, — Тёрд примирительно выставляет ладони впереди себя. — Вы не слишком скрывались.Марк отмахивается. Даже если бы Тёрд подслушивал, ему всё равно. — Я серьёзно, — Тёрд кладёт руку Марку на плечо, ободряюще сжав его. — Это же Ган. Он всегда с трудом принимает что-то, что ему непонятно.— Что тут может быть непонятного? — фыркает Марк.— Ты сам знаешь, — Тёрд опять улыбается. — Он всё время хочет, чтобы его отношения были, как в романтическом фильме или детской сказке, чтобы потом рассказывать о том, как ему доставали с неба луну и звёзды, а не о том, как приходилось прикрывать случайный секс, ставший достоянием общественности, фальшивым романом.— Недостаточно романтично? — Марк скептически хмыкает. — Смотря с какой стороны посмотреть, — подмигивает ему Терд. — Возможно, ему стоит подсунуть фильм с подобным сюжетом, — он коротко смеётся и снова серьёзнеет. — Не дави на него. Просто подожди.— Я жду несколько лет, Пи’Тёрд. — Тогда не жди, — тот пожимает плечами. — У тебя выбор небольшой. Тебе надо только принять решение, — он ещё раз хлопает Марка по плечу и уходит, оставляя после себя единственный правильный совет.Марк едет домой в лёгкой прострации и несколько раз чуть не проезжает на красный цвет светофора. Концентрация внимания медленно уплывает сквозь пальцы, и уже перед домом, припарковав машину, Марк ловит себя на том, что почти полчаса сидит и смотрит перед собой, думая сразу обо всём и ни о чём. — Выглядишь, будто приведение увидел, — отмечает Мавин, когда Марк заходит домой и разувается. Сам Мавин при параде, и Марк на периферии сознания вспоминает, что тот собирался сегодня к другу на день рождения. Наверное, это к лучшему — сейчас Марк хочет побыть один больше, чем когда-либо до этого. — Хуже, — отзывается он, — я видел Гана. — Встреча не удалась?— Я сказал ему всё как есть.Мавин молчит. Марк оборачивается к нему, ожидая увидеть осуждение на его лице, но видит только сочувствие. Это ещё хуже. — Ну, давай, теперь ты можешь сказать: ?я же говорил?.— Я не стану, — Мавин слабо улыбается. — Мне жаль. Хочешь, чтобы я остался?— Не надо, — качает головой Марк. Он хочет пожелать повеселиться, но не успевает, потому что в кармане джинсов вибрирует телефон. Марк колеблется, глядя на незнакомый номер на экране, но всё-таки поднимает трубку. И удивлённо моргает, слыша голос Руна:— Понятия не имею, что произошло между вами, раз Ган сорвался в Хуахин в такое время, но лучше бы тебе поехать за ним, если ты хочешь всё уладить.Марк не задаётся вопросом, откуда у Руна его номер телефона — и так понятно, что это было, скорее всего, первым, что тот потребовал у Гана, узнав об их отношениях. Зато Марк не может не спросить другого:— Почему ты просишь меня?В ответ он получает длительное молчание, но терпеливо ждёт ответа, не давая повода думать, что так просто отступит и забудет о своём вопросе. Рун оживает через полминуты, тяжело выдохнув в трубку:— Потому что и я в некоторых вещах не могу быть первым. Не знаю, какие у вас отношения, но ты правда нравишься Гану, если бы нет, он бы не вёл себя так: не психовал, не собирал первые попавшиеся вещи и не нёсся в другой город без всяких объяснений. Хмыкнув, Марк думает, что получить одобрение Руна таким образом — не самый лучший способ. Далёк от идеальных сказок, которые навыдумывал Ган, и не близок даже к более реалистичным представлениям Марка об их отношениях. Но внутри всё равно что-то удовлетворённо урчит от осознания, что Рун признаёт и симпатию Гана к нему, и то, что Марк тот, кто действительно может посоперничать за первое место в жизни Гана. Марк признаёт. Рун признаёт. Не признаёт только Ган. А ведь это чуть ли не самое главное.— Я отправлю тебе адрес, у его подруги дом в Хуахине, скорее всего, он остановится там. — Спокойной ночи, Пи’Рун, — говорит Марк, отключаясь и кладя телефон на тумбочку возле зеркала. Подняв взгляд, он сначала смотрит в собственное отражение, а после на Мавина, стоящего за его спиной.