Глава 33 (1/1)

Лучше бы меня пытали.Закрыть бы глаза, а, открыв вновь, увидеть, что я снова в операционке, и похититель за зеркальными стеклами что-то глумливо хохочет перед тем, как передвинуть рычаг до упора. Пусть синенькие искорки расплавляют мне мозг и выдергивают ниточки нервов. Я более не воспротивлюсь.Оказаться бы одной среди коробок, не знать ничего, ни боли, ни ужаса, плавать в благословенном неведении. Вот оно, счастье.Лучше бы мне вырвали сердце.Те кровоточащие ошметки в моей груди все равно уже не справляются со своей задачей: я не чувствую тела. У меня его нет, у меня нет ничего, всё, чем я являюсь – это комок истерзанных останков, комок боли и бесконечного отчаяния. И комок этот летит в черную, холодную дыру, оглашая ее пронзительным беззвучным криком.Лучше бы они отрезали мне язык.Выкололи глаза.Разрезали по частям.Я готова умирать вечность – лишь бы вернуть назад одну единственную минуту! Ни на долю секунды больше! Я от всего откажусь: от себя, от мира, от него отрекусь – мне бы просто отмотать назад этот роковой виток времени. Я ничего больше не попрошу. Я умру сразу после этого, клянусь.О, зачем нужно предвидение, если оно не идет рука об руку с возможностью отвратить беду? Зачем знать, видеть, чувствовать этот ужас сначала во сне, затем наяву, если не дано даже пальцем пошевелить, чтобы переиграть жестокий сюжет? Дважды пережить смерть родителей – но ни одного шанса не получить, чтобы спасти…И лучше бы тот юноша попал в меня. Лучше бы он сразу попал в меня – и завершил на том череду бессмысленных убийств. Это я, а не они, знала конец своего пути. Я, а не они, была готова умереть в любой момент.Для них я готовила жизнь.Так почему же он не попал в меня?Падая во тьму, я кричала, раздирая в кровь безголосое горло: ?Как? Как? Как?!?. Отчего я еще живу, а их нет? Почему я не спасла их? Я душу, душу ради этого отдала, разве недостаточно этой жертвы? Неужели мало? Но я отдам еще, я всё отдам, мне бы только одну минуту возвратить, одну секунду, я сама встану под удар, я оттолкну, мне бы успеть, мне бы…Мне бы забыться от этой боли, жгучей язвы в груди, ведь знаю, что всё бесполезно, что ничего не вернуть, не поднять два окровавленных тела с жаркого асфальта… не вдохнуть жизнь… будут лежать там вечно – я не спасла.Два тела… Я звала их ?мама? и ?папа?, и за них я душу продала… Не за тела.Собственный вопль рвал на части. Нервы отваливались кусками. Отчаяние и горе росли, как раковая опухоль, уничтожая меня изнутри, заменяя собою всё, что ещё жило и дышало во мне… Я задыхалась, тонула, сгорала в черном пламени, но жила, каким-то диким образом ещё оставалась жива – а они, они были мертвы.

Но должно было быть наоборот.Они должны были улететь – теперь, когда цепи были разорваны, веревки сброшены, а враги обыграны, что могло быть проще? Всего сто метров, сто гладких асфальтовыхметров без единой трещинки им нужно было миновать, а затем полет и свобода, и всё, чего их лишили… А я осталась бы там без сожалений, без боли, без души, в последнюю секунду своего земного бытия испытавшая счастье, после которого жить уже бессмысленно. Лучше бы все сложилось именно так, лучше бы я бежала в тот миг, лучше бы…Но у меня нет этого ?лучше?. У меня нет ничего. Даже надежды.-…жа…. Госпожа…Бездоннаяпропасть моего отчаяния наполнилась тихими, однообразными звуками. Их не могли заглушить ни стоны моего агонизирующего сердца, ни беззвучные вопли души, ни давящая, слепящая тьма, что сворачивалась вокруг меня по спирали. Звуки приближались, как кружащиеся на ветру листья – мягко, едва слышно:- Госпожа… Госпожа…Легким, пушистым прикосновением пёрышка звуки оплели мое сознание и потянули его куда-то вверх. Тьма расступалась неохотно, обволакивала меня, как масляная пленка, и я совсем не желала ей сопротивляться. Свет, к которому влекли меня упрямые звуки, причинял боль. Свет был жизнью, был верой, был надеждой… - но эти слова стали для меня пустым набором букв после смерти родителей. Я более не стремилась к ним. Я желала упасть на самое дно этой пропасти и обрести там забвение – раз уж секунда счастья невозможна для меня, а смерть не идет.- Госпожа, прошу…Мысленно я рванулась назад, забыв о том, что не имею рук, взмахнула ими в широком жесте, стремясь разметать по воздуху этот хоровод настырных шепотков – и неожиданно наткнулась на препятствие. В страхе я заметалась еще сильнее, попыталась отбиться новообретенными руками от неведанной опасности. Звуки были все ближе, касались моего лица, цепко впивались в руки. И они были сильнее – тьма отступила, в последний раз сжав меня в холодном объятии. Бездна распахнулась, выплескивая мне в лицо тонну белого, жалящего солнца, и какую-то темную фигуру совсем близко…- Госпожа, прошу, успокойтесь!- Нет! – закричала я, когда внезапно поняла, что вновь обрела горло, - Нет, нет, пустите!