Глава 34 (1/1)

- Что писать?! – отчаянно крикнула я, подбегая к самому краю уступа. От высоты, от далеких коричневых долин внизу голова пошла кругом, и я отшатнулась. Мне показалось, что в этом месте сходится в одну точку весь мир – и именно в этой точке оставил меня Ту-Амель. Никогда еще я не была так беззащитна и одинока, и мысль о том, что перед лицом могущественного демона точно так же беззащитен мой ангел-хранитель, сводила с ума.Схватившись руками за голову, я застонала:- Не понимаю…Слёзы потекли горячим ручьем, истерика надвигалась, как лавина. Попытавшись стереть эти проклятые слезы трясущимися руками, я только тогда обнаружила, что по-прежнему сжимаю данный Ту-Амелем предмет. Им оказалось длинное серебристое перо, отливающее в лучах солнца весенней зеленью. Его кромка была остра, как скальпель, а стержень, казалось, смог бы проткнуть лист железа.- Твоё последнее, - прорыдала я. Всё, что осталось у моего ангела, всё, что я отчего-то не сумела спалить, заключая с Себастьяном контракт.- Ты хотел, чтобы я писала, - вслух продолжала я прерывающимся голосом, стараясь всё же игнорировать слезы, боль и нервную дрожь, - Ты сказал, что назвал их… Что я уже знала это прежде…Вцепившись в перо обеими руками, я изо всех сил пыталась вспомнить. Ну же, я смогу! Ради родителей, Ту-Амеля, себя – я сумею расторгнуть контракт! Сумею переиграть этот жуткий контрданс, сотру все черные клавиши с прогнившей клавиатуры! Я еще год назад пообещала самой себе, что ради родителей пойду на всё, я…Я пообещала… Но не в первый раз. Давным-давно я уже сдержала своё обещание… И моё раскаяние даровало мне спасение… и я никогда не хотела умирать, но мы все приносим жертвы…Озарение было ярким.Таким ярким, что на секунду, казалось, мир вспыхнул, как звезда, а я пошатнулась и упала.

Боже, смеясь и плача, подумала я, он ведь и в правду назвал их.В моем сне.И, словно принесенные ураганным ветром, воспоминания сна закружились в моем сознании, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги. Как же просто это было… Всего три слова. Три поступка. Ничего больше, ничего страшнее, ничего такого, до чего я не сумела бы додуматься сама, и через что не сумела бы преступить.

- Обещание, - прошептала я, но с каждым дальнейшим словом мой голос все поднимался, рос, пока не зазвенел, как сотня колокольчиков, - Это обещание, раскаяние и жертва! Вот они, эти три слова, Ту-Амель, вот они!!И едва последней звук сорвался с моих губ, как небо содрогнулось от дикого, бешеного рева, и на секунду мне показалось, как что-то черное, как дымный образ или тень, отделилось от облаков и ринулось на меня. Я ощутила упругий толчок в грудь, но затем сверкнула тонкая вспышка и всё резко прекратилось – лишь эхо рёва ещё неслось вниз по горам, медленно затихая.Сжав перо до боли в ногтях, я отбежала от обрыва и, кусая губы, осмотрелась. Теперь, зная три слова, расторгающих контракт, я понимала, что нужно делать – нужно писать, и как можно скорее. Но на чем? Видит Бог, тут не было ни клочка бумаги, ни бутылочки чернил, ни даже пригодного плоского участка земли, где я смогла бы выскрести свою исповедь. Писать на теле? Перо было достаточно острым для того, чтобы разодрать кожу до крови, но я и без того потеряла ее предостаточно. Отчаяние и беспомощность нарастали – мне нельзя терять времени! Но на чём писать, на чём?!И, когда спустя даже тягостнейшую минуту в голову мне не пришло никакого выхода, я решилась на безумие. Стерев остатки слез, я вложила перо в правую руку и, запретив себе думать более, вывела в воздухе первый штрих. Ничего не произошло, и, хоть на чудо я и не рассчитывала, сердце в груди упало. Но потом я откинула эти мысли: этой мой разговор, моя исповедь, мой поступок. Он услышит его, я знаю. И точно так же, яснее всего на свете, я знаю, какие слова мне нужно писать, я вижу их, я дышу ими, они пляшут, как пламя, на моих искусанных губах. Нет ничего правдивее их, нет ничего лучше.?Святый Боже, Святый Крепкий, Святый безсмертный, прости и помилуй меня, - вычерчивала я незримые буквы со всей страстью, на которую было способно мое сердце, - ибо я согрешила, и раскаиваюсь в этом…?.?Они были близко – так близко, что шлейф пепельных хлопьев стал густым до того, что по нему, пожалуй, можно было идти, а от яблочной вони ангела слезились мои птичьи глаза. Темноволосая голова Арии мелькала за вздымающимися пятнами гари и то, как спокойно и недвижимо она возлежала на его плече, переполняло меня ненавистью. Что такого он наплел ей, этот обескрыленный трус, что она отказалась звать меня, вверив свою жизнь в его смердящие руки? Какими своими лживыми баснями о Боге запудрил ей мозги?