— В чём дело? — спрашивает тот.— Ган уехал в Хуахин, — Марк прикусывает нижнюю губу.— Поедешь за ним?Марк медленно оборачивается к Мавину. Тот обеспокоен и не скрывает этого. Скорее всего, он на грани того, чтобы остаться без всяких вопросов, надо ли. ?Чёрт, наверное, я и правда отвратительно выгляжу, если заставляю его так волноваться?, — отвлечённо думает Марк. На самом деле, решение на поверхности. Тёрд прав — ему нужно сделать выбор. И у него всего два варианта.— Нет, не поеду, — качает головой Марк. Опершись бёдрами о тумбочку, он убирает назад упавшие на лицо волосы и выдыхает: — Я устал, — и он даже не знает от чего больше: от кошек-мышек в одни ворота с Ганом или от сегодняшнего выматывающего разговора с ним же. Сейчас ему просто хочется лечь спать и проспать желательно пару лет, пока память не утрамбует Гана с его упрямством, которое не перебороть, куда-то в самый дальний угол. — Мама была права, когда говорила, что надо смириться, если ответ не устроит. В глазах Мавина откровенно читается: ?ты уверен??, но вслух он ничего не говорит. Марк отлипает от тумбочки и, проходя мимо него, хлопает по плечу:— Повеселись сегодня. Уже из своей спальни он слышит, как за Мавином закрывается входная дверь, и только тогда Марк позволяет себе, закрыв лицо подушкой, в голос застонать. Сказать ?смириться? гораздо проще, чем сделать это, но, прислушиваясь к внутренним ощущениям, он не чувствует явного протеста. Скорее, лишь до сих пор тлеющую надежду и бесконечную усталость. Марк переворачивается набок и выхватывает взглядом в окне отсветы от уличных фонарей. Они почему-то успокаивают сейчас, принося какое-то ненатуральное, но умиротворение. Он даже не понимает, когда начинает засыпать, так и не разобрав кровать, поверх покрывала среди разбросанных подушек и не переодевшись. Но вставать не хочется. Даже шевелиться не хочется, несмотря на затёкшую шею и онемевшую руку. Марк так и не ловит момент, когда окончательно отключается, уходя в тёмное и такое спасительное сейчас забытье.Вырывают в реальность его резко. Он сначала садится на кровати, не в силах осознать, что именно его разбудило, и только через несколько секунд до него доходит, что громкий и раздражающий звук — это стук в дверь. В первую очередь Марк думает, пока он плетётся в коридор, о том, что Мавин последовал его совету и повеселился так, что потерял ключи, но когда он распахивает дверь и видит на пороге Гана, то голова мгновенно становится пустой. Ган взъерошенный, в той же одежде, в которой был вечером накануне, и немного растерянный, будто сам удивлён обнаружить себя здесь.— Ты должен быть в Хуахине, — хриплым со сна голосом выдаёт Марк. Это самое очевидное и глупое, что он может сейчас сказать, как факт, который не подлежит сомнению — трава зелёная, небо синее, Ган должен быть в Хуахине. Может, веселиться с друзьями, может, вливать в себя алкоголь, чтобы забыть всё, что услышал от Марка, и до утра гулять по пляжу, чтобы встретить рассвет с больной из-за похмелья, а не непрошенных мыслей головой. — Я был там, — кивает Ган. — Приехал, развернулся и поехал обратно. Решил, что правда буду полным идиотом, если не вернусь. Марк смотрит на него и совсем не понимает, что теперь делать. Он уже окончательно проснулся, но ощущение, что происходящее ему снится, его не покидает. Ган, так упорно отрицающий даже намёк на реальные чувства, прикрывающийся игрой и ?