Ослепленная солнцем, я не могла рассмотреть, где источник звуков, но я точно знала, что он держит меня за руки и не дает встать. Что-то щелкнуло в голове, какой-то внутренний механизм дал сбой: не контролируя себя, я принялась рычать, пинаться, изворачиваться и шипеть, как кошка, стремясь дотянуться до нарушителя моего горя если не ногтями, то хотя бы зубами. Вытащил меня из моей мягкой темноты, ослепил, зажал в своей железной хватке – ненавижу! Ненавижу!А он все нависал надо мной, как утес, и чем больше я ярилась, тем мягче становился его голос, пока, наконец, не превратился в шепот:- Это же я, госпожа, ваш Себастьян…. Я не причиню вам боли. Это же я, вспомните.И когда он произнес ?Себастьян?, я прекратила бороться. Так и замерла, изогнувшись в спине, как пантера, впервые осознав, что ослеплена не солнцем, а своими слезами, сквозь которые мир похож на размытую картину акварелью.- Себастьян, - повторила я эхом и рухнула обратно в кресло, - Это всего лишь ты.Силы оставили меня, вытекли вместе со слезами. Да и с кем я желала бороться? Моя битва уже проиграна. Разбито войско. Утерян даже штандарт – моя вечная надежда на лучшее.Теплые руки Себастьяна заскользили по моему окаменевшему лицу, мягко провели линию по векам, стирая слезы, и заставили мир проясниться. Уже не утес нависал надо мной, а лишь его высокая фигура, всегда готовая изогнуться в почтительном поклоне. Молча подняв голову, я заглянула ему в лицо – оно было серьезным и слегка печальным, словно моя боль поистине трогала его. Словно он сочувствовал мне.Заправив спутанную, испачканную в засохшей крови прядь волос мне за ухо, демон взял мою холодную ладошку в свою и потянул к выходу из кабины. Оперевшись на подлокотник кресла, я встала, дрожа всем телом, и последовала за ним. Каждый раз, опуская ногу на пол, мне приходилось сдерживать стон – казалось, я иду по раскаленным углям. Не помню, как миновала ступеньки – то ли спустилась, кривясь от боли, то ли упала на руки Себастьяну и вновь потеряла сознание… Но когда разум прояснился, я увидела горы. Старые, коричневые у обломанных временем вершин и тускло-зеленые у основания, лишь слегка не достающие до золотистых облаков, они высились всюду вокруг нас, окружали непроходимой стеной и скрывали за собой горизонт. Внизу, словно в чаше, темнели холмистые долины, а мы стояли высоко над ними, среди зарослей каких-то чахлых кустов и выпирающих из земли, как кости древних великанов, белоснежных камней. Клонящееся к западу солнце разливало вокруг мягкий, золотистый свет, и в воздухе странно пахло травами, кровью и машинным маслом.- Это не Латвия, - сказала я и не узнала свой голос. Так хрипеть могла бы старуха, прожившая в полном одиночестве сто долгих лет.- Да, - согласился Себастьян. – Это не она.Вновь обведя горы взглядом, я медленно осознала происходящее. Конечно, это не Латвия. Какой смысл теперь возвращаться туда? Наш контракт исполнен… небо, он исполнен таким ужасным образом…- Где? – едва слышно спросила я.- Там, - вытянув руку, Себастьян указал ею на соседнюю вершину. Чуть ниже общего кольца гор, она в целом ничем не выделялась среди десятков других, и непонятно было, почему демон решил, что именно она станет моим эшафотом. Вся заросшая бурьяном и заваленная белоснежными камнями, вершина означала как минимум час подъема. Бесконечно мучительный час, полный боли и грызущего отчаяния. Каждый шаг – боль, каждый вздох – скорбь.

- Я могу донести вас, - словно прочитав мои мысли, сказал Себастьян и вновь очень ласково погладил меня по щеке. Наверное, моя душа в самом деле имеет какие-то невероятные для него черты, раз предвкушение скорого овладения ею делает его таким… нежным. Жаль, что нет сил оценить эту нежность по достоинству. Поздно. Слишком поздно. Я вновь не успеваю.- Нет, не нужно, - я скинула его пальцы вялым движением холодной руки, - Я… сама.Он отступил и слегка поклонился, словно этим выказывал уважение к моему решению. Но впервые мне было почти все равно, что он обо мне подумает. Пусть хоть презирает... Сама я себя ненавижу.Тропинок не было. Себастьян шел впереди, стараясь, наверное, выбирать самую удобную дорогу. Однако его стараний я не замечала, как во сне шла только напрямик, прямо по колючим веткам и острым осколкам камней. Мне хотелось боли – еще больше, чем ее было сейчас. Думалось, что если боль физическая сумеет пересилить боль душевную, я просто упаду без чувств обратно в ту черную яму, и закончатся, наконец, мои страдания. Но хоть ноги и кровоточили, оставляя на белоснежных камнях алые отпечатки, болели глаза и ныл глубокий порез, стоило лишь слегка шевельнуть губами, изодранное в клочья сердце болело сильнее, и ничто не могло помешать мыслям, как песням на неисправной пластинке, раз за разом возвращаться к одному и тому же: ?