Словно услышав мои мысленные импульсы, он перевернулся в полете. Бледное лицо Арии с заплаканными глазами мелькнуло и исчезло в густом пепельном вихре. Но в моей памяти ему было суждено отпечататься на века. И не искусанные до крови губы, и не рассеченная щека, и даже не затравленные, отчаявшиеся до готовности на безумие глаза – ничто из этого не тронуло и не поразило меня тогда. Что-то куда глубже, куда разрушительнее я сумел разглядеть в тот короткий миг: сквозь её посеревшую кожу, как свет сквозь тонкую бумагу, рвалось наружу, губительно светилось и кричало из каждой чёрточки, каждого изгиба чувство, нет, даже слово, ужаснее которого я не мог представить в тот момент…?Предана?.Я не сдержал каркающего вопля. Нет! Не мог он, не мог за пару минут отвратить ее от меня, внушить ей мысль о моем предательстве – она не поверила бы! Ария любит меня до помешательства, до слепоты и глухоты – она не услышала бы его слов, отреклась бы от них! Тут что-то иное, тут магия, колдовство, гипноз – что угодно, но не ее воля и вера! Это не ее мысль!И, подгоняемый своим гневом, желанием вырвать добычу у него из рук, я разорвал все цепи и клетки, хранившие непроглядный мрак моей души – как раз в тот момент, когда он замер и распахнул руки, словно желая охватить ими всё небо. Крик Арии, мгновенно сгинувшей в сиреневатых закатных облаках, подстегнул меня, как кнут. Скинув оболочку ворона, что треснула и рассыпалась облаком черных перьев, я камнем рухнул следом. Вращающаяся вокруг меня по спирали чернота направляла безошибочно, и она же, эта высшая форма интуиции, приказала мне развернуться. За долю секунды до того, как его ледяная рука сомкнулась на моем горле, я успел вцепиться в него сам. Пепел за его спиной заметался, взвился столбом и запорошил мне глаза, но я продолжал с ненавистью впиваться в его твердое, холодное, похожее на камень горло – сдохни, тварь, оставь ее… Его попыток отплатить мне той же монетой я почти не замечал: какая сила может быть у обескрыленного?Небо, облака и земля бешено кружились вокруг, сопровождая нас в этом падении. Мрак, окутывавший мою фигуру, переполз на него, вытягивая силы, раня, причиняя боль. Чем больше ненависти я испытывал к нему, тем быстрее он лишался сил, и, видят живые и мертвые, я ненавидел его за всё, что он уже успел или собирался совершить, предостаточно. Поезд, сад во сне, библиотека шинигами, где он сжег книгу воспоминаний Суудермана, единственную на тот момент подсказку к разгадке истории… Кем бы ни была ему Ария и как бы священна не была связь между человеком и ангелом, он лишился на неё всех прав еще тогда, когда, видя её страдания и метания, предпочел невмешательство. А единожды сделав выбор, нужно уметь принимать последствия.Рыча от радости при виде его скорого проигрыша, я наотмашь полоснул его когтями по лицу и сумел, наконец, расцепить его мерзкие пальцы на своем горле. С хрипом он дернулся назад, повиснув в моей руке.- Я любил выдирать вам крылья во время Восстания, Мал’ак, - прошипел я, и разжал пальцы, - Жаль, что Ария успела до меня…Но он отчего-то улыбнулся. Только улыбнулся, не сказав ни слова, провалился сквозь сырые облачные горы, и лишь томительную долю секунды спустя я понял, в чем было дело, увидел отблеск священного пламени на своих руках, но уже тогда было поздно, слишком поздно…Небо взорвалось огнем, и боль на грани сумасшествия вырвала дикий рев из глубин моей груди. Прикрывая лицо окутанной тьмой рукой, я завалился вниз, терзаемый ненавистным, мерзким жжением, проедающим кожу до костей – Свет, Свет, Свет Небес, мерзость, ненавижу… Он выскребал сущность, перемалывал ее, как мельничный жернов, сжигал тело ослепительным несуществующим пламенем и от него не было избавления – лишь время могло погасить его безмерную ярость. А оно растянулось, подобно расплавленному стеклу.Мрак, которым полна была моя душа, не спасал. Свет проходил сквозь него, как сквозь воздух или дым, и рвал меня на части изнутри; а где-то внизу проклятый Мал’ак вливал отраву своих слов в уши Арии. И я не знаю, была ли мысль об этом менее болезненна, чем нетушимый огонь, чем все муки Ада в одной, самой изощренной – ведь истинный Свет не знает жалости.