так надо?, стоит перед ним и буквально признаётся в том, что вернулся из-за него. К нему. Марк, столько времени долбившийся в закрытую дверь, просто не может признать, что его усилия наконец дали плоды и вернулись сторицей. — Слушай, — Ган шагает внутрь квартиры, и Марк его пропускает, но дверь продолжает держать открытой — не верит, что Ган не собирается сбегать, как делает обычно. — Я… не знаю, как это всё делается. Ты ведь в курсе, что у меня не было нормальных отношений, но так вышло, что с тобой оказались самые продолжительные, и пока я ехал в Хуахин, я подумал, что не хочу их заканчивать. — Выдуманные отношения, — напоминает Марк. Из принципа. Из лёгкой мести. Из-за чего-то тёмного и всё ещё свернувшегося в обиженный комок внутри. Он видит, как кадык Гана дёргается, когда он сглатывает. Марк медленно опускает взгляд ниже, замечая, что пальцы Гана подрагивают, а потом осознавая, что весь Ган дрожит, будто от холода, хотя кондиционер в квартире отключён. Марк уже почти готов протянуть руку, чтобы по привычке успокоить, но Ган хватает его ладонь раньше, крепко сжимая. — Тогда давай начнём невыдуманные.— Пи’Ган, — Марк прикрывает глаза на мгновение, но справиться с сердцем, забившимся о рёбра с такой силой, будто хочет их проломить и упасть прямо в руки Гану, не получается. Ган, впрочем, его не слушает. Сразу перебивает, делая шаг теперь уже к нему. — Ты мне нравишься, Марк, — он приподнимает уголки губ. — И, если честно, ты первый, кому я об этом говорю. Всю жизнь считал, что признаваться в чувствах для меня будет легко, но для этого понадобилось гораздо больше сил. И времени. Ты прав, я знал, что нравлюсь тебе. С самого начала знал. Может быть, даже раньше, чем ты сам это понял, — он коротко посмеивается и свободной рукой взъерошивает на затылке волосы. — Наверное, поэтому я никогда не думал о том, что это надо обсудить. Ты просто был. И твои чувства были. И я думал, что так будет всегда. Только сегодня понял, что если не вернусь, то всё может исчезнуть. И… знаешь, я так испугался, что наверняка на обратном пути нахватал кучу штрафов за превышение скорости. Пи’Рун меня прикончит, машина-то на него оформлена. И…Договорить ему Марк не даёт, накрывая его рот ладонью и заставляя замолкнуть. Ган частит, когда нервничает, а сейчас и вовсе тараторит, словно слетает с катушек окончательно, и Марк перекрывает этот бесконечный поток речи с объяснениями и оправданиями, которые ему вовсе не нужны. Для него важно только одно. И он, убирая руку с губ Гана, задаёт вопрос:— Ты понимаешь, что если сейчас останешься, то я тебя больше не отпущу и сбежать не позволю?Ган кивает. Один раз, второй, третий. Марк указывает на до сих пор открытую дверь:— Я даю тебе последний шанс уйти, или ты закроешь дверь, и другого пути не будет. Мы не в романтическом фильме, по канонам которого ты хочешь строить свои отношения, — Ган на этих словах вспыхивает, но не протестует. Марк продолжает: — И я не могу обещать, что у нас будет долго и счастливо, пока смерть не разлучит нас, но пообещаю, что сделаю для этого всё, что будет в моих силах. Поэтому решай. Не думая ни секунды, Ган толкает дверь ногой и бормочет:— Да к чёрту твою патетику, и не говори, что снова взял речь из сценария. Я не поверил в прошлый раз, не поверю и в этот. Иди сюда, — он первым накрывает губы Марка поцелуем, прижимая его к стене всем телом и почти сразу переходя лихорадочными поцелуями на шею. Марк не отстаёт, стягивает одежду с Гана прямо на пол и подталкивает его в сторону спальни. И только там, когда они валятся на кровать, Марк не позволяет им обоим действовать в том же темпе, снижая его до болезненно тягучего, сладкого. Он хотел так сделать ещё в первый раз — растянуть до неприличия, чтобы внутри всё сжималось от предвкушения, чтобы стонать от слабого прикосновения к чувствительной коже даже в самых невинных местах, и целовать, не отрываясь, глуша свои и чужие стоны. В первый раз Ган торопил, и Марк, поддавшись, сорвался, но теперь он полностью проникается моментом, целиком отдаётся ему и берёт от него всё, что Ган ему предлагает, выгибаясь на кровати и подставляясь под поцелуи, потираясь бёдрами о член и притягивая за шею так близко, что между их телами не остаётся и сантиметра. Это пьянит больше, чем любой алкоголь, который Марк