Не спасла. Не успела?.Кричать не было никаких сил. Но почему-то только в криках мне виделось облегчение, секундное забытье. Казалось, если я закричу, то вопль, прорвавшись из окровавленного рта, как самый жестокий ураган пронесется по этой долине, сотрет с ее лица старые горы, раскромсает их в песок, смоет краску с небес и придаст им их истинный цвет – черный, цвет моего горя. А сердце… А мое сердце, наконец, разорвется, ибо вопль вынет из него всю скорбь, всю муку, всю боль – а сердце не должно быть пустым, так же, как душа не должна быть проданной. Но все же она продана – а раз так, почему бы и сердцу не треснуть, как старой фарфоровой чашке?Подняв тяжелую голову, я нашла глазами вершину горы, мрачную и такую бессмысленную цель нашего пути. Зачем туда? Почему не у вертолета, или не здесь, какое значение имеет, где умирать?Но, как стрелка самого точного компаса, демон вел вперед за собой, и мне оставалось только подчиняться. Контракт теперь его, он выполнен… и все теперь принадлежит ему. Боже мой, почему всё вышло так??Если бы только я могла их спасти…Если бы только я могла…Вернуть.Загородить.Сразу умереть?.Боль согнула пополам, как куклу на шарнирах. До крови прокусывая губы, я рухнула в пыль и грязь, впилась пальцами в волосы и издала долгий, беззвучный стон. Наверное, я была похожа на животное, ревущее в предсмертной тоске. Но, в отличие от животного, я страстно, до боли, до слез мечтала, чтобы охотник приставил к моей голове ружье и одним выстрелом освободил от земных мук. Пусть он меня убьет… Пусть Себастьян убьет меня прямо сейчас… Прошу… Но, сгибаясь все ниже и ниже, пытаясь обмануть боль, спрятавшись от нее, я видела лишь его спину, окаменевшую в метрах пяти от меня. Он не шел вперед, не думал возвращаться – он ждал. Ждал, когда приступ отчаяния пройдет, и я смогу продолжить мучительное восхождение. Ему не нужен полураздавленный червь на обед. Он желает забрать душу у той, кто еще способна стоять на ногах, пусть они и изранены в кровь, у той, кто не опустит головы перед его алым взором, не дрогнет и не упадет.Внезапно мне стало не все равно. Задушив стон глубоко-глубоко в груди, я расцепила онемевшие пальцы и вынула их из гривы волос. Если останусь тут – смерть не приблизится. Себастьян столько для меня сделал, он перевернул для меня мир вокруг своей оси, так чем же он заслужил такую… такую? Нет его вины в том, что погибли мои родители – не схвати я его за руки, не погрузи вместе с собой в этот черный, ледяной сон… Может, может, все повернулось бы тогда совсем иначе… но полно! Себастьян достоин большего, достоин того, чтобы я дошла до безымянной вершины недрогнув, чтобы я отдала ему душу с улыбкой, радостно, так, как и надо отдавать долги! И я могу быть такой – видит бог, я еще могу.Оттолкнувшись от земли, я выпрямилась во весь рост, готовая шагать, как шагают на эшафот царицы: не выказывая ни боли, ни усталости, ни страха. Я даже сделала один такой шаг – а потом на нас обрушился огненный град.Тысячи мелких шариков белоснежного пламени вонзились в землю вокруг нас, как сорвавшиеся с небес звезды. Себастьян что-то закричал, разворачиваясь, но всё потонуло в ослепительном огне, когда шарики, мигнув, внезапно распахнулись и взорвались. Меня ослепило и оглушило, и глаза, казалось, прожгло до самого затылка. Крича от боли, я пошатнулась и упала на спину, не видя ничего, кроме сумасшедшего белого света. Но даже ощущения от падения притупились, самая большая боль была внутри: казалось, что-то во мне вскипает, бурлит, отходит от костей. Тело словно кипело изнутри. Но потом и это отошло на задний план – я услышала крик. Даже не крик… Это был потусторонний, ужасающий вопль, от которого все во мне на секунду заледенело, даже несмотря на жар и пламя вокруг. Потому что я знала, что это кричит Себастьян…. И кричал он от боли.Ослепшая, потерявшая всякую ориентацию, я все же попыталась доползти к нему – ведь его боль была мне во сто крат страшнее собственной. И моё счастье и облегчение, когда он схватил меня сзади подмышками, вздергивая на ноги, нельзя было передать словами. Так же, как нельзя было передать и ужас, сменивший это счастье, когда ноги мои оторвались от земли и пришло осознание – это не его руки! Это не руки Себастьяна! Я… я лечу!Руками и ногами я только загребала воздух, а поток холодного ветра, погасивший и унесший в сторону вопль ужаса, развеял всякие сомнения. Святые небеса, что происходит?! Как это возможно?Сквозь белоснежную слепоту начали пробиваться смутные образы, сменяющие друг друга пятна темно-зеленого, коричневого и голубого цветов.- Себастьян! – пытаясь перекричать ветер, бьющий прямо в лицо, крикнула я, - Помоги!