Но когда пытка кончилась, боль угасла и медленно растеклась по телу, я не испытал облегчения. Крик Арии, полный радости и надежды, резал не хуже капель из Фонтана Света.- Это обещание, раскаяние и жертва! – кричала она, и голос, возносимый горным эхом к самым небесам, ко мне и выше, звенел, переливался… и нес погибель, ибо следом за ним, как траурный провожатый, как усталый палач, обреченно добивал голос собственной интуиции.?Упустил?.Я взревел. Ненависть кипела, черное бешенство желало умыться кровью, и я не думал ни о печати, ни о контракте. Мрак, схлынув по рукам, метнулся вниз, сквозь облака, неся мое желание уничтожить, раздавить, сжать и задушить, лишь бы не потерять и не упустить… Не позволю! Ария моя! Её душа принадлежит мне одному! И щупальце тьмы почти схватило ее за горло, уже коснулось и обдало холодом могилы, когда, вынырнув из-под облачного покрова, проклятый ангел, этот Мал’ак, протаранил меня. Холодные руки вновь сомкнулись на моем горле, словно предыдущий раз ничему не научил его. Кувыркаясь и переворачиваясь, мы отлетели вверх; рваный плащ мрака и пепельные хлопья кружились вокруг нас, как смерч.- Прочь, отродье, - теряя голос от ненависти, прохрипел я. – Она моя…И, сорвав его пальцы, ринулся вниз, туда, где горящая решимостью Ария разрывала воздух пером. Из разрывов, как сквозь прорехи в ширме, хлестал свет. Его отблески раскаленным золотом ложились на ее лицо, руки, на извивающиеся от ветра волосы, но она не жмурилась и не отворачивалась, ибо не видела его. И, несмотря на это, продолжала писать, с каждой секундой выпуская всё больше проклятого пламени, с каждой секундой становясь всё дальше для меня.- Она никогда не была твоей!!Пиджак затрещал по швам, когда ангел сжал его, изо всех сил пытаясь сдержать меня. Я развернулся, ненавидя его больше, чем он того заслуживал, чем думал, что могу ненавидеть. Его длинное белое лицо было искажено от напряжения, вонючие волосы хлестали меня по щекам. И это существо, что вознамерилось лишить меня Арии? Она предпочла поверить ему? Обескрыленному?- Сдохни, - слово утонуло в рычании. Я более не сдерживался.…Чернота заволокла мое небо, утопила в нем звуки и отделила от Арии. В густом, как кровь, воздухе, ангел забился подобно мухе, но любое его усилие было тщетно. Тело мое, по-прежнему человеческое, налилось силой звериной, и он взвыл, когда испытал ее на себе. Я рвал его и рассекал, руки мои дымились от его едкой, проклятой светом крови, а губы раз за разом повторяли:- Она моя! Моя!!Но он, истекающий кровью, сжимаемый со всех сторон тьмой и ужасом из недр моей души, он, проклятый мал’ак, всё так же упрямо, как и в первый раз, шептал:- Никогда… не была твоей…И он не прекратил, даже когда пепел за его спиной истлел, задушенный мраком вокруг:-… не была твоей.?