пробовал. И, наверное, он чуточку рад, что в первый раз было не так, потому что теперь, после всех недомолвок и обещаний, пусть патетичных — Ган тут прав, Марк готов признать, — всё ощущается глубже и как-то правильнее. Будто всё наконец встало на свои места — на давно подготовленные Марком, но пустующие до этого вечера. Они не отрываются друг от друга почти до самого утра. Не только секс, на самом деле, их обоих хватает только на два раза — на два бесконечно долгих раза, но и совместный душ, поцелуи и просто объятия, в которых, уставший после нескольких часов подряд за рулём Ган и засыпает. Это тоже удивительно, потому что обычно первым засыпает Марк, неизменно получая комментарий с утра, что он точно обладает какой-то суперспособностью, раз умеет отключаться настолько быстро. Марк рассматривает лицо Гана и поправляет несколько прядей, упавших на глаза. Свет от фонарей с улицы падает так, что выхватывает лишь половину лица, и это выглядит настолько привлекательно — с жёлтыми отблесками в полутьме комнаты и подрагивающими во сне ресницами, что Марк не удерживается и делает фотографию. Он думает только пару секунд перед тем, как отрыть инстаграм и выложить снимок, подписав его коротким ?GN?. И совсем неважно, как расшифруют это люди — ?Gun Napat? или ?Good Night?, потому что в любом случае будут правы. Утро приходит неожиданно быстро. Марк морщится, когда чувствует, что его трясут за плечо, и, открывая глаза, ожидает увидеть Гана, даже с предвкушением улыбается, ещё в полусне размышляя над тем, что время, пользуясь тем, что у него есть несколько свободных часов до работы, они могут провести приятно и полезно. — Убери это выражение лица, — шипит сверху вовсе не Ган, и Марк тут же просыпается окончательно, распознавая голос Мавина. — Что ты здесь делаешь? — Марк садится на постели и трёт лицо, пытаясь избавиться от остатков сна.— Я тут живу. А что на нашей кухне делает Ган, который должен быть в Хуахине? В спальню, словно отвечая на вопрос Мавина, заглядывает сам Ган и деловито спрашивает, будто он тоже тут живёт, а не ночевал всего лишь второй раз.— Кофе готов, — сообщает он и скрывается за дверью. Мавин переводит требовательный взгляд снова на Марка и поднимает брови. Марк лениво чешет щёку и зевает:— Полагаю, он делает завтрак. Качнув головой, Мавин подсовывает прямо под его нос телефон с открытым инстаграмом и демонстрирует фотографию в профиле Гана. Опубликована меньше часа назад. На ней спящий Марк, видимо, сфотографированный в отместку за ночной снимок, обнимающий подушку и почти неприкрытый одеялом. Под фото чуть менее лаконичная, чем у Марка, подпись: ?с добрым утром?. Марк усмехается, отмечая, что лайк Мавин всё-таки поставил.— Пи’Кванг тебя убьёт, — резюмирует тот.— Ага, — легко соглашается Марк, спуская с кровати ноги. Утром, когда на кухне чем-то шуршит и стучит Ган, по-хозяйски ведущий себя в его доме, Марк готов согласиться с чем угодно. Он заходит в кухню и, опершись плечом на косяк, наблюдает, как Ган, одетый в футболку и шорты, совершенно точно стащенные из шкафа Марка, и с до сих пор влажными после душа волосами, бурчит ругательства под нос, потому что никак не может совладать с плитой, чтобы поджарить яйца. Почувствовав взгляд на себе, Ган оборачивается и спрашивает:— Так ты будешь кофе? У вас нет кофемашины, но я нашёл растворимый. — Буду, — кивает Марк, садясь за стол и, принимая горячую чашку из рук Гана, он касается его пальцев и легонько поглаживает их, с улыбкой следя за тем, как Ган, несмотря на отсутствие наблюдателей, всё равно смущается и едва заметно розовеет, хотя ночью его смущение приказало долго жить. Марку нравится. И Ган, и растворимый кофе, и то, что день начался именно так. И даже разрываемый уведомлениями из-за их опубликованных фотографий телефон ничего не портит. — С добрым утром, Пи’Ган, — и Марк очень надеется, что теперь каждое его утро будет таким.