В тот же миг, стоило его имени сорваться с моих губ, холодные пальцы сжали мою кожу до немеющей боли. Я мгновенно охрипла, в ужасе не зная что и думать. А мой новый похититель тем временем резко вздернул меня наверх, перехватил у колен и крепко сжал, прижимая к себе. Не видя его как следует, я все же почувствовала, что он, кажется, обнажен.- Отпусти меня! – хрипло крикнула я и наотмашь ударила его туда, где, как предполагала, находилось его лицо. Моя ладонь скользнула по холодной, гладкой коже, и он вздрогнул. Но смолчал.- Поставь меня на землю! Верни меня! – я попыталась оттолкнуть его, уперлась руками в широкие и покатые плечи, но бесполезно: он был недвижим, как статуя.- Да что тебе от меня надо? – в отчаянии закричала я, брыкаясь и колотя его по чем попало. Собственная беспомощность и слепота пугали даже сильнее, чем его холодные прикосновения, - Кто ты такой?!- Ты знаешь моё имя, - внезапно ответил похититель. Его утомленный голос прозвучал у самого моего уха, и, мне показалось, что вместе со словами по воздуху разлился аромат свежесобранной мяты. Это было знакомо. Так знакомо, что я замерла, изо всех сил пытаясь разглядеть его лицо и понять, когда и где мы встречались до этого. Но только смутный светлый образ на темном фоне мелькал перед моими ослепленными глазами, и подсказок он не давал.- Мы… Мы знакомы? – прошептала я, сжимая пальцы у него на плече. Уже не столько нервно, как, скорее, взволнованно от внезапного радостного предчувствия, словно в детстве на Рождество, когда, проснувшись утром, я уже знала, что найду под елкой подарки.- Мы больше, чем знакомы, - ответил он.- Я знаю твое имя?- Однажды я назвался Юрием.- Юрий? – я вздрогнула. Это имя вонзило раскаленную спицу мне в мозг. До чего же знакомо и близко, как сокровище, спрятанное в сундуке, ключ от которого давно утерян… Совсем рядом – но не достать.- Я не помню, - сказала я.- Тогда я покажу, - и одновременно с этими словами он запечатлел холодный, долгий поцелуй на моем лбу.… словно нашел ключик.Мир вспыхнул калейдоскопом воспоминаний: свет из коридора, чемодан на верхней полке поезда, веснушчатое лицо и вязаный шарф; ?… практикующий экзорцист?, ?спит ли Вез…?, ?никто не осуждает?; бледное лицо Себастьяна, вкус слез на языке и бездонная, безграничная акварельная зелень глаз: ?Три слова, Ария, три поступка!?. А потом сад, покрытый инеем, и те же глаза на другом лице, отчего-то таком родном и знакомом, и боль, и радость, и страх до тех пор, пока…Черный, всепоглощающий взрыв – и всё тонет в нем, тонет…Только после этого имя обрело смысл.?Юрий,? - хотела прошептать я. Но с губ сорвалось:- Ту-Амель…Зрение прояснилось. Исчезли туманные пятна, как смытая водой краска. Неотрывно, долго и мучительно-радостно я смотрела на тонкое, длинное лицо в обрамлении копны белоснежных, трепещущих на ветру волос, и вспоминала, вспоминала… Поезд – и его боль. Сад – и свою радость. И лишь одно не укладывалось в голове – как я могла забыть его?- Да, - ответил он, - Ту-Амель. Твой ангел-хранитель.Мой взгляд сам собой скользнул ему за плечо, туда, где должны были мерно опускаться и вздыматься огромные белоснежные крылья, символ чистоты, свободы и святости. Знак его принадлежности к Небесам. Но там был только пепел: два огромный пепельных пятна, в которых встречный ветер раздувал мелкие алые искорки. Сердце сжалось в судороге:- Это моя вина? – спросила я, заставляя себя посмотреть ему в глаза. Безграничная любовь, которую я видела там, резала сильнее любого укора.- И моя, - ответил он.Я вновь взглянула на эти пепельные ?крылья?. Раздуваясь от потоков воздуха, подобно туче жирных мух, они слегка гудели и несли нас всё выше и выше, прочь от вершины, куда я так и не дошла, прочь от Себ…- Себастьян… - прошептала я, вспоминая огненный град. - Что это было?- Капли из Фонтана Света. Я пролил над вами благодать, что одной капелькой любую тьму осветит ярче тысячи солнц, согреет все льды Антарктики и поселит мир и счастье в душе праведника…- Этот свет едва не выжег мне глаза.-… и причинит боль тому, в чьем сердце обнаружит тьмы больше, чем способно вместить игольное ушко, - завершил Ту-Амель. Я запнулась, - А демона свет этот проведет по всем мукам Ада, и мне одного жаль – нет там такой муки, которую он бы уже не познал. Болью их не удивить, но минут десять у нас есть.Я слушала его молча, не удивляясь и не возмущаясь, принимая всё происходящее как данность. Его присутствие успокаивало, дарило мир на душе и легкое забвение, которого я так жаждала. Оказалось, что для этого не нужно падать в пропасть, достаточно просто смотреть в его глаза, в которых – я только сейчас сумела разглядеть – не было моего отражения. Они были полны одной любовью. В них, именно в них, а еще в его добром голосе, в его холодных руках оказалось сосредоточено всё моё успокоение.?