Перо трепетало в руках от ветра и нервически дрожали руки – наверняка все мои слова выходили кривыми и кособокими. Но я не видела их, я писала, полагаясь на один лишь голос сердца, на теплое чувство где-то в груди, что крепло и росло с каждой секундой. Я совсем забыла о нем за этот год, о чувстве, имя которому ?вера в Бога?. О прекрасной, всепоглощающей вере в Бога и Богу, его делам, его правосудию и справедливости. С демоном за левым плечом я отреклась от нее, решила, что сама могу вершить свою судьбу и судьбы других людей – и вот, к чему это привело меня…?… и нет границ моему раскаянию, как нет границ Твоей милости. Не оставь меня, но поддержи в сей час, не отврати свой лик, да простри ладонь над головой моей непокорной – ибо в сердце своем я вновь держу образ Твой, и сердце моё принадлежит Тебе всецело…?.Небо опять затрещало, разрываемое на части яростным ревом, и всё моё существо сжалось в страхе. Ту-Амель… может ли ангел умереть? И может ли демон… погибнуть…Сжав зубы до онемения челюстей, я тряхнула головой. Нет, нет, не то… Не те мысли… Он справится, моя задача – это исповедь. Это раскаяние. Это…?…обещание мое. Всю жизнь свою от сего часа, от сей секунды и мысли я посвящаю Тебе. Не будет дня, чтобы я не вспомнила Тебя, не будет для меня дня без молитвы во славу Твою. Всё, что есть у меня, не моё отныне, и всё, что будет у меня, я отдам Тебе, ибо всё ниспослано Тобой, и как дашь Ты, так и заберешь. Но я более не воспротивлюсь.Боже милостивый, Боже Великий, имя Твое пронесу я, как знамя, память о Тебе зажгу, как свечу – и не погасить ее, не затушить. Сколько бы лет не отмерил мне Ты, ни на секунду не забыть мне о справедливости и доброте Твоей, о царствии Твоем и о воле Твоей. Ты – повелитель жизни моей, и жизнью свою я приношу в обещание?.?Мрак был всюду, и мысленно я праздновал победу. Тьма всей моей души устремилась на проклятого ангела, не давая ему ни вздохнуть, ни увидеть света, ни дотянуться до Арии. Он тонул, как в паутине, трепыхался и лишь инстинктивно отбивал каждый третий мой удар, полный ненависти и гнева. И потому я не удивился, когда он закричал.Я удивился лишь, что он кричит от радости.А потом была вспышка света… Такая же яркая, как капли из Фонтана Света, и может даже ярче - она полоснула меня по глазам и отбросила назад, а мрак вокруг ангела растворился, как дым на ветру. Это было похоже на то, как если бы солнце появилось на небе ночью, как если бы оно взорвалось и превратилось в сверхновую, разметав тьму по краям Вселенной. Сначала я подумал, что сияет ангел… потом понял, что сияет что-то за ним. И только когда я разглядел это, стерев пелену крови с глаз, я почувствовал, как раскалывается на части моя рука от сумасшедшей, невыразимой боли.Печать контракта плавилась. Черные капли, похожие на смолу, стекали вниз по руке, выжигали кожу на запястьях и оставляли разбегающиеся дорожки мелких шрамов. Сила, связывавшая нас с Арией, покидала меня, растворяясь в предзакатном воздухе, контракт рвался на части, рушился мир, и бурлила кровь…- Нет! – взревел я, с ненавистью и отчаянием глядя на руку, теряющую всякую чувствительность, - Нет, она не может!Но она могла, и золото, что плясало под облаками, золото слов отречения только подтверждало это. Впрочем, не нужно было глядеть вниз – самое главное доказательство было прямо предо мной. Сверкающее. Ликующее. Крылатое.У него снова были крылья – огромные, серебристые с зеленоватым отливом и, без сомнений, острые, как бритва. Они вздымались и опадали, потоками ветра рассеивая облака и остатки тьмы. От них шла сила, подобной которой я не чувствовал уже много лет – ангел, с которым я сражался за Сиэля, был гнилым. Этот был полон жизни и света.Он взглянул на меня с бешеным торжеством, так, как глядеть умели только они. Зеленая радужка глаз растворилась полностью, уступив место белому свету, бьющему из глазниц, как лучи прожектора.Взревев, я кинулся на него с новой силой, с новой ненавистью, и он, сложив крылья, бросился мне навстречу. Его свет и мой мрак схлестнулись подобно двум стихиям. Небо содрогнулось и жалобно простенал ветер, удар, подобный громовому, сотряс землю.- Ты можешь украсть душу, демон! - крикнул он, и его ледяная ладонь как топор врезалась мне под дых. - Но она никогда не будет твоей!И у меня не было времени, чтобы засунуть эти слова ему обратно в глотку. Контракт еще не был разорван до конца, я чувствовал это по отчаянной пульсации в искалеченной левой руке, но ангел становился сильнее с каждой секундой. Его удары были точнее, движения быстрее, а сам он – легче, яростнее, счастливее. И раны от моих когтей затягивались на нем еще до того, как успевала выступить кровь. Кружась над землей в танце боли и ненависти, как и тысячи лет назад, я не отступал, я и не мыслил об этом. Но мне более не удавалось заставить отступить его. Он перестал быть достижимым для моего мрака.?

Вспышка света высоко в небе придала мне уверенности. Не понимаю как, но в тот момент я знала, что это мой ангел, что происходит что-то замечательное, что-то воистину правильное, и что я не должна останавливаться, я должна продолжать.Но я вновь опустила руки, ибо не знала главного: какой жертвы желает от меня Бог.Если для того, чтобы вернуть свою душу в Его власть, мне нужно принести в жертву себя – чего стоит мое обещание? И этого ли хотел Ту-Амель, когда говорил, что я могу жить ради искупления грехов родителей?Но кроме себя, своего тела, у меня не было ничего. Даже девственного котенка.Я закрыла лицо руками, выронив перо. Что я могу предложить Богу взамен Его милости? Что было ценного на этой земле для меня, помимо мертвых родителей и любви к демону? Да только это и было, наверное, раз только это вспоминается, и раз только за эти две вещи я готова была нарушать все заповеди.Так некстати мне внезапно вспомнился Себастьян, его улыбка – не оскал, его смех – не рев, и его доброта ко мне – такая восхитительно правдоподобная, что я поверила… Неужели можно было лгать, смотря в глаза, ненавидеть, прикрываясь шутками, испытывать отвращение, прикас… прикасаясь.- Да, прикасаясь, - широко распахнув глаза, прошептала я. – Он прикасался…Медленно склонившись, я подняла перо негнущимися пальцами. Оно сверкало, как наполненное изнутри светом, и в его отсветах мне виделись пальцы Себастьяна, ловко расплетающие мне косу, виделись его глаза, горящие алым, когда взор его падал на тяжелую гриву моих волос.То, чем я гордилась.То единственное во мне, что поистине нравилось Себастьяну.Я запустила ладонь в волосы. Ветер трепал их, швырял мне в лицо, и они были жёсткие и сухие от засохшей на них крови.Перо сверкнуло бритвенной гранью. Я всё поняла.Схватив эту черную гриву, я намотала ее на руку, как жгут, и быстро, чтобы не жалеть и не плакать, сделала яростный взмах рукой у самых корней.Отсекая прошлое. Принося свою жертву.Еще секунду они лежали на моей руке – черные, тяжелые, похожие на притихшую змею. Потом Бог принял мою жертву.Руку озарило золотом – исчезла змея, я держала золотое руно или водопад лучей солнца. Не веря своим глазам, я охнула и отступила назад, и тогда же это золото сорвалось с моей руки, как почуявшая свободу птица, оно взмыло надо мной, развернулось – и я прозрела.Все слова, что я писала, всё, что вывела пером в воздухе – оно было, оно существовало! Как огонь, как россыпь бриллиантов, мои слова сверкали вокруг меня, грели, сияли, дышали, наполняя меня восторгом и безграничной радостью. И я не знала, плакать ли, смеяться ли, я стояла, прижимая руки ко рту, и глядела, не чувствуя ни боли, ни рези в глазах, как медленно, а потом все быстрее, слова начинают кружиться вокруг меня подобно маленькому смерчу. Разбрызгивая искры, они слились в широкую, сверкающую полосу, вращающуюся на сумасшедшей скорости, и огородили меня от внешнего мира. То золотое руно, в которое превратились мои волосы, взметнулось вверх и раскинуло длинные сверкающие нити во все стороны, став похожим на медузу или экзотический цветок.И в тот момент, когда счастье переполняло мое израненное сердце до краев, я увидела их обоих. Одного, лучащегося светом. Второго, поглощенного тьмой.