Ту-Амель…? - я не знала, откуда в голову пришло его имя. Но, казалось, оно оттуда никогда и не уходило, просто спало где-то в самом дальнем уголочке сознания, там же, куда Себастьян загнал воспоминания… Зачем он сделал это? Я ведь…- Вернись, - прошептал Ту-Амель нежно. Пепел сгоревших крыльев падал ему на щеки, но в моих больных глазах он казался большими серыми слезами. И, глядя на него, я плакала сама – но уже без той душераздирающей боли.- Мне некуда возвращаться, - так же тихо ответила я. Я знала, что он услышит, несмотря на ветер. Ему даже не нужно слышать… он и так знает все мои мысли.- Ты всегда можешь вернуться к Нему.Мы одновременно вскинули голову к небу – ярко-голубому, режущему глаза до острой боли, еще более высокому после того, как мы миновали облака.- Он…- Простит.- Я сама себя не прощу, - небо уплыло, унесенное в сторону пеленой слез.- Если простит Он, какое право будет у тебя продолжать винить себя? Вернись, Ария.Я покачала головой и спрятала лицо в руках. Они пахли кровью, и она дурманила.- Ты хочешь этого, Ария. Этого хочет всё твое тело, об этом кричит, надрываясь, твоя душа, об этом молит сердце: спасение. Ты хочешь вернуться, очиститься, ты желала этого с того момента, как увидела его.- Скорее – я желала его с того момента, как впервые увидела, – слова были горькими, и я выговаривала их быстро, чтобы скорее избавиться от дурного привкуса. Но отчего-то он оставался и после, маслянистый, грязный; и внутри снова что-то ворочалось, тяжелое, как змея.- Желаешь… - беломраморный рот ангела искривился.- Я люблю его, - быстро поправилась я, - Я люблю его и я обещ…- Нет. Не любишь.Категоричное заявление Ту-Амеля поразило меня настолько, что я потеряла дар речи на пару секунд, а вместе с ним и мысль. Отчего он так говорит? Я всем сердцем, всем телом и душой люблю Себастьяна, это чувство уж ни с чем не перепутать.- Не люблю? Я его обожаю. Я за него отд…- Не его, - жестко оборвал меня Ту-Амель, - Не за него.Глаза, руки, лицо ангела – всё в единый миг заледенело от гнева. Легкое кружево инея побежало вниз по белоснежным мускулистым рукам и запуталось в волосах. Я была уверена, что это не холод небес: самой мне было тепло, как и в начале полета.- Ты смотришь и не видишь, что Себастьян Михаэлис, которого ты так боготворишь, шит белыми нитками, - прошипел он, с каждым словом исторгая пар изо рта, - Его нет! Нет и не было, он всего лишь образ, символ, он маска, под которой затаился демон!И демон непохож на него, Ария, демон отвратителен, он смердит, как гнилье, он уничтожает всё, к чему прикасается, и даже падальщики брезгуют приближаться к нему! Сними он эту маску, да даже приподними он ее на сантиметр – ты бы бежала на край света! Себастьяна Михаэлиса не существует! Есть лишь демон, чье имя ты никогда не произнесешь, и именно этот демон убил твоих родителей.Последнее предложение заставило меня вздрогнуть. Сердце подскочило, как подброшенный мячик, а во рту разлился кислый привкус дурного предчувствия. Холод рук Ту-Амеля стал невероятно ощутим.- Что? – пролепетала я.- Убил, - жестоко повторил Ту-Амель, словно моя боль совсем не тронула его.- Он не мог… Я держала его за руки, он видел вместе со мной и не мог даже шевельнуться…- Но потом ты отпустила, а он продолжил стоять. Он убил их бездействием, Ария.- Нет, Себастьян не стал бы… - я отказывалась верить в это. Какое-то кощунство. Невозможно. Противоестественно. Я люблю его.- Ария, Себастьяна не существует! – вскричал Ту-Амель, впиваясь в меня пальцами. Но боль не чувствовалась – всё во мне занял темный, беспросветный ужас. Предчувствие беды холодными, как осенний ливень, руками загребло мое истерзанное сердце и скинуло его вниз, на далекую землю. Но и падая, сердце продолжало чувствовать, что ангел прав, и это сводило с ума.Ведь я люблю его. Он не мог так поступить.- Нет, - в отчаянной попытке защититься шептала я, - Нет, Ту-Амель, никогда! Он не стал бы…- Он хохотал, когда пули разрывали им ребра. Он стоял и хохотал, Ария, и, видит Всевышний, для него это был самый приятный момент вашего контракта! А когда ты рыдала над умирающей матерью, он улыбался и мечтал о том, как будет вынимать из тебя душу!- Мы заключили контракт, - прорыдала я, хватая его за плечи и притягивая к себе в бессмысленной и бессловесной просьбе остановиться, - мы заключили контракт, чтобы спасти моих родителей, мы…- Нет, Ария! – прогремел ангел, - Нет!! Чтобы найти твоих родителей! Найти, а не спасти!Мое рыдание застряло в горле ледяным комком, и ужас, до того плескавшийся, как вода в пруду, взорвался фонтаном. Я закричала. Оттолкнула Ту-Амеля и забилась у него на руках в сумасшедшей истерике, заклиная его отпустить меня, убить меня, замолчать и сказать, что это ложь. ?Ложь! Ложь! - кричала я умоляюще, захлебываясь в слезах и задыхаясь от ужаса,- Ложь!?.И в голове вновь всплывала черная пустота, из которой лился дивный голос. Он обещал мне исполнение желания, а я продавала ему душу.