Но и тот, и другой мчались ко мне.?Левая рука отказывалась повиноваться. Ядовитыми каплями контракт слезал с нее, как кожа со змеи, вытягивая в отместку силы, так необходимые мне в битве с этим порождением Света. Я держался лишь на возрастающем чувстве ненависти, на ярости и гневе, и объектом этих черных чувств больше не был ангел – Ария! Будь она проклята еще больше, чем проклята сейчас!С десяток раз я бросался вниз, горя желанием растереть ее в порошок, уничтожить так, чтобы и следа не осталось, но всякий раз натыкался на ее ангела, на его горящий взор и холодные руки. Он засыпал меня градом из своих стальных перьев, от их металлического звона кружилась голова, от боли перед глазами расплывались круги. Мрак вокруг истощался. Воздух пропах моей кровью.- Что ты сказал ей?! – крикнул я, в очередной раз столкнувшись с ним в воздухе. - Что?!Его голова мотнулась, когда я вскользь задел его кулаком по подбородку:- Правду, демон, - выплюнул он гневно. – Ту, что ты оболгал! О том, как ты рвался спасать ее родителей!- А где был ты в это время?!Со звоном с десяток перьев пронеслись мимо меня, и два болезненно вонзились в плечи, распространяя внутри омерзительное чувство слабости и сжигая плоть снаружи. Я вырвал их здоровой рукой и, размахнувшись, воткнул ему под ребра. Он не успел отстраниться, и я, не дожидаясь, пока он растворит их, яростно напрыгнул на него и сдавил его шею. Когти впились в мягкую плоть, побежали струйки сверкающей крови.Но он только хрипло рассмеялся:- Разве не чувствуешь? – хрипел он, уперевшись рукой мне в подбородок и медленно, но верно, отстраняя меня от себя. - Разве не видишь и не слышишь, демон?! Всё кончено для тебя здесь! Прочь!!Задыхаясь от гнева, я мечтал о том, чтобы вырвать его язык, но не мог даже этой малости. Левая рука окончательно отмерла, повиснув вдоль тела болезненным грузом. Но и боль, и ненависть, и гнев – всё отошло в сторону, когда снизу, пробивая облака, гудя и звеня, пришла сокрушающая волна золотого света. Нас разметало в стороны, словно щепки. На пару секунд я потерял всякую ориентацию, ослепнув и оглохнув. Везде мне мерещился один лишь золотой свет, и в ушах звенело неземное эхо.Затем я прозрел вновь – ангел был в метрах пятидесяти от меня, что-то высматривая на земле. Когда он поднял голову, и я увидел его бесконечно счастливую улыбку, понимание снизошло на меня ледяным душем.Мы кинулись вниз одновременно.Я видел Арию – тонкую фигурку в золотой клетке. Прижав руки ко рту, плача и смеясь одновременно, она не сводила глаз с небес. Но ждала она не меня. И впервые за год надеялась она тоже не на меня.Я понял, что не успеваю, когда светлые крылья ангела пронесли его по воздуху, как серебряную молнию. Краткий росчерк – и я мог видеть только белое пламя его волос. Весь гнев и вся ненависть мира не смогли бы остановить его. Они не подарили бы скорость ветра и мне.А еще я понял, когда упустил ее. Ровно в тот день, когда так и не решился поцеловать ее в номере отеля в Москве. Тогда, когда она более всего желала этого.Ангел прорвал золотой купол. Мир снова утонул в океане света.?

Сначала я не видела и не чувствовала ничего. Затем мир стал медленно выплывать из белого тумана: я ощутила холодное прикосновение к спине, а вокруг, как оказалось, был непроглядный мрак. Я медленно повернула голову в поисках купола из солнечного света – еще секунду назад он был здесь, сверкал всеми оттенками золота, но после того, как Ту-Амель упал у моих ног, подобно звезде, всё куда-то исчезло. Мне вспоминался только какой-то взрыв – после него я кратковременно потеряла зрение. Из правого глаза до сих пор текли горячие слезы.Наконец я сумела его разглядеть. Над головой моей по-прежнему был золотистый диск, и тонкие ниточки, мои бывшие волосы, едва светились в этой жуткой темноте - не разгоняя мрак, но и не давая ему пробиться к нам. Повеяло холодом, и я вздрогнула.- Всё хорошо, - раздался голос за моей спиной, и я снова вздрогнула, но уже от радости. Ту-Амель!Словно в ответ его словам, купол дрогнул от удара. Чей-то кулак обрушился на него с исполинской силой, но это хрупкое, эфемерное сооружение, сотканное на вере и жертве, выстояло. Затем удар повторился, но уже в другом месте, и снова, и снова, и снова. Кто-то по ту сторону методично прощупывал наше с ангелом убежище, выискивая слабые места. И мне стало больно, когда я вспомнила, кто он.- Не бойся, - словно почувствовав мой страх, негромко сказал ангел. – Он более не причинит тебе вреда. Купол не пробить.Удары в самом деле скоро прекратились. Но после этого мрак только подступил ближе, обволакивая купол своими густыми длинным щупальцами, перетекая снизу вверх и сверху вниз, словно пытаясь задавить нас. Я дрожала, в страхе вглядываясь в эту темноту, пытаясь различить за ней скалы и пучки жесткой травы, но всё, что я видела, было лишь мраком и темнотой.- Ария, не смотри, - внезапно сказал Ту-Амель и притянул меня к себе, словно защищая. – Не надо.Но я отчего-то не послушалась и, замерев всем телом, продолжала загипнотизировано глядеть во мрак, покуда оттуда, плавно и неторопливо, не показалась рука и не легла на купол. Она была чернее самой черной полярной ночи, чернее этого мрака и внушала мне беспросветный первобытный ужас. Волоски на руках встали дыбом, и ледяной комок перекрыл горло. Это не была рука человека, хоть и походила на нее. Невыносимо было смотреть на нее, но и невозможно было отвести от нее взгляда: от этих длинных когтей, сверкающих мраком, от суставчатых пальцев, поглощающих золотой свет, от…- Не смотри, - повторил Ту-Амель, и его холодная ладонь легла на мои глаза. Я судорожно выдохнула сквозь зубы, благодарная ему до потери пульса. Мне казалось, еще немного – и я сошла бы с ума от ужаса.Послышался отвратительный звук – словно кто-то скреб когтями по стеклу. Затем заговорил Ту-Амель:- Прошу, уйди. Твоя битва проиграна, и ты знаешь это. От имени Света я поручился за нее, и отныне и впредь Ария Лиепа, крещеная Ариадной, находится под моей защитой и опекой. Контракт разрушен, ты видишь это в ее глазах и чувствуешь по своей руке. Ты причинил нам много зла – но я прощаю тебя, и я не буду мстить. Ты свободен, демон – иди, куда шел до нее.С секунду после этих слов стояла убийственная тишина. Затем снаружи, во мраке, я расслышала какую-то речь. В ней не было ни капли человеческого, и звучала она будто хрип умирающего. От этих звуков меня прошиб ледяной пот. Но Ту-Амель всё понял и слегка сжал мое плечо, словно ободряя.- Нет, не сможешь, - ответил он и убрал ладонь с моих глаз. Я едва успела крепко зажмуриться. – Ария… повернись.Удивленная и напуганная этой просьбой, я всё же исполнила ее. Медленно повернулась вокруг своей оси, встав лицом к ангелу. В тусклом золотистом свете мне удалось рассмотреть его усталое, но счастливое лицо. Оно не изменилось ни на каплю, даже когда секунду спустя купол содрогнулся от дикого, звериного вопля снаружи. Вскрикнув, я зажала уши пальцами, но и так продолжала его слышать – ужасный, мучительный, полный ненависти и гнева. Наверное, только купол и спас меня – я была уверена, что этот вопль может убить. Удары посыпались вновь, тяжелые и гулкие, от них подкашивались ноги, и только холодная рука Ту-Амеля удерживала меня стоя.- Да, это она, - вновь сказал Ту-Амель. – Наша печать. Я записал ее на твое имя, демон, на имя, данное тебе при скреплении контракта. И потому ты понимаешь, что станется с тобой, когда я сниму купол. Уходи.Рев повторился, но на этот раз я сумела различить какие-то слова, звуки, от которых голова кружилась и болела.