Там всюду были перья, и звуки тонули в них, но свой ответ я слышала ясно, я говорила: ?…если ты поможешь мне найти моих родителей?… ?Конечно?, - шелестел голос в ответ.Если он поможет мне найти родителей…Он помог.Боже, он помог.- Демон воспользовался расплывчатой формулировкой вашего контракта и повернул ситуацию под себя, - быстро, проглатывая окончания, говорил Ту-Амель, - Он прекрасно знал, какой смысл ты вкладываешь в контракт, но вращал его по-всякому, лишь бы самому оставаться в выигрыше. Ему плевать было на то, останутся Андрис и Анна в живых, или нет. Он хотел закончить всё как можно быстрее. Честность? Он лгал тебе с того момента, как впервые увидел.Неотрывно глядя на белоснежные облака внизу, лениво ползущие по горам, я молчала и слушала его. Другого мне уже не оставалось: тот, кому я готова была отдать не только душу, но и сердце, тело, даже весь мир вокруг – тот предал меня. Или его никогда и не было, и я сама обманула себя… Сил на размышления не было. Факт предательства свершился. Всё кончено. Пусть Ту-Амель говорит, если хочет… У меня одно на уме: ?Как ты мог, Себастьян, как ты мог…?.- Ария, я сотни раз пытался донести это до тебя. Я сжег воспоминания Генриха Суудермана в библиотеке, чтобы ты никогда не узнала о существовании Арадны. Я надеялся, что в этом случае правда о твоих родителяхне всплывет,и контракт не будет исполнен. Когда не вышло, я сам, сам спустился к тебе, своими губами рассказал о том, что такое контракт с демоном. Я приходил к тебе во снах, и один ты даже запомнила… покуда демон не спрятал его. И, наконец, сейчас… Вернись, Ария. Не позволь ему надругаться над собой, над памятью Анны и Андриса. Как, зная его преступление, ты можешь теперь обнажить перед ним душу? Обрати лицо к Богу вновь, так же, как и сотни лет назад, ведь ты всегда шла только вперед, только к свету! Я знаю тебя лучше всех, Ария, знаю, что ты цветок, который не живет во тьме! Лишь освещенная Его благодатью, лишь открытая Его милости, только так! Во все века не было иначе, никогда капли из Фонтана Света не резали твоих глаз! Умоляю, Ария, вернись.Ангел смолк.Но что могла я ответить ему? Преданная, обессиленная, пережившая двойную потерю – всё за какой-то час! Мне не хотелось отдавать Себастьяну… или демону с лицом Себастьяна… душу после того, что он совершил, но и жить мне тоже не хотелось.Ту-Амель прав, я всегда желала очиститься. Близость Себастьяна кроме радости и наслаждения приносила еще и боль. Мысль о встрече с родителями (боже, почему всё сложилось именно так…) не только вдохновляла, но и страшила.Если раньше обязательство перед контрактом, чувство долга и любовь мешали мне принять предложение ангела и покинуть Себастьяна, то теперь я молчала по другой причине. Всё, к чему я стремилась, всё, во что верила, пошло прахом в моих собственных руках, и ничто уже не могло этого исправить. Жить и страдать, вечно помня эту горечь потери и боль предательства, что никогда не заживут, навеки оставив сердце истерзанным куском мяса… зачем?Нет, я не стоик. Я малодушна. И сейчас всё, чего я хочу - это просто умереть. Ведь на вопрос ?зачем?? ответа мне не даст никто…И, словно услышав эту мысль – а, может, он услышал ее на самом деле, - Ту-Амель спросил:- Ты знаешь, где твои родители, Ария?Лицо мое исказилось, пытаясь удержать слезы, губы задрожали. Это был еще один удар по сердцу, по свежей, кровоточащей ране. Конечно, я знаю, где они…- Они в Аду, Ария, - тихо-тихо продолжил он, зная, что не дождется до меня ответа, - Ибо клеймо греха на них так же ярко и сильно, как клеймо и в твоем глазу. Они в Аду, ибо не верили в Бога – а место не бывает пустым, и дорогу туда нашел дьявол и, найдя, прочно там укоренился, запустив дурноту и злобу свою в каждую мысль их, каждый поступок, каждый уголок сознания. И теперь до конца вечности страдать им неописуемо, искупая грехи неискупаемые, вымаливая милости у того, кто слова этого не ведает. До конца вечности, Ария, слышишь??Прекрати!? - хотела кричать я, но рыдания душили, не давая даже простонать. Каждое слово отрезало еще один кусок от моего сердца. Я видела всё, что он говорил, перед внутренним взором – лучше бы уж пытали меня, чем представлять себе подобный кошмар.Но потом я почувствовала, как что-то изменилось – то ли потеплели ледяные руки ангела, то ли смягчился голос…Яробко заглянула ему в глаза и более не нашла там жестокости:- Но ты можешь спасти их, Ария, - прошептал он, согревая мятным дыханием мои мокрые щеки. Сердце забилось чаще, - Замоли их грех. Искупи их вину перед лицом Господним. Своей верой, искренней службой Всевышнему ты лишишь дьявола власти над ними, и Бог простит их и дарует им забвение – ведь они не заслужили большего… Никто иной на всем белом свете, кроме тебя, не произнесет молитву за них.Передо мной вновь воссиял луч надежды, целый столп ясного, теплого золота небес. Мысль о смерти, еще секунду назад так радовавшая мое сердце, внезапно показалась отвратительной. У меня нет права умереть, если я всё ещё могу спасти родителей… Могу даровать и иную, лучшую участь, раз уж не сумела удержать их в мире живущих… И я могу обратиться к Богу, уже ни в чем не виня себя: ни в предательстве, ни в измене. Можно ли предать того, кто никогда не был честен с тобой? Кто крал твои воспоминания? Кто убил самое дорогое, самое святое, что у тебя оставалось? Ведь он не мог не знать, не мог не понимать, как дороги, как бесценны для меня мама с папой, ведь, ведь… Ведь только ради них я заключила контракт!?Предательство! Предательство!? - отбивала в ушах страшный ритм моя кровь. Себастьян, чудище с лицом ангела, отчего я сразу не разглядела в твоих прекрасных глазах измену, не расслышала песнь предательства в чудном голосе? Боже, кого я полюбила? Чью жизнь оценила выше собственной? Он не демон, он дьявол, сатана, он предал меня самым жестоким и бессердечным способом… Напрасно я мечтала подарить ему сердце – он вырвал его сам, растерзал на клочки и выбросил.?Предательство!??Предательство!?Увидев, как переменилось моё лицо, ангел воссиял надеждой:- Вернись к Богу, Ария. Отрекись от демона, от своей греховной страсти к нему, загляни к себе в душу и найди там ответ на вопрос: ?Чего же ты хочешь на самом деле??. Не дай ему надругаться над собой! Замоли свой грех, а потом и грехи отца с матерью, даруй им покой, избави от мучений, от власти дьявола!По щеке Ту-Амеля, размазывая пепел в серые кляксы, побежала слеза:- Ария… Ты продала душу ради родителей. Скажи, ты вернешь ее ради них?- Да, - прошептала я, стирая слезы твердой рукой, - Ради них… и не только.Тяжело взмахнув пепельными крыльями, Ту-Амель рывком поднялся еще выше, еще дальше к небу, солнцу. Облака, как тонкий тюлевый слой, остались далеко позади, скрывая под собой старые горы.Обняв ангела за шею, я прятала лицо на его холодном плече. Оно слегка остужало мою раскалывающуюся от боли и мыслей голову. Можно было кратковременно забыться. Притвориться, что жизнь идет мимо.Внезапно Ту-Амель резко развернулся, хлестнув меня ледяным прикосновением волос – словно ветер бросил мне комок снежинок в лицо.- Он… - ангел запнулся.Я медленно отстранилась:- Что такое?- Нет, - он вдавил негнущуюся улыбку. - Не тревожься. Всё хорошо, пока мы вместе, Ария.- Но мы не вместе… Наша связь…Воспоминания, вызванные Ту-Амелем из небытия моего сознания, стремительно вращались в голове, с каждой секундой обретая прежнюю ясность и четкость. Себастьян скрывал их от меня… Вырвал их, как вырывают сорняки. Зачем? Ведь я так любила его и так безгранично верила ему – я не покинула бы его тогда, нет, ни за что!А он, выходит, ни во что не ставил меня и мои чувства… Предал меня. Предал много, много раз.- Мы вернем ее, - прошептал Ту-Амель, вновь расцветая светлейшей из всех улыбок. – Вернем нашу связь. Сегодня же, Ария.- Но как расторгнуть контракт? И возможно ли это? Ведь я отвернулась от Бога, от тебя… Я проклята. И вот моё добровольное проклятье, - прикоснувшись рукой к правому глазу, прошептала я.- Не это твоё проклятье, Ария, - печально ответил Ту-Амель и, словно желая доказать свои слова, нежно прикоснулся губами к заклейменному глазу. От этого прикосновения по моему лицу побежал холодок, похожий на дуновение весеннего ветра. – Твоё проклятье осталось там.Догадавшись, что под расплывчатым ?там? ангел имеет ввиду гору, с которой он похитил меня, я развернулась посмотреть назад. Сердце, разорванное демоном на куски, с каким-то фанатическим безумием продолжало агонизировать при одной только мысли о том, что Себастьян по-прежнему может испытывать боль. Боже Всемогущий, он предал меня, он убил моих родителей – а я все еще готова взять всю его боль себе.Но, конечно, гору я не увидела – лишь пышную облачную завесу, да одинокую черную точку у самого горизонта – заблудшую от стаи птицу. Вот и я, что эта птица…- Несложно расторгнуть контракт, если искренне желаешь этого, - отвечал на мой вопрос ангел, - Скажи, ты воистину желаешь этого, Ария?С трудом оторвав взгляд от горизонта и птички, нашей траурной спутницы, я выдавила из сдавленного рыданиями горла тихое ?да?. Да, желаю, Ту-Амель, мой ангел… желаю. Ради родителей, ради них я желаю этого более всего на свете – даже более него.- Нам нужна гора. Иная гора, не та, к которой тебя вел он, - словно и не разговаривая больше со мной, продолжал ангел, - Свет, три вершины, знак…Пепельные крылья изогнулись, ловя ветер. Накренившись, ангел резко зашел влево, словно высматривал нужное место. Я не спрашивала, как он видит сквозь облака – наверное, видит. Неважно. Он мне не соврет.