- Нет, - ответил Ту-Амель. – Уходи. Три секунды.Золотые нити зазвенели, прогибаясь, мрак, собравшись с силами, навалился на нас, как толща воды, и я прильнула к Ту-Амелю, не желая этого видеть и слышать. Мне нужно было спрятаться, забыться…- Три… - шептал ангел, - два…Последний рев – оглушительный настолько, что я все же упала на камни, затыкая уши…Затем Ту-Амель поднял меня на ноги.- Можешь открыть глаза, - шепнул он, и я послушалась.Алый диск солнца виднелся между двумя зубастыми вершинами гор вдали. От него и далее по долине стелился легкий оранжеватый свет, и камни у моих ног, казалось, тоже тепло светились. Редкие пучки травы щекотали израненные ноги, и отовсюду летели черные перья. Упав на землю, они медленно таяли в вечернем воздухе. Мягкие… невесомые… черные. Но ни Себастьяна, ни того существа, что ревело в гневе, тут не было. Только я и мой ангел-хранитель.Развернувшись, я бросилась к Ту-Амелю в объятья и разрыдалась. Слезы текли по щекам, шее, не хватало дыхания, но мне все равно не удавалось выплакать всю боль и отчаяние.- Всё хорошо, - сказал ангел, поглаживая меня своей огромной ладонью по голове. Я только сейчас осознала, что в нем более двух метров, и что я рыдаю ему в живот - но смешным мне это не показалось. Наоборот, я сцепила руки еще крепче и разрыдалась громче, не зная, как остановиться. Но он этого и не требовал…- Как? – прорыдала я, - Как мне…Он понял:- Так же, как и раньше. Я не обещаю, что боль затянется быстро. Тебе потребуется год, может два, может пять. Но потом ты увидишь свет, как и обещала Ему, и ты покажешь свет другим. Я вижу это, Ария. Я знаю, что любви к Богу в тебе больше, чем любви к… к мужчине.- Мои…- Молись за них, Ария. За себя и за них, каждый день. А я буду с тобой всегда, в самый черный и самый светлый день твоей жизни. Но, думаю, что самый черный день закончится сегодня.Я кивнула и, проглатывая слезы, спросила:- Что… что он… увидел?Ту-Амель легонько сжал мое плечо:- Печать света. Поручительство перед лицом Бога, что ты не оступишься более. Я наложил ее тебе на спину – не бойся, никто, даже ты сама никогда не увидишь ее.- Но почему…- Печать записана на его имя, и потому смертельна для него. Он не сможет даже увидеть тебя, не то, что прикоснуться, не будучи уничтожен светом, что содержится в печати. Потому не беспокойся о нем… Он не вернется более.- А DADT... Что они?Ангел отстранил меня и приподнял мое лицо за подбородок. Глаза у него были добрые, ласковые… в них хотелось утонуть. Забыться.- Они тоже не потревожат тебя, - сказал он и развернул меня. Солнце почти скрылось за вершинами, но оранжеватый свет все еще жил и сиял, и синяя мгла клубилась только в низких и далеких разломах гор, скрываясь от него. – Спустись вниз по этой горе, Ария, а дальше иди прямо. Ты выйдешь к людям. Там тебе помогут.- Ты… уходишь? – пытаясь совладать со слезами, прошептала я.- Я никогда не уйду, - улыбнулся ангел. - Но отныне твой путь только твой.Всхлипнув, я вновь прижалась к нему, черпая из этого прикосновения силу, отвагу, веру. Всё, что было необходимо мне для того, чтобы прожить жизнь так, как и обещала. Его руки легли мне на голову, он прошептал какую-то короткую молитву. Слов я не разобрала.- До встречи, Ария, - прошептал он, размыкая холодные объятия, - Знай, что я люблю тебя больше всего в этом мире.- До встречи, Ту-Амель…Еще секунду его акварельный образ был в воздухе – затем дунул ветерок, и он растаял, как мираж в жаркий день.С минуту я стояла, не двигаясь. Затем сделала первый шаг. И еще. И еще. Странно, но идти было очень легко, я едва ли не бежала по воздуху, и голова моя всё время запрокидывалась к высокому, закатному небу, где золотые облака медленно наливались алым.И только спустившись к подножью, я поняла, отчего это.Просто черная коса больше не приковывала меня к земле.