Вновь устроив голову у него на плече, я полузатуманенным взором следила за высокими золотистыми небесами. Если я всё сделаю правильно, если сумею разрушить это проклятье, то спасу три души и, возможно, когда-нибудь мы с папой и мамой встретимся вновь – но уже по другую сторону небес. Ради этого я вновь готова терпеть боль.Скользнув взглядом чуть ниже, я вновь заприметила птицу, уже изрядно выросшую в размерах. Что ж, и птичка, наверное, тоже была бы готова к боли, если знала бы, что после воссоединится со стаей.…но стойте…Мысль, внезапно посетившая голову, заставила меня напрячься в руках ангела:- Ту-Амель, - сиплым и бесцветным от страха голосом сказала я, - разве птицы летают над облаками?Пепел вихрем взметнулся вокруг моего лица, когда ангел, молниеносно развернувшийся в воздухе, посмотрел туда же, куда глядела я, леденея и немея от предчувствия чего-то ужасающего.- Нет, Ария, - в его голосе страха не было. Была лишь грусть. - Но и это не птица.Он так же стремительно вернулся в прежнее положение. По бледному, холодному лицу одна за другой побежали мимические волны – он что-то решал, взвешивал на внутренних весах. Я же дрожала, как осиновый лист, не зная, что делать и говорить. Назад смотреть было невыносимо страшно, смотреть на Ту-Амеля – невыносимо больно. Почему мы не расторгаем контракт? Отчего медлим?Наконец, ангел остановился на какой-то мысли. Его лицо затвердело, как гипсовая маска, и рассеянный свет глаз сузился до скальпельной остроты.- Ничего не бойся, - сказал он со странной суровостью, в которой мягкости было больше, чем во всем мурлыкании Себастьяна. - Твоя жизнь вне опасности: или я, или он спасет тебя.- Мне не нужно спасение от него, - схватив его за плечи, прошептала я горячо, - Только ты, Ту-Ам…- Да будет оно так, Ария, - ответил ангел и развел руки в стороны.Захлебываясь криком, я рухнула вниз.Кувыркаясь, я падала в голубую воронку небес…Ветер хлестал и трепал меня, как тряпичную куклу, волосы обвились вокруг лица, а платье оглушающе хлопало полами. Я потеряла ощущение действительности и всякую ориентацию – небо, небо, небо, одно только небо, голубое до рези в глазах, - оно вертелось вместе со мной и кружилось. Дикий крик давно унес ветер, и, хотя я всем сердцем желала излить свой ужас в подобном вопле, я не могла повторить его. Горло высохло, язык отнялся, словно безжалостный ветер вместе с криком унес мою способность говорить. Да что говорить… Мысли, все мысли выдул проклятый ветер, вселив лишь одну, самую страшную: ?Небо, небо, как много неба…?.Пустота напала на меня, и то жуткое ощущение, от которого каждый иногда просыпается, радуясь, что это был лишь сон, не прекращалось! Эта мучительная фантомная боль скрутила в один тугой комок все внутренности, хотя вначале мне показалось, что они остались там, где меня бросил Ту-Амель. Кошмар, что я пережила в библиотеке шинигами, вернулся! Боже, я умирала в полете!Небо, небо, земли не было, но каждая клеточка моего тела в ужасе вопила в ожидании момента встречи с нею. Падение было бесконечным, и ужас от него не утихал, а слезы от дикого ветра дробили голубой купол на сотни таких же.Зачем он кинул меня? Умерев, я не спасусь сама и не спасу родителей! Всё не может завершиться вот так бесполезно и глупо!Я вновь перевернулась, хватая руками воздух.Небо, ветер, пустота.Пустота, ветер, небо.Кажется, умирать будет очень больно.Небо, небо, небо, ветер, синева, а, значит, снова небо…Впрочем, не важно. Жаль лишь, что так и не успела ничего исправить.Небо, небо, не… ах, нет.Земля.Тело уже предчувствовало сокрушительный удар о землю, когда спасительная рука ухватила меня за предплечье и дернула наверх. Суставы затрещали, как поленья в камине, от внезапной боли я едва не взвыла. Но паденье прекратилось, и ради этого можно было перетерпеть, что угодно. Ещё прежде, чем я подняла голову, чтобы разглядеть своего спасителя, я уже поняла, кто он. Ни с чем нельзя было перепутать этот тонкий, едва уловимый аромат мяты, и не было ничего более горького, чем вкус пепла во рту.- Ту-Амель, - прошептала я благодарно. В глазах вновь защипало.Ангел не отозвался: сделав последний взмах пепельными крыльями, он резко спланировал вниз. Мои пятки оцарапал колючий куст. Еще какие-то три метра, и я, путаясь в платье, коснулась земли нетвердыми ногами. Стоило ангелу разжать руку, как я не замедлила упасть.Понимая, как мало у нас времени, я тут же вскочила, отбросив все мысли о боли далеко-далеко. Контракт, только он! Скорбеть буду потом!Ту-Амель, приземлившийся рядом, помог мне встать, его холодные руки придавали бодрости. Но стоило мне увидеть его лицо, как страх вновь нашел вход в мое сердце: он был ранен. Прекрасное лицо было иссечено тремя острыми, длинными полосами, а по шее, плечам, груди, словно сеточка, бежали мелкие кровоточащие порезы. И это – за какую-то пару секунд?! Я вновь начала терять землю под ногами.Но он не заметил моего страха:- Я не смогу быть рядом, - сказал он, вскидывая голову наверх, - Он не позволит нам этого. Поэтому ты проведешь ритуал сама, а я присоединюсь к тебе в конце.- Ритуал? – от страха мой голос совсем исчез, - Но я же… Ту-Амель, я…- Ты всё знаешь, - с непоколебимой уверенностью произнес ангел, - Ты уже проживала это раньше.Подобная безоговорочная вера в мои силы привела меня в полный ужас:- Нет, Ту-Амель, - прохрипела я, - Нет, прошу… Я ничего не понимаю!- Поймешь, я вижу это.- Умоляю!Он покачал головой и, наклонившись, поцеловал меня в лоб:- Юлийские Альпы – святое место. Да поможет оно нам, да придаст нам сил.Его рука вложила что-то в мою дрожащую ладонь:- Моё последнее, - с ласковой улыбкой прошептал он и отступил, - Пиши. Пиши ему.После чего исчез в вихре густого, серого пепла, взлетевшего к небесам. Ветер, взметнувшийся из-под обрыва уступа, на котором я стояла, донес до меня отрывок фразы:?…я назвал их?.